Panem et circenses.

Трое мужчин, одетых в полупрозрачные туники, сидели за столиком в небольшой таверны. Пустые глиняные кружки из под пива занимали почти весь стол. Сегодня, воины – а то, что сидевшие за крепким дубовым столом люди привыкли держать в руках оружие, было понятно каждому, кто немало повидал на свете, - впервые за много лет позволили себе расслабиться. Долгие годы нечеловеческих условий существования, постоянно ходя по краю, по лезвию ножа, они стали жесткими и жестокими, забыв о том, что когда-то были людьми. Теперь же, получив то, ради чего они прошли немало испытаний, теряли в боях товарищей, получали раны и убивали сами, получило, наконец-то, свое материальное воплощение. Неделю назад, когда израненные и усталые до последней степени гладиаторы, покинули арену, колесо интриги, человеческой подлости и двуличия начало набирать свои обороты. Едва солнце зашло, как среди гладиаторов поползли упорные слухи, что цезарь не собирается даровать свободу победителям. Причины назывались самые разные, но все скороходы, прибывавшие из столицы в гладиаторскую школу с какими-то вестями, делали страшные глаза и, надувая щеки, рассказывали, что цезарь, едва вернувшись во дворец, рвал и метал, пребывая в страшном гневе. Причину этого гнева не знал никто, да и гладиаторы не старались узнать ее: у них были заботы поважнее. Многие из них были серьезно ранены, у лекарей и снабженцев хватало работы, подобные слухи возникали каждый раз после Плебейских игр, поэтому поначалу на них никто не обратил внимания. Ситуация изменилась на следующий после карнавала день, когда из дворца прибыл гонец с письмом от цезаря. В полдень, на главной площади гладиаторской площади был зачитан цесарский приказ: никакой свободы ни одному гладиатору. Ни единому, кто выжил после карнавального побоища. Цезарь признавал заслуги гладиаторов, но в жесткой форме указывал: «Рабы – собственность государства и государство в моем лице не может так просто разбрасываться столь ценными кадрами. Гладиаторы, отныне и навсегда, лишены права поучить свободу. Те из них, которые получили увечья, или по возрасту не в состоянии более сражаться, будут проданы либо останутся на содержании в гладиаторских школах, где за содержание и некоторое денежное вознаграждение будут учить новых рабов воинскому искусству». Люди, близкие к цезарю, утверждали, что государь накануне поставил на «коричневых» немалую сумму и, разумеется, проиграл. Так это было или не так, цесарский приказ был довольно недвусмысленным. Среди гладиаторов начался ропот, оставшиеся в живых, схватились со стражей, даже раненные взялись за оружие. Ярость и натиск гладиаторов был настолько велик, что части из них удалось вырваться на улицу. В городе началась паника, часть крупных торговцев, живших за счет поставок рабов для гладиаторской школы и их снабжения, обеспокоенные, что сложившаяся ситуация сильно ударит по их прибылям, в резкой форме потребовали от Цезаря даровать свободу победителям. В качестве подтверждения серьезности своих намерений, торговцы прекратили отчисления налогов в казну и направили на поддержку к бунтовщикам отряды своих охранников. Большая часть мелких ремесленников, крестьян и плебеев, падких до грабежей и насилия, тоже поддержали гладиаторов. Даже некоторые из патрициев, возмущенные поведением цесаря, возмутились и заявили, что такое поведение не пристало гражданину Рима, а некоторые из них даже приготовились присоединится к восставшим. И Цезарь, напуганный возможностью повторения восстания Золотой сотни*, пошел на по пятую. Вечером того же дня был зачитан противоположный утреннему указ: всем гладиаторам, в том числе и проигравшем, даровалась свобода и вдвое увеличивались премиальные. Длительные переговоры и щедрые дары сделали свое дело: бунт стих, так толком и не начавшись. Через два дня, в школу начали прибывать гонцы с грамотами. Получив свободу и деньги, гладиаторы принялись покидать школу. Через неделю после карнавальной ночи в гладиаторской казарме осталось лишь несколько бойцов. Трое бойцов, сидевших за столом трактира, были в числе немногих оставшихся, кто еще не получил желанную свободу. И они молча сидели за столом, впервые расслабляясь и ожидая свободы. Солнце, достигнув зенита, начало склоняться к вечеру, когда дверь в таверну открылась и в залу ввалился надсмотрщик. Заметив друзей, он направился к ним. - Пива будешь? – спросил его фракиец. - Египетское? – покривился мужчина. - Не-а, - ответил Гилдор. – Бритский темный эль. - Дрянь он, а не эль, - снова скривился надсмотрщик. – Ладно, давай! Гилдор налил в подставленную кружку пиво, стражник схватил ее и залпом выпил. - Ух, - сказал, смахивая с усов пиво, надсмотрщик. – Ну и пекло на улице… Как в аду… - Ну, ты же не обсуждать погоду сюда пришел, - невежливо перебил его фракиец. – С чем пожаловал? Что там с нами? - Да все нормально с вами… Надсмотрщик полез под кожаную кольчугу и достал из под нее три свернутые в трубочку бумаги. - Вот… Ваши освободительные грамоты… А вот деньги… Рядом с бумагами шлепнулись три мешочком с десятком серебряных монет крупного достоинства в каждом. - Вы вольны идти куда вам будет угодно, - продолжил надсмотрщик. – В течении суток вы обязаны покинуть территорию школу… - Не боись, - ответил фракиец, закончив рассматривание грамот и убедившись, что они подлинные. – Мы и сами не хотим тут долго задерживаться… Надсмотрщик встал, поднялись из-за стола и гладиаторы. - Удачи вам, ребята… Скупая слеза покатилась по лицу надсмотрщика, он обнял гладиаторов, пожал им руки и отстранился. - Не забывайте нас… Резко повернувшись, он стремительным шагом покинул таверну. - Идемте, - сказал фракиец, проводив взглядом надсмотрщика. Через двадцать минут центральные ворота арены открылись и три крепких мужчины вышли на главную улицу Рима. У ворот их гладиаторской арены их встретила девушка в золотистом одеянии весталки**. Глаза девушки радостно сияли, она бросилась на шею мужчине. - Милый… - Черт тебя дери! – заревел фракиец. – Так вот оно что!!! Гилдор! Я думал, что я тебя знаю, а ты вон оно что учудил! Кажись, мы на свадьбе скоро погуляем! Четверка дружно засмеялась и направилась прочь от страшного места, где большинство их товарищей нашли смерть. Впереди их ждала свобода. Тем временем надсмотрщик поднялся в свою комнату и выглянул в окно. Он успел как раз вовремя: трое гладиаторов и девушка уходили прочь от арены по узким улицам Рима. «Какое время, - с легкой завистью думал охранник. – Им еще есть за что бороться, к чему стремиться. Они молоды, их кровь полна сил и энергии, их народ многого добьется и достигнет больших высот. Жаль, что мой народ утратил сейчас этот огонь в крови. Мы забыли, что такое бороться и ради чего бороться. Мы вырождаемся. Мы плывем по течению, апатия овладевает всеми нами. Мы словно старики, бурчим о прошлом, вспоминая былое. А ведь былое…» Тут надсмотрщик искренне улыбнулся. «А, что? Это ведь идея! Будущее может многому поучиться у прошлого! Как жить! Как бороться! Как идти до конца, даже если на другом конце меча тебя ждет смерть! Надо будет поставить перед Советом вопрос о том, что нашу молодежь, сразу после окончания школы и получения базового образования, посылать мир начала времен… В Рим, Карфаген, Грецию, Крит, Египет, Вавилон. И не куда-нибудь, а сразу или в армию, или гладиаторами. На пять лет! Пускай увидят, что такое настоящая жизнь, настоящая борьба. Конечно, большинство из них погибнут, но вернувшиеся… Вернувшиеся будут настоящими бойцами. Бойцами, у которых в крови будет гореть огонь и которые, возможно, смогут спасти наш мир от скатывания в пропасть». По-прежнему улыбаясь, надсмотрщик посмотрел на улицу, но знакомых уже не увидел: гладиаторы скрылись за поворотом. - Удачи вам, ребята, - прошептал он. – Спасибо, что научили меня бороться… Надеюсь, мы встретимся с вами. Лично я или наши потомки…. Отойдя от окна, он подошел к стене и нажал на незаметный рычажок. Яркий свет ударил ему в лицо. - Центр, я Сенатор, - сказал он. – Ответьте… - Сенатор, я Центр, - раздался молодой женский голос, казалось, прямо из стены. – Что у тебя? Нужна помощь? - Нет, все в порядке. Миссия закончена, забирайте меня отсюда. - А Лекарь? - Лекарь вернется через неделю, он еще не все дела закончил в Риме. - Добро, - подытожил разговор женский голос. – Приготовитесь к переносу… Он закрыл глаза, яркая вспышка из стены осветила его, а когда свет погас, в комнате уже никого не было. Примечания к тексту: * - восстание Золотой Сотни – здесь автор сознательно позволил себе вольность назвать так восстание Спартака, произошедшее в 74-71 году до нашей эры. Разумеется, это восстание, едва не погубившее Рим, подобным образом никто никогда не называл ни в самом Риме, ни в позднейшей истории. Просто автор воспользовался тем фактом, что мятеж под руководством Спартака подняли около сотни самых лучших, говоря современным языком – элитных гладиаторов (по другим данным гладиаторов было около 70), после того как им, в обход данного ранее обещания, не даровали свободу. ** - Весталки – жрицы богини Весты. Сохраняли девственность в течение всего служения, длившегося 30 лет, но могли быть освобождены от служения за выкуп. Также, по обычаям, жрицам запрещен вход на территорию гладиаторской школы.