***
Лютика в стойбище не трогали только потому, что шаман заступился и даже к себе в хижину взял. Уйдёт шаман в лучший мир — Лютик здесь ненадолго задержится. Убить не убьют — кому охота руки марать. Выгонят, и вся недолга. Не парень, а так, стрекоза на ножках. Сам тощенький, глаза большие. Где это видано, чтоб у мужчины такие глаза были? Ни лука, ни топора поднять не может. Весь день цветочки собирает, да на дуде дудит. И имени-то у него нет. Посвящение в мужчины не прошёл и имя не получил. Так и остался Лютиком, как мать при рождении назвала. Была бы жива, второй раз от срама померла бы. И пахнет-то от него цветочками. А от мужчины чем должно пахнуть? Правильно, кровью да потом. Вон, от Гнара как разит, в хижину не войдёшь, а уже почувствуешь. А девушки-то как на запах ведутся! Как мухи на г… на мёд.***
Гнар страдал. С виду не скажешь: у него лицо, как из камня, лишний раз не моргнёт. Да и видят его редко в стойбище, целыми днями в лесу на охоте пропадает. И от девушек шарахается. Ну не нравятся они ему. А Лютик нравится. Зато сам Лютик от него шарахается. Как увидит могучую фигуру Гнара, сморщится, нос зажмёт — и дёру. Догони его, длинноногого. Гнар с шаманом уже говорил, шаман не против. Наоборот, говорит, я уйду, будет кому о Лютике позаботиться. — Не хочет Лютик, — вздыхал Гнар. — Силой бери. — Силой я не хочу. — А от меня чего хочешь? — рассердился шаман. — Обрадуй его чем-нибудь. Цветы подари. — Зачем? Шаман поскрёб в голове: — Зачем-зачем, не знаю, зачем. Дарят, и всё. Не хочешь цветы — бусы подари. — Медведя подарю, — сказал Гнар. — Э-э-э… медведя? Чего с ним делать-то? — Жрать. Шкуру на пол стелить. — Так шкуру и дари. Хороший подарок. Гнар, не додумавшийся до такой простой вещи, просветлел лицом и улыбнулся. — Во, и улыбайся почаще. Тебе идёт. И ты иди. Давай-давай, вон, твоя любовь топает. Гнар вышел из хижины и, увидев Лютика, широко осклабился. Лютик увидал и… ну, в общем, всё без изменений. Поговорить с Лютиком так и не вышло. Бегать стал ещё резвее. Ещё и орать начал. Расстроился Гнар, потом обозлился. Из стойбища исчез, несколько дней не появлялся. А когда появился, все так и ахнули: не одну, две медвежьи шкуры Гнар приволок. Да какие! Мех шелковистый, ровный. Ни дыр, ни проплешин. Гнар, под восторженные крики, молча прошёл в свою хижину. Шкуры на пол бросил и отправился к шаману. У него тоже долго не пробыл, вышел с вопящим Лютиком на плече. А в руке узелок с Лютиковыми пожитками. А какие у Лютика пожитки — дудка, да лисий хвост, мух отгонять. — Отпусти! — орал Лютик. — Верни назад. Гнар отмахнулся только. В хижине, швырнув узелок в угол, аккуратно сгрузил Лютика на шкуры. Тот ойкнул. — Это тебе. И это, — кивок на огромную корзину ягод. — И никуда тебя не отпущу, понял? — Это всё мне? — ошалело огляделся Лютик. Погладил мягкий мех. — Так ты что, хочешь, чтоб я жил с тобой? Гнар кивнул. — А что, сразу сказать не мог?! Я ж думал, ты меня убить хочешь. — Я? — обалдел Гнар. — Ты всё время кулачищами своими махал. — Так я это... — Гнар похлопал себя по бицепсу, — показывал, какой я сильный. — Ты всё время так зубы скалил, мне страшно было. — Улыбался я, — растерялся Гнар. — Шаман велел. Лютик смотрел недоверчиво. Гнар сел рядом, неуверенно обнял и выдал самую длинную тираду за всю свою жизнь: — Ты красивый. И нежный. И добрый. Я за тебя всех… Ну… Кто только посмотрит… Или скажет чего. И любить буду, и это… если хочешь… Мыться буду… Ну, иногда… Надо было видеть Лютикову физиономию. Пару минут он осмысливал сказанное и вдруг, запрокинув голову, звонко захохотал.