Железное небо

*отредактировано* Мне почти исполнилось пять лет, когда они меня подобрали. Я был грязным исхудавшим беззащитным мальчишкой, оставшимся без семьи и блуждавшим по трущобам города. Они искали именно таких. Моей единственной опорой стали эти люди — учёные, спустя пару лет вживившие в мой позвоночник железо, которое увеличивало мои физические способности. Меня тут же поставили перед фактом: «Ты до сих пор жив лишь потому, что мы тебя подобрали. Твоей платой за спасение станет беспрекословное послушание приказам, ведь отныне ты железный». Железных — так нас называли после операции и реабилитации — в том месте было много. Разных возрастов, полов и даже рас. Нам мастерски внедрили в головы мысль, что мы стали неуязвимыми, обрели желанное всем человечеством бессмертие и вообще подобны Богам. Вот только мы, как и обычные люди, отлично чувствовали физическую боль. Впоследствии каждый из нас смог ощутить самые различные её оттенки. Не специально, конечно. Об этом, как и о том, что случалось с разумом, учёные нам не сказали. О последнем они просто сами не знали. Мы получили свою силу благодаря какому-то механизму в позвоночнике, стали чертовски странными созданиями, пугающими даже самых смелых и бесстрашных. Помимо приобретённого бессмертия, после операции у каждого железного появилось по четыре дополнительных стальных конечности — хвоста, — которые в состоянии покоя были спрятаны в спине, а также стальная зубастая маска, что располагалась в шее. На самом деле, это была не сталь, а какой-то новый металл, дамантинеум, кажется, — отныне самый прочный на Земле. Всех железных обучили чтению и письму, некоторым видам единоборств, показали, как пользоваться холодным и огнестрельным оружием. Сначала я, в силу своего возраста, не понимал, какая от этого может быть польза для учёных. Осознание пришло чуть позже. Из нас сделали бессмертных солдат. В семь лет меня отправили на зачистку. Когда я впервые оказался на задании, со мной были мои одногруппники, железные, которые пока что тоже не имели понятия, что будет дальше и что нужно делать, потому с нами присутствовал наш куратор. Кураторы не только занимались обучением молодых железных и сопровождали нас на заданиях, но и старались контролировать то, что творилось в наших головах. Так как большинство железных — подобранные на руинах улиц малолетние бродяги, в нас вбивали только базовые знания, азы контроля железом и общую задачу на зачистке. Вдобавок к этому учёные угрожали убить любого, кто воспротивится приказам, так что дисциплина была отменной, хоть и не идеальной. Пусть я стал так называемым железным, внутри я оставался самым обыкновенным ребёнком, которого пугало такое потребительское и грубое отношение ко мне и зверские требования учёных. Мне хотелось, чтобы всё это оказалось страшным сном; я хотел вдруг проснуться в дорогих сердцу пыльных развалинах и понять, что происходящее — злая шутка моего собственного разума. Среди старших железных — то есть тех, кто стали железными до меня — ходили слухи, что зачистка являлась результатом ссоры между нашими учёными и учёными из соседнего города-государства. Детали были неизвестны — это всё-таки просто слухи, — но мысль об этом надолго засела в моей голове. Я надеялся узнать правду, причину, по которой из меня сделали Такое. После шестого задания моей группы я стал замечать, как изменяется поведение каждого из нас. Кто-то поддавался ненормальным желаниям и, после убийства цели, мог долго издеваться над трупом, уродовать его, пробовать на вкус. Некоторые просто сходили с ума и занимались посторонними делами (от таких обычно избавлялись). Иные и вовсе могли по несколько часов топтать ногами мёртвое тело или валяться в чужой крови, играясь с кишками, как кот с клубком ниток; несколько железных пытались разговаривать с оторванными головами. Они сходили с ума с от того, что вырванные, подожжённые или полностью уничтоженные части тела отрастали заново, а затем это повторялось снова и снова. Два искусственных позвонка в теле каждого железного работали так, чтобы процесс регенерации запускался при ранении, но только с условием, что носитель принял специальную таблетку — регент (ударение на вторую е). Уже позже я узнал, что эти таблетки содержали в себе немыслимое количество сахара. К болевым ощущениям стоило прибавить те ужасы, которые приходилось наблюдать со стороны; результаты собственных действий, размышления и переживания об этом — и, как итог, психика сыпалась, словно облупившаяся штукатурка со старой стены. Для меня это тоже не прошло бесследно. Спустя годы ощущение боли притупилось настолько, что она стала казаться чем-то обыденным, вроде чесотки. Порой я и сломанные кости не сразу замечал. Но к этому моменту, достаточно навидавшись и натерпевшись, мне было откровенно наплевать, ранен я или нет — вместо беспокойства за самого себя и страха от осознания всего происходящего во мне росло только желание продолжать убивать. Я начал получать удовольствие от этого. Конец этому наступил неожиданно резко. Вдруг отменили все задания, а железных собрали в огромном подземном бункере, где раньше проводились наши экзамены по физической подготовке и уровню контроля железом. Никто — даже кураторы — не знал, для чего учёным потребовалось собирать всех нас в таком месте. Меня эти мысли не тревожили ровно до тех пор, пока сероватый газ не стал заполнять пространство, а железные — паниковать и падать на пол один за другим. Тогда я подумал, что таким образом от нас решили избавиться, но всё оказалось куда сложнее. Как позже мне удалось выяснить, мэр нашего города заключил мирный договор с учёными, ну, а в договоре присутствовали некоторые условия, которые всех якобы устроили. Одним из условий была полная ликвидация железных. Убивали таких, как мы, довольно просто, ведь без регента мы обычные смертные. После того, как газ подействовал, а железные провалились в долгий глубокий сон, в бункер зашли учёные и палачи. Железного ставили на колени, а палач, с помощью приспособления, похожего на плохо сделанную из дамантинеума искусственную ладонь с восемью пальцами, обхватывал вживлённые в чужую спину позвонки и беспощадно выдирал их. Так поступали практически со всеми. Об этом, как и о многом другом, мне поведали в том месте, куда попали выжившие железные. Втайне от мэра и простых людей около пятисот железных не убили, а заточили в подземной тюрьме. Я попал в их число, и, тут уж не знаю, кому повезло больше: убитым или пленённым. Тюрьма по размерам напоминала небольшой город, а камеры для заключённых железных называли дырами, ну, потому что, это правда были дыры. Камеры бурили вглубь земли до сотни метров вниз, около половины от этого расстояния занимало нечто вроде бетонного пьедестала, достающего до самого дна. По кругу от него оставалось пустое пространство в несколько метров, поэтому до круглых стен дыры даже при всём желании дотянуться или допрыгнуть не вышло бы, а если попытаться — есть большой риск сорваться на дно, откуда уже точно не выбраться. На самом же пьедестале железного ставили на колени; руки, ноги, шею и хвосты заковывали в цепи (сделанные из дамантинеума), крепившиеся к колоннам по бокам от пленника, и больше никуда его не выпускали. Выбраться невозможно. Я был в этих цепях. Это не могло не злить. Первые несколько дней я не мог успокоиться: кричал, орал матом на своих надзирателей, звенел цепями в тщетных попытках освободиться. Осознание того, что никто мне не поможет, пришло моментально, потому что надзиратели любили бить обездвиженных железных и им никто не мешал заниматься этим. Они умели доставить удовольствие мазохисту. Чуть позже я понял, что брыкаться было бесполезно, а те цепи никогда бы не заржавели. Оставалось только заставить себя смириться с этим. Иногда по ночам я слышал, как в соседних дырах воют или безумно смеются другие железные. Они, как и я, регулярно подвергались пыткам и экспериментам. «Сосед» справа даже пытался всячески подкупить охранников, в конце концов, предложив им собственное тело в качестве платы, как единственную доступную с его стороны валюту. Продавался им за сигареты, если не ошибаюсь. Казалось бы, железным сходить с ума уже некуда. Нет, то был не предел, но это я узнал чуть позже. Я провёл в этой тюрьме десять лет. Большую часть времени я подвергался унижениям, боли, чувствовал запах своей крови, выслушивал чужие насмешки и оскорбления. Регент давали только в том случае, если я умирал. Регулярно приходилось наблюдать свои разодранные в клочья рёбра, растёкшиеся по бетонному полу органы, а то, что оставалось ещё при мне — в собственной рвоте и крови. Издевательства, пытки и эксперименты стали неотъемлемой частью моей новой жизни, как часть терапии и как способ некоторых надзирателей выплеснуть свои эмоции, такие как: обида, ненависть, отвращение, — и дать волю убогой фантазии. Им не разрешали только убивать нас. Зря, наверное. Но однажды кончилось и это.

***

— Ты уже заебал трындеть, заканчивай, — раздражённо фыркнул мужчина, стискивая ладони в кулаки. Железный вздёрнул бровь и прыснул: — Ты же сам сказал, что терпеливый, я решил, что ты сможешь меня послушать. — Но не пять грёбанных часов! У меня уже башка раскалывается! — взвыл надзиратель, зарывшись пальцами в волосы. — А разговоров-то было… — теперь фыркнул железный. Они и не подозревали, что спустя пару секунд после произнесённой заключённым фразы произойдёт что-то из ряда вон. Над дверью рядом с надзирателем загорелась лампа тревожного ярко-красного цвета, тут же раздался громкий вой сирены. Такое случилось впервые. Цепи слетели с конечностей и хвостов. Железный, впервые за долгие годы согнувший руки перед собой, завороженно посмотрел на свои ладони и не мог поверить, что это наконец произошло. Ему это показалось нереальным, ненастоящим. Он бы с лёгкостью оправдал происходившее собственным бредом, генерируемым его сознанием в тот момент, пока его снова пытали. Парень услышал, как в соседних дырах железные, вышедшие из ступора, бросились на своих надзирателей. До ушей заключённого отчётливо доносились крики, вопли, влажное чавканье и треск костей, эхом отражающийся от стен. Его собственный надзиратель судорожно жал на кнопку вызова лифта. Мужчина не был напуган, он был в ужасе. Недолго думая, железный выдернул цепь из колонны вместе с куском бетона и зашвырнул в надзирателя. Ему размозжило руку. Ошмётки плоти и кровавые брызги остались на разъезжающихся дверях лифта, а мужчина оглушительно завопил, оседая на пол и глядя на уродливый кусок мяса на костях, секунду назад бывший его рукой. Когда паникующий надзиратель обернулся — железный уже стоял напротив него и раздумывал. В следующее мгновение мужчина летел на дно дыры, крича больше от ужаса, чем от боли, а заключённый беспрепятственно зашёл в лифт. В коридорах царил хаос. Пол был усеян трупами работников тюрьмы и учёных. Месиво из их окровавленных внутренностей свисало с труб, шедших под потолком, а на стенах подсыхали многочисленные багровые брызги. Сильный запах крови резал слизистую, но железный быстро привык к хорошо знакомому аромату. Множество паникующих людей носились из стороны в сторону, пытаясь сбежать от преследователей, кого-то найти или банально отыскать укромное местечко и спрятаться. Они мешали друг другу, толкались, а потому их быстро ловили и убивали. В коридорах и кабинетах то и дело мерцал свет, местами освещение и вовсе отсутствовало. От мощных компьютеров и огромных установок сверкали искры, что-то дымилось или даже горело. Сирена продолжала надрываться. В одном из помещений на железного набросился мужчина в белом халате. Парень, не задумываясь, пинком в грудь легко отбросил его к ещё одному лифту. Учёный упал на колени и ухватился за прутья решётки, загораживающей проход в кабину. Стоявший за его спиной железный секунду поразмыслил, а затем со всей силы ударил мужчину ногой по затылку. Голова с хрустом втиснулась между двух прутьев и так и застряла там. Учёный погиб мгновенно. Губы железного тронула ухмылка. Больше всего его радовала не собственная свобода, а смерть этих людей, и чем мучительнее были их страдания, тем легче становилось на душе у парня. Некоторых работников ели заживо прямо в коридорах, позволив другим заключённым наслаждаться воплями, разносившимися по помещениям. Парень не знал, куда нужно направиться, чтобы найти выход из здания, поэтому шёл наугад. Он исследовал практически всю тюрьму, нашёл даже хранилище с упаковками регента и взял одну из небольших коробочек себе. Сразу после этого железный наткнулся на ещё одного учёного и, прежде чем успел принять решение убить его, увидел, как мужчина по-японски чуть наклонился вперёд и сказал: «Простите меня за всё. Сейчас я хочу помочь вам». Парень смерил его взглядом и кивнул, надеявшись, что мужчина отведёт его к выходу. Так и получилось. Учёный отвёл железного к большой стальной двери, ввёл нужный код на панели и сообщил, что за порогом его ждёт свобода. К этому моменту вслед за ними подоспели другие железные. Из дверного проёма повеяло горячим воздухом, а ворвавшийся в коридор солнечный свет заставил железного зажмуриться. Тот с непривычки прикрыл глаза ладонью и неспешно перешагнул порог. «На улице день? Секунду, это ведь… — осёкся парень, оглядевшись вокруг, — это не улица… Очень жарко и много песка, а вдалеке вообще буря. Получается… мы в пустыне? — удивился он. — Мы столько лет находились под пустыней? Почему-то я помню это место по-другому». Железный уже не надеялся когда-нибудь снова увидеть красивое чистое небо, но — вот оно. Остальные теперь уже бывшие заключённые также озирались вокруг, полной грудью вдыхали свежий воздух, а некоторые топтали под ногами песок, словно проверяли, настоящий ли он. Пока многие железные общались друг с другом и формировали отдельные группы, парень выдвинулся в сторону города. По крайней мере, туда, где он находился десять лет назад. Были и другие одиночки, решившие выбраться из пустыни самостоятельно, но в основном все держались вместе — идти-то в одну сторону. «Теперь я свободен, но… что мне делать со своей свободой?» — мысленно усмехнулся парень, поняв, что вскоре железных должны были начать искать. Ему, как и другим, потребовалось несколько дней, чтобы преодолеть пустыню и добраться до, как оказалось, небольшого леса. Там железные разбрелись кто куда. Парень не останавливался ровно до тех пор, пока лес не кончился; внезапно железный оказался на небольшой открытой местности, а впереди — улица. Абсолютно безлюдная, но настоящая улица: с домами, асфальтом, фонарными столбами, машинами. Всё это выглядело жутко старым, ржавым, поросшим травой и испещрённым трещинами. Совсем другая пустыня. Парень осел на землю, упершись ладонью в ствол дерева, и судорожно выдохнул. Его тошнило. Тело и разум были измотаны; он заставил себя встать и, несмотря на боль в мышцах, пойти дальше, но еле переставлял ноги и практически не соображал. Сознание слегка прояснилось лишь когда железный упёрся спиной в холодную кирпичную стену, сполз по ней на асфальт и вяло огляделся, но к тому моменту прошло уже несколько часов. Парень вдруг понял, что оказался в малюсеньком тёмном переулке, а вместо той безжизненной разрушенной улицы видел перед собой неоновые небоскрёбы. Появившаяся на лице улыбка почти сразу исчезла — для выражения эмоций железный был слишком истощён. Он прикрыл глаза, надеявшись набраться сил. — Эй? Ты пьян? По голосу парень понял, что с ним заговорил мужчина средних лет, или чуть старше. Тот стоял совсем рядом. — Парень, что с тобой произошло? Боже, да ты же весь в крови… «Не в своей». — Ты хоть живой? — почти прошептал мужчина, нависнув над железным. Тот заставил себя открыть глаза и, не поворачивая головы, взглянуть на обеспокоенного прохожего. Пока они играли в гляделки, железный сделал вывод, что человек, проявивший к нему интерес — повар или типа того. Такое впечатление сложилось из-за чёрного фартука, повязанного на бёдрах. И пахло от него очень вкусно. Мужчина присел на корточки, оглядел парня внимательнее и спросил имя. Тот уже и забыл, что его имя — это то, на что он уже который день любовался как на единственную вещь, способную вернуть ему надежду и спокойствие. Небо*. — Пошли со мной, — мужчина протянул руку. Железный перевёл на него хмурый недоверчивый взгляд. — Я не буду спрашивать, чья это кровь, честное слово, — улыбнулся старик. Железного словно холодной водой окатило. — Только, я надеюсь, моей крови здесь не окажется. Обещаешь? Тогда я тебя отогрею, накормлю. Дам другую одежду. Мой магазин совсем рядом. «С чего такая доброта к незнакомцам?» — мысленно усомнился в его намереньях парень, но вслух смог лишь хмыкнуть. Мужчина будто прочитал его мысли и ответил на них: — Мы живём в ужасное время, где немного доброты не помешает. Железный минуту поразмыслил над его словами и, придя к выводу, что с каждой секундой он всё быстрее терял свой единственный шанс отдохнуть, кивнул и протянул старику руку. Тот помог ему встать и повёл в магазин. Им оказалось то одноэтажное здание, на стену которого облокачивался железный. Разговор у новых знакомых не вязался. Точнее, старик много чего говорил и спрашивал, но железный не произнёс ни слова, только кивал, когда надо, и сверлил взглядом лакированный барный стол, сделанный из какого-то красного дерева. Потом мужчина принёс аккуратно сложенную чистую одежду и объяснил, где ванная. Встать под ледяной душ оказалось замечательной идеей. Вся грязь, пот и кровь утекли в слив, а с ними будто бы заодно смыло все мысли парня. В голове стало так пусто, что это было приятно. Железный облачился в выданную ему одежду — рубашку на два размера больше нужного, но идеально подходившие штаны, — вернулся в зал, вновь уселся за барный стол и уткнулся лбом в его холодную гладь. — Так, откуда ты такой пришёл, Сора? — снова заговорил с парнем старик, гремя тарелками. — Издалека, — наконец пробормотал железный. Мужчина всячески пытался по чуть-чуть тянуть из Соры слова. Ему удалось выяснить, что парень не имел каких-либо личных документов, нигде не зарегистрирован, как реально существующий человек, и ничего не знал о городе, в котором оказался. Железный поздно понял, какие выводы мог сделать старик, но понадеялся, что тот решил, будто Сора сбежал из другого города-государства или из такого места, куда не добралась цивилизация. Хоть это и было слишком наивно. Мужчина предложил парню остаться у него и помогать работать, а взамен пообещал рассказать о городе, сделать документы и в целом встать на ноги. Сора согласился, в ином случае ему некуда было бы идти. Квартира старика была в другом доме, но на той же улице, а у магазина имелось свободное помещение. Оно как раз было обустроено, как комната: небольшая, но просторная. Без лишних предметов интерьера. Слева от входной двери была ещё одна дверь — она вела в ванную и туалет. Стены комнаты были выкрашены в белый, широкая двухместная кровать из красного дерева стояла у противоположной от входной двери стены. Слева от кровати — тумба, а справа в углу комнаты — небольшой письменный стол с компьютерным стулом. На полу был постелен тёмно-багровый ламинат. Для Соры подобное было верхушкой роскоши и уюта. Туда его и заселили. — Что ещё за паспорт? — недоверчиво нахмурился Сора, взглянув на небольшую полупрозрачную голографическую страницу, что развернулась перед ним в воздухе. — Паспорт — это твоё удостоверение личности, — объяснил старик и нажал кнопку на пластине за своим ухом, после чего голографический паспорт — демонстрационный, а не личный, — исчез. — Точнее, мы идём его делать для меня. — Верно. Работа Соры в заведении старика заключалась во всяческой помощи ему. Если мужчина где-то не успевал справляться, то это должен был делать железный. Старик продавал как спиртные напитки, так и простую, но очень вкусную еду, которую готовил лично он сам. Иногда кто-нибудь заказывал что-то на дом, приходилось доставлять. Большинство посетителей заходили поесть в самом заведении, тогда надо было принимать заказы, готовить их и разносить. Магазин закрывался в одиннадцать вечера, но работа в нём могла продолжаться аж до часа ночи: после закрытия нужно было убрать весь мусор, мыть ещё не помытую посуду, расставлять бутылки со спиртным по полкам и распаковывать привезённые продукты. Самому справляться с таким количеством работы очень и очень сложно, но старик не отвечал Соре на вопросы о том, почему же он не набрал себе работников, а предпочёл взвалить всё на свои плечи. Железный не стал его допытывать, но заметил, что мужчина недоговаривал слишком уж многое. В том числе отказывался называть своё имя, хотя, казалось бы, не хочешь говорить настоящее — назови выдуманное, в чём проблема? Но лгать старик тоже не был намерен. Первое время он платил парню деньгами, которые тот отдавал ему же, когда просил приготовить еды. Таким образом хитрый хозяин заведения объяснил железному, что всё имеет свою цену, и, если парню потребуется что-нибудь, чего у него нет, то ему понадобится определённая сумма денег, чтобы это приобрести. Потом парень начал откладывать часть денег. Не понимал, правда, зачем, но начал. Старик его похвалил, мол, не транжира. За аренду комнаты в заведении мужчина трясти деньги не стал, но зарплату урезал. Железного устроило и это. А дабы у старика не возникло неприятностей из-за нового знакомого, следовало оформить парню документы, чтобы он «существовал» и его работа в магазине считалась официальной. — Поздравляю, теперь Вы — Сора Ямарута, — улыбнулся мужчина, заполнявший электронные листы. Железный с подозрением отнёсся к тому, что у этого парня не возникло к нему никаких претензий или вопросов, но вскоре забыл об этом. Его больше беспокоило, что старик, удивлённый хорошими навыками чтения и письма, а также неплохой физической формой Соры, не подмечал, что подобное никак не вязалось с незнанием мира, в котором беловолосый жил. Он наверняка о чём-то догадывался, но не проявлял излишнего любопытства. Спустя несколько недель после оформления документов Сора узнал, что такое алкоголь. Случайно. Но ему понравилось. Затем старик объяснил ему все прелести двадцатилетнего возраста. Порой мужчина не знал, как верно донести до Ямаруты что-либо и не исказить подразумевавшийся смысл, а потому отдал парню в распоряжение свой старенький ноутбук. Сора быстро разобрался, как им пользоваться, и только спустя месяц выяснил, что происходившее с ним называлось интернет-зависимостью. Железный читал, смотрел и изучал всё, что только мог найти на просторах сети, чтобы усвоить как можно больше информации и быть готовым к выходу в люди. Иногда он даже забывал спать, благо его организм легко воспринимал долгую вынужденную бессонницу, если Сора ел что-нибудь сладкое. Ещё через пару месяцев беловолосый стал чаще общаться с соседями, с некоторыми продавцами и хозяевами заведений. Вроде как очеловечился. И всё было бы хорошо, если бы однажды Сора не наткнулся на видеорепортаж, в котором брали интервью у учёного, что ранее работал над созданием железных. Парень, не задумываясь, нанёс ему визит в тот же вечер, а уже после этого намеренно искал информацию о других учёных, работниках «дыр» и всех, кто был с этим связан. Клокочущие в груди ярость и гнев заставляли Ямаруту, словно помешанного, выслеживать каждого, кого он узнавал, и расправляться с ним. Он не смог, да и не сумел бы найти и добраться до всех, но убил больше десятка людей. Сора занимался этим, как правило, ночью, втайне от своих знакомых и хозяина магазина в том числе, а днём, когда совершённое им убийство обсуждали на экранах телевизоров и приписывали сие зверство неизвестному спятившему железному, изображал искреннее изумление. Ему даже удавалось рассуждать о том, что вскоре убийцу обязательно поймают, хотя сам прекрасно знал, что не оставлял никаких следов, способных вывести на него полицию. Затем Сора стал замечать, что дискуссии вели не только о его убийствах, но и о чужих, очень похожих, но всё-таки совершённых кем-то иным. Другие железные убивали не только учёных и бывших сотрудников тюрьмы, но и простых людей, а это был уже совсем иной уровень, до которого Ямарута опускаться не собирался. Слово «железный» стало вызывать у парня отвращение, он не хотел, чтобы кто-нибудь снова его так назвал, поставив в один ряд с остальными. Вскоре после этого Сора узнал о существовании отрядов специально обученных людей, чья цель — убийство или поимка железных. Отряды формировались повсюду, но были довольно малы сами по себе. И не удивительно — железных боялись без преувеличения все. Однако эта некая безымянная полиция смогла дать им отпор и быстро заполучила уважение и доверие среди населения. Их были готовы носить на руках. А самое главное: каждый человек из такого отряда знал, что слабое место железного — спина. Но эта полиция была практически беспомощна перед железными, которые прятались среди людей и никак себя не проявляли. Дамантинеум в их телах не реагировал на магниты, не выявлялся на рентгене и не заставлял металлодетекторы пищать. Вычислить железного можно было только с помощью нанесения раны на тело, та должна начать затягиваться прямо на глазах. В особо тяжёлых случаях подозреваемому могли разрезать кожу на спине, дабы проверить его позвонки, и, если тот оказывался простым человеком, то получал щедрую компенсацию за причинённый ему ущерб. Подобные новости смогли заставить Ямаруту понервничать и задуматься пересмотреть своё отношение к мести и её необходимости, а потом… Он наткнулся на видео, после которого перестал убивать. В кадре стоял мужчина при галстуке и пиджаке, освещение в помещении, где он находился, почти полностью отсутствовало, поэтому виднелся только тёмный силуэт и часть белых полосок на костюме. — «Мы создали своих монстров, вот только не смогли их контролировать», — процитировал мужчина одного из учёных. — Ложь. Мы полностью их контролировали. Без нас они не могли ступить и шагу; они слушались и выполняли по-настоящему зверские приказы. Его голос звучал ровно, но в интонации слышались нотки страха. Силуэт слегка повернулся, и, хоть лица не было видно, зритель отчётливо понимал — мужчина оглянулся. — Наша собственная неосторожность привела к тому, что большую часть железных нам пришлось убить, но оставшихся мы втайне держали в плену. Что же было нашей самой большой ошибкой? Их создание, убийство или плен? Что бы то ни было, они будут мстить. Это… это правильно. Бороться всегда нужно именно с причиной. Мы — причина, они — следствие. Не нужно винить их, они обычные люди. Жестокими и злыми их сделали мы, — мужчина усмехнулся. — Но не все они… такие. У кого-то просто не было выбора. Он сделал длинную паузу, глубоко вдохнул и признался: — Я много лет работал над этим проектом, воспитывая из ваших детей профессиональных лжецов и убийц. Я сожалею об этом и непременно понесу своё наказание. А теперь я хочу обратиться ко всем своим коллегам: вы готовы заплатить за содеянное вами? — мужчина снова обернулся, на этот раз из-за хорошо различимых шагов, становившихся громче, и, судорожно выдохнув, прошептал: — Они уже ищут вас. В следующее мгновение дверь слетела с петель, свет, частично загораживаемый вторым силуэтом, ворвался в помещение словно огонь, а спустя секунду четыре гарпуновидных наконечника длинных хвостов проткнули тело учёного насквозь. Некто без труда поднял хрипящего от боли мужчину над полом и зашвырнул куда-то в сторону. Послышался дребезг стекла, а затем железный покинул помещение. Сора резко захлопнул ноутбук, узнав самого себя на видео. Нет, его лицо не попало в кадр, парня вообще вряд ли можно было как-то опознать, но он отлично помнил свою последнюю жертву. Тогда он не заметил камеру, стоявшую прямо напротив двери, но после увиденного понял, что мог разрушить свою новую жизнь, даже не начав её. А если бы его лицо попало в кадр? Если бы его опознали? Если бы безымянная полиция стала его искать? Ему пришлось бы бежать, но куда? К кому? Если бы это произошло, не нашлось бы такого места, где парень смог бы укрыться. Но не только это, слова учёного тоже пошатнули что-то внутри Ямаруты. Он больше не желал рисковать собой и всем тем, что приобрёл, ради сомнительной мести. Соре без убийства учёных выпал шанс стать другим человеком, поэтому ему не стоило испытывать свою удачу. Когда среди обсуждений исчезли изрядно надоевшие обсасывания серии убийств, совершённых Сорой, тот смог расслабиться, но сам, как и все, задавался куда более животрепещущим вопросом, не позволяющим жизни парня оставаться совершенно беззаботной: кто же освободил железных из тюрьмы? А главное, зачем?