Лабиринт искажений

54. 3 То ли от тепла, то ли от усталости Райнен спал глубоко и крепко, без тревожных снов и видений, и, должно быть, долго. Проснулся он от света и стука. Стражник вернулся со своей бадьёй и водил черпаком по прутьям, ухмыляясь. Когда Райнен открыл глаза он зачерпнул из бадьи варево и навалил его с коркой поверх прежнего, уже подсохшего в плошке. — Жрать! — сказал он строго, постукивая черпаком по краю плошки. — Да иди ты, — ответил Райнен, памятуя «разговор» с эльфом накануне. — Не знаю, что там за отрава. Альтакано сюда позови. — Жрать! — повторил орк, совершенно не смутившись упоминанием командира. Он быстро сунул лапу сквозь прутья, сцапал щепоть варева из плошки и сунул его в рот. Райнен с изумлением смотрел, как он жуёт и не без труда глотает. Наконец, орк раскрыл пасть и высунул язык, а потом сплюнул с отвращением. — Мяса нет! — пояснил он. — Ты — жрать! — Да, и хорошо, что нет, — согласился Райнен. Попадись ему накануне в каше хоть жилка, он бы точно есть это не стал — кто его знает, из кого эта каша. Он подцепил липкий комок, поднёс его почти ко рту, но потом опустил, ткнул пальцем в сторону соседней клетки и заявил: — Ему еды! Орк посмотрел на эльфа, ухмылка на его лице стала шире. — Нет, — сказал он. Приседая на длинных, худых и мосластых ногах, он резво перебрался к клетке эльфа и ткнул черпаком вглубь. — Не ест! — заявил он. Плошка с кашей действительно осталась нетронутой. Те остатки, что облепляли стенки подсохли, потемнели и потрескались — Так свежей ему положи, — потребовал Райнен. — Это ж не еда уже. Орк захихикал. Он повернулся к эльфу, присел на корточки и краем черпака зацепил миску, приподнял и перевернул, что-то эдакое ритмичное вновь повторяя эльфу. Эльф ответил спокойно, но ответ заставил орка отскочить. — Эй! — окликнул его Райнен. — Что он сказал? — Ты не слышал? — огрызнулся орк. — Пусть не жрёт. Я позову ему гостя. Скоро. И пусть не жрёт! А ты, — палец его указал на плошку Райнена, — жри! Или тебе я тоже позову его… — Может, ему лекаря лучше позвать? — сказал Райнен, не очень понимая, о чём идёт речь. Орк остановился, задрал голову и долго от души сипло хохотал, прежде чем удалиться. — Ну хоть воды-то ему налей, — сказал Райнен. Но орк даже не оглянулся. Когда он скрылся за изгибом хода, Райнен повернулся к соседу и спросил: — Почему ты не ешь? Уморить себя хочешь? Он помнил, как Альтакано спрашивал, знает ли он, сколько квенди могут прожить без пищи, и намекал, что долго, очень-очень долго. А оттого морить себя голодом было бы не самым простым способом умереть, даже если эльф и вознамерился расстаться с жизнью. Эльф покачал головой. Он соединил раскрытые ладони, провёл руками из стороны в сторону — так делают, когда изображают птичку, только обычно пальцы при этом сжимают, а у него они были растопырены, и он не взмахивал ими, как птицы машут крыльями, а загибал и разгибал один за другим. Потом он указал на проход, идущий дальше, в сторону противоположную той, откуда приходил орк. А затем приложил кончики пальцев к животу. — Что там? — спросил Райнен, указывая в коридор. Эльф поднял руки к потолку клетки и развёл их в стороны ладонями вверх. Это могло означать какой-то свод, но был ли это купол небес или потолок какой-то пещеры Райнен не мог понять. И это было последнее, что он смог рассмотреть, прежде чем вновь наступила тьма. 54.4 Райнен успел выспаться так, как давно не высыпался, и больше ему не хотелось. Хотелось есть. Хотя орк и показал, что еда съедобна, хотя он сам её пробовал, и с ним ничего не случилось, — эльф сумел заставить его усомниться. В чём подвох, Райнен не понимал. Но он есть — в этом он не сомневался. Он уселся поперек клетки (ширины как раз хватало, чтоб привалиться к одной стенке и упереться пальцами в другую), размышляя. Альтакано запретил ему себе вредить, тем более — пытаться себя угробить. Если орк доложит ему, что пленник отказывается от еды, он может явиться ради очередного назидательного разговора. Райнен не особо опасался за последствия такой беседы: он бы просто рассказал, что ему подозрительна эта еда, и наврал бы, что не ест её именно из-за опасений за свою жизнь — велено же было себя беречь. Будет ли Альтакано гневаться на эльфа? Да с чего бы, эльф же ни слова не знает на привычном Райнену языке, Райнен его тоже не понимает. И не придерёшься, что он чего-то там «наговорил». Выходило вроде складно. Он даже усмехнулся в темноте, представляя эту беседу. Было ли в еде действительно что-то опасное? Ему в это верилось слабо. Альтакано вряд ли бы распорядился его травить. Он нащупал в темноте плошку, собираясь её подвинуть в угол, чтобы не мешала, заодно подобрал пальцем свисающее по краям. И отправил в рот. Остановился, лишь сообразив, что только что намеревался к еде не притрагиваться. Движение было привычным, бездумным, так он обмахивал дома по ободку полную миску с творогом, или капли кислого молока с горловины горшка. И каша уже оказалась во рту, выплёвывать её на пол, тем более в миску, было бы дико. Так что он решил, что это уж он, так и быть, проглотит, но ничего больше. И, облизав палец, отставил плошку в уголок, к дверце, подальше от себя. Разбухшие зёрна лопались на зубах, освобождая мягкую сердцевину, чуть сладковатую, заставляя вспоминать, что у них в деревне, отмечая завершение года, упаренную в печи пшеницу заправляли мёдом и мелко резанными, подсушенными яблоками. В темноте ему слишком явно представились запахи горячего камня, пара от горшка, разогретого мёда и густого яблочного духа. Он с большим усилием отогнал воспоминание, прежде чем его затопило горечью безвозвратности. И, чтобы отвлечься, он окликнул эльфа и заговорил с ним. Они продолжали свои бессмысленные беседы и Райнен думал, что эльф точно так же, быть может, пытается отвлечься от мыслей о том, что у него осталось за вратами Ангбанда. Речь эльфа текла потоком и была приятна для ушей, но мучительна для разума. Пытаясь ухватить обрывки смысла, Райнен быстро уставал. Он пытался запоминать слова, но каждое новое вытесняло только что прозвучавшее из его головы, и он чувствовал себя так, словно в полный кувшин пытается влить ещё и ещё воды. Но он слушал, сначала сидя, упираясь спиной в прутья, потом лёжа, уложив под голову согнутую руку. И вдруг речь стала ему понятной. Только что он слышал «…ancalima…», сразу же следом «… среди нолдор исчез. Лишь пламя погасило пламя, пылавшее неугасимо. Жар огненной души испепелил останки, и нет ни камня, ни могилы, только свет. Сияло всё, что на себе несло его прикосновенье. Плоть стала прахом, дымом — прах, и ветер унёс его к вершинам тёмных гор, к подножьям диких скал, в теснины рек, к корням высоких древ. И вечно ждать за крепостной стеной без права переступить порог, быть вечным гостем у судьи…» Райнен не понимал, как такое возможно. Мысли теперь путались от непривычных оборотов и построений фраз, но он хотя бы понимал слова. Он приподнялся и окликнул эльфа, перебивая его рассказ. — Лассэ, … эй, я понимаю что ты говоришь. В наступившей вслед тишине его одолели сомнения. — Или я спятил, — добавил он. — А ты меня понимаешь? После короткой паузы эльф ответил. — Жаль, мне неведомо наречие твоё. О чём ты просишь? Сло́ва для себя? Или мне продолжить? Хочешь знать о битве двух вероломных воинств? Я помню имена, и каждый крик, и каждый звон клинка, и каждый хруст древка… Сейчас, когда звук речи обрёл ещё и смысл, она затягивала Райнена ещё сильнее. Ему даже почудилось, что он и сам слышит крики, лязг, стук копыт, шум нарастал, приближался, и он уже совершенно точно слышал его наяву, он приподнялся — и тут же яркий свет больно ударил в глаза, и он окончательно проснулся. 54.5 Светил орочий фонарь. Громыхали решётки и оружие орков. Они на этот раз заявились вчетвером. Прежним оставался, правда, один лишь длиннолапый. Остальных трёх Райнен прежде не видел и не они его тащили сюда. Орки снова копошились у соседней клетки — два внутри, один снаружи, длиннолапый размахивал факелом, командуя. Он приседал, разводя худые колени и вытягивался — и тогда становился ростом чуть ли не до потолка, становилось понятно, насколько длинные конечности достались его небольшому скрюченному тельцу. Вместе с собственной тенью на стене он походил на нескладного паука. Орки внутри клетки навалились на эльфа всем весом, один упирался в потолок спиной, другой, мелковатый для подобного манёвра, задом. Всё — для того, чтоб удерживать эльфа на месте, пока третий привязывал его запястье к решётке. — Вы что ж творите, отродья, — громко сказал Райнен. Орк снаружи клетки оглянулся и оскалился, и на мгновение утратил бдительность — эльф дёрнулся, запястье выскользнуло из пут, орки внутри заорали, длиннорукий прямо-таки завизжал. Райнен с наслаждением добавил к их концерту лязга, стукнув пяткой в дверцу. Больше он помочь ничем не мог. Эльф сопротивлялся отчаянно, орки отчего-то не хватались за оружие в попытках его обуздать, и возня затянулась изрядно. Райнен лишь смотрел, подбадривал эльфа, ругал орков самыми грязными ругательствами, какие знал, и надеялся, что эльф всё же сумеет вырваться, но напрасно, орки вновь смогли его одолеть. Пока двое внутри крепко его держали, третий приматывал к прутьям сначала запястья, потом лодыжки, — крепко и туго во много витков. — Да у него же руки так отсохнут, вы, болваны — сказал Райнен. — Ему не надо, — огрызнулся длиннолапый. Должно быть, подразумевал, что руки эльфу не нужны. Райнен думал, что орки попытаются снова накормить пленника и вязали его именно для этого. Но они лишь сорвали с него остатки одежды, и даже не стали запирать засов, оставив дверцу распахнутой настежь. Длиннолапый опростал ковш над плошкой Райнена, и каша теперь в ней высилась горкой, угрожая обрушиться. — Ешшшшь, — настойчиво сказал орк, подвигая плошку вглубь клетки. — Ешшшь…. — Альтакано позовёшь, тогда я, может, и поем, — пообещал Райнен. Орка хотелось придушить. Он уже обдумывал, как бы это сделать. Не сейчас, понятное дело, их четверо, другие его оттащат. Он не был уверен, будет ли теперь Альтакано соблюдать собственное правило, свернёт ли он головы оркам, если они его серьёзно покалечат, или уже утратил к нему интерес, но готов был рискнуть. Его не оставляли мысли о том, что случилось с кухонными эльфами, и об участи Мальчика. Да и за благополучие соседа он бы поторговался, будь Альтакано здесь. Но сам сейчас он ничего не мог. Однако орк был не склонен к переговорам. — Ну и не ешшь, — прошипел он, услышав про Альтакано. И махнул лапой остальным, призывая их идти. И даже не оглянулся, когда Райнен его обругал. Обернувшись поспешно, пока ещё можно было что-то рассмотреть, в другую сторону, Райнен увидел, как эльф пытается вырваться, как напрягаются руки и ноги, выгибается спина. Увидев, что Райнен смотрит на него, он что-то сказал негромко, торопливо, и, даже с отчаянием, но наяву дар понимания чужих языков Райнену не сопутствовал. 54.6 Время шло неуловимо. Шлёпанье орочьих лап ещё не стихло, как эльф затянул какую-то размеренную песню. Слова, часто повторяясь, сплетались в такой знакомый мотив, что даже ладони заныли, — он в точности ложился на кузнечную работу, с глухими и звонкими ударами, с глубокими вдохами мехов. И сквозь напев слышался постоянный ритмичный шорох. Райнен был уверен, что эльф пытается перетереть путы о решётку. Прутья были выкованы из ноздреватого металла, ржавого от влажного воздуха, при достаточном времени, силе и выносливости, можно было размочалить верёвку и оборвать. Орки вязали узлы крепко, он успел заметить, что верёвка туго обхватывает и прутья и конечности эльфа, но должно быть, у него довольно сил, раз он сумел сдвинуть перевивку с места. Не желая мешать, Райнен сидел молча, лишь постукивал ладонью по гладкому, чуть тёплому полу, в такт песне и воспоминаниям. О дяде и об их кузнице он избегал думать. И даже горящие угли и раскалённые заготовки старался не вспоминать, слишком много лишнего успел узнать о том на что, помимо клинков и плугов, годится горячий металл. Вспоминал, как отдаётся звон от удара по наковальне в руке, как тело двигается, поднимая и роняя молот, как воздух шумит в печи. И лишь когда эльф замолчал, он вдруг заметил, что тьма вновь рассеялась. Откуда идёт свет он не видел, и свет этот был совсем иным, чем от фитилька в масляном фонаре, — ровный, лишь чуть подрагивающий, зеленоватый и совсем неяркий, будто от гнилушек в лесу. В этом свете на стенах, на полу, на прутьях и под клетками проступили россыпями пятна, большие, поменьше и совсем крохотные, отсвечивающие таким же блёклым светом. Казалось, они покрывали здесь всё — кроме самих пленников и огромного тёмного пятна возле соседней клетки: там у самой дверцы стояла высокая чёрная тень.