Я рядом

      Реджина встала с кровати, накидывая на голое тело халат и нащупав босыми ногами тапочки. Она вышла из спальни и сразу же почувствовала прохладу коридора, все это было не так важно сейчас — какая-то жуткая тоска не давала ей покоя. Стены душили, в воздухе словно не осталось ни капли кислорода, а расслабленное и нагретое тело медленно реагировало на всё вокруг. Выйдя в сад через заднюю дверь особняка, она присела на скамейку, ощущая сквозь тонкую ткань халата холодную поверхность. Женщина рассматривала свой сад и небо, в голове путались и всплывали воспоминания. Как-то раз Эмма спилила ветку её яблони, помнится, тогда она жутко разозлилась и уже вечером стояла в дверях гостиничного номера светловолосой. Реджина прикрыла глаза, вспоминая, как Свон дерзко и нагло смотрела на неё, смотрела так, как никто не смел, она вспоминает, как тогда рывком прижала белокурую к стене и, в порыве чего-то дикого и буйного, начала стаскивать с неё одежду.       Прошло не так-то и много времени с той самой первой ночи. И до сегодняшнего дня ничего существенно не изменялось. Секс был таким...каким и должен быть: страстным, горячим и утоляющим ту самую жажду. В нем не было только любви, но и это, несмотря ни на что, казалось поправимым сегодня.       — Реджина? — Эмма обеспокоенно всматривалась в лицо брюнетки, девушка стояла в майке и трусах-шортиках, а в руках держала плед, который, очевидно, несла не для себя. Подойдя к скамейке Эмма неуклюже укрыла Реджину.       — Что ты делаешь? — спросила недовольная женщина, когда девушка начала поправлять плед.       — Укрываю тебя.       — Зачем?       — Тебе разве не холодно?       — Холодно...— Реджина замолчала. Все их встречи и жаркие ночи всегда заканчивались одинаково: одна из них вставала, одевалась и, не сказав ни слова, уходила. Эта ночь изначально была другой, в эту ночь Эмма была гораздо нежней, гораздо больше она наслаждалась процессом, а в её глазах можно было найти не только похоть. Сейчас они сидели вдвоем на скамейке: Эмма, одетая слишком легко и остро ощущающая холод, и Реджина, задыхающаяся под теплом и тяжестью пледа и совершенно ничего не понимающая.       — Помнишь, мы подрались у склепа из-за Грэма? — неожиданно спросила Реджина.       — Помню, — тихо сказала Эмма, ей хотелось возразить, ведь она тогда дралась не из-за Грэма, но девушка просто продолжила молчать.       — Ты тогда правда ревновала его или просто хотела разгорячить меня перед ночью? — довольно робко спросила Реджина, вдруг засмущавшись своих слов.       — Я ревновала не его, — простым и ясным был ответ Эммы, но сколько новых вопросов порождал он в голове брюнетки.       — Тебе не холодно?       — Я принесла только один плед.       — Укройся моим, — Реджина подвинулась ближе, укрывая Эмму пледом, но какую-то его часть оставляя на себе. Блондинка смотрела вдаль, все черты её лица выражали грусть, даже скорбь. Реджина, которая сидела в паре сантиметров от неё, беспрепятственно разглядывала профиль девушки.       — Ты сегодня была другой, — прошептала она, надеясь, что за своими мыслями Эмма не услышит её, но Эмма услышала и обернулась. Секунду она всматривалась в лицо брюнетки, а потом отвела взгляд беззвучно вздыхая.       — Я была такой, какой нужна тебе всегда.       — И какой же ты мне нужна? — насмешливо спросила Реджина, представляя себе как завтра снова будет обращаться к такой близкой сейчас Эмме на Вы.       — Нежной и... заботливой, — брюнетка потупила взгляд, а потом снова подняла его щурясь и слегка морщась, словно от боли.       — А какой я тебе нужна, Свон?       — О, ты мне нужна любой, — Эмма сказала это настолько тихо и хрипло, очень надеясь, что Реджина не услышит, но она услышала и замерла приоткрыв рот, намереваясь что-то сказать, но продолжая молчать, так как ни словами, ни даже действиями не объяснить насколько неожиданным и одновременно желанным было это признание. Женщина подвинулась, уничтожая малейшее расстояние между ними, наклонилась и положила голову на плечо Эмме, которая сразу же обняла её.       Они сидели в такой позе довольно долго, казалось даже, что прошла целая вечность, и тысячи ночей пролетели, сменяясь днями, путаясь в вихре событий... Но на самом деле, солнце лишь едва выглянуло из-за беспокойных, качающихся на ветру верхушек деревьев. Везде по-прежнему был мрак, смутно разбавленный каплями света, и только такое непривычное, порождающее трепетную нежность тепло от головы, мирно покоящейся на плече Эммы, придавало ощущение реальности, а может, наоборот, еще сильней завлекало в то неведомое пространство без времени и места.       — Почему ты молчала? — наконец несмело спросила Реджина, чувствуя, как в это странное утро все слова и обломки фраз жадно пожирает тишина убаюканного весеннем солнцем сада. Но они гораздо ближе друг к другу, чем это вообще возможно, и еще до того как одна подаст голос, другая слышит.       — Ты не хотела это слышать, — просто сказала Эмма, чувствуя, как нервно поглаживает укрытое пледом предплечье брюнетки и с каждым вдохом все глубже погружается в тонкий аромат, свойственный только её любимой.       — А что изменилось сейчас?       — Мне надоело скрывать. Я вдруг поняла, что это так глупо. Словно иметь все средства и оставлять голодным своего единственного ребенка. Я чувствовала, что обделяю тебя, и я знала, что ты будешь противиться моей заботе и любви, точно также, как и человек, долго просидевший в подземелье, щурится до боли, увидев желанное солнце, — Реджина замолчала, сильней прижимаясь к белоснежной шее.       Неожиданно сад загорелся ярким красным светом, а солнце, едва выползшее из-за горизонта, спряталось за тяжелые тучи, словно смущаясь увиденной картины. Тело Реджины слегка затряслось, и соленые слезы обжигающими дорожками покрыли бледное лицо. Эмма глубоко и спокойно вдохнула, ласково путаясь пальцами в темных волосах.       — Все хорошо, — успокаивающим тоном прошептала Эмма, легонько целуя такую близкую и беззащитную женщину в висок.       — Я рядом.