Ярко-красные губы женщины и ее массивное блестящее ожерелье бросаются в глаза, и я не сразу замечаю, что она, сидящая на корточках, склоняется к распластанному телу полностью обнаженной девушки. Ее рот присоединяется к белой коже в непонятном жесте: кажется, что она кусает и высасывает из бедняжки кровь, и сейчас разорвет ее голыми руками, но вместе с этим, прикосновение такое изящное и просчитанное, что напоминает поцелуй.

Что заставляет нас любить? На этот вопрос никто не сможет найти ответ, и дело не в химии и каких-то гормонах, дело даже не в сердце и разуме, дело просто в нас, глупых людишках. В один момент мы просто влюбляемся, и едва ли это чувство подвластно характеристике и уж тем более контролю. Что заставляет нас ненавидеть? Та же любовь? Или может что-то другое? — это неважно.

Три месяца. И пусть, сейчас был октябрь, она называла это просто: "три месяца". Дни тянулись и лились, уподобляясь шедшему на улице дождю, а время потеряло свое значение, замирая здесь, в глубине почерневшего сердца. /Генри не удается спасти от сонного заклятия, Реджина запирается в своем особняке и потихоньку сходит с ума./

От Вас пахнет сладко, от Вас пахнет цветами и осенним медом, я зарываюсь глубже в Ваши волосы, касаюсь шеи чуть мокроватым носом. Вы не вздрагиваете, казалось, Вы ждали, хотели втайне лишь этого.

— Ты сегодня была другой. — прошептала она, надеясь, что за своими мыслями Эмма её не услышит, но Эмма услышала и обернулась. Секунду она вглядывалась в лицо брюнетки, а потом отвела взгляд беззвучно вздыхая. — Я была такой, какой нужна тебе всегда. — И какой же ты мне нужна? — насмешливо спросила Реджина, представляя себе как завтра снова будет обращаться к такой близкой сейчас Эмме на Вы. — Нежной и... заботливой.