Плюсы увольнения

      Марта, то и дело поглядывая на часы, нервно ходила взад-вперёд под дверями малой столовой, где старшие принцессы со своими фрейлинами неторопливо вкушали поздний обед. Что они там копаются? Казалось бы, четыре часа на свежем воздухе скакали – должны были такой аппетит нагулять, что все церемонии побоку! Марта вон за десять минут всё проглотила: и гороховый суп, и щуку, и стакан компота. А эти сидят себе, копчёного угря вилочками ковыряют, бланманже ложечками по тарелочкам размазывают – этикет у них, видите ли! Скоро они закончат уже? Марте Тина нужна. Срочно. Позарез.       И не только Марте, конечно. Нет, в ту самую секунду, когда, удивлённо ойкнув, младшая фрейлина принцессы Бальдетруды подняла прикатившуюся к её ногам блестяшку и вдруг залилась краской по самые уши, она угодила прямиком в бурю, вот уже третий день бушевавшую во дворце. И пусть сэр Николас тут же метнулся вниз, перепрыгивая через две ступеньки, и, вознося Тине горячие благодарности, под укоризненным взглядом Юджина поспешно затолкал вновь обретённую собственность обратно в карман – этим дела уже было не исправить. Каждая свидетельница загадочного происшествия непременно должна была знать, что же такого важного сэр Николас уронил. А учитывая, что половине свидетельниц утром про печать все уши прожужжали... Определённо, покоя сегодня Тине было не дождаться.       Тут двери распахнулись, и Марта, отскочившая за угол, чтоб не нарваться на Бальдетруду, поняла, что принцессы в столовой целый час клевали вовсе не бланманже. Тина вывалилась оттуда совершенно измученная и какая-то даже бледная. Это что, Бальдетруда её при Кунегунде допрашивала? Всякую осторожность уже потеряла? Тайнами направо и налево раскидывается?       И, что самое странное, сейчас на Тину уже внимания-то никто не обращал. Принцессы, демонстративно не замечая друг друга, промаршировали по коридору, сопровождаемые фрейлинами, а Тина так и осталась стоять у стеночки, растерянно глядя в никуда. – Тина? Что случилось? – вышла Марта из своего укрытия, едва они остались одни.       Тина обернулась – и понурилась виновато. – Марта, прости меня, пожалуйста, – хлюпнула она носом. – Я герб не помню...       Марте стало стыдно. Хороша подруга, называется! Сорок минут под дверью стерегла, с расспросами накинуться мечтала! А ребёнка этими расспросами наши кикиморы чуть не запытали. И вот чем ты лучше их, спрашивается? – Да к лешему этот герб! – рявкнула она на весь коридор, почти как сэр Николас, и притянула Тину к себе. – И печать эту дурацкую к лешему! Ты-то как? Живая? – К-кажется... – Кажется ей... Долго мучали? Как они в тебя вдвоём-то вцепиться умудрились? – Это всё Лауренсия, – всхлипнула Тина. – Меня Б-бальдетруда, ещё когда мы сюда шли, стала спрашивать... А я и не разглядела совсем... Он маленький такой, этот п-перстень, на нём не видно ничего! А там ещё агританцы стояли, н-не могла же я при них его р-разг-глядывать, это ведь невежливо!.. – Ну тихо, тихо... Конечно, не могла, ты же воспитанная барышня, а не как всякие там Лауренсии с Бальдетрудами. И агританцы это видели. Сэр Николас вон как учтиво тебя благодарил! – Правда? А я и не слышала ничего, растерялась так... – Правда-правда! Он с принцессами-то так любезно не разговаривал, как с тобой! – Ну ты скажешь тоже! – отмахнулась Тина. – Что? Не веришь?! Да он с ними вечно стоит столбом и молчит. Раз в час "Да, ваше высочество" или "Нет, ваше высочество" выдавит – вот и весь разговор. А тебе прям в благодарностях рассыпался!       Тина улыбнулась сквозь слёзы. – А что не разглядела – невелика важность! Я тебе и так скажу, что печать это – та самая. Агританцы знаешь как перепугались, когда она упала? С чего бы им пугаться, если это не принцева печать?       "Ага, – поддакнул внутренний голос. – Что же ты, такая умная, битый час под дверями караулила, если заранее всё знала? Что-что? Надо было выяснить, чтоб потом Кунегунде доложить? А давно ли ты, голубушка, Кунегунде докладываешь только то, что на самом деле было? Что, выдумать ничего не могла, что ли? Нет, радость моя, не придуривайся: тебе самой убедиться хотелось, что ты с гербом угадала. А что ребёнка гербом этим треклятым до смерти зашпыняют, ты не подумала?" – Вот ты умная, – согласилась Тина, вытирая нос платком, – ты сразу про печать всё поняла. – Я про неё с вечера знаю, – пробурчала Марта. Не хватало ещё, чтобы Тина её тут нахваливать пустилась! – Всё равно... А Бальдетруда ругалась и ругалась, что я вокруг ничего не замечаю. Даже тут уже, когда в столовую входили. Ну, Лауренсия и услышала... И говорит Кунегунде: "Благодарение феям, ваше высочество, мы точно знаем, как выглядит печать. Жаль, что вашей сестре приходится полагаться на россказни слепых дурочек". – Так прям и расчирикалась? И Бальдетруда, конечно, тут же сделала стойку и побежала за приманкой, виляя хвостиком? Ещё небось и на задних лапках перед Кунегундой поплясала? Да не оглядывайся ты так, не услышат нас тут.       Их и правда не могли услышать. Пока Тина мешала плач со словами, Марта увела её подальше от столовой и снующих мимо лакеев, и теперь они сидели на подоконнике западного холла, который Марта облюбовала давным-давно за безлюдность и просторность: и мимо никто ежесекундно не пробегает, и стены все далеко – можно смело перемывать кости хоть принцессам, хоть самому королю, не опасаясь, что на самой середине дерзких речей вдруг распахнётся рядышком дверь и явит вольнодумцам злющую обер-гофмейстерину. А через окна второго этажа нормальные люди подслушивать не умеют.       Так, слово за слово, Марта и вытянула из Тины всю историю. Бальдетруда действительно заглотила наживку, а уж когда Лауренсия вытащила из-за корсажа некий таинственный рисунок и увлечённо склонилась над ним вдвоём с Кунегундой – тут Бальдетруда и вовсе не выдержала, первой предложила сделку. Право вместе допрашивать Тину – за право вместе смотреть в драгоценный листочек.       Но рисунок помочь не помог, только лишних бед наделал. Тина всё равно не могла сказать, так ли выглядел герб на печати. – Там всё такое крошечное было, я ничего не разглядела... Ну, корона сверху вроде была. Какие-то крылья и лапы, кажется, были, а тот ли это дракон, что на рисунке – не знаю. Я на него смотрела, смотрела – уже голова заболела, а всё равно ничего не вспомнила!       Марта в который раз обругала себя последними словами. Ну вот кто этот рисунок Кунегунде притащил? На блюдечке с голубой каёмочкой? Агританцам она помочь, видите ли, хотела! Трём здоровенным лбам... – Они всё спрашивают и спрашивают, а я уже совсем запуталась, ничего сказать не могу. Только вензель и помню... – Да потому что сами они кикиморы! Погоди, какой вензель? – Ну на перстне. С обратной стороны. Его-то я хорошо разглядела – он не просто вырезан был, а закрашен ещё чем-то чёрным... Я как его увидела, сразу поняла, что это принца Оливера перстень! – Так там прям буква "О" была, что ли? – Да. И ещё "Ф".       Дура ты, Марта... Ой, дура! Конечно, агританцы и не рассчитывали, что наш курятник в гербах хоть что-нибудь смыслит. Герб им вообще нужен не был! Ну, разве что кроме короны – если её разглядят. Всё дело было в вензеле! Чем-то чёрным он закрашен, ага... Спорим, чернилами? И кто-то из агританцев (Юджин небось) вчера ночью покорпел полчасика за каллиграфическими упражнениями? Так что, если бы одна шибко умная служанка не вылезла сегодня утром перед Кунегундой с ценными сведениями, у агританцев всё равно бы всё получилось. – "О" и "Ф"? Он Оливер Франциск, что ль, какой-нибудь? Или Оливер Фредерик? – Оливер Феорр. – Феорр? Что за имя такое дурацкое? – Это не имя, – засмеялась Тина. – Это агританская королевская династия. Феорры. Адела ваша вспомнила.       Тема печати иссякла, и на какое-то время они замолчали. – Прости меня, – выдавила наконец Марта. – Если б я язык за зубами держала и принцессе про герб не выболтала, Лауренсия бы к тебе с этим рисунком не прицепилась... – Да что ты! Ты же не могла знать, что печать я найду! Я только не понимаю, что ты нам с Санной-то утром ничего не рассказала? – Да потому что свинья я самая настоящая! Сначала вообще никому хотела не говорить – испугалась почему-то, что подслушают. А потом... а потом последние мозги отсохли, я Кунегунде и ляпнула. – А зачем? Мне казалось, ты сама принца угадать хочешь, а не Кунегунде подсказывать.       Недоговаривать Санне с Тиной Марта ещё могла, хотя и то неприятно было – обычно они секретов друг от друга не держали. Но лапшу на уши вешать... Это что получается, она подружек теперь с Кунегундой равняет? – Ты думаешь, агританцы её случайно уронили, что ли? – как можно тише спросила она. – Нарочно? – остолбенела Тина. – Но... но как же так? Ваши говорили, агританцы боялись, как бы она не упала, даже вроде бы у себя в комнатах её спрятать собирались... – Это я её там прятать собиралась, – вздохнула Марта. – В сказках собственного сочинения, рассказанных для услаждения ушей её высочества Кунегунды Безмозглой. А на самом деле они её ронять собирались. Нарочно. У всех на глазах. Только вот это – страшная тайна, поняла? Поклянись, что никому не расскажешь. Ни единому человеку! – А Санне? – Санне можно. Но только так, чтоб вас точно-точно никто не слышал! И только Санне. Обещаешь? – Обещаю, – торжественно прошептала Тина, широко распахнув блестящие от волнения глаза: ей, пятнадцатилетней фрейлине, которую никто всерьёз-то не принимал, поверялись жуткие тайны, способные вершить судьбы настоящих принцев!       У Марты от этой картины на душе ещё сильнее заскреблись кошки.       Так они и сидели – молча, прижавшись друг к другу, в огромном пустынном холле. Только один раз мимо них, подобрав юбки, пробежала королевина камеристка Ирма Классенс и исчезла за маленькой дверцей. Марта насторожилась. Дверца вела на чердак (но там Ирме делать нечего) и на королевскую голубятню. Голубиная почта? Интересно, что же у королевы за переписка такая срочная, что Ирма по дворцу сломя голову носится? Уж не об агританцах ли что-то?       Ещё утром Марта непременно бы попыталась разузнать, но сейчас, когда сбоку, понурившись, сидела Тина и печально разглядывала мозаику на полу... Да ну их к лешему, этих агританцев!       Вернулась обратно недовольная Ирма (видно, с пустыми руками), глянула неодобрительно, губы поджала. Но ничего не сказала, ушла.       Текли минуты... – Марта! – влетела в холл запыхавшаяся Санна. – Вот ты где! По всему дворцу тебя ищу... – Что случилось? Кунегунда, что ль, зовёт? – Хуже! Франсина на балки залезла! В конюшне! – Расшиблась? – ахнула Марта. – Не каркай! Цела она, не упала даже. Уф, сейчас, дай отдышусь только...       Едва Санна начала рассказ, Марта окончательно почувствовала себя полной идиоткой.       Да, идиоткой! Только идиотка растрепала бы всем, куда она лазила, чтобы подслушать агританцев. Только идиотка бы гордилась, что сопливые деточки с горящими глазами обсуждают её героические подвиги. Только идиотка бы решила, что принцессе Хильде тут одной хватит духу последовать по её стопам!       Среди горящеглазых деточек обнаружилась другая отважная – когда Норберт уехал в город за Хильдиными часами, Франсина отправилась покорять конюшню.       Её отваги хватило до первого столба. И ещё на полдюжины шагов хватило. После этого Франсина уселась на балку и заорала, что ей страшно.       Чтобы снять её, понадобились два конюха, но главная беда ждала впереди: кто-то донёс обер-гофмейстерине (уж точно не сами конюхи – им от неё тоже на орехи досталось).       На Мартино счастье, Франсина не была Лауренсией. Совсем. Марту она не выдала.       Дальше Марте повезло несказанно. Когда обер-гофмейстерина отконвоировала Франсину в покои принцессы, ни самой Кунегунды, ни Лауренсии там не оказалось. Гневные речи обер-гофмейстерины выслушивала Адела, и она о Марте тоже промолчала. Так что теперь Марту ждала только головомойка от Аделы – меньшее из всех возможных зол. – А с Франсиной что? – заволновалась Тина (они приятельницами были, хоть и состояли во враждующих лагерях). – "Извольте немедленно отправляться к себе в комнату и оставаться там до утра! – грозно сдвинув брови и потрясая указательным пальцем, пропищала Санна. – Выходить можно только в умывальную! Вместо ужина вам подадут хлеб и воду! И вам принесут книгу, которая научит вас благопристойности! А завтра я проверю, хорошо ли вы её прочитали!" В общем, легко отделалась твоя Франсина. Что-то Виллемсенша сегодня добрая... – Легко отделалась? – не поверила Тина. – Она же агританцев сегодня увидеть не сможет! – Ой, – усмехнулась Санна, – велика беда! Если бы завтра, когда принца угадывать будут... А сегодня Кунегунда с Бальдетрудой салоны свои устраивают. И что там делать? Слушать, как Бальдетруда на клавесине бренчит? Кунегундины вышивки разглядывать? Тоже мне, развлечение! Ничем не лучше этих благопристойных обер-гофмейстериных книжек. Нет, вот что плохо – это без ужина остаться. А кто там с Франсиной живёт? Лиса? – Да, – кивнула Тина. – Ваша Лиса и наша Эрна. – А, точно. Так тогда и переживать нечего! Злорадствовать обе не станут, а Эрна и соображает к тому ж. Притащат ей с кухни что-нибудь. Нет, это, почитай, повезло ей. И тебе, – повернулась она к Марте. – Виллемсенша с Лауренсией чудом разминулись. А Лауренсия тебя бы ей с потрохами сдала, глазом бы не моргнула. И Кунегунды не было... Везучая же ты, Марта! И что в тебе фея Удачи нашла? – Угу, – мрачно поддакнула Марта. – Везучая... – А тебе-то что не так? Подумаешь, Адела отчитает! – Да это бы ладно... А вот о конюшне теперь только вспоминать и придётся! Нас теперь к ней на пушечный выстрел никого не подпустят. Да ещё дурочка эта малолетняя... Думать головой надо! Не знаешь, как залезть куда, – так и не лезь! Хорошо, хоть не сверзилась... – Ох, – фыркнула Санна, – ты, что ль, думаешь? Сама позавчера оттуда чуть не грохнулась. – Так балки не для того и даны, чтоб на них мазурку плясать! Но я-то понимала хоть, куда лезу. А эта сначала забралась радостно – а потом страшно ей стало, давай на помощь звать. Нет бы сначала задуматься: а получится ли у неё? Стоит ли начинать?.. Что, если я по балкам прошла, там теперь перила отросли? И я хороша! Растрепала этим дурёхам... Тина, ты-то хоть никуда лезть не собираешься? – Ты что! – искренне ужаснулась Тина. – Я ж трусиха! – Великий Дракон, ну хоть что-то! – Ладно тебе ворчать-то, – отмахнулась Санна, – пошли к Аделе. Побыстрей отругает – побыстрей забудешь. И тебе пора уже, – кивнула она Тине. – Пока Бальдетруда не хватилась... Ты чего нос повесила? – Да прицепились они к ней за обедом, – ответила за Тину Марта. – И их кикиморы, и наши... – Из-за печати, что ль? – Ну да, гоблины бы её побрали... – Ох, – всплеснула Санна руками, – а ты что их слушаешь? Они только и ждут, чтоб заклевать кого! Что Бальдетруда твоя, что Росалия... У нас-то ещё хоть Адела есть, а у вас старшей фрейлиной Герардина – корова сонная, дальше своего носа ничего не видит. Так начни ты уже... ну, хоть слушать их поменьше, что ли. Они говорят – а ты мимо ушей пропускай. Думай о своём о чём-нибудь. Только дом не вспоминай, а то ещё хуже станет. Я вот обычно торты себе представляю – большие такие, с кремом... Правда, попробуй! Ну, можно и не торты, конечно. Ты помнишь что-нибудь такое – хорошее и чтоб много-много подробностей? – Вы смеяться не будете? – спросила Тина. – Лавку игрушек. Я однажды была во Фризентале, и там такие игрушки продавались – как в сказке! Куклы глаза закрывали и пищать умели; звери механические – ключиком заводишь и они сами идут; домики с мебелью – в них всё-всё прямо есть... Я, когда вырасту, обязательно туда ещё раз поеду!       Лешие и русалки, ну какого тролля, а? До сих пор вон о куклах мечтает... И вот какого тролля папенька с маменькой её в наш гадюшник запихнули? Связей им при дворе захотелось? Нос утереть соседям? И так ведь графья, кажется, гоблин им по башке настучи!       Но вслух Марта только сказала твёрдо: – Вот. Правильно. Вот про эту лавку ты и думай, когда ваши кикиморы снова гадости всякие нести примутся. Ну всё, поболтали, и ладно! Пойдёмте и правда уже, а то нас скоро хватятся.       Настроение было – чернее тучи. Марта злилась на Кунегунду и Бальдетруду, на их придворных кикимор, на агританского принца с его непонятными планами, на безголовую идиотку Франсину... А пуще всех – на себя.       Так что, когда Кунегунда велела им с Санной прибраться вечером у неё в комнатах, Марта даже облегчение почувствовала. Лучше уж полы мыть, чем всё это думать...       Санне-то мыть полы, конечно, не улыбалось, но слушать, как Бальдетруда терзает клавесин, она тоже не мечтала и не то чтобы очень расстроилась.       Наконец Кунегунда отпустила остальных служанок и отправилась чаровать агританцев своими талантами. Марта с Санной собрались было бежать за вёдрами и тряпками, но в приёмной вдруг обнаружилась Адела, задумчиво расправляющая перчатки. Отстала, значит, от принцессы. Ясно зачем – Марте за Франсину выговаривать. Впрочем, Адела обычно отчитывала недолго и особо не мучала. – Сусанна, – позвала она негромко, – могу ли я попросить вас оставить нас наедине? Ваша подруга нагонит вас через минуту.       Как только за Санной закрылась дверь, Адела подняла голову. Лицо у неё было каменное. – Если вам безразлична ваша будущность и вы не хотите проявлять здравомыслие, – сказала она ледяным тоном, – я вам мешать не стану. Вы можете лезть куда угодно, падать откуда угодно и сколько угодно испытывать терпение её высочества и госпожи Виллемсен. До вашей судьбы мне нет никакого дела. Меня тревожило, что, похваляясь своей бессмысленной удалью, вы подаёте дурной пример младшим девушкам, но прежде я с этим мирилась, поскольку ваше влияние на них представлялось мне в целом благотворным. Однако с тем, что вы подвергаете их опасности, я мириться не стану. Вряд ли чувство долга вам знакомо, но, пока я остаюсь старшей фрейлиной её высочества, здесь ни одну юную девочку не найдут со сломанными ногами и разбитой головой. Благодарите судьбу за то, что Франсина сегодня осталась цела, и извольте впредь держать истории о ваших похождениях при себе. В противном случае я добьюсь того, чтобы во дворце вы больше не служили. Вы поняли меня достаточно ясно?       Марту захлёстывали волны жгучего стыда. – Что вы думаете, я хотела, чтобы она разбилась? Я хотела, что ли, чтобы эта дурочка вообще туда полезла? – Франсина никогда бы не оказалась там, – сухо ответила Адела, – если бы вы не надоумили её своими рассказами. И потрудитесь с должным почтением отзываться о девушке много выше вас по положению. Кроме того, раз вы так кичитесь своим умом, что всех вокруг считаете глупее себя... Скажите: упрекая четырнадцатилетнюю девушку в безрассудстве, должно ли и от взрослого человека требовать, чтобы тот задумывался об опасных последствиях своих слов, прежде чем открывал рот?       Марта отвела глаза, не в силах выдержать этот тяжёлый, пристальный взгляд. – Можете не отвечать, – услышала она наконец. – Ступайте. Я вас более не задерживаю.