День до. День после.

Когда Билл проснулся, священник уже сидел у его постели. Сайфер зло поглядел на святого отца: - Какого черта? Я сказал, что не нуждаюсь в исповеди. Молодой человек неуютно повел плечами и сильнее стиснул в своих руках Библию. - Я убежден, что все люди верят в Бога и даже самый заблудший грешник способен к раскаянию. Билл сел на нарах и широко зевнул, не удосуживаясь прикрыть рот ладонью. - Чушь. У меня нет времени на бога, и подите прочь. - Но грядет суд божий, подумайте о своей душе! - Не божий, а вполне человечий суд приговорил меня к смерти, – флегматично пожал плечами Сайфер и сунул руку под тощий матрас. Там он прятал сигареты и спички. Закурив, мужчина насмешливо посмотрел на священника. Тот замолчал, смущенно оправляя складки черной сутаны и легонько морщась от табачного дыма. - А как же должны были поступить уважаемые присяжные с вами за такое ужасное преступление? Вы убили семерых, господь милосердный, семерых! - И уважаемые присяжные, - и тут Сайфер сделал паузу, вложив в нее сколько мог отвращения, - собирались отправить меня на бессрочную каторгу в Америку, пока судья не спросил, кем мне приходился Робин. - Робин? - Мой любовник. - Боже праведный... Молодой священник в ужасе отшатнулся от Билла. Тот ухмыльнулся. - Мне даже кажется, что расчленение семерых невинных женщин нашло куда меньший отклик в душе старичка в идиотском парике с локонами. После этого ответа мой адвокат сложил с себя полномочия и вышел из зала суда. - Но мужеложство – страшный грех! - Хуже убийства? Священник не нашелся, что ответить. - Поверь, святой отец, ножом человек вершит куда более страшные дела, чем детородным членом. - Но.., - молодой человек тяжело сглотнул и впился руками в кожаный переплет Библии еще сильнее. - Отец Пайнс. Ха. И откуда взялась эта придурь. Насколько ты младше меня, хотел бы я знать? - Мне 19. Сайфер весело оскалился и выпустил в потолок струйку сизого дыма. - Идиотская невинность. А в голове – одна святость с вонью ладана. Могу поспорить, что ты даже с девчонкой ни разу не был. - Не был. Ибо разум сильнее плотских желаний, - тихо ответил священник. Вот тут Сайфер ухмыльнулся и встал с постели: - О, да неужели. Билл вдруг сделал шаг. Одной рукой он сжал тонкое горло священника, заставил его подняться с колченогой табуретки. - Плоть слаба, святой отец. За что же судите вы душу? Вторая рука мужчины опустилась на пах молодого человека. Тот извернулся всем телом, попытался было отпрянуть. - За деяния тела? Бежать было некуда. Бесстыдно, властно Сайфер ласкал священника между ног. Тот сначала побледнел, отвернулся. Со стоном стыда уткнулся лицом в свое плечико. Изможденным одним только держанием пера да молитвенника, рукам молодого человека не хватало силы оттолкнуть гнусного насмешника. - Во имя господа, прекратите же, прекратите! Сайфер наклонился, впился жестким поцелуем в мягкую, белую шею, скрытую до того воротничком-раббой, и неожиданно легко выпустил священника из своих лап. Бездумно, только почувствовав свободу, юноша кинулся к двери, замолотил в нее кулаками. - Откройте! Стражник, видно до того спавший на посту, отворил скрипучую дубовую дверь. *** Оказавшись в темном тюремном коридоре, молодой человек привалился к стене, тяжело дыша. Его била дрожь, сердце бешено стучало в груди. Молодой священник ощупал мокрый след на своей шее и бессильно выругался: - О боже, боже, боже! Под тонкой тканью сутаны он ощутил богомерзкое и сладостное возбуждение. За стеной, в камере смертника, Билл Сайфер, улыбаясь, закурил новую сигарету.