Дочки-матери

      Вино льется рекой. Круэлла позаботилась об этом. Королева Подземелья, в котором огонь сжигает дотла все живое, не спешит идти танцевать, лишь молча наслаждается музыкой. Звуки, извлекаемые из скрипки самым гениального скрипача, которого когда-либо видывал свет, божественны. Даже самая черная душа не может не склониться пред ними. Вивальди. Стоило попасть в Ад, чтобы познакомиться с этим гением.        Круэлла слишком хорошо знает правила и давно усвоила урок: держи друзей близко, а врагов - еще ближе. Она снова и снова напоминает несчастной потерявшейся девочке, что когда-то была Спасительницей, о том, кого теперь нужно спасать. Эмма Свон, стуча зубами и дрожа, словно в лихорадке, сидит всего в нескольких шагах от королевского трона. Так близко, что, кажется, лишь руку протяни - и сдавишь в руках ее хрупкое горло. Но нет, не сейчас. Де Виль одернула себя в который раз за этот вечер. Желание убить так велико, как никогда раньше, однако, она должна сдерживаться. Никто пока не смеет узнать ее самый большой секрет.        Чтобы хоть немного отвлечься от запаха крови, который разрывает ноздри и от безмерного возбуждения в связи с возможными дальнейшими убийствами, она оглядывается по сторонам. Когда она только попала сюда, пила, как безумная, что глотку закладывало от ледяного холода джина, ничего не стесняясь и все мешая. Она хотела умереть, но умирать уже было поздно. Всякий раз ей приходилось напоминать себе, что она уже мертва, что это - конец, и всякий раз хотелось визжать от этого.        Но в конечном итоге она смогла убедить себя, что здесь не так уж и плохо и уж точно лучше, чем гнить в еще более ужасном месте (говорят, есть и такие). У нее здесь есть все, о чем однажды, задыхаясь в крошечной комнатке на чердаке родительского дома, она могла только мечтать, запертая от всего мира - могущественный любовник, с которым ночи горячи, а дни отчаянно-веселы, алкоголь в свободном количестве. Мамочка, всякий раз только лишь смотрящая на нее глазами побитой собаки, но беззащитная, словно слепой щеночек перед нею, бессильная что-либо сделать, а теперь еще и Кора Миллс в подчинении и - хвала Дьяволу! - возможность убивать. И раз уж даже праздники ей здесь позволены, неужто же нужно желать чего-то еще, чего-то большего?        В конце концов, она ведь злодейка, и такова ее участь, которую она выбрала с самого своего рождения - гореть в аду.        Мама, мы все попадаем в Ад.        Сейчас взгляд Круэллы внимательно изучает мадам Миллс. Кора в ярости. Коре не нравится ни ее положение теперь, положение второй скрипки, ни, тем более, холодность бывшего любовника, Аида, которую она в полной мере ощутила некоторое время назад. Круэлла осторожна в своих эмоциях. Вино триумфа бьет ей в голову нестройными раскатистыми волнами, но нет - рано праздновать пока. Нужно быть осторожной. Она знает, прекрасно знает, что эта проклятая женщина будет мстить, а значит, нужно быть начеку. Снова вспомнить безрадостное детство. Снова наблюдать, вынюхивать, слушать тишину, выжидая, чтобы была возможность напасть первой.        Сладкий стон доносится до ее ушей, и она поворачивает голову в сторону, откуда он раздался. О, как же она любит это место порою - сильнее, чем что-либо в земной жизни! Она мечтает отомстить, но мстят за нее, и вот она уже видит обезумевшие глаза Спасительницы. Какая сцена. Какой пассаж. Она готова аплодировать ее участникам и даже встает с трона, дабы сделать это, и получше все разглядеть.        Киллиан Джонс, чертов Капитан Плохая Подводка, тот, ради которого герои пришли умирать сюда, забыл обо всем на свете. Он танцует и танцует с бывшей любовницей, и тело Милы извивается, словно змея в его крепких, волосатых руках. Адская пляска, нескончаемая, не прекращающаяся, под ту скрипку, струн которой касаются пальцы другого великого гения - Паганини, танец, который обжигает, и способен растопить любой огонь.        Язык Крюка вползает в рот его красивой шлюхи, проходит по губам. Он лижет их, словно пес, обгладывающий кость, с таким жаром и аппетитом, какого Круэлла не у каждой собаки видала.        Он не помнит Эммы Свон, о, ведь никто не сказал несчастной об этом. Не помнит, потому что она, Круэлла Де Виль, ночной кошмар, чьи губы кровавые, как бушующее вино, попросила своего любовника стереть ему память и Аид охотно сделал это. И теперь Киллиан хочет лишь Милу, любит лишь ее.        Круэлла смотрит и смотрит, как зачарованная, потому что пляска тел, переплетающихся друг с другом, сладкие стоны, испускаемые с губ сладострастной Милы, всякий раз, когда она трется межножьем о пах Крюка, шалая и забывающая обо всем на свете - клинок в сердце той, благодаря которой она, Круэлла, находится теперь здесь и сидит на этом троне.        Когда Эмму начинает бить крупный озноб, Де Виль пальцем подзывает горбуна, который иногда развлекает их с Аидом.        - Чего желает моя Королева? - услужливо растягивая губы в сладостной улыбке, он склоняется перед нею в галантном поклоне. Пусть кланяется. Ибо всякий здесь отныне обязан целовать подол ее платья и лизать пыль ее туфель.       - Дорогой, принеси-ка нашей гостье, - Круэлла слегка склоняет голову, указывая на Эмму, - то волшебное зеркало, что я приготовила для нее, да поживее.       -Да, моя госпожа - благоговейно произносит карлик, растворяясь во мгле.        Рука Аида покровительственно сжимает ее ладонь, понимая, поддерживая, восхищаясь. Она дарит ему легкую улыбку и касается пальцами его щеки, обещая свою любовь, хотя, кажется, и не сегодня.        Тем временем, танец страсти между двумя жаркими любовниками продолжается. Это больше не прелюдия, а безумное совокупление, которое заставляет Де Виль ядовито улыбаться.        О да, чертов капитан, давай же, мсти за Круэллу, раз уж она сама пока не может отомстить, у тебя это получается лучше.        Круэлла переводит взгляд на Румпеля, сидящего по левую руку от нее, чуть поодаль от трона и с пьющего вино из хрустального кубка, что она ему протянула с абсолютно отрешенным лицом. Пусть так. Чертов Крокодил, она знает, как задето сейчас его самолюбие. Танцуй, Мила. Давай, чертова сука, у тебя всегда получалось делать этому жалкому трусу больно - получится и теперь.        Сгорбленная фигура мелькает в толпе. О, а вот и ее верный карлик - уже вернулся, да не один, а с подарком для Эммы, что она, Круэлла так долго готовила.        Пусть же начнется веселье!        Де Виль затаилась, забывая как дышать. Все будто замедленные кадры старого фильма, пленка давно уже пожелтела, картинка дрожит и поблекла, но оторваться от него невозможно. Остановившееся когда-то сердце в ее груди посылает болезненные сигналы, оно все еще может болеть от предчувствия ужаса и ликовать от вкуса чужого горя. Все изменилось, лишь это вечно.        Холодные голубые глаза Де Виль напряженно, не мигая, наблюдают за противницей, и с каждым ударом, с каждым битом, сердце, пораженное жестокостью, словно вирусом, умоляет - давай же, Свон. Возьми зеркало. Прими подарок.        Эмме плохо. Тонкая струйка запекшейся крови течет из искусанной, развороченной губы. Затравленный взгляд, направленный на карлика, но не видящий ничего вокруг, темнеет сильнее, чем самая черная ночь, какую когда-либо видывал свет, на кончиках ресниц застыла и боится выползти наружу горькая, горячая слеза. Пальцы дрожат, трясутся словно в лихорадке, но она все же протягивает руку навстречу дару.        Круэлла вытянулась на троне, словно струна. Еще миг, один миг - и да начнется веселье. Карлик знает свое дело. Она бы ни за что не отказалась.        Ну давай же, Свон. Давай. Свон. Простые слова теперь стали заклинанием, которое Круэлла повторяет на разные лады, проговаривает разными голосами в своей голове. Опусти глаза. Посмотри в зеркало.        ПОСМОТРИ В ЗЕРКАЛО, СВОН!        Нет. Спасительница, теперь такая жалкая, такая несчастная, женщина, чья голова уже давно не касалась подушки, и что так много времени балансирует на краю безумия, потрясающе упряма. Она не может заставить себя оторваться от пирата ни на миг, а тот словно бы исполняет свой танец греха для нее, ради нее, как будто она - главный, единственный зритель.        Киллиан Джонс не помнит, что за ним пришли. Не помнит даже, что его нужно спасать. Затуманенный алкоголем и магией мозг способен знать и узнавать только прошлое, в котором они с красивой шлюхой Милой ловили призраки счастья однажды. Она уже раздета, а он обнажен до пояса, и обвивает ее тело вокруг себя, словно шелковую ленту.        Спасительница несчастна. Спасительница страдает. Ее отчаяние так безмерно, что пробирает кости, касается самых страшных уголков этого обреченного царства. Но она не может заставить себя оторваться от танца. Не может решиться посмотреть в зеркало.        Проклятье! Круэлла взмахнула рукой - и музыка затихает. Струна Паганини обрывается со сладким стоном завершая игру и свое существование.        Ингрид, верная Ингрид, холодная королева, у которой и вместо сердца лед, лишь склоняет голову, покорная зову Круэллы, и в следующий миг весь жаркий, проклятый Ад затягивает холод.        Лед растет под ногами, забирая в свой плен того, кто слишком поздно успел убрать ноги. О, вот уже один из гномов превратился в застывшую статую, хоть и все еще двигает ртом. Ледяная гора накрывает его по колени, по пояс, касается шеи, и, как не сопротивляется несчастный глупый малыш, как не противится отчаянному страстному зову смерти, она уже схватила его за глотку, перерезав последнюю тонкую нить жалкой жизни. Вскоре лед касается его макушки и он так и остается стоять, касаясь рукой толстой белой стены - несчастный жалкий гном, вечный пленник белого холодного куба.        Вторая жертва Ада. Какая досада. Ах, какая потеря. Какая смешная потеря. А все лишь с одной целью, только для того, чтобы заставить сломленную уже Спасительницу посмотреть в зеркало.        Взгляни же в зеркало, Эмма Свон.        Поджав под себя ноги и охваченная ужасом Эмма, кажется, готова визжать от ужаса. Куда только подевалось ее хваленное мужество? Трясина Преисподней затягивает всех.        Она мечется взглядом по полу, бросает его по сторонам, диковато оглядываясь, как будто видит рядом собственный кошмар, а руки ее дрожат так, словно она вот-вот рассыпется на миллион мелких песчинок.        И наконец, она смотрит в зеркало.        Картины сменяются одна за другой, Круэлла же отчаянно цепляется за поручни трона, стараясь увидеть, запомнить каждую деталь в ее взгляде, каждое, едва заметное шевеление ее губ, каждый, почти не слышный вздох.        Испуг сменяется ужасом, ужас - истерикой. Зажав уши руками и зажмурившись, Эмма начинает визжать и этот крик способен разжалобить даже самых отъявленных мразей.        Да, Эмма Свон. Ты все увидела правильно.        Твою мать разорвут собаки. Ее жирное тело придется им по вкусу.        Твой отец будет плавать в Лете жалкой заблудшей душой и визжать, словно безумный, как все они делают.        Твоя подруга уйдет отсюда безумным чудовищем, и спаленные ею деревни покажутся всем это пережившим, раем на земле.        Твой сын станет рабом этого места. Рабом пера. Рабом Королевы Ада.        Жалкие останки твоего пирата обглодают крысы. Они очень давно голодные.        И я не дам тебе умереть, Эмма Свон. Ты познаешь нечто, куда более страшное, чем смерть. Ты познаешь безумие.        А потом приду я. И убью тебя.        Я убью тебя, Эмма Свон. Даже не сомневайся.        Зеркало падает на пол, стекло со звоном разбивается на крохотные осколки.        Эмма Свон все орет и орет, наверняка решив уничтожить в себе даже саму способность голоса, и колотя руками по плечам отца, отпуская пощечины матери, безутешно пытающихся ее успокоить.        Все видения, что были только что ей - правда.        От мести Круэллы Де Виль никому не остаться живым.        Круэлла встает, махнув рукой и предлагая продолжить празднество, и уходит, ведомая своим Хозяином, Дьяволом, повелителем этих мест.        Сегодня ей больше ничего не надо.        Сегодня ее убийца впервые взглянула в зеркало.