Дочки-матери

       Зелена забывает не только как соображать, но и как дышать, покорно двигаясь в танце, замирая в его жарких объятьях, ведомая и абсолютно, не типично для себя, притихшая. Все такое обостренное: запахи, цвета, звуки. Лицо Аида она видит будто в тумане, осторожно касаясь пальцами его кожи. Она холодная, но у ведьмы вспотели пальцы, она чувствует, как капельки пота сползают по ее спине и кажется, будто кожа его раскаленная, как жерло вулкана. Аромат волос, который она вдыхает, аромат волос, который она пробует языком, целуя его в рыжую макушку – все это возбуждает до колик в желудке, до какого-то мучительного чувства, без которого, кажется, она и не жила вовсе. Аккуратная рука Аида мягко гладит ее воспаленную от страстного желания кожу, вторая крепко держит ее за талию, уверено ведя в танце, музыки которого она не слышит, полностью доверившись его рукам. Каждое прикосновение пьянит и дурманит, каждое касание груди к груди, когда они особенно близко, заставляет низ живота жечь от сладостной боли, и теперь не так важно то, что его сердце мертво в этой самой груди.        Она просто идет за ним, ведомая им, почти не чувствуя пола, переставляет ноги по паркету – как маленькая статуэтка, которую лепит гениальный создатель. Все же посмотрев по сторонам, едва хоть немного удалось унять безумный ритм сердца, Зелена замечает лепестки роз, заполнившие зал, струящейся волной, опадающие на пол с неба и замерших гостей, смотрящих на них кто с завистью, кто с откровенной грустью, а кто и с плохо прикрытой ненавистью. И в этот момент в ведьме просыпается то, чего она мало от себя ожидала: лютое, неистовое желание защитить этого мужчину, сражаться с ним против всего мира, подавая патроны, закрыть собой, если будет нужно.        Такое странное, дурманящее, пьянящее чувство, что она забывает все на свете, согретая его объятьями, тающая под его проникновенным, полным желания взглядом, расслабленная его прикосновениями – сильными и одновременно нежными. Что случилось сейчас? Вино из молодого винограда так подействовало, что она не может думать об ужасе этого мира, убийстве Крюка, что произошло будто миллион лет назад, а не несколько мгновений и свежая кровь все еще распространяет свое зловоние в тронном зале.        Она могла бы винить Аида, подмешавшего что-то в вино, или само вино, молодое, бурлящее, ударившее в голову, расслабившее всегда такое напряженное, не очень привыкшее к мужчинам тело, или умелые пальцы своего кавалера, что сегодня впервые касаются ее так нежно, так трепетно, с таким невероятным жаром, будто бы они не на паркете танцуют, а занимаются любовью в его покоях, где она однажды уже побывала.        Сегодня тот вечер, когда его королеве отчаянно хочется любить, когда она, прекрасная в своем желании, жаждет быть любимым, испытывать не тепло от маленькой крошки, что качает на руках каждую ночь, рассказывая ей сказки, но жар от мужчины, который мечтал о ней долгие годы и деликатно-сладостно касается ее в танце сейчас.        Музыка сливается в одну какую-то невероятную симфонию, все вокруг кружится в безумном, опьяняющем вальсе и Зелена теряет над собой контроль – прижимается губами к его губам, даря долгий чарующий поцелуй и взгляд, понятный любому мужчине, полный обещания.        И он отвечает, снова прижимая ее к себе, ближе к жаркому паху, чтобы у нее не осталось ни единой доли сомнений в том, как сильно он желает ее. Нежно прикусив подавшиеся ему навстречу губы, он осторожно впускает язык, теперь аккуратно, легко, не так глубоко, как в тот жадный поцелуй после выпитого ею вина. Его рука замирает за миллиметр от ее ягодиц, но поглаживает тонкий, почти девичий, не смотря на недавние роды, стан, его колючий подбородок перемещается к нежной шее, оставляя там легкие следы щетины, пока рот дарит поцелуи, свободная ладонь крепче сжимает ее пальцы, будто бы они – самое главное в его жизни, не сдержавшись, он выпускает довольный стон в ее рот, оставляя на кончике своего языка ее помаду. Когда их глаза встречаются снова, он улыбается.        Ни на миг не выпуская ее руку, владыка Подземелья ведет ее к трону, усаживая по правую сторону от себя, продолжая гладить пальцами ее руку, удивительно спокойную и расслабленную. Красный ультрамарин становится ярче, вероятно, скоро уже рассвет. Зелена совершенно потеряла счет времени. Все время застыло, сосредоточившись в этом восхитительном мужчине, подарившем ей город и жаждущим ее с того самого момента, когда они впервые увиделись, все сконцентрировано только на нем, а эмоции уходят вниз живота и громогласно ухают острейшим, невероятно приятным желанием.        Спокойно откинув выбившуюся из прически и упавшую на щеку прядь ее волос, Аид оставляет там легкий след поцелуя, и, хоть рука его все еще сжимает ее ладонь, ощутимо, но неизменно нежно, обращает внимание на шоу, здесь происходящее.        Все веселится, радуется, все крутится, напоминает разноцветный и красочный цирк-шапито, ярмарку, одну из тех, что проходили в Озе, когда Зелена была еще совсем девочкой, и она, позабыв обо всем на свете, хлопает в ладоши, радуется и смеется, как ребенок, смотря на удивительное представление, открывшееся ее взору сейчас.        Забыла она и о течении времени, что неумолимо движется вперед, приближая час ее побега. Забыла и об уговоре Круэллы и совсем не видит сверлящего ее холодного взгляда сбоку, поглощенная удивительным праздником.        Забыла и о том, что еще вчера мечтала, чтобы Аид исчез, сгинул, растворился в небытие, канул в лету. Зелена Миллс – королева Преисподней, женщина, позабывшая обо всем на свете.        Опомнилась она только когда жесткая хватка руки Де Виль пленила ее запястье. Когда, посмотрев в это лицо, увидела так много неприкрытой злости, ненависти и раздражения. Когда поняла, что Аида почему-то нет рядом, а музыканты и факиры продолжают свое яркое шоу, мечтая заслужить хоть толику внимания от королевы. Когда в самое ухо ей шикнула злая еще больше, чем обычно, Круэлла, потащив ее к выходу:        - Пора, дорогая.        Только теперь Зелена все вспомнила и ужас произошедшего, внезапно проникшие в ее слух возрастающие вопли Свон в импровизированном магическом гетто, которые так и не прекратились, разве что перебитые музыкой, напомнили ей, что она вовсе не в гостях у прекрасного принца. Она в плену у чудовища.        Сообразив, что должна подождать несколько минут с того момента, как бойкая Круэлла, юркнув, вышла из тронного зала, старшая Миллс после некоторого времени ожидания, растворяется в толпе.        Ее встречает тот же коридор, удивительно пустой, она ставила на то, что здесь будет хотя бы пара-тройка праздно шатающихся зевак, но – нет. Круэлла, облаченная в длинную черную мантию, полностью закрывающую лицо, быстро хватает ее в охапку и о том, что происходит дальше можно лишь догадаться по ее ловким движениям. Вот она накидывает на Зелену такой же черный балдахин, вот осторожно ведет ее за руку по темному, неосвещенному коридору, в котором свет появляется лишь от робких бликов звезд. Очевидно, она побывала здесь не раз и, кто знает, может быть, спасала других таких же не выгодных пленников.        Зелене остается только догадываться, куда ее ведут, но свет далекой звезды в небе показал, что они как раз напротив той комнаты, где она оставила свою милую доченьку. Предупреждающе коснувшись ледяным пальцем ее губ, чтобы не смела и пикнуть, Де Виль открывает дверь, показывая, что дочь там и, юркнув в комнату первой, сует драгоценный розовый кулек в руки матери. Зелена смотрит на нее со смешанным чувством благодарности за то, что рискует собственной жизнью, если можно так назвать зябкое времяпровождение в царстве теней, чтобы она могла уйти, и подозрения, что ведьма просто сделала что-то дурное, раз ее девочка так крепко спит и даже не шевельнулась, очутившись у нее на руках. Впрочем, вовремя смекнув, что этого им совершенно не нужно сейчас, она все же остановилась на своеобразной благодарности. Она поблагодарит, обязательно, как только они очутятся у заветной лодки с перевозчиком.        Природное недоверие говорит ей, что нельзя рассчитывать на Круэллу и надо бы выяснить, куда именно она ее ведет, и почему это суровый Харон согласился ее отвезти в мир живых с младенцем, и отчего доченька так удивительно сладко сопит, но Зелена отгоняет от себя эти мысли. Какая разница, ей надо выбраться отсюда любой ценой, спасти себя и спасти дочь. Жалостливое, тоскливое чувство, основанное на категорическом нежелании покидать Аида, которого она все еще желает каждой своей клеточкой, бесспорно проигрывает в борьбе за жизнь любимой девочки, спящей у нее на руках.        Только теперь в тусклом блике звезд, Зелена смогла разглядеть, что они приблизились к окну, и что Круэлла идет босиком. Первая мысль о безумии этой женщины, ведь пол был ледяным и у рыжей ведьмы ноги превращались в ледышку даже в туфлях, уступила место странной благодарности, которую она уж точно не рассчитывала когда-либо ощутить к Де Виль. Коварная Зелена теперь, словно младенец, позволяет себя вести, направлять, потому что у нее нет другого выхода, сжимая сердце в кулак и кусая губы, чтобы не заорать от все более расцветающего в душе нежелания бросать Аида. Нет. Она должна подумать о ребенке. Глупо думать, будто здесь, в царстве мертвых, их с Горошинкой ждет лучший шанс. Тряся головой, ведьма отбросила от себя эти странные, накатившие горькой волной эмоции, потянувшись за Круэллой дальше. Они входят в еще одну маленькую дверь и здесь Круэлла позволяет себе зажечь крохотный огарок свечи, взволнованно бросающий блики им под ноги. Спасительная дверь, за которой уже веет водой и ветром, так близко, Зелена оглядывается лишь на миг, чтобы провести глазами тронный зал, в котором все еще гремит праздник, но попадает под лаву злого взгляда компаньонки, торопясь скорее уйти, делает один шаг, второй, третий, как вдруг…        Отвратительный вой раздается по коридору, смешанный с уханьем нечто похожего на сову. Бледный лик, взметнувшийся в воздух, а потом с душераздирающим визгом подлетевший к ним, не затыкается, как не проклинает его Круэлла. Заблудшая душа орет, визжит, верещит, словно дикий кабан, издает такие звуки, что любой живой человек рискует обделаться. Желая помочь невольной союзнице отбиться от наваждения, Зелена пробует применить магию, однако огненный шар, полетевший в светящуюся душу, лишь усилил ее вопли:        - Мила… Мила! Королева! Меня зовут Мила! Мила, королева! Мила! – как заведенная, повторяет она одно и тоже, перекрывая всякие попытки заглушить ее, не давая себя успокоить (впрочем, Зелена уже знает, что потерянные души успокоить нельзя).        - Да чтоб тебя, чертова тварь! – наконец, отбившись от приставучей вражины, Круэлла хватает старшую Миллс за руку, яростно потянув на себя: - Бежим! Дверь распахнулась, глубоким урчанием их встретила река, и сидящий в лодке ссутулившийся старик с младенцем на руках поднял весло. Зелена выбегает наружу, едва не потеряв туфлю, хромая и прыгая от попавшей в нее гальки, добирается до лодки, наконец, вырвавшись из плена руки Де Виль, как вдруг.        Синяя дымка обволакивает все вокруг и холодный, пронзающий душу голос Аида, говорит:        - Далеко собрались, дамы?