Дочки-матери

       Зелена почти бежит по дорожке из гравия, где так пахнет пылью. Маленькая попрыгунья крутится вокруг нее на одной ножке, счастливая, довольная, хохочет, иногда даже повизгивает от радости.        А Зелена стремительно бежит по дорожке, понимая, что она о чем-то позабыла. Притупленные со времен катастрофы в Сторибруке воспоминания, разом набрасываются на нее, словно коршуны.        Осознание того, что Робин совершенно ничего не знает о Роланде, бьет обухом по голове. Он в неведении. Он рвется домой. К сыну. Которого она хоронила собственными руками.        От постигшей ее боли Зелена даже приседает. Встревоженная доченька волчком вертится рядом, трогая ее за плечо и обеспокоенно интересуясь, не случилось ли чего.        Случилась реальность. В которой Сторибрука нет. И где все мертвы. И Робину нужно как-то об этом сказать.        Зелена осторожно, с огромной любовью, гладит свою девочку по головке:        - Келли, детка. Я сейчас отправлю тебя домой с помощью магии. Ты будешь в своей комнате. Почитай книжку. Честное слово, я скоро к тебе вернусь. Ладно?        - Куда ты, мамочка?        Судя по всему, на казнь. Сообщать любящему отцу о смерти маленького, ни в чем не повинного сына - без сомнения, худшая миссия, что когда-либо выпадала. Позади у нее годы злодейства и коварства, но впервые Зелена чувствует себя палачом. Чем ближе к лесу, тем слабее бьется сердце. Забавно, но они бы с Аидом сейчас соперничать могли бы в этой части.       Зелена осторожно заходит на узенькую тропинку. Уверенная, что Гуда там уже нет, она на всякий случай все же зовет:        - Робин!        Ответом служит тишина. Вздохнув, ведьма бредет дальше, зорко высматривая лесного разбойника меж багрянцем увядших листьев. Там, в Сторибруке, уже почти весна, но здесь ее никогда не будет.        - Робин! - снова зовет Зелена, безуспешно пытаясь унять трепещущее сердце.        Маленькая хижина, скрытая под сенью дубов, заставляет ведьму улыбнуться. Ну вот. Очевидно, Гуд нашел здесь временное пристанище. Очевидно, наступил момент казни.        С большой осторожностью, почти на цыпочках, волшебница приближается к этому странному обиталищу, заглядывая внутрь.        Гуд сидит у костра на горе тряпок, как-то безучастно глядя вперед, но, кажется, ничего не видя.        - Плохая конспирация. И защиты никакой. Я не думаю, что, в случае чего, тебя здесь спасут лук и стрелы.        Он резко оборачивается, безуспешно пытаясь скрыть недоумение в глазах:        - Ты что-то хотела еще?        Нет. Она не хотела. Меньше всего на свете она хотела бы говорить ему горькую, ужасную правду. В голове мелькает соблазнительная мысль утаить от него все, сделать вид, что пришла снова поговорить об их дочери, притвориться, что ничего не знает. Но - нет. Эта правда слишком горькая, чтобы ее скрывать.        Слишком страшная.        Зелена, волнуясь, облизывает напрочь сухие, уже начавшие трескаться губы.        - Мне нужно тебе что-то сказать. Прости. Я не могла при ребенке.        Кажется, что он ее не слышит. Ссутулившись, сидит на своих тряпках и ковыряет палочкой затухающий костер. Повесил голову, как человек, на чьи плечи упала разом вся тяжесть мира. Хотя, может быть, так и есть.        - Я всю жизнь любил Регину. Наша любовь истинна. Мы это подтвердили. Я годами смотрел на нее, как она менялась. Как из монстра, которым стала во имя мести, превращается в героя, готового жертвовать всем, ради спасения близких и друзей. Я думал, она сможет быть хорошим другом для моего сына, так рано потерявшего мать. Я никогда и ничего от нее не требовал. Просто хотел, чтобы ей было хорошо. Не было больно. Мне казалось, я ее исцеляю. Я наивно надеялся, что наши отношения что-нибудь значат для нее. Ведь для меня они значили так много. Когда она, ни минуты не сомневаясь, решила отправиться сюда, спасать Крюка, я очень ей гордился. Мне казалось - вот она, настоящий герой. Женщина, прошедшая такой долгий и тяжелый путь. И, наконец, вернувшаяся к себе, настоящей. Мне не очень нравилась эта идея. Здесь опаснее, чем где бы то ни было еще. Но я понимал, что это - единственно верное решение.        Горькая улыбка пробегает по его лицу, на котором тяжелой тенью лежит печаль.        - Мы прибыли сюда и я начал видеть изменения в ней. Ужасные изменения. Взгляд, полный злобы и ненависти. Особенно на Келли. Я списывал это на тяжесть нашего положения. На усталость. На что угодно. Потом она предложила мне сбежать. Сказала, что Кора пообещала ей лодку и что мы можем покинуть это место. А малышку оставить тебе. Я успокаивал себя, думал, что это от страха, ведь здесь он - постоянное чувство.        Судорожный вздох, вырвавшийся из его груди, означал близость драматичного финала.        - Я видел, что ее снова затягивает пучина Тьмы. Считал своим долгом с этим бороться. Не мог допустить, чтобы она откатилась назад. До последнего не верил, что изменения в ней - это просто ее настоящая натура. А не следствие усталости. А потом... потом она мне сказала, что Роланд в городе. Что она в спешке забыла отправить его в лес с Антоном и другими ребятами. Понимаешь, забыла. В спешке. Забыла о ребенке. Я спросил, как она могла так поступить, стал рваться домой, ведь разве я могу быть здесь, зная, что сын в такой беде? А она сказала мне: "Мне плевать, что ты по этому поводу думаешь. Сделанного не исправишь, мне нужно сейчас заботиться о моем сыне".        Я не верил ей, думал, может, она под заклятьем, или воздух здесь на нее так влияет. Ходил, словно тень, не зная, что делать. Как реагировать. Как к ней подступиться. Пришел поговорить через три дня, когда чувства немного остыли. Злость затаилась. И увидел все тот же безжалостный взгляд. Ей наплевать на Роланда. Наплевать на меня. Она думает только о себе и Генри. Он - ее семья, которой мы с сыном не являемся и никогда не были. Это страшное озарение меня сломало. Ее ледяной взгляд меня убил. Она сказала мне, что ничего не изменишь, что наверняка о Роланде кто-то позаботится. Понимаешь? "Кто-то"! В истерзанном городе, половина жителей которого ушла в Ад. Это был конец. Внезапный, страшный, к которому я был совершенно не готов. Но - конец. Это было словно обухом по голове. И мне дерьмово теперь. Потому что каждую секунду я думаю, что не знаю, что с моим сыном, где он, как он. И потому что любовь всей жизни оказалась фикцией. Моя вера разбита. Мое доверие предано. Может быть, надо смириться. Не наказывать Регину за то, какая она есть. Но... я не могу. По мне просто катком проехали. Люди после такого не выживают.        Наконец, он смотрит на нее - и в этом взгляде столько боли, что, кажется, не может быть больнее. Но Зелена знает - сейчас будет еще хуже.        Она осторожно кладет руку на его плечо, все такое же напряженное. Сгорбленное.        До крови закусывает губу, смотря в пол, потупив глаза. И без того спертое дыхание почти исчезает. Как сказать ему? Какие слова подобрать? Зелена не знает. Она не умеет утешать.        - Робин!        - Что? О чем ты хотела поговорить? Если о дочке, то не волнуйся - я сделаю все, как ты скажешь. Но только, когда мы вернемся, я заберу Роланда и уйдем в лес, к моим ребятам. А ты потом нас найдешь. Прости, в Сторибруке сейчас небезопасно и я не могу подвергать детей такому риску. Роланд и так настрадался.        - Да, - грустно кивает она, - настрадался.        Прерывистый, тяжелый вздох застревает где-то в глубине глотки. Тихо-тихо, едва разомкнув губы, чуть дыша, Зелена добавляет севшим голосом, тупо смотря на свои дрожащие пальцы: - Робин, мальчик мертв. Я лично хоронила его. Достала из антикварной лавки его тело и похоронила на окраине кладбища. Это - единственная его часть, которая уцелела.        Зловещая, ужасная тишина вкупе с ультрафиолетом небес создают поистине ужасную картину. Минута. Другая. Третья. Молчание Гуда сводит с ума. Он застыл, словно статуя. Повернув в ее сторону голову, смотрит на нее не мигая. Перестав дышать.        - Что-ты такое говоришь? - надколотым голосом, наконец, произносит он, едва размыкая губы.        - Это правда, Робин. Роланд мертв. Мне жаль. Правда.        - Я не верю тебе. Я не верю тебе. Я не верю тебе. Я не верю тебе. Яневерютебе. Яневерю.... - бубнит разбойник, охватив голову руками и раскачиваясь, словно маятник.        Зелена напрасно старается сдержать его порыв. Он сбрасывает ее руки со своих плеч так порывисто, что она испугалась. Он жмурится так сильно, будто ему в глаза пустили слезоточивый газ. Он раскачивается, обхватив себя руками с такой скоростью, что у ведьмы начали болеть глаза.        Слабые попытки успокоить его, позвать, утешить хоть как-то, хотя это невозможно, терпят полнейшее фиаско. Истошный вопль, похожий на крик смертельно раненного животного, разрывает пещеру, прорезает красную гладь небес, давит на уши и разбивает ведьмино сердце.        Зелена сидит на ледяной земле, отодвинувшись, отвернувшись, и искусав губы до кровавых ран.        Сегодня разбито не только сердце Робина Гуда.        Ее сердце тоже разбито.        В который раз.        Куда сильнее, чем прежде.