Good Thing At a Bad Time

Наконец-то, когда все успокаивается, Луи отводит Зейна обратно в его камеру. – Он, скорей всего, примчится сюда сразу же, как только проснется, – говорит он ему. – Поэтому мне нужно будет принести кое-какие его вещи сюда. Я могу оставить дверь открытой, но тогда не сниму наручники. – Просто запри меня, – просит Зейн. Он ненавидит быть в наручниках еще больше, чем быть за решеткой. Луи согласен и снимает их с него, прежде чем запереть камеру. Зейн падает на свою кровать и устало проводит ладонью по лицу, пытаясь понять, что с ним не так и что он, блять, вообще чувствует. В первую очередь, он недоволен собой: он мог бы уже выбраться отсюда. У него было так много возможностей. А он просто не сделал ничего. Почему? Во всем этом нет никакого смысла. А еще есть гнев. Гнев на самого себя, что вообще позволил себе оказаться в подобной ситуации, а потом и на остальных, кто притащил его сюда без его согласия. Гнев на весь мир за то, каким он стал. И потом он понимает, что отвык что-либо чувствовать. Он избегал этого слишком долго. Не то чтобы он не встретил ни одного порядочного человека за все время своих скитаний. Он просто никогда не задерживался с ними надолго, не предлагал составить компанию, потому что не хотел. Не хотел больше ничего чувствовать по отношению к людям, которых так легко потерять... и так сложно проходить через это снова и снова. Он больше не хотел проходить через потери, постоянное беспокойство или озабоченность кем-то. И вот он снова чувствует. Тревогу за мальчика с большими карими глазами и пулевым ранением в плече. Зейн слышит какое-то движение в камере напротив, медленно встав, он подходит к решетке, вцепляется в нее руками и замечает Луи, застилающего верхнюю койку. – Что ты делаешь? – А на что это похоже, – смотрит на него и явно насмехается Луи. – Очевидно, стелю постель. – Для кого? – Для Лиама, – поясняет Луи, заправляя простынь под край матраса. – Он переезжает к тебе на время. Хочет, чтобы остальные чувствовали себя в безопасности, потому что часть из них до сих пор считает тебя психом. – Может быть, они и правы, – бормочет Зейн. Луи поправляет одеяло и ослепительно улыбается Зейну: – Может быть. Но тогда я тоже. Зейн крепче вцепляется пальцами в решетку, следя за тем, как Луи заканчивает с кроватью. Луи машет ему, прежде чем уйти, хотя минуту спустя все равно возвращается, старательно таща с собой небольшую полку, фото в рамке, несколько свечей и еще одно одеяло. Зейн наблюдает за тем, как он вешает полку на стену рядом с раковиной, довершая все это фотографией и расставленными на полке свечами. Потом приспосабливает одеяло на решетчатую дверь, слегка отгибая угол, так что Зейну все еще видно его внутри. Луи оглядывает дело своих рук и с улыбкой оборачивается к Зейну. – Неплохо, да? – с гордостью спрашивает он. – Имею в виду, это не идеально, но все же дом. Быть сверху – это капец как напряжно, но Лиам отказывается спать снизу. Уже не в первый раз Зейн не знает, как ему реагировать на сарказм Луи, поэтому он игнорирует его. Луи не удерживается, подходит к нему и, открыв дверь, прислоняется к дверному проему. – А ты не так уж и плох, да? – ухмыляется Луи. – Разве не вам это решать? – пожимает плечами Зейн. – Ты вообще-то уже мог бы сбежать, – наклоняет голову в бок Луи, рассматривая его. – Ворота были открыты. И у тебя было немало возможностей забрать мое оружие. Ты вполне мог бы это сделать. – Мог бы, – спокойно соглашается Зейн, опускаясь на свою кровать. – Так почему же ты не сделал этого? – До сих пор пытаюсь понять это, чувак, – вздыхает Зейн, прислоняясь спиной к стене. – Я не думаю, что тебе нужно это, – говорит ему Луи. – Я думаю, ты точно знаешь, почему ты все еще здесь. – Возможно, – оправдываясь, прикрывает глаза Зейн. – Мы все здесь по тем же причинам, – усмехается и кивает Луи. – Лиам. Я наблюдал за тем, как он однажды избежал схватки, даже находясь с дулом у виска. Нужно быть ебанутым уродом, чтобы навредить такому, как Лиам. Зейн снова не отвечает, в основном потому что думает, что в словах Луи есть смысл, а не потому что у него есть какое-то чувство привязанности к парню. Он едва знает Лиама. Это больше из-за того, что Лиам принял его. Из-за того, что запер себя вместе с ним, чтобы спасти Зейну жизнь, хотя тот ничего еще не сделал, чтобы это заслужить. И Зейн все еще не планирует оставаться здесь. Если Луи не соврал ему, и у него правда есть две недели испытательного срока, то он будет вести себя прилежно все это время, а потом просто попросит Лиама отпустить его. Но до тех пор он вроде как задолжал Лиаму, и ему это не нравится. Он не любит быть в долгах перед кем-то. Так что он сполна все отработает и снова пустится в бега. – Пора идти, – Луи отталкивается от решетки. – Лиам принесет тебе ужин. И если тебе, эмм... нужно, например, в туалет, сейчас самое время сказать об этом. Зейн отрицательно качает головой и Луи кивает ему, прежде чем уйти. Он оставляет дверь в его камеру открытой, но запирает сам тюремный блок. Когда Зейн перестает слышать его шаги, он медленно выходит из своей комнаты. Этот блок не очень большой: по десять камер на обоих этажах, по пять с обеих сторон. Поднявшись по лестнице на второй этаж, Зейн обходит все находящиеся там камеры, замечая, что в них практически ничего нет. Когда он заканчивает со своей быстрой инспекцией, то спускается и, быстро осматриваясь вокруг, ныряет в камеру Лиама. Он не может остановить себя, когда берет в руки фотографию в рамке и, хмуря брови, разглядывает ее. На фото всего пять человек, которые, очевидно, и есть семья Лиама. Отец справа, мать слева, а Лиам и две девушки, выглядящие чуть старше него прямо, перед ними. Лиам, стоящий в середине, выглядит гораздо моложе, здесь ему лет шестнадцать-семнадцать, как догадывается Зейн. У него прямые и длинные волосы, а сам он ниже ростом и намного худее. Его трудно узнать: выдают лишь яркие глаза, губы и нос. Зейн не успевает вернуть рамку на место, ее выдергивают у него из рук. Широко раскрыв глаза, Зейн поворачивается, но Лиам слишком занят своими воспоминаниями, чтобы накричать на него из-за вторжения в свою личную жизнь. – Мне было шестнадцать, – улыбается Лиам, с нежностью разглядывая фото. – Я думал, что крутой. Джастин Бибер только-только заявил о себе, а моя сестра Рут училась в парикмахерской школе, и она убедила меня, что эта прическа будет смотреться просто отлично. Немного нелепо, да? – Прости, – бормочет Зейн. Ему просто необходимо выбраться из этой камеры. Слишком маленькое пространство для фотографии, навевающей воспоминания, для появившегося Лиама и для него самого, чувствующего вину за то, что вмешался туда, куда не имел права вмешиваться. Только Лиам закрывает выход собой, и единственный способ выйти – это дождаться, когда он сдвинется с места, или попросить его сделать это. – Не волнуйся об этом, – дергает плечом Лиам и ставит рамку на место. – Я пришел спросить, ты хочешь остаться есть здесь или присоединишься к остальным? – Сложновато будет есть в наручниках, не думаешь? – слегка мрачнеет Зейн. Лиам открывает рот и снова его закрывает, подбирая верные слова. – Ты прав. Я забыл про них. Мне жаль. – Просто предосторожность, – жмет плечами Зейн, не собираясь вступать в какую-либо дискуссию. – Точно, – вздыхает Лиам. – Я сейчас вернусь. Зейн кивает и вместе с Лиамом выходит из его камеры. Он возвращается к себе и садится на кровать, решая развлечь себя оставленной Луи колодой карт. Он просматривает их, тасует и занимается ерундой, просто чтобы делать хоть что-то, пока Лиам не возвращается, неся в руках большой металлический поднос и ухмыляясь так широко, что это кажется даже болезненным. Когда он подходит ближе, Зейн понимает, почему тот так выглядит. Запах удивительный, и Зейн не может перестать вдыхать его, пропуская момент, когда Лиам усаживается на кровать. На подносе две тарелки, и первое, что замечает Зейн, это какое-то не известное ему блюдо из пасты. Ему все равно, что это, ведь оно пахнет томатным соусом и специями, и его рот уже наполняется слюной. Второе – это хлеб. Теплый, мягкий на вид хлеб с небольшой миской с оливковым маслом рядом. – Нашли чугунную сковороду несколько недель назад, – объясняет Лиам. – Мы ничего не печем в духовке, экономя электричество для горячей воды и тепла в холодные месяцы. Но Гарри великолепен со сковородой и он может приготовить все что угодно на огне. Зейн не может говорить. Он слишком занят, потянувшись за одной из тарелок с едой, одновременно с этим вгрызаясь в кусок мягчайшего хлеба, политого маслом. Это, возможно, самое лучшее, что он вообще когда-либо ел в своей гребаной жизни, и он не может сдержать тихий стон. – Да? – улыбается Лиам, принимаясь за свою порцию. – Говорил тебе. На подносе есть еще две бутылки Пепси, и Зейн хватает одну, открывает крышку и делает глоток теплой жидкости, только так останавливая себя от того, чтобы не смести со своей тарелки все за одну минуту. Он мог бы очистить весь поднос (включая тарелку Лиама), он должен остановиться. Он хочет насладиться самим процессом. Хочет вспомнить вкус свежего хлеба и откусывает понемногу, сомневаясь, что еще когда-нибудь ему придется есть что-то такое же вкусное. Зейну кажется, что Лиам чересчур аккуратен в еде. Это похоже на один из симптомов ОКР. Он накалывает два кусочка пасты на вилку, подносит ко рту, пережевывает с закрытым ртом, глотает, потом накалывает еще два кусочка и повторяет все заново. После каждых четырех кусочков, он прерывается, откусывает хлеб, запивает все это и начинает сначала. Не то чтобы Зейн пялится на него, он просто не знает, что еще делать. Так же, как, когда рядом с ним Луи, или Джен, Зейн не помнит, как именно общаться, как реагировать на человека рядом. Еще одного живого человека. Когда с едой покончено, Лиам складывает тарелки на поднос и встает. – Ох, дерьмо, я забыл, – он несколько секунд роется в кармане и достает оттуда зубную щетку и новый тюбик пасты. – Твой умывальник работает, так что... ну ты знаешь. Ты мог бы... – Спасибо, – тихо благодарит его Зейн, принимая предложенные предметы и крепко вцепляясь в них. Лиам все продолжает и продолжает одаривать его, и чем дольше все это будет, тем больше придется Зейну отработать за все. И ему хочется, чтобы доброта Лиама имела хоть какие-то рамки, что, судя по нему, вообще вряд ли возможно. Лиам покидает тюремный блок, а Зейн допивает остатки Пепси и вытягивает шею, чтобы заглянуть в окна, что находятся чуть выше второго этажа. Они так же малы, как и те, что в душевой, но сквозь них хотя бы видно, что уже стемнело. Он не знает точного времени, но думает, что на часах должно быть где-то около девяти вечера. Не достаточно поздно для него, чтобы лечь спать, но делать ему все равно нечего. Когда он еще был один, то в это время занимался поисками дерева, на котором можно было бы вздремнуть. Он убивал одного ходячего и укладывал его под деревом, чтобы замаскировать собственный запах. Затем залезал как можно выше, выбирал ветку потолще и, используя веревку из сумки, обматывал ее вокруг себя. Он вспоминает Джейка, который смеялся над ним, пересмотревшим Голодные Игры четыре раза, но Зейн совершенно не жалеет об этом. Особенно учитывая то, что эта веревка не раз спасала ему жизнь. Зейн ведет себя беспокойно во сне. Вот и сейчас, задремав, он дергается и ворочается, и, как минимум, дважды просыпается от того, что чувствует, как падает с ветки вниз. Зейн встает и поворачивается к раковине. Проходит некоторое время, прежде чем кран издает громкий настораживающий звук и появляется прохладная чистая вода. Зейн брызгает себе в лицо несколько раз и тянется к своей новой зубной щетке. Пришлось ли Лиаму специально искать ее во время их вылазки? Или у них просто были лишние? Он искренне надеется на второй вариант. Потому что Лиам, рискующий собой ради того, чтобы Зейн просто мог почистить зубы, вынуждает его чувствовать дискомфорт и вину. Он слышит, как Лиам возвращается, но не прерывается, вычищая привкус томатного соуса изо рта, просто не в силах встретиться глазами с парнем из соседней камеры. Когда он заканчивает, то проводит языком по зубам, наслаждаясь чистотой, гладкостью и мятным привкусом. Боже, он так скучал по этому. – Идешь в постель? – спрашивает Лиам, появляясь у него на пороге. – Наверное, – Зейн оборачивается к нему и поводит плечами. – Отличная идея, – кивает ему Лиам. – Завтра мы должны кое-что сделать. – Мы? – повторяет за ним Зейн. – Нужно представить тебя всем. Ну, и есть еще кое-какие задумки. Зейн тяжко вздыхает, потому что догадывается, что, даже если он не захочет встречаться с другими людьми, Лиам все равно заставит его. Но он действительного этого не хочет. Тех, с кем он успел познакомиться, уже вполне предостаточно для него. Лиам просто не понимает, что он не был с кем-то целыми месяцами, а сейчас он оказывается в ситуации, когда люди окружают его повсюду. – Ладно, – нехотя все же соглашается Зейн и нервно потирает затылок, чувствуя, как румянец покрывает щеки. – Эм, мне, вроде как, нужно... – Ой! – Лиам широко раскрывает глаза. – Конечно. Да. Мы можем. Да, – он роется в кармане и достает наручники. Зейн раздосадован тем как легко поворачивается и позволяет Лиаму надеть их, но не видит смысла сопротивляться. Они сталкиваются с чем-то по дороге и это не человек. Зейн понимает это, когда слышит звук, который никак нельзя перепутать с тем, что издают живые. Этот звук низкий и глухой, заставляет кровь Зейна стыть в жилах, но по какой-то неясной даже ему причине, находясь в наручниках и будучи безоружным, он все равно оттесняет Лиама плечом в сторону. Вот только Лиам намного умнее его, хватает Зейна за руку и резко толкает обратно, вынимает нож из-за пояса, двигаясь вперед, и всаживает его в прогнившую глазницу ходячего. Зейн впервые видит Лиама в действии. До сих пор Лиам был для него просто мускулистым, но добродушным парнем с теплым взглядом и мягкой улыбкой. Правда, в этот момент он таким явно не был. Зейн кожей чувствует, как воздух в помещении становится холоднее, когда естественное тепло, исходящее от Лиама полностью исчезает. Мертвец падает на пол, Лиам наступает ему на грудь и вытягивает из его черепа свой нож. Мышцы на его бицепсах напрягаются и Зейн уже готов забрать назад все свои слова о том, что он слишком мягкотелый. – Все нормально? – Лиам стоит к нему полубоком, вытаскивая тряпку из кармана и протирая ею лезвие, чтобы потом вернуть нож на место. – В порядке, – качает головой Зейн. Лиам кивает и снова опускает ладонь ему на спину, подсказывая дорогу до туалета. Лиам спокоен и, кажется, на первый взгляд, не особо тронут произошедшим, но Зейн замечает напряженно сжатые губы и оставшийся в его глазах холод. – Я буду здесь, – обещает Лиам, когда они подходят к двери, которую ему нужно отпереть. Зейн исчезает внутри помещения, спокойно закрывая дверь позади себя, но потом делает резкий вдох и бьет плечом в эту же самую дверь. – Лиам, – громко кричит он. Дверь распахивается, и Лиам взглядом мечется по комнате. Когда он не видит никакой опасности для жизни, то хмурится, глядя на Зейна. – Что? – Наручники, – беспомощно шевеля руками, напоминает Зейн. Лиам смотрит на него озадаченно и жестом показывает развернуться. Как только наручники сняты, Лиам вновь прикрывает дверь между ними и Зейн остается один в холодной, маленькой комнате, чтобы наконец-то сделать свои дела. Здесь довольно темно и только слабый свет луны освещает пространство. Когда он заканчивает, то выходит в коридор, находя Лиама болтающим с кем-то. Этот мужчина высок, у него карие глаза, кажущиеся унылыми по сравнению с глазами Лиама, его каштановые волосы неопрятны и длинны, и он резко обрывает разговор, завидев Зейна: – Разве он не должен постоянно быть в наручниках?! – Зейн, это Сэм. Сэм, это Зейн, – устало вздыхает Лиам. – Он может быть и снисходителен к тебе, – говорит Сэм Зейну, – но если я застану тебя где-то в коридорах не скованным, вышвырну тебя отсюда. Зейн прищуривается и никак не реагирует на угрозу. А вот Лиам, наоборот, снова превращается в лед. Зейн даже хочет поежиться от того, что чувствует исходящий от него холод. – Была проблемка с дверью, ведущей в его блок, – сухо сообщает Лиам. – Она почему-то оказалась разблокирована. Ведь никто не разрешал делать это. Если бы меня не было с ним... – Если бы тебя с ним не было, он был бы мертв, – спокойно говорит Сэм. – Что вероятно и планировалось тем, кто открыл ту дверь. Слава богу, что ты там был Лиам и спас день. – Нам очень повезло, – четко заявляет Зейн. Сэм не нравится ему – совсем. Луи был к нему поначалу придирчив, наверное, и Найл был довольно колючим, но Сэм отличался от них. Иногда люди легко адаптируются в этом мире. В другое время они уже были испорчены, и конец света сделал все только хуже. И он чувствует, что знает, какой человек этот Сэм. – Дверь, – ворчит Лиам, глядя на Сэма. – Зейн, наручники. Зейн поворачивается и вызывающе задирает подбородок. Он чувствует себя униженным, когда его сковывают на глазах у другого человека. Он понимает, что это не ради осторожности, а ради того, чтобы Лиам утвердил свое влияние, что, блять, выводит Зейна из себя. Сэм удовлетворенно кивает и двигается дальше по коридору, а Зейн с Лиамом уходят в другом направлении. – Мне жаль, – говорит Лиам, когда они заворачивают за угол и он освобождает его руки. – И должно быть, – говорит Зейн. Он ощущает, что идет по краю, но он не очень рад такой перемене в характере Лиама. – Просто... будь осторожен с Сэмом, ладно? – просит Лиам, открывая дверь в их корпус. Зейн фыркает и умолкает. Лиам внезапно поворачивается к нему и накрывает ладонью его руку. Зейн предчувствует, что это должно быть больше предупреждением, чем утешением. – Я серьезно, Зейн, – медленно говорит Лиам. – Хорошо? – Хорошо, – повторяет Зейн, выдергивая руку из чужой хватки. Зайдя в тюремный блок, Лиам зажигает свечи, освещая свою камеру. Зейн смотрит с минуту на то, как Лиам вытаскивает книгу из-под матраса, затем взбираясь наверх и ложась. Он сам забирается в кровать в том, что вчера дал ему Лиам, у него все равно нет ничего другого, в чем он мог бы лечь спать, да и он привык быть всегда одетым. Зейн все еще не спит, когда Лиам уже гасит свечи, и он не знает почему. Возможно, это из-за того, что он не заперт, как было прошлой ночью, а, может быть, и из-за чего-то другого. Спустя час, он все же решает и признается самому себе, что это точно из-за чего-то еще, поэтому, не раздумывая, Зейн хватает подушку и одеяло и молча переходит в комнату к Лиаму. Лиам слетает со своей койки в считанные секунды и подминает тело Зейна под своим весом, садясь на него. Зейн смачно прикладывается головой о цементный пол и ему кажется, что он видит звезды. Перед его глазами вспыхивает водоворот приносящих боль цветов, сменяющихся внезапной поглощающей все остальное чернотой. Он задыхается под весом Лиама и не может связно мыслить из-за ослепляющей, жгучей боли. Вполне возможно, что его в любую минуту вырвет, что абсолютно не исключено из-за доводящих до тошноты сменяющих друг друга ярких вспышек перед его глазами. Вдруг тяжесть с груди исчезает и Зейн делает судорожный, быстрый вздох, моргая, чтобы открыть глаза. В темноте ему ничего не видно, но щелкает зажигалка и комната наполняется теплым, мерцающим светом. Он замечает смотрящего на него сверху вниз Лиама, выглядящего как побитый щенок, что нелепо, ведь это Зейн тот, кто сейчас валяется на гребаном полу. – Мне жаль, – тараторит Лиам, – я подумал... – Ты подумал, что? – спрашивает Зейн, не двигаясь с места. – Я не знаю, – сокрушенно признается Лиам. – Я просто услышал, что что-то движется в мою комнату и среагировал. Почему у тебя с собой подушка и одеяло? Зейн с трудом поднимается на ноги. И это тяжело. Голова все еще кружится, и ему трудно удерживать равновесие. Лиам подхватывает его за руку для поддержки, но так же, как и до этого, Зейн отмахивается от него. – Я просто... – замолкает он, занимаясь тем, что наклоняется, чтобы подобрать одеяло (от чего становится еще хуже, но это спасает его от того, чтобы смотреть на Лиама). – Я не хотел спать один в своей камере, понятно? – Прости, – повторяет Лиам, выглядя при этом не только побитым, но еще и потерявшимся щенком. – Блять... Зейн... Я... – Забудь, – бросает ему Зейн и разворачивается, чтобы покинуть чужое пространство. – Останься, – не позволяет ему это сделать Лиам. – Хорошо? Зейн, вообще-то, больше не хочет этого, по крайней мере, не с пульсирующей болью в голове, но кивает, закидывает подушку на нижнюю полку и забирается следом, закутываясь в одеяло по плечи. Лиам задувает свечу и залезает на свою койку. Спустя пять минут, когда звук равномерного дыхания Лиама наполняет комнату, Зейн наконец-то засыпает.