Мраморная кожа

      Кадакес, 1878 г.       - Хэй, сеньор Рэдвуд! Глядите-ка, что мы нашли! - Гранадо отвлёкся от мирного созерцания набегающих на светлый песок волн и повернул голову в сторону доносившихся с нависающего над пляжем берега голосов: Альберто - загорелый дочерна под августовским солнцем и радостно-возбуждённый Джошуа усердно тащили что-то громоздкое, похожее на древесную ветвь, только, отчего-то, розового цвета. Приглядевшись, он понял, что это и есть ветвь, но обросшая от долгого пребывания в море кораллами.       - Грано! Ты глянь! Вот оно - Сердце-Мир для моего “Микрокосма”! - сияя победоносной улыбкой, точно начищенный пятак, Джошуа едва ли не кубарем скатился с холма и, подбежав к удивлённому Гранадо, сунул скульптору под нос нечто круглое, около сорока сантиметров в диаметре. Рэдвуд аж выронил изо рта сигару: в руках Джошуа держал раковину наутилуса - поразительную в своих размерах даже для барселонских южных широт.       - Ничего себе... - взяв у довольного Уилсона находку, он осмотрел её со всех сторон, заглянув внутрь в поисках животного. Раковина оказалась пуста, - Где вы её нашли?       - Среди скал, на мысе, - ответил Джошуа, восхищённо глядя на спиральный дом, - Я сразу же понял, что это - именно то, что мне нужно, и достал её.       - Это было довольно опасно, - не то укорил его, не то похвастался Альберто, - Камни скользкие, и я боялся, что ты покатишься вниз головой. Уже был готов ринуться следом!       - Не ври, Альберто, ты просто не хотел лезть туда сам, - хмыкнул Джошуа, и, плюхнувшись на песок рядом с усмехающимся Рэдвудом, продолжил делиться планами:       - Я его очищу и спилю по продольному срезу. Если верить трудам по биологии, внутри должно быть нечто потрясающее, напоминающее вид сверху на винтовую лестницу. А это - тоже самое, что я задумывал! Представь только, как это будет выглядеть, когда я вделаю его в мрамор!       - Интересно... - глядя вслед удаляющемуся с драгоценной веткой Альберто, протянул Гранадо, запаляя новую сигару взамен огрызка уроненной и протягивая её розовеющему от удовольствия Джошуа, который так влюблённо смотрел на своего моллюска, что Гранадо на мгновение почувствовал лёгкую, смешную ревность, - А я-то думал, что ты перешёл на классическую скульптуру после “Поцелуя Смерти” [1]...       - С какой это стати? - деланно возмутился англичанин, с наслаждением делая глубокую затяжку, после чего передавая сигару обратно Гранадо, - Просто та скульптура должна была быть именно такой... Не знаю, почему. Возможно, из-за того что впервые эту историю я услышал от мистера Рэдвуда, а, когда, наконец, смог её прочувствовать... когда всё понял... - Джошуа замолчал, прислушиваясь к своим мыслям, - Всё это так тесно было связано с тобой, что у меня просто не было лучшего варианта для передачи этих чувств. Мне хотелось, чтобы она была похожа на твои скульптуры, потому что они - это ты. Они классические и могут показаться простыми из-за этого, но всё далеко не так. Форма в них не заслоняет любовь - не мешает зрителю воспринять те эмоции, что заключены в них, как зародыш в яйце. Поэтому “Поцелуй Смерти” так похож на них, - он пожал плечами, и, ощутив приятную тяжесть обнявшей его за плечо руки, привалился к Гранадо, умиротворённо жмурясь от поцелуя в макушку. Его волосы пахли морем, а ладони были сухими от солёной воды и покрыты тонкими белёсыми шрамами, проявившимися на золотистой от лёгкого загара коже.       - ...Почему могильный памятник? - после некоторого молчания, тихо спросил Гранадо, - До сих пор не понимаю... На мой взгляд, это одна из самых... живых твоих скульптур. Лучше и желать нельзя: сколько энергии в ней, сколько нежности! Но ты решил оставить её на кладбище, над чьей-то малоизвестной могилой, запретил мне кому-либо разглашать, кто автор... Зачем, Джошуа? Ведь это же... шедевр, - Гранадо смотрел на него - настойчиво и вопросительно, и Джошуа не удержался от тяжёлого вздоха:       - Я... - Уилсон устало прикрыл глаза, - ...хочу оставить всё это в покое. То, что я запечатал в ней... слишком тяжело, чтобы оставаться со всем этим до конца жизни. Я не хочу часто контактировать с ней, и не хочу, чтобы люди связывали её с моим именем, хотя и люблю каждое своё творение. И это - ещё одна причина: я - люблю её. Как “Амура и Психею”, но только сильнее. Поэтому, не хочу, чтобы кто-то знал. Пусть мои чувства и мои страхи будут в тайне от всего мира, в то же время оставаясь его частью. Не хочу этой пошлости, этих интервью и жадных взглядов. Не хочу ничего и никому объяснять. Хочу, чтобы она просто была, и чтобы каждый, кто посмотрит на неё, видел в ней Поцелуй Смерти, а не творение скандального модерниста Уилсона.       - Я понял, - Гранадо обнял крепче слегка поникшего Джошуа, - Но, не надейся, что о ней забудут. О таких вещах не забывают.       - Знаю, - прошептал Джошуа, приникая губами к терпко пахнущей табаком руке любимого, - Как и об “Амуре и Психее”. По дороге в Гранаду обязательно заеду в Мадрид, навестить её. Когда твой поезд?       - В пять. Освальд сказал, что заказчик должен зайти в среду. Не бог весть что, но деньги у этого сеньора водятся. Я уже собрал вещи, - отозвался Рэдвуд, туша окурок о землю. Джошуа в виноватом замешательстве зарылся пальцами в песок: после того скандала больше половины титулованных заказчиков Гранадо отказались иметь с ним дела, что, конечно же, сказалось на его статусе и доходе. Однако, зная Грано, Джошуа думалось, что скульптор, скорее, смог вздохнуть с облегчением, потому что во времена сотрудничества андалузца с ними Уилсону не доводилось слышать об этих людях ничего хорошего. Ему казалось, что чем больше вокруг Гранадо скапливалось так называемой “элиты”, тем злее становился сам Рэдвуд, словно тигр, запертый в клетку напыщенных условностей и ограничений.       Сам же Джошуа как был востребованным скульптором в своей сфере, так им и остался, правда, тоже не обойдясь без заметных потерь среди заказчиков и некоторых лиц из своего ближайшего окружения, которых ранее считал добрыми приятелями. По большей части, общественность была привычна к вопиющим выходкам с его стороны, и потому отреагировала не столь остро и категорично, как в случае с Гранадо.       - Ммм... в пять?.. Тогда... получается, у нас ещё уйма времени? - многообещающе улыбнулся Уилсон, находя ладонь Гранадо среди горячего песка и чувствуя, как скульптор крепко переплетает их пальцы.       - Поторопись, модернист. У меня очень плотное расписание, - подыграл ему Рэдвуд, и, охнув от чрезмерно ощутимого тычка под рёбра, схватил мгновенно забившегося в его руках Джошуа поперёк тела и впечатал в песок, спустя дюжину секунд совершенно ребяческой возни из хохота, кряхтения и рычания превративший обоих в подобие двух поросят.       Мимолётно порадовавшись, что не успел переодеться в дорожную одежду, Гранадо выплюнул забившиеся в рот песчинки и, подтянув к себе также отплёвывающегося и окосевшего на один глаз Джошуа, тепло приник губами к чумазой щеке, чувствуя, как Уилсон накрывает ладонями обнимающие его за талию руки и, скользя по ним пальцами, хрипло шепчет со слабой улыбкой:       - Вот именно поэтому я не смог тебя забыть.       - Из-за расписания? - иронично и слегка невнятно роняет Гранадо, с наслаждением ластясь носом и щекой к его плечу, точно довольный кот. Джошуа хмыкнул:       - Из-за того, что с тобой я всегда мог быть самим собой. Вне зависимости от того, в ссоре мы или нет. Поэтому, мне не стыдно перед тобой барахтаться в песке, подобно годовалому недорослю, - Гранадо молчал, глядя на него, но тёмные глаза, излучающие тепло апрельского солнца, говорили гораздо яснее любого из слов. Сомкнув теснее объятия и мимолётно коснувшись губами рта Уилсона, испанец взял его за руку и, подняв на ноги, увлёк за собой в сторону рыбацкой хижины.       Вечером, проводив Гранадо на перроне и возвратившись обратно, Джошуа, поддавшись охватившей его светлой грусти, стоял на линии прибоя и наблюдал, как медленно, разбрызгивая томительные тёплые краски, растворяется в водах Средиземноморья солнце. Он знал, что через неделю снова увидит Рэдвуда, когда придёт уже его черёд ехать к нему, но, всё равно каждый раз отбытие андалузского скульптора пробуждало в его сердце лёгкую, подспудную тревогу.       Когда-нибудь и эта боль пройдёт, как проходит всё в подлунном мире, а пока он просто будет помнить о том, что боль - ничто иное, как долото Любви, и под ударами могучего молота каждый живущий, усвоивший Её уроки, может стать произведением искусства.       Он станет прекрасным творением Любви, перед которым весь мир затаит дыхание в безмолвном благоговении. Однако же, порой боль способна ослепить - и тогда чья-то жизнь рушится, подобно растрескавшемуся во всех направлениях мрамору. Утративший надежду в собственном сердце и веру в чистоту сердец иных, погибает.       «…Камень работает вместе с тобою. Он раскрывает себя. Но ты должен бить и резать его правильно. Камень не противится резцу, резец его не насилует. Перемена, изменение формы лежит в самой природе камня. Каждый камень обладает своим особым характером, его надо постигнуть. Обращайся с камнем осторожно, иначе он расколется. Никогда не доводи до того, чтобы он погибал от твоих рук – он отзывается лишь на любовь».

КОНЕЦ.

12 декабря, 2019 год.