Love till dead

Just wrap me in your arms, in your arms I don’t wanna be nowhere else Take me from the dark, from the dark I ain’t gonna make it myself Put your arms around me Let your love surround me I am lost I am lost NF — Can You Hold Me

      « — Я Эллисон Арджент, и это история о дне, который изменил мою жизнь.       — А я Стайлз Стилински, и это история о том, как я влюбился.»       — Я помню практически все, что происходило со мной в тот день. Тогда я впервые пошла в школу Бейкон Хиллс, и, если честно, мне было уже все равно. Представляешь, когда ты чуть ли не каждый год меняешь по несколько раз место жительства. Ты практически каждый раз ищешь новых друзей, пытаешься показать себя с лучшей стороны. А потом все это просто разбивается вдребезги, когда отец опять приходит домой с работы и говорит о том, что мы переезжаем. Я успела порядком возненавидеть его работу.       Этот город не отличался ничем от предыдущих. Вот только тогда я твердо решила, что не стоит привязываться к месту. Поэтому, на этот раз я решила даже не пытаться познакомиться с кем-то. Это было достаточно легко, так как в школе к новеньким относятся либо с интересом, либо с обоюдным игнорированием. Последнее мне нравилось больше, да и тем более, я никогда не интересовала людей до того, как начинала с ними разговаривать.       Внешность моя ничем не примечательна, собственно, поэтому мне и удалось быть неким привидением в новой школе. Никто меня не знал, так же, как и я никого вокруг не знала. Честно говоря, было трудно не заплутать среди множества коридоров. Но я упорно продолжала стоять на своем, и максимум, к кому я обращалась, — это были учителя.       К слову о них. На первом уроке меня представили классу. Как я уже и говорила, если ты не интересуешься окружающими, то и тебя не будут замечать. На это я и понадеялась, когда стояла перед всем классом и смотрела в пол. Как только всем рассказали мою краткую историю, что меня зовут Эллисон Арджент, что я приехала из Франции, и то, что они надеются на то, что их город будет именно тем городом, в котором мы останемся уже до конца своих дней; я сразу же прошла к пустующему месту. Собственно, я заняла его, попутно доставая учебники, которые нужны были для этого предмета. Кажется, была биология. Скучный урок, как считаешь? Я вот не любила его, и сама не понимаю почему. То ли преподаватель не нравился, то ли сам предмет. Не знаю. В любом случае, я точно помню, что он мне не нравился. А еще я помню, что в тот день практически все предметы были скучными. Абсолютно, представляешь? Обычно у меня более сильная тяга к знанием, чем была в тот день. Но знаешь, что я запомнила особенно хорошо? На математике я решила рассмотреть свой класс. Я не собиралась этого делать, честно, но… просто но. Я не знаю, почему решила это сделать, может, хотела знать хотя бы одноклассников в лицо, пусть и не зная их имен. В любом случае, я это сделала. И вот что я запомнила просто феноменально: парня с темными волосами, россыпью невероятных родинок на щеке и шее, темными глазами, направленных к доске и…       — Погоди, погоди, погоди! Лично я заметил тебя еще на том первом уроке, как ты сказала, биологии. Это был обычный школьный день, обычный урок. Но тут приходит директор и говорит, что сегодня состоялось знаменательное событие: у нас новенькая. А это, поверь мне, для нашей школы и вправду знаменательное событие, так как в старшую школу города Бейкона Хиллс редко, очень редко кто-либо приходит. Но я не стал заострять на этом особого внимания, думая, что придет какая-нибудь заурядная девица, которой в прошлой школе не нравился уровень образования и все такое, или же проблемная девчонка, которую выгнали из школы за ужасное поведение, и продолжил спокойно читать учебник. Но все же любопытство пересилило в тот момент, когда ты прошла мимо меня, взмахнув волосами, и села за парту, стоявшую чуть позади меня. Я даже повернулся к тебе, но ты не заметила меня. Ты просто сидела за партой, уставившись в учебник и выводя какие-то узоры в блокноте. Темные волосы волнами спадали на плечи, создавая этакий занавес между тобой и окружающим тебя миром. «Эллисон Арджент, переехала к нам из Франции», — вспомнились мне слова директора. Прозвонил звонок, и ты первая вышла из класса.       Но судьба решила поиграть нами, сведя и на уроке математики. Но на этот раз ты решила не «прятаться» от всех. Тогда я и смог нормально тебя рассмотреть. Темные глаза, которые, как оказалось, были чуть темнее моих собственных, прямой нос, слегка полные губы. Ты крутила в своих длинных бледных пальцах синий шарфик. Я еле-еле успел перевести взгляд на доску прежде, чем ты посмотрела на меня. Да, я знал, что ты смотришь. Я почти ощущал твой изучающий взгляд. Да-да, именно изучающий, признай это. И когда я повернулся, мы встретились с тобой взглядами, только потом ты почему-то довольно-таки скоро отвела взгляд. Когда прозвенел звонок, ты вновь одна из первых вышла из класса математики. Я быстро скинул все вещи в рюкзак и следом вылетел в коридор. Но ты уже успела затеряться в многочисленной толпе учащихся. Почему ты так быстро ушла, даже не дав шанса познакомиться с тобой?       Позже я снова увидел тебя на стоянке. Ты стояла в кучке ребят, которые дожидались приезда школьного автобуса. Ты стояла и смотрела на меня. А я смотрел на тебя. Ты как-то робко улыбнулась и пошла в мою сторону, но как назло рядом со мной появился Скотт, которого я обещал подвезти на работу в ветеринарную клинику. Ирония судьбы, не считаешь? Мы три раза виделись за день. Три раза мы не смогли нормально поговорить, не смогли познакомиться. Когда мы уезжали, ты провожала наш джип взглядом.       Когда я приехал домой, мой отец, шериф полиции Бейкона Хиллс, спешил куда-то по какому-то срочному вызову. Как он сказал, то какую-то молодую девушку сбил автомобиль. Она скончалась на месте от полученных травм. Я спросил, как звали эту девушку, на что отец ответил лишь одно: «Эллисон Арджент».       — Верно. Да, ты все верно рассказываешь. Немного пугающе звучит все, что ты сказал, но, черт возьми, как же это верно! Я, наверное, была похожа на сталкера, нет? В любом случае, ты верно подметил, что я хотела к тебе подойти. Честно говоря, ты единственный, кто мне приглянулся. Тебе почему-то хотелось верить. Это звучит немного странно, но это так. Когда я стояла в толпе ожидающих автобуса, то заметила тебя. Ты стоял у собственного джипа и так же перевел на меня взгляд. Почему-то я не хотела отводить от тебя глаза. У нас была некая игра в «переглядки», что мне тогда показалось очень забавным. И я решила подойти к тебе. Решила, что готова сделать так, чтобы у меня был тот, кого можно было бы покинуть в этом городе. С кем было бы больно расставаться и все такое. Не знаю, что на меня тогда нашло, но раздражение, которое было во мне целый день, внезапно растворилось. Я хотела подойти к тебе, представляешь? Хотела и даже пошла. Только вот меня опередил твой друг. Он же другом твоим является, верно? Я не знаю, как его зовут, но ты назвал его Скоттом. Верно? В любом случае, я решила, что момент упущен. Упущен и возврату не подлежит. Во всяком случае, не в тот день. Знаешь, что я про себя тогда сказала? «В следующий раз». В следующий раз — вот что у меня вертелось в голове. Сейчас это даже немного абсурдно звучит.       Я просто развернулась и ушла. И что самое ужасное было в тот момент, так это то, что я пропустила автобус, который должен был меня отвезти домой. Вот и пришлось пойти пешком. Я… Я не знаю, где это именно произошло. Да и в каком часу. Я просто помню, как на меня налетела машина и потом я… очнулась. Очнулась дома и, посмотрев на время, я поняла лишь одно — я опаздываю. Представляешь? Первая мысль, которая появилась у меня после того, как я умерла и внезапно очнулась была о том, что я опаздываю в школу. Ну я и побежала, когда пришла, оставалось, наверное, пара минут до начала урока. Я просто плюхнулась на то место, на котором сидела в первый день и… и все. Все, больше ничего. Я еще очень сильно удивилась, когда у всех собирали тетради с домашним, а на меня даже не посмотрели, прошли мимо. Но тогда мне это было на руку… знаешь, мне тогда как-то явно не до уроков было. Я просто… просто не почувствовала, что умерла. Так и продолжалось еще пару дней.       — На следующий день у меня не было никаких сил, чтобы подняться с кровати и отправиться в школу. Как физических, так и душевных. Я был сильно подавлен потерей девушки, которая понравилась мне. И почему? Ведь мы были с тобой практически не знакомы… А точнее, совершенно не знакомы. Да, я знал твое имя, но это лишь потому, что его назвал директор. В голове не переставала крутиться всего одна мысль, что ты погибла по моей вине. Если бы я тогда подошел к тебе, то ты бы не попала под машину. Тогда бы я подвез тебя до дома, и ты бы не шла одна вечером по магистрали. Тогда бы ты не погибла. Меня всего трясло, все тело горело, словно была какая-то лихорадка. Отец даже хотел оставить меня дома, но я отказался от этой идеи. Я сел в джип и отправился в школу, даже забыв заехать за Скоттом. Я появился на площади после звонка, задержавшись на стоянке, совершенно не обращая внимания на друзей, одноклассников, спешивших на первый урок. Посмотрев на часы на руке, я понял, что уже опоздал на первый урок, и что уже начинается второй урок. Биология. Схватив рюкзак, вылез из джипа, громко хлопнув дверцей, и поспешил в корпус. Вот урок начался, и я опоздал в кабинет. Выслушав нарекания учителя и сев на место, я достал учебник.       Спустя несколько минут урока я понял, что зря пришел в школу, так как меня лихорадило еще сильнее. Я поднял глаза на дверь и увидел тебя. Не поверив своим глазам, я подумал, что у меня начались галлюцинации. Это ведь невозможно. Отец сказал, что ты погибла. Что ты мертва. Это просто невозможно, что ты тут. Что ты спокойно зашла в класс. Что ты села за парту, за которой сидела вчера. Я вылетел из кабинета, ссылаясь на то, что мне стало плохо. Уходя, я увидел твой взволнованный взгляд. Разве призраки так ведут себя? Я думал, что они должны просто являться людям, но ты была определенно нормальным призраком-человеком. Звучит странно, не правда ли?       Следующий день я провел дома, пытаясь вылечиться. Но что у меня было? Неизвестно. Но вот мне полегчало, и я отправился в школу. И вновь увидел тебя. Ты, если я не ошибаюсь, стояла у колонны и читала учебник. Верно говорю? Тогда я и подошел к тебе с наитупейшими словами: «Привет, я Стайлз Стилински, мы с тобой в одном классе на нескольких уроках». О Боже, как это было глупо, не правда ли? И со стороны, наверное, это выглядело странным. Я до сих пор помню, что ты сказала…       — О, в тот момент я очень удивилась, поэтому произнесла что-то на подобии «Эллисон Арджент, я, вроде, как новенькая в этом городе и мире». Я до сих пор, если честно не понимаю, почему сказала это… может, уже сама понимала, что я не совсем человек? Точнее, уже бывший человек. Это достаточно странно, не думаешь? Я столько дней ходила в школу, думая, что я все еще жива. Каждый день возвращалась домой пешком, не зная даже, почему не чувствовала и толики того, что меня не видят. Я просто пыталась жить как все.       Наверное, я настолько закрылась в себе, что просто решила, что так и надо. Наверное, теперь это звучит глупо, но почувствовала я себя мертвой именно при общении с тобой. Ты вел себя… странно. Так же, как и я. На тебя косились люди, когда ты пытался разговаривать со мной. А ведь ты искренне пытался со мной подружиться! Честно говоря, я… не знаю, ты мне нравился. Ну, с тобой реально хотелось общаться, и я просто не понимаю, почему изначально пыталась отстраниться. Но день за днем я привыкала к этому голосу и мелькающей неподалеку темной макушке.       Помню, ты все время отбирал у меня книгу, которую я все не могла прочитать. Я до сих пор не понимаю, почему я вообще держать вещи в руках могла? Учебники я на уроках не доставала, так как в последнее время мне стало глубоко фиолетово на них, а вот эта книга и портфель… У меня начали закладываться мысли о том, что меня либо похоронили вместе с этими вещами, либо они остались со мной, потому что я умерла с ними. Но тогда-то я этого не знала! Ты ведь мне так и не дал дочитать ту книгу. Я уже даже не помню, что я читала, потому что ты все время отвлекал меня от мысли, когда я пыталась вновь ее начать.       Знаешь, что меня удивляло еще больше? Что отец уехал из города, оставив наш дом. Серьезно, это было очень странно и удивительно, что он не предупредил меня и просто уехал из города. Один. Первые дни я по привычке с ним здоровалась, пусть и знала, что его дома нет. Но и к этому я привыкла. Теперь-то я отлично понимаю, почему он меня бросил. Он как раз-таки просто убежал от того, что ему напоминало обо мне. А потом я узнала, что в принципе, я не очень-то и жива. Ну, как бы я и до этого не чувствовала себя таковой, но считала-то я иначе. Сначала через меня прошел какой-то человек. Честно говоря, я даже не помню, была это девушка или парень. Я, если честно, очень сильно испугалась. Представляешь, ты идешь такой спокойно, а тут сквозь тебя кто-то проходит. Ощущение не из приятных. Когда я пришла домой, то в принципе ничего нового не узнала. Потому что… потому что я испугалась? Да. Я не ходила в школу, так как просто не понимала, что со мной. Потом поиски информации и открытие того, что я не ела с самой смерти, что я не могу взять ничего в руки, кроме своего портфеля и всего, что было в нем. Я ведь даже не замечала всего этого, представляешь! А потом я нашла газету, в которой говорилось о моей собственной смерти. Помнится, я пришла в школу лишь для того, чтобы устроить тебе скандал…       — Я до сих пор помню этот момент. Ты подошла ко мне в столовой, точнее резко появилась прямо передо мной. Может, я тебя просто не видел? От неожиданности я споткнулся и оперся о стену, чтобы не упасть. Наверное, со стороны это выглядело очень и очень странно. Но многие знают, что я бываю очень неуклюж. Так-с, я отвлекся. Ты что-то кричала о том, что умерла, что ты призрак, что тебя никто не видит, кроме меня. Я сначала ничего не понял, а потом посмотрел на одноклассников, которые был у тебя за спиной. Они все смотрели в нашу сторону и видели только меня. Я начал лихорадочно соображать. Через несколько минут все кусочки мозаики сложились в одно целое. Я не мог поверить в то, что ты действительно погибла в тот вечер, что ты являешься, верное слово? что ты являешься только мне, что только я могу с тобой говорить. Это было очень и очень странно. Я никак не мог поверить в это. Единственная девушка, которая начала мне отвечать взаимностью, оказалась мертва. Что за чертова ирония судьбы?       И вместо того, чтобы идти на урок, я пошел в библиотеку, зашел на форум города Бейкон Хиллс и пролистал новости до того самого вечера. И тут я увидел то, чего никак не хотел видеть. Правду. На экране красовался отрывок из некролога, посвященного тебе. «Эллисон Арджент, красивая и умная девочка, которая совсем недавно переехала из Франции и поступила в старшую школу Бейкон Хиллс..». Я захлопнул крышку ноутбука, вообще не зная, что и как делать. Я не должен был тебя видеть. Никак не должен. Это уже ненормально. Совершенно. Если я тебя видел, то означало ли это то, что я начал сходить с ума? Возможно. Я разрывался между двумя желаниями: подойти к тебе и спросить, что это за хрень происходит со мной, или же сбежать с уроков домой. Я выбрал второе.       Придя домой, я в первую же очередь померил температуру, но убедившись в том, что физически со мной было все нормально, бросил эту затею. Как бы это глупо и банально не звучало бы, но я сразу же полез в поисковик Google. Как неудивительно, но он мне ничего не выдал.       Тогда я просто сел в джип и поехал к дому Арджентов, даже не спрашивай, откуда у меня адрес. Там было… пусто. Да-да, никаких следов того, что в доме хоть кто-то обитает, не считая небольшого призрака. Машины отсутствовали, на двери висела табличка с объявлением, что дом продается. Наверное, ты даже не замечала её. Я посмотрел на время и вспомнил, что уроки еще длятся.       Сев в джип, я вновь отправился в школу, захотев поговорить с тобой. Я ждал тебя на стоянке довольно-таки долго, пока ты не появилась с той книгой, которую ты читала довольно-таки долгое время. Я вновь подошел к тебе и вновь поздоровался, привлекая к себе много внимания. Как я не мог заметить того, что не могу касаться тебя? Даже если и пытался взять тебя случайно за руку, то не придавал этому особого значения. Как оказалось, мы оба не знали, что с нами творится. Потом вновь подошел Скотт, совсем как в тот самый день, прося подвезти его. Я попрощался с тобой, обещав заскочить к тебе позже. Помнишь этот взгляд МакКолла? Он признался мне, что думает о том, что я начал принимать наркотики, потому что слишком…странно и неадекватно себя веду.       На следующий день меня повели к школьному психологу. Отец сделал мне МРТ, но с головой в физическом смысле у меня было все нормально. По совету какого-то сверхгениального врача меня на несколько дней запихнули в психушку, а точнее дом Эйкена.       — О, я знаю это место. Довольно жуткое, но тебе просто пришлось там остаться. Когда ты не пришел в школу, я немного запаниковала, знаешь. Черт, я до сих пор не понимаю даже то, зачем я посещала эту долбанную школу, когда даже узнала, что меня там вовсе не ждут. Не знаю… Может, потому что хотела опять увидеться, поболтать? Ты же единственный человек, который видел меня! Сидеть дома — обозначало бы ничто иное, как просто сдаться. Сдаться и понять, что жизни прошлой не будет. Хотя я и так это все понимала. Просто. Это как-то странно. Вот ты видишь истину. Она находится прямо перед тобой, ты знаешь о ее существовании, понимаешь, что в принципе она никуда не пропадет… но дотронуться до нее ты не то, чтобы не хочешь. Просто не можешь. О! Это прямо-таки как с моим состоянием. Ты же… ты же не мог до меня дотронуться. Даже если бы ты хотел — ты не мог дотронуться! Вот так же и с этой дурацкой правдой. Я просто не хотела ее принимать. Да и тем более, если бы я оставалась дома — я бы просто загнила, не общаясь с кем-либо. Я слишком сильно отошла от темы, да? Сейчас все довольно сильно путается, так что я даже не удивлена, что так быстро перескакиваю.       Так о чем я говорила? Ах, да! Дом Эйкена. Психбольница — само слово навевает ужас, нет? Помню, я подходила к нему пару раз. Ну, знаешь, уже после того, как узнала, что ты попал туда. Даже не спрашивай, как я это узнала, потому что рассказывать, как я забралась в твой дом… пусть это и не составило особого труда, по правде говоря. Ну, а тем более, твой отец оказался чересчур открытым человеком, когда перед ним стакан виски, а вокруг — никого. Честно говоря, я изначально даже удивилась, как он не заметил случайно скинутой куртки… и я до сих пор не знаю, как я ее скинула, серьезно. Я опять пошла не в то русло.       Ох, что я говорила? О, точно, все тот же дом Эйкена. Так вот, я подходила к нему пару раз, честно говоря, — неприятное место. Я даже боялась туда зайти. Знаешь, оно будто… будто отталкивало, даже меня. Ну, я имею ввиду, что я и так мертва, а меня отталкивает место, из-за того, что оно навевает… некий ужас. Я не знаю! Это было… странно, как минимум. Я… ох. Я так и не зашла туда до твоей выписки, твоего освобождения, если это так можно назвать. Я не знаю. Просто не знаю.       Я была в тот момент, когда шериф забирал тебя. Была у самого входа, ждала вас! Только вот ты даже голову не поднял, шел, опустив глаза. Ты… не хотел видеть меня? Просто это было… больно? Наверное, так оно и было. Никогда не думала, что призраки умеют испытывать какие-либо чувства, они же мертвы! А ты мне показал, что призраки — более чувствительны, чем даже многие люди. По себе сужу, да. Только вот… я так и не поняла, ты обиделся на меня за что-то? Потому что ты не общался со мной, как минимум два дня. Ладно, если честно, это длилось ровно четыре дня. Четыре. Я считала. Даже не спрашивай. Кто из нас подошел первый?       — Если честно, это всегда…немного напрягало то, что я не могу до тебя дотронуться. Просто не могу. Я разговариваю с тобой, я вижу тебя, даже чувствую твое присутствие. И как бы это не звучало, но без тактильного контакта очень и очень сложно. Даже за руку взять не могу… Так, теперь я начал медленно, но верно отходить от темы.       Подожди. Как ты сказала про это здание? Навевает некий ужас? Ох, это звучит так, словно мы не говорим совершенно не об этом месте. Там создается ощущение паники, мне кажется, что там можно быстрее впасть в депрессию или же сойти с ума, чем где-либо еще. Пока я там был, то произошло самоубийство. И оно произошло в тот же вечер, как меня отправили туда. А моего соседа по комнате привязали к кровати. Ты бы знала, какие там люди… Мне даже не хватит всех слов, чтобы описать тот панический ужас, который навевает это здание.       Ой, прости, я снова отвлекся. Так. Стоп. Ты сказала, что когда пришла к нам в дом, то застала отца пьющим? Он же обещал бросить… Множество раз. Но всегда срывался. Ты представляешь, каково ему сейчас?.. Ведь… Господи. Он потерял жену, теперь и со мной творится не пойми что…       Врач сказал, что у меня височно-лобная деменция и начальная стадия шизофрении. Потом еще написал в моей карте, что у меня была страшнейшая стадии депрессия. На самом деле он никак не мог этого определить. Ведь… Я тупо лежал в своей «уютной» палате и смотрел в потолок, не соглашаясь выходить куда-либо. Еще пытался вырваться, но меня накачали наркотой. Мне приснился сон о том, как будто ты стоишь где-то рядом. Это ведь точно говорит о том, что я «больной», да? Ты сказала, что видела, как меня отпускают, да? Но я тебя не видел. Даже если и видел, то не хотел это понимать. Ты мертва, Элли. А люди не могут видеть призраков. Они не могут говорить с ними. Они не могут влюбляться в них. Это ненормально, понимаешь? Да-да, Эллисон, я понял это еще в первый же вечер, когда меня перевели в дом Эйкена. Я влюбился в тебя, Эллисон Арджент. Даже не знаю, чувствуешь ли ты ко мне что-нибудь… Но я почему-то пытался отстраниться от тебя, пытался избегать тебя всеми возможными способами. И через несколько дней я сам же нарушил это обещание. Я подошел к тебе, стараясь не смотреть в глаза. Но не получилось. Ты…волновалась за меня? Даже Скотт не так переживал, как ты. Я в который раз удивился, как возможно то, что ты все ощущаешь так же, как и живой человек. Почему это так? Ох, Элли, я снова отвлекся.       Тогда я к тебе подошел, сказав то, что меня, возможно, переведут на домашнее обучение из-за, как сказал психолог из психбольницы, моей небольшой стадии шизофрении. Но как оказалось, отец запретил это делать. Но у меня у самого не было желания ходить в школу. Но даже если и ходил, то это только из-за тебя. Все шло обычным чередом, если можно так сказать. Мы ходили в школу, общались. Боже мой, я даже как-то пытался тебя поцеловать, помнишь? Что на меня нашло? Но все же, когда я дотронулся своими губами до твоих, если не принимать в счет то, что мое лицо просто прошло через твое, то совершенно ничего не почувствовал. Просто воздух был немного холоднее. Как думаешь, кто-либо когда-нибудь влюблялся в призраков? Нет. А я вот влюбился, уже по-настоящему понимая, что люблю тебя. Довольно-таки странно, не находишь?       Но потом мое состояние почему-то начало ухудшаться. Словно сходил с ума. Я закрылся в себе. Не пускал в комнату ни отца, ни тебя, хоть для тебя стены не были особой преградой. Я знал, что ты приходишь ко мне все время. Каждую ночь, каждый день. Так прошло где-то около недели, перед тем, как мы вновь встретились.       — Ну, единственное, что я могу сказать, так это то, что я не давала твоему отцу раскисать. Знаешь, это было весело. Я внезапно осознала, что если сама я не могу дотронуться до вещей, то это легко могут сделать вещи, которые были со мной! То есть, я не знаю, как это вообще происходило. Я могла взять, скажем, ту книгу или собственный портфель и шандарахнуть со всей силы по шкафчику с кастрюлями, и, представляешь, у меня удавалось сделать столько шума! И каждый раз, когда твой отец начинал сетовать на жизнь, только потягиваясь за чем-нибудь спиртным, я… я мягко говоря, создавала небольшую катастрофу в вашем доме, чтобы сбить его с толку. Дошло до того, что он решил, будто у него горячка. Я же смеялась с того, что я белочка.       Я в прямом смысле поселилась в вашем доме. Просто… просто поняла, что будет глупо ходить в школу, зная, что тебя там не будет. Ведь мне в принципе не нужны те знания, что они дают. Хотя, я не сразу была у вас. Как только в школе тебя вновь не появлялось, я побежала к вам. Ну, у вас-то я и стала тренироваться неким призрачным штучкам. Мне просто показалось, что-то, что другие призраки из разных рассказов могут, то смогу и я. Ну вот я и пыталась повторить их трюки. Продолжалось ровно до того момента, как я не кинула книгу на ваш стол и тем самым случайно скинула кружку с горячим кофе.       Я слишком быстро перескакиваю с темы на тему, пора прекращать. Но ты сказал о том, что дом Эйкена был полный ощущения паники. Мне кажется, в вашем доме происходило практически так же. Только в нем не было сумасшедших людей, ими потихоньку становились. Да и не только люди, знаешь. Я не знаю, если честно. Ох, я слишком часто использую это сочетание.       Просто… просто я продолжала сидеть у закрытой двери. Я даже не пыталась к тебе зайти! Ты не хотел меня видеть — я даже не пыталась тебе показываться на глаза. У твоего отца быстрее стало пропадать терпение, нежели у меня. Я даже не уверена, что мне вообще делать. Помнится, как-то раз твой отец не выдержал и со всей силы ударил дверь твоей комнаты ногой. Правда, получилось так, что он ударил больше по мне, чем по двери. Тогда он крикнул что-то на подобии: «Закрой хотя бы форточку, простудишься». Родительская любовь — самая сильная на планете, ты знал? Ох, конечно, это же твой отец. Но знаешь, что меня тогда удивило больше всего? Что мне стало буквально на секунду больно. На одну чертову секунду. Но… потом все пропало. А потом я ждала еще два дня. Два чертовых дня я продолжала изводить твоего отца, а ты продолжал игнорировать меня! Я… не выдержала.       Самое трудное было забраться в комнату. Ну, знаешь, иногда забываешь о всех этих призрачных штучках и забываешь, что ты, в принципе, можешь просто пройти через дверь. Я залезла в окно. Несколько лет посвященных гимнастике не прошли даром. Да и окно у тебя было открыто, чему я безумно была рада. Я уже точно не помню того, чего я тебе наговорила. Опять кричала? Да, потому, что мне хотелось сделать тебе больно. Так же, как сделал ты больно мне. Это так странно! Знаешь, когда я говорила все это, я чувствовала тоже самое, что было, когда твой отец ударил по мне. Ты смотрел на меня пустыми глазами. Это было… было ужасно. Помню, я тогда пыталась всеми силами достучаться до себя, пока просто не села возле тебя на колени и не дотронулась руками до твоих щек. Ну как дотронулась. Я попыталась сделать так, как будто я могла бы дотронуться. Сделала вид, притворилась. Только тогда я наконец-то смогла увидеть осмысленный взгляд.       — Помню, я тогда сидел на полу около кровати и… и ничего. Просто сидел, как будто во мне кто-то нажал на тумблер и выключил функцию мозга, которая отвечала за какие-либо эмоции, ощущения, чувства. Я просто сидел, окруженный пластинками с какими-то таблетками, смотря в одну точку и ни о чем не думая. Не чувствовал ни холода, ни голода. Вообще ничего из тех человеческих потребностей, которые должен был чувствовать человек. Хотя нет, еще чувствовал сонливость. Но я не должен был спать. Поэтому у меня всегда в чашке был готов холодный кофе. Но еще я чувствовал боль. Лишь её. Наверное, только из-за неё я не сошел с ума окончательно, если так, конечно же, можно сказать. И еще из-за…наркотиков. Да-да, из-за простейшей наркоты. Амфетамин или что-то еще, я уже не помню. Пытался закутаться в кокон апатии, надеясь найти в нем хоть какое-то спасение. Но не понимал, что это еще сильнее убьет меня, точнее прежнего меня. Того гиперактивного Стайлза, которым я являлся…множество недель назад. Всего несколько недель? А кажется, как будто с того дня, когда к нам в школу придет некая француженка Эллисон Арджент, прошли года и века. С того дня, когда я понял, что моя жизнь как-то изменится. И она изменилась.       Я даже не помню, как ты забралась ко мне в комнату, как долгое время кричала, пытаясь достучаться до меня, пытаясь вызвать хоть какую-нибудь эмоцию. Но я ничего не чувствовал. Совершенно. Просто смотрел на твое лицо и все, словно вообще не видя тебя. Помню, ты еще пыталась ударить меня, верно? Но в порыве гнева или…отчаяния забыла про то, что ты призрак. Ты, по-моему, схватила книгу, а точнее попыталась её схватить, захотев швырнуть в меня чем-нибудь.       Но спустя десяток минут бесполезного труда ты опустилась рядом со мной. Я поднял на тебя глаза и…увидел по-настоящему. Увидел, как видел раньше. Не знаю, что ты сделала, но у тебя каким-то образом получилось разрушить ту стену, которую я возвел за эти, как ты сказала, четыре дня. Я как будто только что понял, что ты здесь, что ты сидишь рядом со мной. Впервые за эти четыре… нет, получается, что восемь дней я произнес хоть что-либо. И этим являлось именно твое имя. Просто «Эллисон…». Я никогда не забуду то облегчение в твоих глазах с примесью боли. Почему тебе было так больно? От осознания, что я схожу с ума? Возможно.       Но я встал с пола, с громким стуком распахнул дверь и направился в ванную, слыша звук разбиваемой бутылки, видимо которую держал в руках мой отец, а после громкие шаги по лестнице. Я резким движением включил воду и опустил голову под холодную струю воды, после чего посмотрев в зеркало. Боже мой, какой вид у меня был… Растрепанные волосы, бледная кожа, словно у мертвеца, и огромные синяки под глазами. Потом я вновь ворвался в свою комнату, словно не слыша криков отца. Я думал, что все-таки уснул, раз увидел тебя. Но ты все так же стояла на том же месте. Ты…дрожала? Не знал, что призраки так могут. У тебя был такой вид, словно ты была готова разреветься в любой момент. Ты медленно подошла ко мне, словно боясь спугнуть меня. В твоих глазах одновременно читался и страх, и боль, и гнев, и какое-то облегчение. И тут случилось то, чего я никак не ожидал. Ты ударила меня. Но не сама, а сумкой, которая была с тобой. Я влетел в стену, слушая то, как ты снова кричишь на меня, и потирая щеку, которую ты задела. Не знал, что призраки так могут злиться. Да, есть всякие там мстительные привидения, которые являлись людям, до смерти запугивая. Но ты совсем другой случай. Ты словно человек, но ты мертва. И ты не хотела меня напугать, ты, как мне показалось, волновалась за меня. Скажи мне, ты любила меня в тот момент и вообще догадывалась о том, что я тебя люблю?       — Я… Я не знаю. Точнее, нет. Не так. Стайлз, я не знала тогда, что я вообще могу любить. Понимаешь? Ты говоришь о том, что никогда в писанной истории не было такого рассказа, где человек бы влюблялся в призрака… а что если история прописана наоборот? Если у тебя было время подумать насчет того, что ты чувствуешь к мертвому человеку, то единственное, что чувствовала я — это были боль и чувство сильной паники, что возможно, я тебя никогда не увижу. Ты когда-нибудь слышал о том, что призрак уже после смерти влюблялся в человека? Нет? Вот и я нет, Стайлз. Хотя, на данный момент у меня есть теория о любви с первого взгляда, но она безумно соплива и хуже чем-то, что мы с тобой рассказываем. Ты спрашиваешь, любила ли я тебя в тот момент? Да, любила. Знала ли я о том, что любил ты меня? Откуда? Ты же избегал меня несколько дней, не хотел видеть! Как я могла это знать? Я хотела причинить боль, даже не зная, что ты уже давно ее ощущаешь. По-моему, ты и сейчас не шибко понимаешь это. Но знаешь что? Мне не жаль, что я тогда высказала все то, как мне было больно. Ты даже не представляешь, сколько сил я тратила на то, чтобы не разрыдаться на месте. Я даже не знала, могу ли я плакать вообще. Я… не правильная. Дефектная, не такая как все. Почему в других рассказах, сказках, да даже мультиках, фильмах и сериалах… почему там призраки ведут себя совершенно по-другому? Они привязаны к тому, кого всегда любили, с кем были всю свою жизнь, они либо помогали им, либо наоборот. А что со мной? Я была привязана к человеку, имя которого узнала после смерти! В которого влюбилась и полюбила будучи материей, до которой даже невозможно дотронуться. Ты хоть понимаешь, как мне было тяжело, когда я понимала, что если я разрыдаюсь меня не сможет остановить любимый человек мягким поцелуем, как это часто бывает в фильмах о дрянной любви! Почему в жизни никогда не бывает такого, чтобы все шло по сценарию?       Я… я тогда кучу гадостей сказала, да? Я не хотела этого, просто… просто я волновалась. Я даже не знаю, за что я тебя била: за то, что ты ужасный идиот; за то, что ты позволил мне влюбиться; за то, что сделал мне больно; за то, что не впускал; или же за то, что ты жестоко пропал из реальности. Я помню, как пыталась ударить тебя вновь и вновь, но под конец даже у меня силы пропали! Я просто… просто разрыдалась, как маленькая. Осела на пол и плакала, не понимая, что в комнате мне не одной тяжело.       Знаешь, призраки даже плачут по-другому. У меня не было слез. В прямом смысле. Я хотела плакать, но не могла. Не могла, потому что… я даже не знаю, почему. Знаешь, я помню собственные мысли, что были в моей голове тогда. Я помню, что думала о том, что круто было бы, если бы я просто умерла. Умерла, как обычные люди, не возвращаясь в этот мир, даже в виде призрака. Мне было тяжело, а тебе еще хуже. И когда я это осознала, я помню, как наконец прекратила самобичевание и взглянула на тебя. Ты был… как в трансе.       — Знаешь, а я ведь в первые же дни понял, что начал влюбляться в тебя. А когда попал в дурдом, увы, так подобное место уже не называют, то окончательно это понял. Но в какое-то время я почувствовал то, что ты любишь меня. Иначе почему ты все делала это? И твоя любовь не была поверхностной.       Я до сих пор помню, как ты била и била меня, совершенно не тратя сил, каким можно было позавидовать. Ты же призрак, то почему такая сильная? Знаешь, я в какой-то момент снова перестал что-либо чувствовать. Тупо смотрел на тебя, пока ты разрываешься. Даже перестал чувствовать боль от наносимых тобой ударов. Я медленно опустился на пол, как ты сделала это несколькими минутами или даже секундами ранее. Просто сел, съехав спиной по стене и обхватив колени руками. Меня пробила какая-то невероятно сильная дрожь, а после боль. О Боже, это просто не передать словами. Тебя словно медленно резали тупым ножом на тысячу, миллионы мелких кусочков. Ломка из-за нехватки наркотиков? Вряд ли. У меня нет зависимости, я просто притупляю ими всю боль, не смотря на то, что это и не удается. Тут я почувствовал, как в ладонь что-то впилось. Оказывается, я сжал осколок разбитой вазы до такой степени, что у меня была порезана вся ладонь. Кровь каплями стекала на пол, собираясь в небольшую лужицу. Мне было холодно, жутко холодно. Но я все так же сидел, не обращая внимания ни на тебя, ни на отца, крики которого все так же раздавались из-за двери, ни на пронизывающий холод, который шел из раскрытого настежь окна.       Потом… ты подошла ко мне, верно? И на твоем лице, если я не ошибаюсь, отразился страх. Ты опустилась на колени рядом со мной, шепча мое имя и пытаясь дотронуться до моего лица, пытаясь привести в чувство. Еще ты пыталась взять меня за руку, пыталась ударить. Но я ничего не чувствовал, кроме боли. Совсем ничего, Эллисон! Только спустя несколько минут к этому еще и прибавился страх.       Но тут дверь распахнулась, а точнее её выломали. В комнату ворвались множество людей в белых халатах. Они пытались что-то говорить мне, но я пятился назад, все сильнее и сильнее вжимаясь в стену. Они не должны были до меня дотрагиваться. Никто не должен. Я бросил взгляд в конец комнаты. Ты стояла возле окна, словно дрожа, наблюдая за всем происходящим. Я закричал. Помню, что это было твое имя. Но тут вдруг начало темнеть перед глазами, а после я внезапно провалился в черную бездну.       Открыв глаза, я только спустя несколько минут понял, что нахожусь не дома. Пахло какими-то лекарствами и чем-то стерильным. Вроде бы, был дождь, судя по стуку капель. Я попытался встать, но почувствовал резкую боль в предплечье. Как оказалось, это была капельница. Вся моя рука была перевязана почти до локтя. Странно, что я ничего не помню и лишь ощущаю немного притупленную боль в месте пореза.       Из-за двери палаты доносились множество голосов, среди которых я различил голос своего отца. По-моему, врачи говорили ему, что у меня передозировка, а так же я порезал руку каким-то осколком. Я вновь лег на подушку. У меня жутко болела голова, а так же все клеточки и точки тела. Но тут я заметил тебя. Ты сидела в кресле, не отрывая взгляда от меня и как-то странно всхлипывая. Так вот оказывается, как плачут призраки. Ты ведь плакала?       — Призраки не умею плакать. Точнее… я хотела плакать, знаешь. Была готова разрыдаться, но это, наверняка, со стороны выглядело… наигранно. Мне было страшно за тебя. Понимаешь? Все, что происходило с тобой — так или иначе, но было отражено на мне. Помню, я пару раз становилась более… бледной что ли. То есть, ты понимаешь, о чем я? Когда ты отключался, что-то живое во мне так же выключалось. Это немного пугало. Я помню, что происходило тогда. Помню практически все, что говорили эти люди в белых халатах. Помню, как ты кричал, помню, как внутри меня что-то оборвалось. Мне было ужасно больно. Знаешь, что было самое ужасное в тот момент? Я не могла помочь тебе. Я никак не могла помочь тебе, потому что в принципе не понимала, что происходит!       В тот момент я реально думала о том, чтобы умереть во второй раз. Только вот я не знаю, возможно ли это, ведь я в физическом плане более, чем не жива. Это было так глупо, стоять там у окна и следить за тем, как они спокойно хватают тебя и уводят! Так спокойно следить за тем, что ты пытаешься вырваться и кричишь. Кричишь, будто зовешь на помощь. Кричишь, будто хочешь рассказать все то, что не успел. Кричишь мое же имя. Как же я была глупа в тот момент, когда просто кинулась на этих людей, позабыв о том, что ничего не смогу им сделать. Ничего. Мне было до боли обидно, когда они просто вырубили тебя, а мои удары они даже не ожидали. До сих пор помню этот жестокий голос одного из санитаров «Шериф, у вас настолько холодно, что Антарктика позавидовала бы вашей температуре в комнате, я весь мурашками покрылся. Закройте окно, не понимаю, как этот парень не замерз, находясь тут». Тогда я просто рассмеялась. Рассмеялась, как сумасшедшая, все еще пиная этих людей, крича, чтобы они отпустили тебя. В тот момент я очень жалела, что не похожа на тех призраков, что могут свободно пугать окружающий их народ. Мне было обидно. Тогда я последовала за вами. Остановилась лишь тогда, когда тебя завели в какую-то комнату, палату. Я не знаю, как это назвать.       Я вернулась домой, чтобы забрать сумку, потому что… потому, что только стоя у закрытой двери я осознала, что оставила ее там, и что именно ее надо было хватать первой же. Когда я вернулась… могу сказать одно, я была очень зла на твоего отца. Это же наверняка все он! Как он мог вызвать людей из психбольницы, когда сам видел то, что видел ты! Это же просто несправедливо. Помню, я очень долго кричала на него. А он просто тупо пялился в одну точку. Я бросила эту глупую затею и просто ушла. Мне кажется, это было единственное верное решение — уйти к тебе.       Я просидела всю ночь в том самом кресле. Я даже не помню, что делала. Наверное, пыталась выдавить из себя те самые слезы, так как плакать было… странно. Знаешь, это как будто в тебе пытаются что-то сломать. Ты слишком привык делать одно и тоже, поэтому просто не можешь переделаться. Вот так и с этими слезами. Знаешь, что я помню? Я помню, что после того, как ты очнулся, я сразу же пошла к тебе. Я искренне пыталась улыбнуться. Пыталась. Но у меня ничего не удавалось. В тот момент, единственное, что пришло мне в голову — это поцеловать тебя в лоб, попытаться убрать с лица челку. Я сделала это, только вот практически уверена, что ты ничего не почувствовал, так как пальцы прошли сквозь челку, а собственные губы еле почувствовали тепло твоего тела. Лишь тогда я смогла грустно улыбнуться и тихо прошептать: «Все в порядке».       — Если честно, но я почувствовал и тот поцелуй, и то прикосновение. Они были…такими невесомыми. Но я все же почувствовал их. «Все в порядке»… Если бы это все так и оказалось на самом деле. Но уже долгое, очень долгое время все было в абсолютном беспорядке. Я вновь попытался взять за руку, словно надеясь, что ты стала человеком. Но все безуспешно. Даже не следовало тешить себя пустыми надеждами. Люди не воскресают. Ты все так же была призраком, Элли, а я человеком, который медленно сходил с ума.       Я вновь попробовал встать с кровати, но мои ноги были прикреплены к кровати какими-то ремнями. Но знаешь, человеку, у которого руки свободны, это особо не помешает. Я сел, доставая иглу из собственной руки, даже не обращая внимания на то, чтобы сделать это несколько аккуратнее, чем это сделал я. Голова раскалывалась на множество кусочков, все тело болело так, словно по нему несколько раз проехались на моем же джипе. Боль вновь заботливо окутывала меня, обещая погрузить все в тот же кокон, из которого меня каким-то чудом достали. Бросив взгляд на тебя, я увидел, что ты как-то испуганно наблюдала за мной. Неужели боялась, что я окончательно сошел с ума? Совсем спятил? Мне даже больно было смотреть тебе в глаза, в которых отражалось столько боли, что становилось страшно.       Расстегнув ремни, сдерживающие ноги, я наконец-таки смог нормально осмотреться. Это все та же палата, в которую меня поместили в первый же день, когда я приехал сюда впервые. Темные стены, окна с решетками, две кровати, одна из которых была занята мной, шаткий стульчик, на котором ты сидела ранее, и какой-то низенький столик. А так же рядом с моей кроватью, насколько я помню, стояли две капельницы.       Я подошел к тебе, немного боясь того, что ты отшатнешься от меня, как от прокаженного, но это не произошло. Ты просто смотрела на меня с нескрываемым беспокойством. Я спросил у тебя, что же произошло на самом деле, а после, дождавшись твоего ответа, заявил, что не собираюсь оставаться здесь.       Выйдя в темный коридор и не обращая на вновь подступившую боль, я даже немного удивился обстановке. Была абсолютная тишина, не было привычных звуков, которые издавали сумасшедшие, находящиеся здесь, ты помнишь это? Интересно, считаешь ли ты меня таким же психом, как они? Врачи, работающие здесь, уж точно считают. Ибо все как-то боязливо сторонились меня. Я знаю, что ты тоже это видела, потому что вышла следом за мной, прося о том, чтобы я никуда не ходил. Но я не слушал. Я шел по пустынным коридорам, пытаясь найти выход. И нашел бы его, если бы не тот глупый медбрат, который, увидев меня, постарался упросить вернуться обратно в палату, или же обещал прибегнуть к грубым физическим действиям, к которым, что неудивительно, он прибегнул. Я пытался высвободиться, выкрикивая твое имя и прося о том, чтобы ты не покидала меня. Мои крики раздавались по всему дом Эйкена, и его «постояльцы» начали стучать в двери, пытаясь выяснить причину таких криков. Но тот врачишка закрутил мне руки и прижал лицом к стене. Нос противно хрустнул, и я почувствовал, как что-то теплое течет по лицу. Это было последней для меня каплей. Я вновь попробовал освободиться, но тот ударил меня кулаком в живот и затолкал в ближайшую комнату, бросив на пол. Я больно ударился головой, из-за чего перед глазами резко потемнело, и собирая остатки сознания, я почувствовал резкую боль в шее, куда, видимо, медбрат вколол шприц, что-то говоря о том, чтобы я, конченный псих, сидел тихо и не рыпался. Фу, как грубо. Но да, глупо было вкалывать наркоту в человека, который как раз-таки попал из-за передозировки. И да, спасибо за нее, чувак, пусть ты даже не слышишь меня. То ли боль вновь поглотила меня полностью, то ли наркота так повлияла, но я погрузился во тьму с тихим выдохом «Эллисон». Последним, что я увидел, была ты, стоявшая в дверном проеме, разгневанно глядя на глупца.       — В детстве мне всегда представлялась красивая история любви, как один человек влюбляется в другого. Знаешь, когда они смотрят друг другу в глаза, задерживая дыхание, потому что боятся спугнуть этот момент. Когда они держаться за руки, будто боятся, что если они отпустят друг друга, то все это может пропасть. Как они судорожно держатся друг за друга при виде опасности. Как они любят друг друга, не смотря на то, что на пороге их дома стоит смерть. Мама не очень любила такие сериалы, а тетушка и вовсе часто говорила мне о том, что любви нет. Может, именно поэтому я часто представляла что-то такое, сидя дома и поджимая под себя колени. Мне было… было больно тогда воспринимать все это, ведь у всех должна быть красивая история любви. Мне всегда так казалось. Знаешь, какое ужасное разочарование приходит потом? Когда со временем ты не можешь даже влюбиться в человека. Я думала, что я какая-то неправильная. Поступаю глупо, когда отказываю мальчишкам в очередном свидании. А потом, когда я влюбляюсь, начинаю любить по-настоящему… оказывается, что я мертва. Я могу смотреть в твои глаза и не дышать. Но даже если бы я хотела это сделать — я бы не смогла. Я не могу взять тебя за руку потому, что моя рука проходит через твою, а ты чувствуешь лишь ужасный холод. Я не могу даже сказать то, что люблю тебя, потому что это ранит нас обоих. А потом я слежу за тем, как сходит с ума тот, кто так дорог мне. Мне бы хотелось чувствовать себя сильной, чувствовать то, что я бы смогла тебе помочь… но нет. Я чувствую лишь то, что я так же, как и ты пропадаю из этого мира. Мне было больно, знаешь. Смотреть, как ты кричишь, как тебя приводят в палату. Как тебя в прямом смысле ломают, как внутри, так и снаружи. Но знаешь, что было самое болезненное во всей этой ситуации? Что виной всему была я. Ведь именно из-за меня ты так себя вел, из-за меня ты попал в это ужасное место. Из-за меня ты стал терять самого себя. А я вела себя так, будто была маленькой девочкой, которая ничего не может. Ничего не умеет, кроме как в очередной раз сесть в уголочек и плакать. Ведь именно это я и делала — жалела и плакала. Мне было больно из-за всего этого. Я просто… просто решила, что если не будет меня, то тебе будет легче. Я хотела… хотела уйти. Только так и не смогла. Я шаталась по городу около трех дней. Трех чертовых дней, и каждый раз, когда ты кричал, то я слышала это. Твой голос будто преследовал меня, знаешь. Тогда я поняла лишь две вещи: мое место рядом с тобой; и я потихоньку схожу с ума, следом за тобой.       — Три дня. Три. Гребаных. Дня. Которые я провел в абсолютном одиночестве. Правда, я не слишком многое помню, что происходило в те дни из-за тех одурманивающих разум наркотиков, которые вколол тот врачишка. И которые вкалывал мне каждый раз, когда я пытался что-либо сделать с собой. Или же когда ему надоедали мои крики и попытки сбежать.       Но помню лишь то, что я кричал, что я звал тебя. Но ты не приходила и не отвечала на мои крики. Ты просто бросила меня одного со своими демонами, пожирающими изнутри. Ты ушла, оставив меня наедине с моими же мыслями. Я звал тебя, Эллисон. Три дня. Но ты так и не пришла. Я кричал, бился, пытался вырваться из плена наркотического тумана. Пытался вырваться из этой палаты, обитой мягкими подушками. Говорят, что эти стены помогают не нанести сумасшедшему себе ранений. Поверь мне, человека, у которого поехала крыша, подушечки не сдержат. Они будут причинять вред себе другими способами.       Я понял, что не могу просто забыть тебя, хоть и усердно пытался за «свободные и счастливые часы, проведенные в этом райском уголочке». Но мы не ангелы, Элли. Мы люди. А я, к тому же, сумасшедший. И нет к таким ни любви, ни доверия. Я засыпал, вновь и вновь видя тебя в своих снах, вижу твой образ, который всегда был рядом. Я все помню и слышу. Все твои слова эхом отдавались в ушах, настойчиво «сверля» мозг. Помнишь нашу первую встречу? Помнишь, как ты разглядывала меня на том уроке? Помнишь ли ты, как когда-то пыталась сосчитать родинки на моем лице, постоянно сбиваясь после десяти, потому что я строил рожицы или говорил что-то такое, из-за чего ты начинала громко и заразительно хохотать? Знаешь, а я ведь до сих пор помню твой смех, хоть ты уже и долгое время не смеялась. Он такой заливистый, словно звон колокольчиков на ветру. Но ты все же пересчитала их. Помню, с каким самодовольным лицом ты сидела, гордясь тому, что смогла справиться с этим и смогла противостоять моей вечной «помощи». Не знаю, была ли ты счастлива в те моменты, которые ты проводила со мной. Но я был счастлив. Ты единственная девушка, которая начала мне отвечать взаимностью. Но все как-то изменилось после того, как я узнал, что ты мертва. Но даже в первые дни то счастье оставалось.       Я не мог поверить, что ты так легко ушла, без всякий усилий и без всякого зазрения совести выкинув из своей жизни, если это, конечно же, можно так назвать. Но я все равно не мог забыть тебя. В какой-то момент у меня в голове проскользнула мысль о том, что наша, что моя любовь — это болезнь. Я болен тобой, Эллисон. Как ты думаешь, если бы мы с тобой не были знакомы, то было бы ли все это?       Я все так же лежал на кровати, отказываясь принимать вообще какие-либо сигналы от внешнего мира. Но тот докторишка-идиот упорно продолжал действовать на нервы. Однажды я услышал от него то, что мой отец заплатил за мое лечение на целый месяц. Ну супер. Интересно, откуда у него столько денег, если почти все он пропивает? Мне даже не дали с ним связаться, представляешь, Эллисон?       — Боль. Знаешь, именно это слово вертелось у меня в голове, когда я тебя все-таки нашла. Ты говоришь, что тебе не дали связаться с отцом. Хочешь расскажу один секрет? Они всегда так делают. Отстраняют больных, как они называют своих пациентов, от внешнего мира. Запирают их на замок и дают пожирать самих себя изнутри. Людям начинает казаться, будто они потеряны. Будто они никому не нужны. Будто их оставили на произвол судьбы. Во многих ситуациях так и есть. «Психически больной» для многих семей является чем-то на подобии проказы. Чумы. Будто это заразно и ужасно некрасиво. Многие пытаются забыть таких людей. Практически сразу же. Ты представляешь, каково это, вычеркнуть некогда родного человека из собственной жизни? Я… я наверное тоже это пыталась сделать. А потом вспомнила о том, что, в принципе, я больше никому не нужна. Мой отец уехал, чтобы забыть меня. Забыть о том, что у него была дочь, что он жил с ней в этом городе, что Эллисон, его дочка, впервые пошла в школу. Я даже не знаю, увидел бы он меня, ведь он был такой же дорогой для меня человек, как и ты. Может быть, если бы он был рядом, то именно он бы был на твоем месте? Дочка-призрак преследует его. И я вспомнила о том, что так в принципе нельзя. Нельзя так просто перечеркнуть свое прошлое. Ведь если я тут, значит я зачем-то тут осталась. И если я рядом с тобой, если ты единственный, кто меня видит, значит я нужна тебе. И тогда я почему-то реально осознала всю нашу проблему: Я нуждаюсь в тебе, потому что я осталась тут. Потому что умудрилась привязаться, влюбиться в человека, будучи мертвой. Потому что всю жизнь отказывала каждому, а после смерти решила, что мое время любить пришло. А еще я знаю, как больно тебе. Потому что каждый твой крик гулом отдавался в моей голове. Потому что я слышала, что ты зовешь меня, будучи далеко от тебя. И я поняла, что я нужна тебе так же, как ты нужен мне. И на это все мне потребовалось долбанных три дня. Знаешь, как мне было стыдно?       Я помню, как бежала со всех ног к тебе, как около получаса думала о том, как вообще забраться в твою комнату. Помню, как пыталась спросить у людей, как дойти до тебя, как найти некого «Стайлза Стилински», который сходит с ума и зовет одну девушку. И знаешь, что мне помогло найти тебя? Твой шепот в моей голове. Я помню, как ты сдавался. Как ты потихоньку сдавался, борясь с самим собой. Я помню, как мне было больно слышать то, что ты вспоминал меня, как ты просил меня вернуться. А еще я помню, как ты удивился, когда увидел меня возле себя. Помню, ты тогда сказал что-то на подобии «Ты пришла» и горько усмехнулся. Будто мое появление принесло еще больше боли тебе. Будто то, что я появилась — не дало тебе какой-то надежды. Наоборот, она потухала в твоих глазах. И тогда мне тоже было стыдно за то, что я сделала.        Знаешь, что я тогда поняла помимо всего этого? То, что я чувствую боль вместе с тобой, и то, что призраки совершенно не умеют плакать. Они либо притворяются, либо тихо умирают во второй раз. Тогда я умирала с каждым всхлипом и думала о том, что готова ради тебя умереть не просто один раз. Тысячу, лишь бы тебе не было так больно.       — Я… Я не мог поверить, что ты пришла. Даже подумал, что окончательно сошел с ума, и ты что-то типа галлюцинации, иллюзии. Еще была мысль о том, что это так наркота действует. Но ты действительно пришла, не смотря ни на что. В этот момент я окончательно понял, что ты по-настоящему любишь меня. И так же в этот момент я понял, что именно это и убивает меня. Я не могу без тебя, Эллисон. Совершенно не могу. Неплохая история любви, не правда ли? Все по законам жанра: я люблю тебя, ты любишь меня, я умираю. Вот только ты не должна быть мертвой. Это абсолютно ненормально, если, конечно же, в этом мире осталось хоть что-то нормального.       Помню, я тогда произнес всего лишь четыре слова. «Привет, Элли. Ты пришла». Звучит довольно-таки глупо, не правда ли? Но не для меня. Ты не представляешь, насколько больно мне было в тот момент. Кажется, я тогда вновь начал кричать. Ты, дрожа всем телом, опустилась возле меня на колени, что-то говорила, даже попыталась отнять мои ладони от моего же лица, позабыв о том, что ты призрак.       Как ты думаешь, может быть ты являлась предвестником смерти? Или некоторого рода банши, как в той детской книжке? Только ты являлась к тому, доводила его до сумасшествия, надеясь что он умрет? Даже если так, то я только за. Ты не могла развить у меня височно-лобную деменцию, это все гены. Значит, ты пришла как бы оповестить меня об скорой смерти. Знаешь, быть мертвым лучше, чем сумасшедшим. Когда ты сходишь с ума — ты теряешь себя, теряешь свое прошлое, забывая обо всем и обо всех, каждый момент принося близким боль и мучения.       На данный момент я еще не потерял себя, не перестал быть личностью. Но боль близким я уже начал приносить. Как ты думаешь, мой отец вспоминает меня? Конечно же. Он корит себя за то, что не может быть сейчас со мной. Как там говорят врачи? «Это будет намного лучше.» Что будет лучше? Они забрали меня у отца, заперли в этой холодной комнате, обитой подушками, они колят меня всякой дрянью раз по двадцать на день. И что от этого лучше? Возможно, лишь то, что отец не будет видеть, как его сын сходит с ума. Но ему от этого еще хуже. Знаешь, он до сих пор винит себя за то, что не смог быть с мамой в ее последние минуты жизни, а все потому, что был на задании. Он спас беременную девушку из аварии. Поэтому он и начал пить. А тут еще у него забирают меня…       Дальше, если мне не изменяет память, прибежал Брунский (тот самый врачишка-идиот) и, достав шприц, вколол мне лошадиную дозу галоперидола, не забыв при этом ударить меня ногой в живот. За что же он так меня ненавидит? Или не только меня? Помню, я вновь кричал, звал тебя. И на этот раз ты была рядом, стоя в углу комнаты. Последнее, что я сказал перед тем, как провалиться в черную бездну бессознательности, было «Не уходи».       — В законах жанра нет подпункта с прописью таких действий как «влюбиться в мертвого». Мы выбиваемся из этих жанров с самого начала, так что-то, что ты умираешь, не является давно запланированным действием, потому что… потому что я не хотела этого. Не хотела, чтобы все это вообще происходило. Я не ожидала этого, когда хотела подойти к тебе в первый день собственной учебы, я не думала, что такое произойдет в тот момент, когда впервые увидела тебя. Кто-нибудь вообще мог ожидать такое? Кто-нибудь вообще думал, что в тот день я пойду домой пешком, и меня собьет машина? Кто-нибудь думал о том, что я забуду об этом и приду к тебе, все же познакомлюсь и влюблюсь? Кто-нибудь догадывался о том, что мертвые вообще могут любить, а живые могут влюбляться в уже погибших?        Есть рассказы о вечной любви, любви после смерти и вся такая дребедень. Что же тогда с нами? Ведь в таких историях любовь остается даже после того, как один из пары погибает, а у нас получилось наоборот. Любовь пришла сразу же после того, как один из нас уже погиб. Как вообще такое случилось? Как мы вообще это допустили, объясни мне? Почему мы не остановились раньше, а теперь до сих пор признаемся в любви друг другу, раз за разом делая себе больно. Почему мы это делаем? Почему мы, каждый раз не щадя, делаем то, что не должны, даже не подумав о том, что выйдем в конце? Почему мы каждый раз совершаем долбанные глупости и не думаем об этом, Стайлз?        Знаешь, ты каждый раз говоришь, что было больно тебе. Но… Стилински, ты хоть понимаешь, как твои крики действовали на меня? Я каждый раз была готова кричать вместе с тобой, потому что мне было так же больно! Твой голос… будто преследовал меня. Где бы я не находилась, я слышала как твой шепот, так и твои крики. Но знаешь, что было самое ужасно? Я понимала, что если закричу я — услышишь эти крики лишь ты, и больно будет от них лишь тебе. Я не… я не могла причинить тебе еще больше боли, чем ты чувствовал тогда сам. Я и без того принесла все это в твою жизнь, а потом делала бы тебе еще больнее? Я бы не простила себе, знаешь. Да и сейчас чувствую себя очень виноватой из-за всего, что происходило. Из-за всего, что мы рассказываем. Знаешь, может быть я действительно предвестник твоей смерти. Умерла ради того, чтобы свести тебя сума, заставить умереть. Может быть, именно поэтому лишь ты видел меня? Может, поэтому ты даже не удивился тому, что я, черт возьми, мертва. Мы оба чертовски больны. Чертовски больны друг другом и поэтому раз за разом умираем. Я вновь, а ты впервые.        Я почему-то уверена, что каждый чертов раз твой отец хотел быть с тобой. Помнишь, я говорила о том, что он уже давно начал вновь пить? И знаешь, я лишь сейчас поняла, что если бы не я — он бы этого не делал. Каждый чертов раз во всем оказываюсь виновата я. С тобой должен был быть отец, Шериф, а не я. Почему же я могла легко проходить к тебе, а он нет? Почему каждый чертов раз ты звал меня, а не собственного отца, Сти? Просто… это было слишком больно, слишком непонятно. Я потерялась, Стайлз. Как бы это ужасно не было, я потерялась в этом мире и думала, что единственный маяк, который выведет меня из всего этого — ты. А теперь ты погасаешь.        Ты просил меня не уходить, а я бы больше и не смогла. Каждый чертов раз, когда ты просыпался, я старалась сделать так, чтобы ты не кричал. Не вырывался. Потому что я была все время рядом, я не собиралась уходить. Я бы не хотела этого. Помню, я старалась быть сильной, не расплакаться, когда каждый раз видела чертову иглу, которая протыкала тебе кожу, чтобы ввести очередной препарат. Как-то раз я даже попыталась разбить одну из колбочек прямо в руках у того врача. В первый раз у меня не получилось, а уже во второй, когда я закричала что есть мочи, она треснула прямо у него в руках. Я бы, наверное, гордилась сама собой, если бы это не было так… больно. Стайлз, мне было больно смотреть на тебя, потому что ты каждый чертов раз, когда открывал глаза уже был похож на меня теперешнюю. На ту, которая теперь — лишь призрак, мертвый труп, который шатается по этому городу.       — Когда я открыл глаза, то сразу же увидел тебя перед собой. Ты сидела на краешке моей кровати, не сводя взгляда с моего лица и держа моей рукой мою руку. Я до сих пор помню это касание, до сих пор помню тот легкий холод. Но я просто лежал и дрожал. Черт возьми, как же было холодно. Этот холод, который все время сопровождает меня. Ты позвала меня, но я не отреагировал. Никак. Я… Я просто не мог ничего сделать. Во мне каким-то образом удалось построить ту стену, которая прятала за собой меня прежнего. Все эти препараты, вся эта боль: физическая или душевная, не важно, но они лишь укрепляли эту стену раз за разом. Укрепляли каждую секунду. Но они разрушали меня самого. С каждой секундой становилось все яснее и яснее, что того прежнего Стайлза никогда не вернуть. Что тот маленький неугомонный Стайлз, который все время пытается влипнуть в неприятности, больше никогда не появится, а вместо него теперь вынуждена существовать лишь оболочка без всяких эмоций.       Помнишь, а меня все-таки перевели в обычную палату, если ее можно назвать таковой. Серые стены, серая кровать с серыми постельным бельем, серый пол, серый стол, на котором лежал белоснежный лист бумаги и ручка, окно с решетками, которое открывало вид на серое небо, голые деревья и опавшую листву, которая некогда была желтого, огненного, багряного оттенков. Кажется, доктора больше не принимали меня за буйного. Разве можно считать таковым человека, который все время лежит на кровати, смотрит в одну точку на противоположной стене. Но никто, Эллисон, абсолютно никто не знал, что я смотрю на тебя. Знаешь, пускай я и психически нездоровый человек, который медленно, но верно сходит с ума, но я все же не мог не заметить эти изменения в тебе. Ты стала…более прозрачной что ли. Иногда, когда ты ходила по комнате, заламывая руки, то я замечал, что через тебя можно было что-нибудь заметить. Еще ты стала более бледной. У тебя никогда не было смуглой кожи, но сейчас ее оттенок был более похож на оттенок моей собственной кожи. У тебя вечно кровоточили губы лишь потому, что ты все время кусала их. Тебе было по-настоящему больно. Наверное, даже больнее чем мне. Я не мог этого вынести.       Однажды я заметил, что мне стали оставлять на столе какие-то баночки, заполненные таблетками, а рядом бумажку, где сказано, какие из лекарств и в каких дозах я должен принимать. Глупо, не правда ли? Оставлять множество лекарств с психически нездоровым человеком не очень хорошая затея. Помню, я долгое время смотрел на тебя. Просто сидел на краю кровати и не сводил с тебя взгляда. И ты делала то же самое. Тебе было очень больно, это сразу можно увидеть по глазам. Но и мне было не менее плохо. Я долгое время не принимал наркотиков, и у меня началась ломка. Я все время кусал губы, заламывал руки, ладони которых были все в полумесяцах от ногтей. Ту боль, что подчинила меня себе, просто не описать словами. И она раз за разом становилась все сильнее и сильнее, накатывая волнами. И тут как раз-таки мне и попались на глаза те самые таблетки. Помню, не успела ты ничего понять и остановить меня, как они уже целой горстью лежали у меня на ладони. Я взглянул на тебя, ты подошла ко мне, пытаясь убрать их и говоря: «Стайлз, прошу, не надо». Но я не послушал, и через мгновение они оказались у меня во рту. Знаешь, это совсем не то. Это другое. Какая-то необъяснимая ярость овладела мной. Они заперли меня здесь, отняли все радости жизни, которые были, не пускают отца, так хотя бы это можно было сделать? Я попытался выломать дверь, но с каждым ударом я делал хуже лишь себе. Ты кричала, просила, чтобы я перестал это делать, но я не слышал тебя. Или не хотел слышать. Когда я окончательно ослаб, то опустился спиной по стене, дрожа всем телом. Ты опустилась рядом со мной на колени, пыталась привлечь внимание, просила, чтобы я посмотрел на тебя. И я это сделал. Но, черт возьми, я даже не мог дышать. Я просто напросто задыхался. Перед глазами темнело, появился звон в ушах, сквозь который было можно услышать твой голос. Ты умоляла смотреть на тебя, просила не уходить. Но… Я чувствовал, как силы покидают меня, знаешь, в какой-то момент даже боль ушла. Помню, что перед тем, как провалиться в чёрную бездну, я сказал, а точнее прошептал лишь одно: «Обними меня».       — Знаешь, что я успела заметить за все то время, что находилась с тобой? Что мы, черт возьми, чертовски похожи. Понимаешь, я каждый раз смотрела на тебя и понимала, что в некоторых твоих движениях проглядываюсь я сама. Это так глупо, если честно, но ведь чертовски похоже на правду. Ты заламываешь руки так, будто готов их сломать в любую минуту, каждый раз так отчаянно, что страшно. И честно говоря, я всегда так делала. Всегда их заламывала, когда мне было больно, когда я волновалась. Я привыкла к тому, что практически незаметна в этом плане. Что лучше скрывать собственную боль, чем показывать ее всем остальным. Поэтому я заменяла одну боль на другую. То же самое и с губами. Ты постоянно их закусываешь, из-за чего у тебя появляется кровь. Мне каждый раз хочется убрать ее, каждый раз хочется, чтобы твои губы были алыми не из-за того, что ты сам выпускаешь эту алую жидкость. Просто из-за того, что ты был бы здоров. Я так каждый раз делала, потому что боялась, что кто-то может понять, что мне плохо. Поэтому я каждый раз закусываю губу в надежде, что станет легче. Легче терпеть эту боль, пересилить ее. И каждый чертов раз я замечала, что ты делаешь тоже самое. И это лишь ранило меня еще сильнее. Знаешь… я никогда не думала, что буду красть какие-то твои привычки. Но оказалось, что я их тоже переняла. Твое обычное движение, такое, как потереть шею. Это так странно звучит, но я просто не знаю, как это описать. Я так делаю, когда понимаю, что ситуация безнадежна. Когда задумываюсь, когда устаю. Так мысленно кажется легче.        Знаешь, меня всегда пугали наши переглядки. Мы каждый раз смотрим друг на друга и понимаем, что это безнадежно. Что-то, что я нахожусь перед тобой — мираж. Что я всего-лишь твоя выдумка. Наверное. Отчасти, именно так меня и можно назвать. Знаешь, призраки и все такое. Кто знает, может, ты просто меня выдумал, чтобы тебе было легче все переживать? Но кажется, я лишь порчу твою жизнь. Порчу ее, хотя ужасно не хочу этого делать. Не хочу, но и убежать не могу. Мне физически больно от того, что я могу находится от тебя далеко, когда могу быть тут, рядом. Когда могу… не знаю, помочь хоть тем, что я рядом. От этого становилось легче даже мне. Но мне по-прежнему хотелось кричать. Кричать от отчаяния, от той боли, что ощущал ты. Я каждый раз пропадала, каждый раз становилась бледнее, но ощущала твою боль лишь заметнее. Мне казалось, что от этого тебе должно быть легче. Но видя твое обеспокоенно лицо, я понимала — это не так. Мы не разделяем боль, мы ее оба ощущаем.        И знаешь, что самое ужасное в этом мире? Беспомощность. Я чувствовала себя ужасно, когда каждый раз молила тебя не делать что-либо. Но ведь ты у нас не такой. Ты у нас не послушаешь простую девицу. Стайлз, ты каждый раз делала больно не только себе, но и мне. И я каждый раз пыталась сделать так, чтобы эта боль досталась только мне. Что толку, я ведь все равно мертва. Но вот ты… я не могу сделать так, чтобы не сделал то или иное действие. Чтобы ты остановился. Ты просто делаешь это, не смотря на последствия. Я же могу просто выполнить твои просьбы, который кажутся такими глупыми, такими… ужасными. Мне было больно от того, что я видела тебя таким, Стью. Неужели ты это не понимаешь? Обнять тебя — было бы жестоко. Но я сделала это. Сделала, потому что ты так просил. Хныча и скуля, я обнимала тебя, пока врачи не ворвались в палату. Пока пытались спасти тебя, я просто обнимала, не отпускала тебя, как бы тяжело мне не было. Тебе… тебе, наверное, было ужасно холодно, потому что об этом много говорили врачи. И мне было страшно. Веришь? В один момент я не выдержала, быстро отошла, чтобы врачам было более яснее, что с тобой. Потому что я не могла позволить тебе умереть, не из-за меня. Я… я боялась, что могу просто потерять свой маяк, и больше никогда тебя не увижу. Это чувство пожирало меня изнутри. Ты каждый раз просил меня остаться. Каждый раз просил, чтобы я была рядом. Так может быть, именно это и было нашей проблемой? То, что я находилась рядом — убивало тебя. И я каждый раз винила себя в этом. Каждый раз, когда слышала крики врачей, я боялась, что ты просто не выдержишь. И знаешь, что было самым ужасным? Осознание того, что ты сам не хотел жить. Что ты каждый раз к этому лишь стремился. И это… это потихоньку убивало меня саму. Я просто не знала, что мне делать. Тогда я в сердцах пнула свой рюкзак. И даже не удивилась, что нога прошла сквозь него. Мне казалось, что это хороший знак. Может быть, я просто становилась ненужной тебе? Поэтому я пропадала?       — Я…Эллисон, прости меня. Я не смог, я стал слишком слаб для всего этого. Меня просто разрывало на части. Но… Боль начала отступать. Я уже ничего не чувствовал, лишь тот самый холод, о котором ты говорила, который все это время был неотъемлемой частью меня. Я думал, что это все, что это конец. Что наша история подошла к концу. Но нет, я выкарабкался из всего этого. Знаешь то чувство, когда ты спишь, а тебя резко и неприятно будят? Сначала ты долго не можешь отойти ото сна, понять, где ты находишься. Вот так же и со мной. Меня словно выдернули из всего этого. Я слышал крики врачей, чувствовал, как они что-то делали со мной, слышал противный писк приборов, чувствовал все те разряды дефибриллятора, которым пытались запустить мое сердце, хотя оно уже давно билось. Медленно, но билось. А самое главное, я чувствовал ту боль, что снова вернулась. Говорят, что если ты чувствуешь боль, то ты жив? Но я не хочу ничего чувствовать, Элли. Совсем ничего.       Но еще я чувствовал тебя. Чувствовал то, что ты рядом. Эта… нить, связывающая нас, до сих пор была цела. Но она стала намного тоньше. Да и твое присутствие я стал ощущать намного меньше. Что же это значило? Как же мне хотелось просто так встать, обнять тебя, сказать, что все будет хорошо, что я люблю тебя. Но… Черт возьми, я не мог, Эллисон. Я не мог ни встать из-за того, что был слишком и слишком слаб, из-за того, что врачи еле смогли меня откачать. Я не мог обнять тебя из-за того, что ты являлась всего лишь неплотной материей из сверхъестественного мира, что ты всего лишь призрак. Но я мог сказать, что люблю тебя. Я мог кричать это, раздирая глотку. Я мог кричать так, что услышит весь мир. Но не услышишь ты. И именно это и убивало меня. Раз за разом, когда я проваливался в небытие, моей последней мыслью было то, что я люблю тебя. Спустя несколько дней я открыл глаза. Я находился в той же комнате, в какую и попал в психиатрическую больницу в первый же раз. И первое, что я увидел, была ты. Ты сидела на полу около двери в палату и всхлипывала, прикусывая кулак. Ты… Какой же бледной ты была. И прозрачной. Ты стала все больше и больше походить на «настоящих» призраков, если так можно сказать. Но знаешь, что было больнее всего? Нет, не та ломка, которая вновь появилась, и из-за которой я был готов лезть на стенку, лишь бы эти мучения прекратились. Нет, не то, что я не могу нормально встать на ноги, не держась за что-либо. А то, что, увидев меня, ты еще сильнее всхлипнула и вжалась спиной в дверь, словно маленький испуганный ребенок, которого били родители, или же словно ты увидела живого мертвеца. Хотя, наверное, именно так я и выглядел. Наверное, странно звучит, но это моментально «прочистило» мне мозги, и я стал нормально соображать. Я начал медленно подходить к тебе, держа руки на высоте груди, словно полицейский показывает, что он безоружен. Только спустя несколько секунд я понял, что ты дрожишь. Так же сильно, как и я. Я все ближе и ближе подходил к тебе, не обращая внимания на твои всхлипы. И опустившись на колени возле тебя, старался сделать так, чтобы ты посмотрела мне в глаза. И ты посмотрела. Разве у призраков могут быть нервные срывы? Наверное, этот вопрос нужно занести в одну группу с теми вопросами, которые уже долгое время нас беспокоят. «Разве можно влюбиться в призрака? Разве призрак может влюбиться в живого человека?» Я попытался взять тебя за руку, но… Но даже то легкое покалывание, которое ощущал ранее, я перестал чувствовать. Но я все равно взял тебя за руку, посмотрел в глаза и сказал, что люблю тебя. Да, Эллисон. Я впервые сказал эти слова, хоть ты и без этого знала все. Я люблю тебя так сильно, что готов пожертвовать своей жизнью, лишь бы быть рядом с тобой. И… и после того, как я сказал эти слова, я упал в обморок. Да, вот так просто. Может быть мне нельзя было подниматься с кровати? Может быть все это было каким-то тумблером, которое все переключало с хорошего на плохое? Только в нашем случае это переключило с «плохо» на «еще хуже».       Я провел в этом состоянии пару дней. Когда открыл глаза, то понял, что меня перевели в другую палату. Вокруг меня находилось множество всяких противно пищащих приборов, множество капельниц, игла каждой из которых была воткнута в мое тело. Но главное — это была ты. Ты ходила по комнате, заламывая руки. Наверное, от этого тебе было ужасно больно. Но тебе в тысячу раз было больнее от того, что ты видела меня таким. А мне было больно от того, как ты выглядела. Ты стала на столько просвечивать, что у меня не было слов. Так же мне было от того, что тебе было больно из-за меня. Эллисон, ты не должна плакать. И не должна ощущать боль. Такие люди, как ты, созданы для того, чтобы быть счастливыми, чтобы улыбаться и радоваться каждому дню их жизни. Но именно я виноват во всем этом. Я виноват в том, что ты погибла. Я виноват в том, что делал тебе больно все это время. Я виноват в том, что влюбился в тебя. Потому… Потому что если бы я не влюбился в тебя, то всего этого не было. Я бы не видел тебя. Ты бы не являлась мне. Мы бы не находились в этом ужасном месте. Ты была бы жива, Эллисон. И виноват в этом только я. Я просил, чтобы ты ушла, зная, что ты никогда не уйдешь. Что ты никогда не бросишь меня. Что ты готова вытерпеть всю эту боль из-за меня. Ради меня.       И я понял, что не могу просто так бросить тебя. Не могу отпустить тебя лишь потому, что до невозможности люблю тебя. Помнишь, вся эта история началась с самой незначительной в мире фразы. Вся наша история началась с самой незначительной фразы. Нам потребовалось всего пять месяцев, чтобы понять, что мы не можем друг без друга. Что мы готовы умереть друг за друга. Эллисон, я понял, что готов умереть ради тебя. Ради того, чтобы тебе не было больно.       Слезы на лице. Ты видишь их? Мне так больно. Мне так одиноко, хоть я и знаю, что ты навсегда со мной. Я должен быть навсегда с тобой. Ты слышишь мои крики? Я уверен, они отзываются эхом во всех закоулках сознания. Ты подошла ко мне. Эллисон, ты прекрасна, даже когда плачешь. Ты вся дрожала. Невозможно было на это смотреть и осознавать, что это из-за меня. Я отвел взгляд, смотря в окно, чтобы ты не видела слез, стоящие в моих глаз. И я понял, что мне нужно сделать. Что мне необходимо сделать.       Я увидел на столе небольшую стеклянную вазу, в которой стоял одинокий белый тюльпан. Интересно, кто его принес? Хотя… Это уже и не так важно. Я отцепил все эти трубки от приборов и капельниц, обвивавшие меня, и подошел к столу. Ты внимательно наблюдала за мной и за каждым моим движением, не произнося ни слова. Но когда я взял вазу и разбил ее, ты вскрикнула. Ты подбежала ко мне, но я, удивляясь своей быстроте и ловкости, поднял с пола самый большой осколок. В твоих глазах стоял самый неподдельный ужас, ты плакала, прося меня бросить стекло на пол, прося не делать этого. Но я все решил, Эллисон. Я решил, что буду делать. И я это решил, поняв, что без тебя я совсем не смогу. Что без тебя я буду все быстрее и быстрее сходить с ума. Я потерян. Потерян среди собственного разума. Потерян среди собственной болезни.       Мелкая дрожь заставляет руки трястись, когда я подносил острие осколка к своему телу. Но я не мог сделать это сам. И таким же дрожащим голосом попросил тебя обнять меня, забрать из всего этого, забрать из тьмы и темноты, положить руки на мои. Я просил, чтобы твоя любовь была со мной. Ибо я потерян.       И ты подошла ко мне, сжимая мои ледяные руки своими. Ты плакала, я плакал, наши всхлипы заполняли тишину этой комнаты. Я посмотрел на тебя и улыбнулся, чего не делал так давно, прошептав: «Я люблю тебя, Эллисон Арджент. Будь со мной». На что ты ответила, что ты тоже меня любишь и будешь со мной всегда. И я знал это. Я нужен тебе. Ты нужна мне.       И мы делаем это. Вместе.       Я делаю небольшой шаг, спотыкаясь и теряя равновесие. Мне кажется, что я падаю, падаю, падаю в пропасть… Чернота этой пропасти так прочно проникает в мою голову, что я вжимаюсь в холодную стену и сползаю вниз, оставляя за собой кровавый след. А через пару минут я окончательно и бесповоротно исчезаю в пропасти.       — Знаешь, я не помню того, что было в тот момент. Я не помню того, как пыталась тебя остановить, не помню, как я плакала. Помню лишь ту боль, которая каждый чертов раз поглощала меня, если я была рядом с тобой. И знаешь, это, наверное, навсегда. Я всегда буду помнить о том, что в тот момент мне делало больно. Что в тот момент я тихо умирала, когда ты… когда ты сам хотел погибнуть. И наверное, это самое ужасное. То, что я чувствую себя безучастной. Что я ничего не смогла сделать, чтобы хоть как-то облегчить твою боль. В конечном итоге, может быть, я и была твоей болью? Может, именно поэтому ты и сделал… это. Стайлз, ты просто представить себе не можешь, насколько ты глупый. Ты… ох, скажу честно, ты на все сто процентов глупый.        Может, в этом и заключается влюбленность?        Ты падаешь, и я, как мне кажется, падаю вместе с тобой. И знаешь, что самое странное? В этот момент мне не страшно. В тот момент, я понимаю, что это единственное правильное решение, которые мы с тобой вообще принимаем. С того момента, как я погибла. И мне кажется, что мы впервые сделали… то, что нужно.       Помню, я упала на колени сразу же, как упал ты. Мне казалось, что ты магнитом меня манишь к себе, будто успеешь что-нибудь сказать, что-нибудь сделать. Ведь… ты не мог так просто погибнуть? Я видела кровь, я помню собственные всхлипы. Помню, как пыталась убрать с твоих щек дорожки слез. Помню, как кричала, чтобы кто-нибудь пришел и помог мне. Однако, кто и что я для этого мира? Я всего лишь призрак, чертово воспоминание, которое до сих пор не может убежать от всех. От всего того, что нас с тобой окружает.        Знаешь, Стайлз, в отличие от меня, тебя было кому терять. И в тот момент мне было больно за всех. Однако я продолжала просто рыдать и дрожащими руками проводить по твоим щекам, которые ужасно сильно горели. Наверное, это потому что ты плакал. Я уже не помню ощущения живого ощущения, когда ты… плачешь. Однако, в одну секунду, мне показалось, что я смогла это сделать. Я смогла стереть сначала одну, потом и вторую дорожку слез, смогла… дотронуться до тебя.        Это было… странно. Ну, столько времени я лишь делала вид, что вообще могу дотронуться до тебя, сдерживала себя, чтобы мои руки случайно не прошли сквозь тебя. Представляешь, как бы это странно смотрелось, если бы я, пытаясь тебя обнять, дотронуться, просто проходила сквозь? И наверное, это было бы не самым странным в нашей истории, но тем, что удивило бы тебя, уж точно.        И я помню, как ты внезапно очнулся. Очнулся и посмотрел на меня своими заплаканными глазами, удивленными от того, что ты вообще остался жив. Ты же потом говорил о том, что боли в голове сразу же прекратились, верно? А помнишь, что первым ты сделал? Обнял меня. И наверное, та секунда была одной из самых лучших, что я провела за всю свою… сознательную жизнь, если так это можно назвать. Стайлз, ты просто не представляешь, как долго я ждала того момента, чтобы просто… вот так вот мы смогли просто сидеть в обнимку.       На следующий день тебя похоронили. Это так смешно звучит, учитывая то, что ты все же очнулся. Однако, ты очнулся в моем мире, в не в том, где над твоим телом рыдал твой же отец, в то время, как мы с тобой стояли в стороне, держась за руки и смотрели на все то, что происходило у твоей же могилы. И это… было, наверное, ужасно. Я собственных похорон не видела, так как думала, что я все еще жива. Ты же с самого пробуждения знал, что ты мертв, однако так же знал о том, что я с тобой. Наверное, из-за этого нам обоим было легче.        И вот, спустя какое-то время обычных похождений по этому миры, мы внезапно решаемся рассказать… историю. О том, как мы влюбились. И то, как смогли выжить наши души. И наверное, это самое странное в нашей истории. То, что как бы мы не были мертвы нашими телами, душой мы не просто живы, мы так же молоды и так же влюблены. И я бы соврала, если бы сказала, что я не счастлива.  В конечном итоге, история же рассказывается не для того, чтобы нас пожалели. А для того, чтобы нам наконец сказали, что мы поступили правильно. Или же не допускали наших ошибок…  Меня зовут Эллисон Арджент.