Корни Гедониста

Стоя перед зеркалом король Орофер скинул кафтан, расстегнул сорочку и, стянув ее с плеча, отодвинул повязку. К его удивлению следы медвежьих когтей уже зажили — остались лишь шрамы, лиловые на белом незагорелом плече. Орофер снял повязку. Он провел пальцами по чуть выпуклым шрамам, рассматривая их в зеркале. Воспоминания о последней ночи в доме Беорна, о его грубой медвежьей мощи, остром запахе и пугающей, поистине звериной, страсти вспыхнули перед мысленным взором Орофера и отозвались сладким томлением в теле. Король нахмурился. Не проходило и дня, чтобы он не вспомнил о той ночи — и это беспокоило Орофера. Испытанное им наслаждение было слишком сильным, слишком ярким, слишком… неправильным для великого лесного короля, который всегда — даже в постели — был господином, а не рабом. Сейчас, вспоминая о своем испуге и пришедшем вслед за ним экстазе, Орофер с тревогой думал: не сорвала ли ночь с Беорном покровы с некой его тайной, до поры до времени сокрытой слабости? Быть может, и прежде, овладевая бесчисленными любовниками, он в глубине души мечтал о совсем иной роли? — роли покорного наложника, не смеющего перечить своему грозному господину… Орофер дернул сорочку, прикрывая шрамы, и принялся поспешно застегиваться. Ему не нравились собственные мысли, не подобающие великому и могущественному королю эльфов. Ему не нравилось, что от воспоминаний о Беорне его сердце билось чаще, а в паху тяжелело. Не нравилось, что, сам того не признавая, он мечтал вновь пережить тот страх, ту боль и то блаженство… Отворилась дверь, оторвав Орофера от неприятных размышлений. Взглянув в зеркало, Орофер увидел юного слугу с подносом в руках — верно, очередным подношением от эсгаротского бургомистра. Беорн сдержал свое слово: он проводил эльфов до Озерного города. За всё время пути он не перемолвился с ними ни словом — даже не приближался, а брел в обличье медведя, скрываясь за деревьями; за эльфами же трусили холеные коренастые лошадки, везущие сани со всевозможной снедью на продажу. Всякий раз, когда эльфы разбивали лагерь, король Орофер страшился и в то же время надеялся, что Беорн вновь придет к нему. Лежа без сна в своем шатре, он представлял, как тот в медвежьем облике вваливается в шатер, набрасывается на Орофера и насилует, опаляя его кожу горячим дыханием — а Ороферу приходится стискивать зубы, чтобы своими криками не привлечь внимание свиты… От этих мечтаний член короля наливался твердостью, и он удовлетворял себя пальцами или рукоятью кинжала, вновь пробуждая в памяти образы той странной ночи. Прибыв в Эсгарот, эльфы потеряли Беорна из виду. Впрочем, им уже было не до него: бургомистр, желая заручиться дружбой могущественного короля эльфов, принял их с распростертыми объятиями. Что ни день он устраивал пиры, всевозможные забавы и великолепные фейерверки в их честь. Певцы и музыканты, жонглеры и акробаты, купцы и ростовщики, красивые женщины и юноши беспрестанно вились вокруг короля и его спутников в надежде на их щедрость. Захваченные бесконечным празднеством, эльфы предавались наслаждениям Озерного города и рады были забыть о засаде варгов, своем странном спасении и небывалом пристанище. Но Орофер не забыл — и изредка, когда на город опускались сумерки, ему чудилось, что по дощатым улицам Эсгарота бродит исполинская медвежья тень. Слуга аккуратно расставлял на столе графин вина, бокал к нему, вазочку с черносливом и блюдо с ореховыми, вишневыми и кремовыми пирожными. Рассеянно поглаживая плечо, Орофер наблюдал за отражением юноши в зеркале. Тот был хорош собой: очень высок для человека, строен и тонок в талии — должно быть, полукровка, каких немало появлялось на свет в процветающем торговом городе, известном своими свободными нравами. Светло-русые прямые волосы обрамляли узкое лицо с правильными, тонкими чертами; черные одежды подчеркивали благородную белизну кожи. У него были красивые руки с длинными пальцами, длинные крепкие ноги с небольшими ступнями — лишь плечи, пожалуй, чересчур узкие, портили впечатление. Юношеская грациозность слуги напомнила Ороферу о сыне. Он подумал о Трандуиле, о его любви и нетерпеливой молодой страсти — и о том, сколь велика будет радость принца, когда он, Орофер, вернется во дворец. Он наконец-то введет Трандуила в свою опочивальню и овладеет им, как подобает, на парадном королевском ложе… и в объятиях своего прекрасного сына позабудет о постыдном наслаждении, что испытал с Беорном. Закончив с сервировкой, слуга вновь взял со стола поднос и, казалось, намеревался уйти, но отчего-то застыл, словно завороженный глядя на короля Орофера. Орофер усмехнулся уголком губ. Разумеется, это был не первый юноша, которого сразили красота и величие короля Зеленолесья — но после ночи в полной власти Беорна Орофер жаждал доказательств собственной мужественности и королевского могущества. Восхищение во взгляде слуги пришлось по душе тщеславному королю. Он неторопливо отвернулся от зеркала и произнес своим обычным повелительным тоном: — Юноша. Подойди, — Орофер сделал небрежный знак приблизиться. Лицо слуги на мгновение осветилось радостью и даже, как почудилось Ороферу, надеждой. Поставив поднос обратно на стол, юноша подошел к королю эльфов и облобызал перстень на протянутой для поцелуя руке. — Ваше Величество, я хотел… Я хотел сказать вам… — пролепетал он. — Я должен был признаться в этом раньше, в первый же день, когда вы прибыли в город… Но… я не осмелился… Снисходительно улыбнувшись, Орофер провел ладонью по его нежной щеке, обвел большим пальцем губы. — Довольно, — прервал он юношу. — Мне не нужны твои признания: за свою долгую жизнь я их наслушался предостаточно. Лучше подумай о том, как угодить мне, — он чуть наклонился к слуге и поцеловал в приоткрытые губы. Юноша уперся ладонями ему в грудь, точно хотел высвободиться, но вскоре сдался и с нежным вздохом ответил на поцелуй, обвив руками шею короля. Некоторое время Орофер позволял слуге целовать его, наслаждаясь его осторожными, трепетными прикосновениями. Тело юноши чутко вздрагивало под пальцами короля. Кожа приторно пахла ароматными притираниями, но его собственный свежий запах юности вновь напомнил Ороферу о Трандуиле. На миг безымянный смертный слуга увиделся королю поразительно похожим на зеленолесского принца. Орофер счел эту схожесть занятной. Отстранившись от юноши, он отвел пряди волос от его лица. Юноша смотрел на него испуганно и выжидающе. Он и вправду очень походил на Трандуила — но в лице полукровки было нечто неуловимо-неприятное, резковатое, придающее привкус горечи его красоте. Быть может, всё из-за глаз — светло-серых, прозрачных, которые в сочетании с темными ресницами и бровями выглядели несколько странно. Взволнованный пристальным взглядом короля, юноша прерывисто дышал — и через миг Орофер опять захватил его мягкие губы, проникая языком ему в рот. Привычным ловким движением король повернул слугу спиной, наклонил — тому пришлось опереться локтями о стол — и, надавив на талию, заставил прогнуться. Мысли о Трандуиле и о том, что этот юноша так похож на прекрасного лесного принца, возбудили Орофера. Он никогда не питал слабости к покорным любовникам, готовым беспрекословно выполнять любую прихоть своего возлюбленного; но сейчас Ороферу было просто необходимо вновь почувствовать себя всесильным владыкой. Он надеялся, что это вытравит из его тела память о Беорне. Приспустив со слуги штаны, Орофер зачерпнул жирного, густого крема с пирожного и раздвинул юношеские ягодицы. Слуга умоляюще посмотрел на короля через плечо. — Нет, пожалуйста, не надо… Вы же не знаете… — выдохнул он. Орофер его не слушал. Проникнув пальцами в его анус, чтобы подготовить, король вскоре понял, что тот, судя по всему, далеко не так невинен, как хочет казаться. Должно быть, эсгаротский ловкач, умоляя короля остановиться, попросту рассчитывал на более высокое вознаграждение. Орофер криво усмехнулся. Приставив головку члена к анусу слуги, он с легкостью вошел. Юноша застонал — притворно или искренне, Орофер не задумывался. Он не спешил — размеренно двигался в разгоряченном юном теле, положив руку слуге на талию. Крем плавился, хлюпал, стекал по внутренней стороне бедер юноши, брызгал на пах короля. Слуга тихо постанывал. В зеркале Орофер мог видеть его раскрасневшееся лицо с прилипшими ко лбу и щекам прядями, с трепещущими тонкими ноздрями и приоткрытыми влажными губами, потемневшими от поцелуев. Даже в сладострастии он был поразительно похож на Трандуила… Не отрывая взгляда от его отражения, Орофер поднял со стола тяжелый графин и, приникнув губами к горлышку, принялся жадно пить обжигающе-пряное вино — а после наклонил графин и плеснул остатки вина юноше на спину. Тот вздрогнул, застонал громче. Рубиновые струйки побежали по белоснежной коже, как кровь. Орофер провел языком между лопаток любовника, слизывая вино и пот. Тот затрепетал всем телом. Выгибаясь под королем, он с короткими, задыхающимися криками стал кончать, цепляясь за столешницу и неосознанно вжимаясь пахом в угол стола. Стол затрясся, бокал на высокой ножке и вазочка с черносливом опрокинулись. Сперма брызнула на выложенный красно-белыми ромбами пол. Орофер вышел из него, раздосадованный тем, что любовник кончил слишком рано. Он начал ласкать себя, глядя на обнаженные ягодицы и растянутый, вымазанный кремом анус, намереваясь кончить слуге на спину. Но тот вдруг упал на колени перед королем и вобрал в рот его напряженный член. Орофер властно положил руку ему на затылок. Юноша оказался поразительно искусным: он сосредоточенно насаживался ртом на член — да так, что тот проникал глубоко в горло — и не отрываясь смотрел на короля снизу вверх. От этого его взгляда возбуждение Орофера становилось еще ярче. Погружаясь во влажный умелый рот, Орофер вспоминал Большую королевскую охоту и ночь в шатре, когда Трандуил с дерзкой самонадеянностью забрался к нему в постель — и в лице слуги Ороферу виделось благородное лицо его возлюбленного принца. Юноша почувствовал, что король скоро кончит. Он выпустил член изо рта и принялся водить по нему рукой, по-прежнему стоя на коленях. Через несколько мгновений король излился — юноша ловил ртом его семя и подставлял лицо под капли. В том, что он делал — даже в выражении его лица — Орофер узнал эсгаротских шлюх, устраивавших подобные представления для богатых клиентов. Короля охватило отвращение. Он отвернулся от юноши, бросив ему холодно: — Ступай. Больше ты мне не понадобишься. Но слуга — Орофер видел в зеркале — всё стоял на коленях позади него. Орофер понял, что тот ждет награды. Король поморщился: его всегда раздражала и сердила оборотистость эсгаротцев, эта их знаменитая деловая хватка, столь же омерзительная, как и запах стоячей воды, витавший над городом. То, что сам великий король Зеленолесья Орофер снизошел до ничтожного слуги, уже само по себе было незаслуженной честью — а этот юнец еще смеет желать другой награды! Разгневанный, Орофер повернулся к коленопреклоненному юноше. — Ты слышал мой приказ. Поди прочь. Юноша вскочил с колен. — Простите мою дерзость, Ваше Величество, — сказал он, поспешно утирая сперму с лица, — но я не успел вам сказать… Прежде, чем вы… возжелали меня, я хотел сказать… Хотел сказать, что я — ваш сын, — выпалил юноша и замолк. Он нерешительно смотрел на короля, пытаясь угадать по выражению его лица, как тот воспринял это известие. Взгляд Орофера стал жестким. Его оскорбило, что какой-то порочный эсгаротский полукровка, отдающийся мужчинам за деньги и подарки, смеет называть себя его сыном. Неужели он настолько самонадеян, что думает обвести короля эльфов вокруг пальца? Не дождавшись ответа, юноша сбивчиво продолжил: — Вы, верно, полагаете, что я лгу, но я докажу вам… У меня есть вещь, которую вы оставили моей матери в память о вас, — он сунул руку под воротник и вытащил нечто золотое и сверкающее на простом длинном шнуре. — Вы узнаете, Ваше Величество? Орофер нехотя приблизился и, взяв драгоценность в руку, оглядел ее. Это оказалась пуговица — золотая пуговица с одним крупным изумрудом в центре и россыпью мелких сапфиров вокруг. У короля кольнуло сердце. Матери эсгаротца он так и не вспомнил — но зато хорошо помнил пуговицу со своего парадного шитого золотом кафтана, с зелеными бархатными листьями по голубому атласу. Когда-то, вернувшись во дворец из поездки в Озерный город, Орофер к своему неудовольствию обнаружил, что одна драгоценная пуговица исчезла — ему даже пришлось заказывать гномам Эребора копию, что обошлось королю недешево. Орофера до сих пор печалила эта пропажа — и сейчас, едва взглянув на пуговицу, он безо всякого сомнения узнал в ней ту самую. — Да, вы узнали ее, — прошептал юноша, обрадованный. — Моя мать подарила мне ее на совершеннолетие. Она рассказала мне о вас. Рассказала, что я ваш сын. Я уже давно чувствовал, что отличаюсь от других горожан. Что я… выше всех этих грязных лодочников, рыбаков и торговцев. Один вид этого пропахшего рыбой города мне омерзителен. Я знал, я всегда знал, что рожден для другой жизни… Услышав о том, что вы едете в город, я упросил здешнего дворецкого взять меня на службу. Он разрешил мне прислуживать вам, — он запнулся, встретившись с недоверчивым взглядом короля, но, поколебавшись, всё же объяснил: — Дворецкий любит мальчиков. Он согласился дать мне работу, если я лягу под него. Это… унизительно, — лицо юноши потемнело. — Но иначе я бы не смог поговорить с вами… Орофер взглянул на полукровку уже с большим интересом. Короля позабавило болезненное самолюбие, ясно читавшееся в красивом лице юноши, его неподобающее слуге высокомерие и одновременно — отчаянный страх быть отвергнутым. Взяв юношу за подбородок, Орофер вгляделся в его глаза. — Унизительно? — насмешливо протянул он. — Значит, у сына эсгаротской шлюхи есть гордость? Изо всех сил стараясь не выказать малодушия и не отвести глаза, юноша ответил на взгляд Орофера. — У сына короля, — сказал он твердо.