Корни Гедониста

Горячая ладонь Глорфинделя ласкала член Орофера — неторопливо, опытными, сильными и в то же время бережными движениями. Постанывая сквозь зубы, Орофер толкался ему в руку и одновременно сам поглаживал член Глорфинделя. Они лежали на парадном ложе в жарко натопленной королевской опочивальне. Близился вечер; в окна широкими полосами проникал золотистый свет заката и ложился на обнаженные тела великого короля и славного гондолинского героя. В этом мягком, теплом свете еще ярче становилась красота Глорфинделя — его густые распущенные волосы, его ресницы и широкие брови, всё его большое, могучее тело словно сияли червонным золотом в полутьме опочивальни. И Орофер, чувствуя его руку на своем члене и его член — в своей руке, вдыхая его запах — такой бесконечно живой запах разгоряченного сильного тела, — любуясь его открытым лицом, ясными серыми глазами и чувственными губами, невольно думал: стоит ли винить Трандуила за то, что он увлекся прекрасным воителем? С тихим полувздохом-полустоном Орофер закинул ногу на бедро Глорфинделя и, глядя ему в глаза, прикоснулся своим членом к его члену. Глорфиндель рассмеялся. Он обнял Орофера, коротко поцеловал его в губы, куснул подбородок; положив ладонь ему на руку, принялся вместе с ним ласкать член Орофера и свой собственный. Орофер закрыл глаза. Ему нравилось чувствовать горячую твердую плоть, что прижималась к его собственной плоти, и нравилось дарить себе и Глорфинделю это нехитрое удовольствие. В постели с Глорфинделем Орофер никогда не был королем. С Глорфинделем ему не приходилось доказывать свое превосходство или блюсти королевскую честь — они просто наслаждались друг другом, как равный с равным. Нельзя сказать, чтобы Орофер тяготился своим высоким положением — напротив, чаще всего он гордился и упивался своей властью, и не упускал возможности ее продемонстрировать. Но сегодня король испытывал усталость после долгого пути, который оказался совсем не таким легким и приятным, как думалось ему вначале, пусть и завершился благополучно, — и грубоватая ласка Глорфинделя пришлась как нельзя кстати. За закрытыми дверьми опочивальни слышались громкие голоса, звуки шагов, суетливый топоток хоббитов. Эльфы Зеленолесья и люди Озерного города пировали, распевали песни, предвкушали веселую, буйную охоту на варгов и шумно спорили, куда именно и как именно они отправятся в первую очередь. А Орофер целовал горячие, давным-давно знакомые губы Глорфинделя и отвечал на его поцелуи — и наслаждался краткой передышкой перед новыми свершениями. Скоро беспокойный нрав короля вновь потянет его прочь от дома, в большой, полный опасностей внешний мир, — но сейчас, в жаркой близости Глорфинделева тела, Орофер не думал об этом. С протяжным хриплым стоном он залил семенем собственную руку — а через мгновение Глорфиндель, ругнувшись, тоже обильно излился, смешивая свою сперму со спермой Орофера. Некоторое время они лежали неподвижно, переводя дыхание. Орофер слышал гулкое биение своего сердца. Он начал засыпать, убаюканный то нарастающим, то затихающим гулом дворца. Погружаясь в сладкую дремоту, король грезил о грядущем вечернем пире и о предстоящей ему охоте на варгов: то-то будет потеха, как сказал бы его могучий любовник… Тут Глорфиндель разбудил Орофера — потянулся через него к кувшину с вином, наваливаясь и прижимаясь к его бедру влажным от спермы членом. — Ай да винцо у тебя, дружище Орофер! Винцо что надо! — похвалил он, сделав несколько жадных глотков прямо из кувшина. — А вот хоббиты у тебя жадные, кубка вина у них не допросишься, — Глорфиндель опять вспомнил свою стычку с господином распорядителем трапез. — А самый жадюга — такой толстый, как кабанчик, начиненный кашей — еще и нос передо мной задирает. Да что там говорить, каков король, таковы и подданные! — и он расхохотался так, что даже поперхнулся вином. — Ступал бы ты к балрогу, братец Глорфиндель, — лениво огрызнулся Орофер, забирая у Глорфинделя кувшин. Сделав хороший глоток, он поднялся с постели, спустился с ложа и принялся омывать чресла в серебряном тазе для умывания. Вода уже остыла и приятно холодила разгоряченное тело. Глорфиндель рассматривал его из-под полуопущенных ресниц, повернувшись набок и подперев голову рукой. — Ох и хорош же ты, Орофер, ох хорош! — протянул он наконец. — Сколько ни гляжу, всё налюбоваться не могу. И сынок весь в тебя пошел, ладный да смышленный… Напрасно ты подложил ему свинью… эсгаротскую. Крепко он на тебя обиделся — я по глазам видел. Не простит он тебе новоявленного братца. Ведь он такой же, как и ты, — гордый, упрямый… Орофер не ответил — лишь досадливо мотнул головой, откидывая за спину длинные волосы. — А это что? — Глорфиндель приподнялся на локте. — Никак, след медвежьей лапы? — он слез с ложа и, приблизившись к Ороферу, потрогал шрамы на его плече. Орофер снял с себя его руку и вернулся в постель. — Мы попали в засаду, когда возвращались от Келеборна, — нехотя объяснил он. — Это-то мне известно, — Глорфиндель плюхнулся на ложе рядом с королем. — А вот о Беорне ты мне ничего не рассказывал. Что хмуришься? Погляди-ка, прямо лицом потемнел! А я тебе так скажу, друг мой Орофер: нечего меня стыдиться. Вот и на мне его метка осталась, — он звонко шлепнул себя по бедру. Орофер удивленно взглянул на старые, уже едва заметные шрамы на теле Глорфинделя. — Разве не говорил ты мне, что это медведь тебя заломал? — Говорил, ну так что ж? Разве я соврал? Медведь он и есть! — хохотнул Глорфиндель. — Экий он, когда разохотится… — Глорфиндель опять провел рукой по шрамам на плече Орофера. — И как он вас к себе пустил? Чужих-то он не жалует… Хотя, конечно, мужик он хороший, ничего не скажешь. Угрюмый малость — это да. Оно и понятно: если что ни день вокруг одно зверье, поневоле одичаешь. А хозяйство у него — огого, — Глорфиндель осекся и смущенно пояснил: — Ну, лошади там, овцы, пчелы — вот это самое. Из-за тех треклятых пчел я к нему в лапы и угодил. Глорфиндель хлебнул еще вина и, откинувшись на спину, начал свой рассказ: — Медку, вишь ты, мне захотелось, а как добыть его — не докумекал. Раньше-то всё хоббиты плошку перед носом ставили. Сунулся я в улей — и попал как кур во щи: спереди меня пчелы жалят, сзади меня хозяин пасеки… кхм-кхм… жарит, чтоб неповадно было, значит, без спросу чужим медом лакомиться. Но потом ничего, задружились мы с ним. Целую неделю были не разлей вода, пока он морду мою опухшую лечил и, гм, задницу пользовал разными целебными снадобьями. Душевный оказался парень. Уговаривал меня подольше погостить, но я уж больше не мог. Заждались меня в твоих краях, да и, сам понимаешь, зад всё ж таки не мифриловый. Если бы Беорн хотя бы медведем не оборачивался, когда распалится, еще бы ничего, а так… Словом, мочи моей больше не было. Взял я с собою Беорновы гостинцы, сел на коня — и был таков. А медок у него хорош, нигде больше такого не пробовал. Славный медок… А лепешки медовые у него какие! Я ими всю дорогу от Беорнова логова до Зеленолесья объедался. Уж больно вкусны, — Захмелевший Глорфиндель весело взглянул на Орофера. — Может, как с варгами разделаемся, заглянем к нашему общему знакомцу? Давненько я его не проведывал. Да и вдвоем, думаю, полегче будет с ним справиться. Орофер отвел глаза. Этот разговор начинал его раздражать: великому и могущественному королю эльфов совсем не хотелось, чтобы Глорфиндель разболтал о его странном приключении всему Средиземью. Впрочем, даже если простодушному воителю хватит такта не рассказывать об этом каждому встречному, спесивого короля коробило, что Глорфиндель знает о его мимолетной слабости. Чтобы отвлечь Глорфинделя от мыслей о Беорне, Орофер прервал его и произнес вкрадчиво: — Не окажешь ли ты мне одну услугу, любезный Глорфиндель? Ступай, отыщи моего сына. Поговори с ним… Убеди забыть пустые обиды. Пусть сегодня же ночью явится ко мне, — он посмотрел на Глорфинделя проникновенным взглядом. — Я знаю, принц доверяет тебе как старшему другу. Он прислушается к твоему совету. Глорфиндель, польщенный, вскочил с ложа. Наслаждение, испытанное с Орофером, будто бы не утомило, а, напротив, укрепило могучего воина. Разгоняя хмель, он плеснул себе в лицо из ковша с водой, наскоро оделся и, поправляя пояс, сказал королю: — Это ты хорошо придумал, Орофер. Это ты молодец, хвалю. Негоже ссориться с единственным сыном из-за какого-то эсгаротского приблудыша. Трандуила-то я уговорю, не сомневайся, — а как придет он к тебе в опочивальню, тут уж ты не оплошай, — подмигнув Ороферу, Глорфиндель скрылся за дверью. Король остался один. Раскинувшись на смятых шелковых простынях, он смотрел невидящим взором на зеленый балдахин над собою, расшитый золотыми птицами. С непонятной тревогой Орофер думал о том, сумеет ли Глорфиндель смягчить сердце гордого принца. Снова и снова вспоминались ему слова старого друга о том, что Трандуил никогда не простит отцу нанесенной им обиды — и Орофера начинали терзать сомнения, правильно ли он поступил, взяв во дворец своего бастарда. А сомневаться своенравный король не любил. Он всё ещё немного сердился на сына за его непокорность — но одновременно Ороферу нравилась эта его черта. В конце концов, разве не таким должен быть наследник великого короля? Орофер улыбнулся своим мыслям. Дожидаясь Трандуила на парадном королевском ложе, он нетерпеливо и взволнованно предвкушал их примирение.