***
Люди Севера отличаются от людей империи бессмертного Владыки. Для южан северяне — дикари. Бледнокожие, холодные кожей, красноглазые, рогатые, свирепые. У них нет владык, нет городов, нет знати — только кучки воинов и охотников, которые сражаются между собой и покоряют друг друга, завоёвывая титул ярла. Мать Тима была ярлом их владений. Она убила своих братьев и сестёр по утробе и захватила владения самолично. Потом она выбрала отца Тима и связала его с собой кровью. Их владения, не очень большие, раскинулись на не самой пригодной земле, но здесь водились в изобилии ценные твари. Из чужих владений к ним приходили многие, искали защиты под их крышами, чтобы охотиться на чудовищ и забирать по праву шкуры. Мать Тима умертвила снежного дрейка. Его кости подвесили над пиршественным чертогом, а его кожа стала частью её поножей и сапог. Как пелось в песне, мать победила дрейка на плавучей льдине и вогнала руку по плечо в его глазницу. Она вернулась во владения, с ног до головы в дымящейся крови, волоча за собой тушу. Отец Тима забил глубоководника. Он шёл на другой берег по льду, когда глубоководник схватил его и потащил на дно. Отец не утонул лишь чудом. Чешую они истолкли и смешали с краской, которой чертили руны над дверями и окнами. Всё сгорело дотла, когда Тиму было восемь. Он не знал, осталось ли хоть что-то от владений его матери. Когда Тиму было восемь, с юга пришли мародёры. Для южан северяне были дикарями. Животными. Белая кожа и красная склера. Рога и чуждый Югу язык. Клыки и когти. Варвары. Мародёры сожгли владения его матери, применив против них южную магию. Тим тогда не знал — и не узнал до тех пор, пока его не отволокли в столицу империи, избитого до крови, клеймённого и закованного в длинные зачарованные цепи, — что магия южан в корне отличается от той, что используют его люди. Что она приходит со словами, вызывает порывы энергии и создаёт огромные невидимые щиты между льдом, молниями и уязвимой плотью. Тим видел, как его мать взревела гневно в небо, взывая к не-своей магии, и как сломалось и смялось её тело под инородным гнётом; она унесла с собой многих. Тим видел, как его отец бился в путах, прежде чем ему отсекли голову. Тим видел, как его отца и мать освежевали. Как забрали их рога. Он видел молодняк, обездвиженный и закованный в цепи. Рабы. Этих заберут и продадут на ближайшем торговом посту южан. Тим слышал истории о стужерожденных, которых держали, как ястребов, как собак, как скот. Для красоты, чтобы трахать или чтобы устраивать бои. Варгельды. Боевая добыча. Тим знал, что это слово не из их языка. Когда ярлы сражались за землю, за убой, за кровных, за честь, они никогда не брали больше, чем изначально собирались. Иначе было бесчестно. Неправильно. Когда битва заканчивалась, она заканчивалась, и не было победителя — только покоритель, завоеватель, ярл. Но это не война, и Тим не добыча никому. Он видел, как кровные братья и сёстры его отца и матери пали, один за другим. Тим видел, и когда дошли до него, он напал. В конце концов они всё-таки забрали и его тоже. Но в город Владыки он вошёл не рабом на продажу. Он вошёл приговорённым к виселице убийцей, и не смеяться над этим Тим не мог.***
— Неэффективная, — говорит Тим, когда Ра'c пытается показать ему ещё одно заклинание. — Ваша магия неэффективная. Слово ему в новинку. Южное. Таких в языке Тима не водится. Ра'с вздыхает. — Если ты будешь стоять во главе моих армий, тебе не помешает хотя бы знать, что они могут. — Насиловать и грабить. Сверх этого, ничего полезного, — отзывается Тим. Ему семнадцать, и его только-только повысили до военачальника армий Владыки. Он пробыл солдатом девять лет, но дух из него до сих пор не выбили. Они пытались. Они не преуспели. Тим подозревает, что Ра'c этим самую чуточку гордится. Южане слишком сильно полагаются на сталь. Их оружие, недостаточно гибкое, чтобы быть удобным, слишком легко ломается, но Тим осваивает его всё равно. Ему по душе парные гнутые клинки; шесты напоминают ему более тяжёлые северные; луки и стрелы сносные, хоть и нет таких, которыми Тим мог бы пользоваться в полную силу. Но всему этому Тим предпочитает мощь собственных рук и ног, гул энергии планеты, сплетённой с его собственной. Если бы высшие силы задумали сделать палки и железки непобедимыми, то они бы не изобретали молнии и стужу. Под взглядом Владыки Тим ёрзает. Он не сможет уйти на спарринг с Джейсоном, пока хотя бы не попытается сделать то, что от него хотят. За девять лет, проведённых здесь, он учится азам их чуждой магии, этого изувеченного обращения к силе Земли. Южане пользуются словами, чтобы прогнуть и разбить магию на формы. Они получают огонь, разламывая энергию Земли, и делают лёд, кое-как собирая её обратно. Они создают щиты, выстраивая их наспех, и создают порывы энергии, безрассудно паля ей в воздух. Это неэффективно. Это отвратительно. И кроме всего остального — это возмутительно. Но, думает Тим, пытаясь сделать, что от него просит Ра'c, но они ничего с этим не могут поделать. Южане — это южане. Они не видят, как видит он. Они не знают, как благоговеть в страхе перед миром. Руки Рас'а — тёплые, вовсе не неприятные, сильные, — поддерживают запястья Тима, показывая заклинание ещё раз. Владыка, кажется, остаётся доволен, когда у Тима получается вызвать крохотный шарик света. Тим морщит нос и ёрзает снова, повернувшись всем телом к окнам. Ра'c вздыхает. — Перерастёшь ли ты своё нетерпение, о дикий наш? — спрашивает Ра'c, отпустив одно запястье Тима, и касается его щеки. Это Тим тоже усвоил. Южане очень любвеобильные. (Ещё одно южное слово.) — Я могу идти? — спрашивает Тим. Девять лет, а слова всё ещё чужды его языку. Чужда ему и шкура, которую Ра'c требует носить всё время, куда бы он ни подался. Голубое на белом вместо голубого на красном, никаких рогов, бледная персиковая кожа, тупые зубы и ногти полумесяцами. Ра'c вздыхает и отпускает руку Тима, махнув ему, чтобы ступал. — Постарайся не спрыгнуть на очередного вельможу. Тим сверкает зубами, поставив одну ногу на подоконник. — Сами виноваты, если вверх не смотрят. — Он не оглядывается, чтобы увидеть недовольство, наверняка написанное на лице Владыки, и прыгает. (Это совсем не похоже на воспоминания о северных ветрах, за которые он держится так отчаянно, но в один этот короткий миг, когда воздух свистит в ушах, сердце снова больно сжимается.)***
Джейсон — полукровка. Наполовину стужерожденный Севера, наполовину кто-то из страны, где обитает первый консорт принцессы. Кто-то с Запада. Джейсон говорит, что южане его не унижают, но Тим не знает, верит ли ему. Но Джейсон — единственный стужерожденный в этом треклятом городе золота и песка, так что выбирать не приходися. В целом, Джейсон оказывается полезным союзником. Сильный, выше Тима. Тим не знает, заставили ли того тоже носить южную шкуру или он таким родился, но именно Джейсон учит его терпеть неудобства, связанные с перевоплощением и запечатанными силами. Именно Джейсон учит его драться как южане, учит его говорить на их языке и рассказывает о южных, чуждых обычаях. Тим же рассказывает Джейсону о Севере и необозримых пиках из льда и камня, пронзающих небеса. О ледяных медведях с горящими синими глазами и огромными тушами. О снежных дрейках, которые могут жить где угодно, в любое время года, в чёрной толще горной почвы ли, в бледном свежевыпавшем снегу ли. Об исполинских громоптицах с размахом крыльев больше, чем два роста взрослых мужей, с перьями, которые скрипят, щёлкают, шуршат, как битое стекло. О лунных оленях с молочными ветвистыми рогами и сизыми шкурами, и их племянниках аурелах с прямыми чёрными рогами, шкурами цвета полуночи и рёвом, от которого даже взрослые лютые волки из тундры раздумывают нападать. Тим учит Джейсона традициям земель, которые они потеряли. Джейсон учит Тима традициям земель, которым они проиграли. — Я жил раньше на западе, — говорит Джейсон за утренними делами. Тима они не очень обременяют; во владениях матери приходилось работать куда тяжелее. Он не понимает, почему остальные рекруты так много жалуются. — Первый консорт принцессы — мой опекун. Он был правителем Готэма, пока принцесса не взяла его себе и не привезла сюда. Тим уже видел первого консорта (которых у принцессы было немало) — огромного и устрашающего. Брюс, вот как его звали, грозная тень принцессы. Тим ещё ни разу не слышал, чтобы тот разговаривал. Он совсем не соответствует представлениям о консортах. Он не носит роскошных нарядов, которыми щеголяют остальные консорты принцессы, и часто ходит в коже и лёгком доспехе. Он всегда вооружён. — Как отец? — спрашивает Тим и думает, делает ли это Джейсона принцем. Джейсон качает головой: — Не так, как ты подумал. Он не мой сэр. У меня нет общей плоти с наследниками престола. У него есть ещё один подопечный, Дик. Но Дик откуда-то с дальнего Востока, я о тех местах не слышал даже. Он из путешественников. Когда Брюс стал консортом, мы пришли сюда с ним. Я завербовался в армию Владыки, потому что иначе мне оставалось только сидеть на заднице круглый день да украшать собой место. — Это тебе не по плечу. Ты даже свежевымытым хорошо если прилично выглядишь, — говорит Тим и пригибается, уворачиваясь от подзатыльника. — Засранец, — бормочет Джейсон. До того, как стать подопечным Брюса, Джейсон был уличным беспризорником. Насколько Тим понимает, «беспризорники» — это вроде неназванных дома, на Севере. Ни сэра, ни дамы, ни кровных взысканий, ни владений, ни титула, ни чести. Нежеланные. Такие обычно гибнут. Сбрасываются с обрывов или нарываются на то, что может их убить.Потом — гниют. Или попадаются падальщикам. Неназванного не ждёт ни похоронный костёр, ни церемонии. Тим сглатывает подкатившую к горлу от одной мысли об этом горечь. Потому что теперь он сам — неназванный. Клеймённый сначала рабом, потом убийцей по законам Юга. Но теперь у него есть Джейсон. Если он всё же сгинет в этом проклятом краю, то может, может быть, Джейсон зажжёт огонёк, чтобы проводить его дух домой.***
Тим морщит нос, когда Ра'с ведёт его в подземелья. Сеть каменных тоннелей под дворцом ему знакома — он, в конце концов, здесь несколько дней провёл, пока Владыка не огласил условия, — но в эту ветку тоннелей он ступает впервые. — Ты подаёшь надежды, — говорит Ра'с. Тим опасливо смотрит на него. Какими бы жалкими, слабыми и бестолковыми он не считает армии Владыки, он наслышан достаточно, чтобы знать: тот далеко не слаб. Детям Севера рассказывают о нём страшные сказки, которые Тим вспоминает чуть ли не с теплотой. — Когда тебя впервые привели сюда, ты был избит, но не покорён, — продолжает Владыка, ведя его вниз по винтовой лестнице, вытесанной в камне. В нос лезет слабый запах чего-то едкого. Обжигающего. — Тебе было восемь, верно? — Да, — отзывается Тим. Ему было восемь, он полубредил от боли и заразы в клеймах, и был готов умереть. Владыка хмыкает. — В восемь ты перебил пол-отряда мародёров, прежде чем тебя повязали. И ещё пару дюжин уложил по пути в мою империю. Впечатляет. А как, по-твоему, всё бы сложилось теперь, когда ты вырос и обучился? — Он бросает взгляд на Тима через плечо. Тим прикидывает, стоит ли солгать. Но он не настолько глуп, чтобы лгать (по крайней мере, так откровенно) Владыке в лицо. — Ты растил меня под своей крышей, пока я не стал сильным, а потом научил меня всем хитростям тех, кто меня пленил. Ты показал мне, как применять эти знания по своему усмотрению, — говорит Тим. — Думаю, если бы я захотел, то мародёры бы лежали у моих ног, сломленные. — Хорошо. Будь Тим сейчас был в своём истинном обличье, его кожа уже бы покрылась изморозью в защиту. — И как бы ты их сломал? — Целиком. Тим успевает заметить, что Владыка улыбается, прежде чем его внимание приковывает массивная, испещрённая рунами дубовая дверь у подножия лестницы. — Ты подаёшь надежды, — повторяет Владыка, положив ладонь на дверь. Тим переносит вес тела на пятки; даже сейчас, отрезанный от магии в своей нынешней личине, он чует её скопление, ощущает грозовое потрескивание, от которого светятся руны. — Ты молод и ещё не испытан. Но мне кажется, что ты достоин. Готов ли ты увидеть тайну моего царского рода? Тим не кивает, даже вдохнуть едва осмеливается, но Владыка уже распахивает дверь. Оттуда несёт горящей плотью, гнилью, песком и сыростью. И когда Тим выдаёт, впервые за восемь лет ветер воет.***
— В саду консортов никто не смеет меня ослушаться. Владыка в том числе, — говорит Тим. — С чего ты взял, что ты особенный? — Я принц! — шипит Дэмиан. — А я первый и единственный консорт Владыки. — Тим смотрит мальчишке в глаза. В прошлом его знали как клинок Владыки. Как личного дикаря Владыки. Как снежную бестию трона. Теперь же он был верховным консортом всея царства. — Неужели консорты принцессы так беспечно относились к твоему воспитанию, что ты забыл, кто из нас главенствует в этом случае? Дэмиан заливается краской, и за свою жестокость Тиму становится почти неловко. Но мальчику давно пора усвоить манеры. Пускай слабоумные при дворе уже позабыли все титулы Тима, но он никому не позволит себя унижать. И принцу не даст себя недооценивать тоже. Тим протягивает мальчику руку (всего двенадцать, идёт тринадцатый. Тим официально стал консортом два года назад. Прошло так мало времени, что мальчик ещё должен бы помнить, но для детей годы идут по-другому), и Дэмиан без промедлений берёт её. Его руки пока что маленькие и гладкие, мозолистые, но без рубцов и переломов, которые ждут его в будущем. Тим касается нахмуренного лба. — Я не сокровище, которое нужно защищать и выставлять на показ, — говорит он, положив ладонь на щёку Дэмиана. Тот унаследовал столько черт от принцессы, но Тим видит в нём черты и Брюса, и Ра'са. — И я не варгельд, достойный лишь жалости и неги. Мне не нужно, чтобы ты лез в драку за меня. — Тогда почему прячешься в своих чертогах вместо того, чтобы бороться? — огрызается Дэмиан. — Унизительно слушать, что при дворе о тебе говорят. Слушать, как о тебе говорят. Ты же верховный консорт. Интересно, что же они там несут. — Мне нет дела до болтовни, потому что те, кто судачит, неправы и недостойны моего внимания, — говорит Тим. — Я буду бороться, если посчитаю повод достойным, но не стану тратить время и силы на мух. И тебе не позволю тоже. Они неспроста говорят это всё за моей спиной, а не мне в лицо.***
— Верховный консорт так красив, — слышит Тим, пробираясь через толпу разношёрстных слуг и знати. Ра'с беседует с кем-то из прибывших из отдалённого города вельмож. Ходят слухи, что в этом городе скрываются мятежники — люди, которые хотят свергнуть Ра'са и его наследников с трона. О чём Ра'с знает. Потому он и позвал этих вельмож к себе. (Ра'с знает, потому что ему об этом сообщает Тим. А Тим знает, потому что он не дурак. И не варгельд тем более.) Перезвон колокольчиков раздражает, пусть и давно привычен. Тим подходит всё ближе к Ра'су, и перед ним расступаются и вельможи, и слуги. Об их разительно противоположных мнениях на свой счёт Тим отлично знает тоже. Одни боятся его, переполошённые, запуганные слухами. Эти вздрагивают, заслышав звон колокольчиков, и шарахаются прочь. Другие же, почти такие же, как он, переселенцы из чужих стран (или же те, кто осведомлён о его более скрытных делах), уважают его и, как ни странно, любят. Эти оборачиваются и кланяются, сложив ладони в форме пламени, которое здешние жители боготворят. Эти тоже распространяют слухи. Позже оказывается, что половина этих слухов рождается как издёвка над теми, кто Тима боится; чаще всего это только идёт его славе на пользу. Тим садится рядом с Ра'сом, устраивается в куче парчи и золота, ловко подхватив рукава, чтобы налить Ра'су выпить. Печати на его магии не такие крепкие, как раньше. Ра'с наверняка предвидел, что, получив всего каплю, Тим возьмёт куда больше силой. Для него не должно стать сюрпризом, что Тим замораживает кончиками пальцев блюдце, прежде чем поднести к его губам. Стоит отдать Ра'су должное. Он не вздрагивает от холода, не выдаёт ничем удивление. Его рука ложится Тиму на колени, и медленно набирающая жар магия покалывает кожу сквозь слои ткани. Предупреждение, значит. Тим доливает ещё вина