***
— Тебя когда-нибудь точно поймают, — шипит Джейсон, пока Тим готовится ускользнуть из казарм. — Не поймают, само собой. Стражам наплевать до тех пор, пока я возвращаюсь вовремя, — отвечает Тим. — Я уже четыре года хожу и никто меня не остановил пока. — Тим прилаживает на бедро украденный из оружейной нож. Исчезновение ножа либо прошло незамеченным, либо никому нет особого дела. Джейсон раздражённо вздыхает, кладёт ладонь на затылок Тима и прижимается лбом к его лбу. — Ты моей смертью станешь, малый. Вот бы ты только эти свои таланты на тренировках показывал. Прошедшие четыре года Тим только тем и занимается, что настраивал против себя тренеров и находил союзников среди таких же, как он, переселенцев. Даже если он показывал, сколько всего усвоил, наставники неизбежно придумывали, как обвинить его в жульничестве или в чём похуже. Так всегда было. Солдаты из рождённых на Юге всегда ценились выше бывших рабов и слуг, вступивших в ряды армии Владыки. Мало кому Тим раскрывал свои истинные способности, как и другие, подобные ему. У бывших рабов и слуг образовалась своя община. — Мне было бы спокойнее, если бы я мог пойти с тобой, — сказал Джейсон. Тим помотал головой. — Ты слишком близко к трону. Они меня не пропустят, если ты пойдёшь со мной. Я вернусь до рассвета. Прикрой меня? — Конечно. Попутного тебе северного ветра.***
Смотреть, как Ра'с тренируется — это как наблюдать за одной из оживших легенд. Не то чтобы Тим собирается говорить ему об этом. Боги, нет, у того и без похвалы гонора в избытке. Не нужно ему знать, что северные дети растут на сказаниях и о нём в том числе. У южан круговой стиль боя. Эти люди и их круги. Они говорят, водя вокруг да около, занимаются магией так же, так же и сражаются. Строят кругами свои города, пишут петлями и звеньями, у них даже еда округлая. Невыносимо и прекрасно. Тим прижимается щекой к колену, наблюдая, как Ра'с ступает по утрамбованной и затоптанной земле: каждый шаг плавный и уверенный, отточенный, безупречный. Он позволяет взгляду соскользнуть — нырнуть самым краешком в его истинную северную шкуру, просто чтобы снова как следует видеть. Он отслеживает поток энергии Земли, как тот плывёт, стягивается к Ра'су, окрашивается зелёно-золотистым, светлеет, пока не становится почти белым в самой глубине его сущности, как течёт обратно. Воздух вокруг него — марево цветов. Мерцающий и чистый. Напоминает магию, которую Тим ощутил тогда, у дверей Лазаревой Ямы. Даже теперь, много лет спустя, опуская взгляд и глядя на себя, он до сих пор видит крохи зелёного. Яркие и почти целиком поглощённые его собственным бело-синим. — Ты витаешь в облаках, возлюбленный мой. — На эпитет Тим морщит нос. — Я бы выслушал, что тебя заботит, если бы ты только захотел поговорить. — Быть может, меня заботишь ты, и потому я молчу. Упаси меня жаловаться на моего супруга-владыку, — отвечает Тим, лениво щёлкнув по одному из колокольчиков на щиколотке. Колокольчики Ра'с преподнёс ему, кажется, в издёвку. Тим воспринял их как вызов и поклялся себе научиться двигаться так, чтобы треклятые побрякушки не дребезжали, будто он собрался ограбить весь дворец. Как для крохотных, хрупких с виду вещиц, гремят они ужасно. Ра'с вполне мог зачаровать их, чтобы звук был пронзительнее. — А, значит, ничего нового, — отвечает Ра'с, не прерывая упражнение. — Я уже забеспокоился, что кто-то помимо меня захватил твои думы. — У тебя шея не устаёт столько высокомерия на себе таскать? — Тим фыркает. — Да, ничего нового. Всё так же голова болит, когда я вынужден беречь тебя и править твоими землями, пока четверть твоих так называемых дворян считает, что я хорош, только когда на спине лежу; половина думает, что я бездумное чудовище, тобой приручённое; и лишь у немногих из оставшихся хватает ума вовремя заткнуть рот. — Ты хорош и на коленях, — замечает Ра'с, но прежде чем Тим успевает ответить — например, швырнуть этот замечательный, тяжёлый грейпфрут ему в голову, — он продолжает: — Что же до их сплетен — они сами виноваты, раз настолько узколобы и позабыли, что ты мой клинок. И разве это не на руку тебе и твоей маленькой лиге шпионов? Чем сильнее тебя недооценивают, тем проще тебе будет поймать их в сети уловок. — Если бы половина твоих придворных не была так невообразимо тупа, мне бы и половины уловок и хитростей, которые я каждый день в ход пускаю, не понадобилось. Зачем ты их вообще держишь? — Потому что, — говорит Ра'с, опускаясь перед Тимом на колени и поддевая его подбородок пальцем, — так они слишком глупы, чтобы стать по-настоящему серьёзной угрозой для меня, а всякое их двуличие легко распускается под ловкими пальцами моего возлюбленного. Но хватит о них, нам пора. Ты опять не занимался прописью, как я тебя просил.***
— Я на время складываю полномочия, — говорит Ра'с. — Ты поедешь со мной или останешься клинком при Талии? Клинком Талии была Шива, и Тим считает, что та вряд ли оценит, если Тим вдруг позарится на её место. Так что он опускается на колено, прижав руку к сердцу. — Я клинок бессмертного Владыки и ничей больше. Ра'с улыбается. — Собирай вещи. Мы вскоре выезжаем.***
— Я рождён в другой стране, а не дремучий, — перебивает его Тим. — Прекрати говорить со мной, будто у меня ещё зубы молочные. Ты навлекаешь на себя немилость трона, так низко думая о клинке Владыки. Министр бормочет извинения, затем прочищает горло, прежде чем продолжить объяснения о мародёрских набегах на западные торговые пути. Он бросает на Тима опасливые взгляды тут и там, но хотя бы прекращает говорить простыми словами и педантично разжёвывать значения. То, что у Тима бледная кожа и клейма на спине не значит, что он несведущ в текущих делах. Он, пожалуй, знает о том, что происходит в империи, больше, чем все министры вместе взятые. Интересно, когда в последний раз они ходили по рынкам и трущобам, когда в последний раз говорили с пекарями и землепашцами, солдатами и слугами, потаскухами и попрошайками? Интересно, когда они в последний раз смотрели на раба, обращались к своим сёстрам, матерям и дочерям, просили совета у старших? Среди простого люда многие знают Тима в лицо и по имени, в столице и за её пределами. Его слава передаётся с молвой, и мало кто встречает его со страхом или в ужасе. Для этих людей Тим не телохранитель Владыки, не его клинок; он — его уши. Когда министры заканчивают толковать о всяческих изъянах каждого из предложенных ими же планов по борьбе с мародёрами, Тим их распускает. И поворачивается к Пруденс. — Я один считаю, что это было бесполезно? Пруденс пожимает плечами. — Они в глаза бой не видели. Тупой конец меча от острого не отличат, даже если их на него нанизать. Тим вздыхает. — А мне придётся отчитаться Владыке с одним из этих ослиных планов. — Не завидую предстоящему разговору. По крайней мере, ты теперь знаешь, почему Владыка пришёл в такой восторг, когда ты вообще согласился сидеть на этих собраниях вместо него. Тим стискивает пальцами переносицу. — Это месть за все мои прогулянные уроки, да? — Скорее всего. — Пруденс ухмыляется, пихнув его в плечо. — Но посмотри на светлую сторону: по крайней мере, тут тебе разрешено огрызаться.***
— Ты совсем не слушаешь, не так ли? — спрашивает Брюс, и Тиму становится разве что совсем чуточку стыдно, когда он поворачивается обратно. Брюс однозначно лучше, чем предыдущие наставники, и Тим существенно продвигается в обучении под его руководством. Но некоторые предметы попросту его не занимают, и ничего с этим поделать нельзя. — Прости, учитель, — говорит Тим, возвращаясь к толстой книге, из которой Брюс читает — история столкновений Юга с Севером. — Не извиняйся. Я могу понять, — говорит Брюс, закрывая книгу с улыбкой на губах. — Слушать о собственной истории наверняка не очень интересно. Скорее, это раздражает. — Мне нужно быть внимательнее, — говорит Тим. — Я не хочу тратить твоё время впустую. — Это объяснимо. Ты сейчас в таком возрасте. Ты, без сомнений, предпочёл бы сейчас быть на улице, или практиковать заклинания, или учиться кувыркам, а не слушать вот это. — Брюс смеётся. — В своё время я никак не мог уговорить Дика сидеть смирно. Джейсон справлялся лишь самую малость лучше, но только потому, что занятия он проводил у себя сам. Тим оживляется немного, представив подопечных Брюса детьми. Представлять старших на своём месте всегда сложно. Тим знает, конечно, что все начинают юными, но Джейсон и Дик были просто… собой. Тяжело вообразить Джейсона, который знает всё, в то время, когда он не знал ещё ничего, или Дика, который обладает безграничным запасом терпения, когда он не мог сидеть спокойно. — Дик в детстве был очень восторженным, — говорит Брюс, и его лицо озаряется мягкой улыбкой. — Он хотел знать всё на свете, но никогда не мог дослушать ответы, поэтому выдумывал свои собственные, строил целые миры и придумывал истории, нырял в мечты. Джейсон всегда брал только один предмет за раз. Сложно было учить его тому, о чём он и слышать не желал. Когда он хотел узнать о чём-то, он хотел знать досконально, и только выучив всё, что можно, он позволял мне научить его чему-то новому. Брюс задумчиво хмыкает, постукивая пальцами по обложке. — А как вы узнавали это всё на Севере? Как вас учили? Тим закусывает губу и пожимает плечами. — Это правда, что на Севере не читают? И не плетут заклинания? — спрашивает Брюс. Тим ёрзает и садится ровнее, обдумывая ответ. — Да. И нет. Наш язык не похож на ваш. Наши… сущности. Наши тела отличаются от ваших. — Тим хмурится, пытаясь придумать, как описать верно, и не может. — У вас меньше слов, — говорит Брюс. — Джейсон и Дик часто затрудняются переводить. — Многие ваши понятия… у нас их нет. Там, откуда мы родом, ваши понятия упрощают или выбрасывают за ненадобностью. — Тим снова кусает губу. — Но не в этом дело. Ваш язык такой… поверхностный. Брюс хмурится. Тим качает головой. — Нет. Это — это сложно объяснить. Я не имел в виду… Ваши слова — это просто слова. В них нет веса. Нет сейдра. Вы нанизываете их одно на другое и находите смысл в их порядке. Но мир не такой, энергия движется не так. — Тим наклоняется и ведёт пальцами по столешнице. — Дух Земли течёт сквозь всё, что только есть. Свободный и извечный. Его нельзя призвать, нельзя сокрушить. Брюс наклоняется тоже, кивая. — Да. Мир — это замкнутая система. — Энергия движется с каждым нашим движением, в каждом движении есть сейдр. Намерение. И каждое движение, в свою очередь, должно причинять перемены. Чтобы что-то создать, нужно сначала нарушить и разрушить. Это легко. Для этого не нужны слова или ваши заклинания. Нужно просто… — Тим умолкает, нащупывая объяснения. — Так сложно. Я не знаю, смогу ли я объяснить. Никто не растолковывал мне, как или почему, мне нужно было только смотреть и запоминать. — Но ваша история, ваши традиции… — Здравый смысл, — с нажимом говорит Тим. — Всего лишь. Если бы ты мог видеть, чувствовать, пробовать, слышать и видеть, как я в моём истинном облике, ты бы понял. Долгих несколько мгновений Брюс хранит молчание, затем складывает руки. — В твоей северной личине… ты хочешь сказать, что ты. Ты видишь больше, чем видим мы? Видишь даже саму магию? Он произносит неверные слова. Тим закрывает глаза и заглядывает в себя, пытаясь выразить вслух то, что у него отняли. Тим вытягивает руки и воображает хаммраммр. — В мире так много сейдра, Брюс, — говорит Тим. — Этого намерения. Он повсюду. Возможность сделать что-то, возможность стать чем-то другим. И я не знаю даже, как начать его описывать. Как бы ты описал вкус апельсина? Как бы ты описал прикосновение солнечного света к лицу? Как бы ты описал лёгкий ветер? Как описал цвет листвы на деревьях или мерцание воды в ясный день? Наш язык это отражает. Для тебя — для вас, кто может видеть только то, что перед вами, — есть бесчисленное множество слов, это показывающих. Но для нас… наши слова — наши руки, наша магия, наши голоса. И когда мы говорим друг с другом, рассказываем сказки, делимся известиями или мнениями, мы не говорим просто голосом. Мы показываем. Мы понимаем не звучание слов — мы понимаем звук, цвет, ощущение. — Тим вздыхает. — Если бы я мог вернуться в свой облик, я бы показал тебе. — Звучит очень любопытно, Тим, — говорит Брюс. — И если ты учился только так раньше, то я понимаю теперь, почему наш способ ты считаешь недостойным твоего внимания.