Я постараюсь не уничтожить тебя

Вымыв руки и надев халат, Семен направился ставить диагнозы "подколесному". В любой другой день Романенко остался бы ни с чем, потому что взваливать на себя его обязанности - дело неблагодарное и бесперспективное. Но именно сегодня и именно сейчас очень хотелось наконец-то поработать. Нормально так, чтобы влиться в повседневную рутину, совладать со своей истерикой и просто стать прежним. А еще, положа руку на сердце, очень хотелось кого-то надуть, или даже облапошить. Вот такое гаденькое желание... В конце концов, чем же еще Сема занимался раньше, как не имитацией бурной деятельности?  Подойдя к вип-палате, той самой, где он спал позапрошлой ночью, интерн отворил дверь и, заглядывая в историю болезни, важно произнес: - Добрый день, я, доктор Лобанов, буду лечить Вас... - он поднял глаза, - буду лечить... - Боже мой, какие люди! Надо же, ты и на работу уже вышел... - Соломакин приподнялся на локте. Его голову украшал накрученный из бинта "котелок", на запястье левой руки белел недавно наложенный гипс. - Не знал, что ты еще и специалист широкого профиля, - произнес он почти насмешливо, хоть и заинтригованно. Лицо Семена словно выкрасили мелом. Горло сжал спазм. От непроизвольного страха и волнения липкой стала даже спина. Он чувствовал, как к тому ее участку, который не покрывает майка, прилипла рубашка.  - Ты... - Что ты так побледнел? Только не говори, что не рад меня видеть. - Удар машины не сбил с него ни грамма спеси. Впрочем, должен ли?  - Ты... - Семен сжал историю болезни обеими руками - плотная бумага первой страницы стала бурой под его мокрыми пальцами. Он по инерции оглянулся по сторонам и с перекошенным злобой лицом подошел к прокурору, - почему же не рад...? Я просто счастлив, Михаил Гаврилович... - Я бы на твоем месте не делал глупостей, - пренебрежительно, пытаясь сохранять самообладание, посоветовал тот. - А ты не на моем месте... - Лобанов хищно улыбнулся. Чтобы бить прокурора, нужны свободные руки. Он демонстративно развел их в стороны, роняя историю на пол. Взял пострадавшего за шкирку и притянул к себе его тело так, что оно практически висело над кроватью. - И, как специалист широкого профиля, я уверен: несколько лишних синяков на твоей роже чудесно дополнят общий портрет жертвы невнимательного водителя. Интерн замахнулся, задержавшись лишь на секунду, чтобы посмотреть в ненавистные глаза. Они оказались мутного зеленого цвета. Выцветшие и тусклые, какие обычно бывают у людей в возрасте. Соломакин по-прежнему не потерял лица, гордо отвечая Семену таким же пристальным взглядом. Похоже, он и сам не ожидал его здесь увидеть, вот только ни удивления, ни испуга не испытывал, скорее задор и запал.  - Мразь, - Лобанов сильнее сжал костяшки, еще больше отводя кулак... В этот самый момент дверь отворилась.  - Убрал руки, быстро! - Шаг назад!  В палату зашли двое охранников, все те же - боксер и качок. Принесенные ими пакеты с китайской едой были брошены на пол и через секунду на Семена угрожающе "глазели" два дула.  - Убрал. Руки. И сделал. Шаг. Назад, - расстановочно сказал один из них.  - И вы тут, падлы...  - Убрал руки - последнее предупреждение. Лобанов медленно отпустил прокурора и поднял кисти, демонстрируя покорность. - Хороший мальчик, - Соломакин потер грудь. - Заткнись, мудак. Я тебе капельницу назначу - после нее не поднимешься. - Семен, ты еще сексуальнее, когда весь в профессии, - прозвучало абсолютно серьезно. - Тварь! - парень вновь вцепился в прокурора. - Какого фига тебя вообще сюда привезли?! Ты не мог куда-то в Германию или в Швейцарию поехать башку свою лечить?! - Ну, куда скорая привезла, туда и приехал, - практически хохотал тот, давая вновь насторожившимся телохранителям знак опустить пистолеты.  - Что ты ржешь?! - Оценил комичность ситуации...  - Ну что тут у... нас? - вошел Романенко с лицом, обезображенным радостной улыбкой. - Не понял... - на фоне двух громил, с пушками в руках Глеб смотрелся особенно комично и беспомощно. - Сема, ты чего? А вы...? - перевел он взгляд на вооруженных охранников.  - Глеб, выйди! Тебя это не касается! - Нет, подожди, то есть как это - "не касается"? Здесь больница вообще-то, а это - мой пациент, - обратился он к товарищу, затравленно пятясь к стене подальше от "оруженосцев" прокурора.  - Глеб, я тебе потом все объясню... - Неужели действительно объяснишь? - вмешался Соломакин. Семен злобно процедил сквозь зубы: - Молчи, скотина... - Это уже слишком. Я иду за Быковым! - Постой. У нас тут личное, понимаешь? Я сейчас его отпущу, обещаю, - крайне дружелюбно пообещал он, делая легкий пас рукой, словно разговаривает не с другом, а с психом, обвешанным взрывчаткой. Глеб задумался. На кону стояло его будущее (как ему казалось). Он в растерянности гадал, что предпринять: выслужиться перед прокурором и, возможно, навсегда лишиться дружбы, или же сохранить дружбу, попытаясь позже уладить все недомолвки с прокурором. Второй вариант оказался более приемлемым и достойным. Да и своими силами ему все равно не оттащить Лобанова; стрелять в него тоже вряд ли будут, раз до сих пор не стреляли - нашел он еще пару доводов, чтобы не идти против друга. Заниматься стукачеством тоже не хотелось...  - Ладно. Но имей в виду, без рукоприкладства! Даю тебе десять минут, - сказал он тоном президента всея Руси и выскочил из палаты. - Доктор Быков здесь? Неожиданно. Надо было позволить этому милому молодому человеку позвать его, я бы поинтересовался у него, как твое самочувствие... Волнуюсь, знаешь ли. В прошлый раз неотложные дела появились, не смог лично довести тебя до дома. Так жалею, так жалею...  Не говоря больше ни слова, захлебываясь ненавистью и яростью, Семен вмазал ему что есть мочи по лицу. Кровавая юшка плеснула на постель, окрасив ее багровыми пятнами. Тот, который боксер (их имена Лобанов забыл, как ночной кошмар), в мгновение ока подскочил к нему, скрутил за спину руки, одним ударом расставил ноги на ширину плеч, прижимая к стене. Дверь задрожала, Романенко услышал звуки потасовки и поспешил разобраться, в чем дело, но оставшийся начеку второй увалень, закрыл дверь на защелку и, для большей надежности или просто показухи, взялся за ручку, притягивая ее на себя.  Все фигуры оказались на своих местах. "Картина" замерла.  - Вот такая вот баррикада вышла... - спокойно проговорил Соломакин, вытирая окровавленный нос здоровой рукой, - знаешь, а ведь больно. Можно было бы сказать, что мы квиты, но это же совсем не тот долг, который ты хочешь мне отдать. Правда? И тут встает еще одна проблема: я в принципе не принимаю долги подобного характера, - он достал носовой платок и стал протирать лицо. - Вот такие финты в мой адрес - это тоже зря. Как ты думаешь, пока твой друг бегает за Андреем Евгеньевичем, я успею тебя наказать?  Семен ничего не ответил, а лишь дернулся что есть мочи, пытаясь высвободиться.  - Я так и думал. Известно ли тебе, что отличает человека от животного? Это умение себя контролировать. А известно, что отличает мужика от бабы? Примерно то же... Друг твой, я посмотрю, приструнил тебя достаточно быстро. Любой другой послал бы этого коротышку к ебеням, а ты еще и на десять минут согласился. - Соломакин запрокинул голову, втягивая носом воздух, пытаясь прекратить кровотечение. - Имеют тебя, Сема, все, кому не лень... А не лень многим. Внешне ты, выходит, мужик, а вот внутренне... - Мне плевать, что ты там тявкаешь! Меня это не тронет, даже не надейся...  - Ну... - он развел руками, - охотно верю. Унижения, они как дыхание. Первый вздох будоражит, а потом привыкаешь.  - Пусти меня, козел! - гаркнул на прижавшего его мужика Лобанов, чувствуя, что нахлынувшая ярость понукает не к разговорам, а к мордобою. - Так постоишь, - охранник сильнее заломил ему руку и мерзко добавил, - тебе не привыкать... - Сука... - Что там происходит?! - послышался голос Быкова. - Если вы сейчас же не откроете, я позову санитаров, они выломают дверь к чертям собачим! - А вот и доктор Айболит... Отпусти его, - тихо произнес прокурор и кивнул второму: - Открой.  Семен еще не успел отойти от стены и даже отвернуться от нее, когда в палату вошли двое: - Лобанов, устраивать мочиловку...! - Быков резко затормозил, и Романенко, идущий сзади, врезался в него. - Стоп, я не понял, а ВЫ что тут делаете?! - скривился врач. - Вы не поверите, Андрей Евгеньевич, лечусь.  - Романенко! Если ты еще раз забудешь фамилию хоть одного своего больного, я тебе такую интернатуру устрою, что тебя даже роды у свиней принимать не возьмут!  - Я вообще не при делах! Что случилось? Вы что, знакомы?! - начал оправдываться Глеб, испугавшись угроз.  - К сожалению, да, - казалось, Быков выдавливает из себя каждое слово. - Семен, ты как?  - Нормально. Пусть эта падла и не мечтает!  - Так вот кого на самом деле сбила машина... А ну-ка, Романенко, поведай нам детали этого знаменательного события. - Эээ... Так это... Соломакин Михаил Гаврилович сегодня утром стал жертвой пьяного водителя жигулей, который не справился с управлением и выехал на тротуар, где и сбил, вот, его. - Прямо на тротуар... Жигули... Какая потрясающая ка-р-р-ма, - удовлетворенно прокартавил Андрей Евгеньевич и прищурил глаза, будто разом съел жирненький эклер, начиненный патокой, карамелью и прочими вкуснейшими ингридиентами. - Жаль только, что "стал", а не "пал".  - Не дождетесь, доктор, желающий смерти людям. - Это Вы зря. Я никогда не желаю смерти ЛЮДЯМ. Значит так, или Вы, господин прокурор, со своими Лёлеком и Болеком выметаетесь из больницы в течение получаса, или я звоню в полицию. Потолкуем с ними о делах насущных и минувших. А разговоры о "докажите-не докажите" оставьте для своей продажной прокурорской практики.  - Надо же, а я думал, что встану перед выбором: или полчаса или ваши самоличные пинки под зад. Браво, доктор! Вот что я называю "самоконтролем". Учись, Семен Лобанов. - Да ты...! - Спокойно, Сема. Я бы предложил вам пинок, но с моей стороны будет не по-джентельменски бить под зад после хука в нос. Я же врач, а не изувер.  Семен еле заметно улыбнулся. Он смотрел на Быкова, не отрывая глаз, ловя каждое его слово и каждым из них восторгаясь. Соломакин же смолк, но даже в его молчании ощущалась гордыня и высокомерие. Он поднял подбородок и выдержал паузу, которой позавидовал бы сам Станиславский. Затем заговорил, помня в безысходности, об удачно выведенной формуле обиды: - Очень убедительно. А главное, как ловко вы прячете за свою спину обиженных девочек.  Лобанов сжал кулаки и весь затрясся, собирая воедино всю силу воли, чтобы смолчать. Он понимал: любой выпад в адрес прокурора сведет на нет эту битву умов.  - У вас есть тридцать минут, чтобы покинуть больницу, - презрительно повторил Быков, не желая продолжать полемику, которая не затрагивала его лично. Ведь чем дальше он будет загонять прокурора в угол, тем больше тот будет оскорблять Семена. - Романенко, на выход! Семен... - Выхожу, Андрей Евгеньевич.  Уже на выходе, замыкая тройку врачей, Сема остановился и обратился к Соломакину: - Я даже рад, что ты выжил. Потому что инцидент, произошедший с тобой, дал мне понять одну вещь: справедливость есть. И Бог есть. И если ты не сдох сейчас, то только потому, что тебя ждет что-то более болезненное, чем сломанная рука. И если бы мне не нужно было это знать, ты бы оказался где угодно, но не в этой больнице, не в этом отделении и не в этот день.  - Вали уже, - промычал охранник, стоявший у двери.  Семен ничего не ответил. Он спокойно вышел в коридор и, не глядя на Быкова с Романенко, направился к лифту, оставляя за собой следы из каких-то соусов, риса и овощей - тех самых китайских блюд, растоптанных еще в палате.