Я постараюсь не уничтожить тебя

- Баба Маша еще долго материла тебя, отмывая лапшу от паркета. - Пофиг... - Значит, это можно считать твоим тайным местом? - Как вы меня нашли? - Банальнейшим образом - по следам. - Черт, - Семен посмотрел на свои подошвы и зло пошаркал ими о пол, пытаясь соскоблить остатки соуса, все еще алеющего между рельефами резиновых лабиринтов.  - И это баба Маша еще лифт не видела... - обреченно констатировал Быков, изображая жалость к больничной уборщице. - У тебя здесь тепло. - Трубы рядом. - Вижу. Как же ты смог найти это место, не понимаю? Я столько лет в больнице работаю и слыхом не слыхивал об этой... коморке папы Карло! - он уселся на небольшую бежевую тумбу с четырьмя выдвижными ящиками, стоящую под аркой тонких труб, делающих петлю от пола до потолка и уходящих куда-то в стену. Тумба угрожающе скрипнула, но на части не рассыпалась, стоически удерживая взваленную на нее ношу. Лобанов сидел напротив, на небольшом бетонном выступе, похожем на ступеньку, и нервно курил.  - Мы с сантехником как-то отмечали... не помню что, ну он и попросил принести из заначки еще пузырь.  - Как интересно... - Да, я бухал с сантехником! Не надо меня тут стыдить!  - Ни в коем случае... А заначка, я так понимаю, и есть эта комната, - тем не менее, продолжал ерничать Андрей Евгеньевич. - Да. Точнее, вот эта тумбочка. Конфискуете теперь? - Больно надо. К тому же, наш папа Карло все же рассказал мне, где запрятался Буратино, так что с меня еще и причитается. Семен ничего не ответил. Он продолжал курить, игнорируя пристальный взгляд Быкова. Зная этого парня, не сложно понять, что он на взводе и одно неверное слово вызовет кучу ненужных эмоций. Но, проблема даже не в этом, а в том, что Лобанов может так ослиться целый день. Доктор раздосадовано фыркнул. - Всё же хорошо закончилось... Чего раскис, как салфетка от соплей? - Спасибо, Андрей Евгеньевич, меня осталось только с соплями сравнить для полной кондиции.  - Ну, во-первых, не с соплями, а с салфеткой, а во-вторых, я думал, тебе все его выпады до фени...  - Так и есть. Просто... Осадок нехороший остался. - Я слышал, что ты сказал ему на прощание, и готов подписаться под каждым твоим словом. Сученок еще узнает, почем фунт лиха. - Надеюсь. - Ты дрожишь? - Холодно. - Трубы же....  - Ну, бля, я рад, что тут есть трубы! А мне всё равно холодно! Вам это нравится, да? - Что конкретно? - Доставать меня вопросами? Пытать меня ими. Вытягивать признание, зная, что я вру! - он выкинул еще тлеющий бычок. - Вы же понимаете, что меня трусит не из-за холода, а из-за нервов! - Понимаю... Ну, прости. Дурацкая привычка. - Доставать людей? - Выводить их из стресса силовыми методами. Ладно, забудь... Что скажешь Романенко и всем остальным, вообще? - Не знаю... Что этот пидор друга моего посадил не за что, а я его узнал и набросился с кулаками в порыве мести. - Молодец. Я с улажу все с Кисегач. Упыренок ее, небось, уже доложил о случившимся. - Я его чуть не убил... - Лобанов перевел тему и закурил вторую сигарету. - Если бы не эти двое... Задушил бы, вот этими вот руками! - И сел бы. Надолго и нудно. Надеюсь, ты это понимаешь.  - В том-то и дело, что понимаю... - Домой пойдешь? - Нет. - Уверен? - Да! Я не собираюсь отсиживаться дома больше ни секунды. Как вы и дальше будете объяснять всем мое отсутствие? Что вы собираетесь говорить Анастасии Константиновне, с этим ее бюрократичным подходом ко всему на свете? - О, Анастасия Константиновна - это и вправду важно. Белочка уже сегодня чуть не откусила мне орешки, выпытывая про тебя. Пришлось притвориться осликом, а это, знаешь ли, не очень приятный опыт.  - Да мы все ослики, Андрей Евгеньевич. Маленькие, блеющие ослики, бредущие куда-то за своими чувствами, как за сладкой морковкой. - Он посмотрел на Быкова. Тот не ответил. На его лице не дрогнул ни единый мускул. - Я пойду.  - Подожди, - Быков вскочил и ухватил его за рукав.  - Что еще? - Больше ничего не хочешь мне сказать? - Сказать? - интерн задумался. - Хочу. Спасибо. За то, что заступились за меня перед Соломакиным и вообще... - Не это, Лобанов! Понятно, что ты благодарен, не надо тут смотреть на меня щенячьими глазами! - Тогда что еще? - Ты подумал? Нет, не так: ты... решился? - Решился?.. Прошло только два дня! - А надо сколько, двадцать два?! - Может, и двадцать два, - настоял Семен. - Ну мать же ж твою так! - Быков охватил ладонью его щеку и проговорил на ухо: - Приходи сегодня ко мне.  - Куда? - На кудыкину гору! Ко мне домой, куда же еще? Придешь? - Андрей Евгеньевич... - Семен попытался вырваться.  - Семен, решайся. Уже нет смысла ломаться. Отдайся мне, и покончим с этим. Что из того, чем мы занимались позавчера, тебя смущает? - Меня смущают не занятия, а сроки! И что это за "покончим"? Типа, пам-бам, спасибо, мадам! Елки... Что я несу? - Можно не только пам-бам, но и пам-па-бам, и пам-пара-пара-па-бам... - Я не об этом! - Я понял, о чем ты. - Если бы в этот самый момент Лобанов не сверлил взглядом скважину в противоположной стене, он бы увидел умиление на лице Быкова. - Мы покончим... С цветочно-букетным периодом. Терпеть его не могу. Да и ты, наверное, тоже? - Это правда, - Семен заулыбался и повернул лицо к собеседнику, но тут же состроил серьезную гримасу, - вам вообще известно такое понятие, как лояльность?  - Известно. Поэтому задам встречный вопрос: лояльность к чему? - К моим чувствам! Мне только что разбередили старые раны, насыпали в них пуд соли! А вам лишь бы потрахаться! - Как знакомо: не сыпь мне соль на рану... Хотя, нет, я знаю вариант веселее: не сыпь мне сахер на хер!  - Да пошли вы! - Лобанов... Семен, когда ты уже поймешь, что я предлагаю тебе не просто "потрахаться"? Когда до тебя дойдет эта простая истина? Старые раны, новые раны... Пошли Соломакина к черту. Пусть он горит синим пламенем! Думаешь, я не наблюдал сегодня за тобой? Не видел, как ты разговаривал с ним, будто с равным? Еще несколько дней назад ты вздрагивал от чужих прикосновений, сегодня же ты стоишь здесь, рядом со мной... практически в моих руках. Ты сильнее, чем тебе кажется. А если ты хочешь правды, то о потрахаться я тоже думаю, - он растянул губы в шельмовской усмешке. - То, что случилось в отделении, было очень напряженно... Я бы даже сказал, горячо.  - Вы озабоченный, да? - Сема смотрел Быкову прямо в глаза. - Да, - он повременил пару секунд. - Придешь сегодня? - Мне очень жаль... - Семен отрицательно помахал головой.  - Очень жаль... - Андрей Евгеньевич ослабил хватку и продемонстрировал ладони, давая понять этим незамысловатым жестом, что тот свободен и может идти на все четыре стороны... Обиделся.  - Извините... - Не стоит.  Интерн вышел из подвальчика и направился по узкому, плохо освещенному коридору к лестнице.  - Ты меня бесишь, Лобанов! - неожиданно прогремело сзади, и сразу стало понятно, что гроза всей больницы все-таки не сдержал эмоций в узде и вспылил. - Ведешь себя, как... как идиот! - он продолжал идти за парнем, который торопился к выходу, пытаясь не замечать агрессии, летящей ему в спину. - Ты просто... глупая, великовозрастная, упертая целка! Сам ко мне придешь! Ты меня слышишь?! Попомни мои слова, Лобанов: "САМ КО МНЕ ПРИДЕШЬ!" - Семен все же выскочил из помещения, хлопнув за собой тяжелой дверью. - Вот гаденыш!  - Кто-о... ц-е-е-лка? - раздалось протяжное слева от Быкова. Он вздрогнул и медленно повернулся, увидев пьяную физиономию сантехника, развалившегося в небольшом стенном проеме. Спустившегося, видимо, за "стратегическим запасом" беднягу подкосило выпитой до этого водкой. И в темноту заполз не иначе, как по привычке - помнит, алкаш, хорошо помнит, что уволят, если поймают!  - Кто-кто? Прокурор в пальто! Поступила к нам недавно бабонька одна - сорок лет, а до сих пор невинна! - Чудес-с-а-а... - искренне поверил сантехник и громко икнул. Андрей Евгеньевич поднялся на несколько ступенек вверх, остановился, задумавшись, и повернулся к попоице: - А вообще, какого хрена?! Сдам я тебя, Федор, с потрохами! Нечего синячить. Все беды в жизни от этого! У Купитмана с Лобановым хоть образование высшее есть и практика врачебная, а у тебя что?!  - Чудес-с-а-а... - Не больница, а дурдом! 

*******

Свою долю славы Семен все же получил в этот день. Версия о несправедливо посаженном друге была проглочена коллегами, как хлебная крошка, а маленькие неточности были проигнорированы и пропущены мимо ушей. Что не удивительно. Простые люди не любят богачей и чиновников, они устали от беззакония и повальной несправедливости окружающего мира и каждый из них, смотря передачу какого-нибудь Андрея Малахова, мысленно проходился табуреткой по лицу очередного богатенького и бестолкового сына депутата или же по физиономии самого депутата, жирующего на бюджетные деньги. Без народной "любви" не оставались и служители Фемиды, вселяющие чувство незащищенности в души населения своей продажностью и беспринципностью. И вот, нашелся-таки народный умелец, не побоявшийся расквасить нос одному из таких "оборотней"! Довольные произошедшим мордобитием, все те, кто знал Лобанова, по-товарищески хлопали его по плечу, жали ему руку или же просто кивали головой, выражая свое одобрение. Люди, казалось, сплотились в дружный, единомыслящий коллектив или даже организм, восставший против своеволия чиновников - не сильно, на местном уровне. Будет знать, как отправлять за решетку невинных людей! Вот только самого Семена занимало другое. Он не мог отделаться от приятной мысли, что придумал что-то умное и правильное... и теперь Андрей Евгеньевич им гордится. Думалось об этом даже после разговора в подвале, что весьма и весьма смущало парня. Пару раз в его голове промелькнула мысль о том, что, возможно, и впрямь не стоит ломаться, возможно, имеет смысл принять приглашение? Но характер брал свое, и два дня для размышлений продолжали казаться сроком маленьким и недостойным... Недостойным кого? Глупой целки? Внутренний диалог - штука напрягающая. С этим бардаком в голове и разногласием в сердце Семен проработал остаток дня, периодически то хмурясь, то улыбаясь, чем вызывал удивленные и даже настороженные взгляды своих пациентов.  Соломакин таки покинул больницу. Через тридцать минут, или через час - никто не засекал. Медперсонал провожал его молча. Помидорами и бумажными самолетиками никого не забрасывали, но в глазах людей читалась явная насмешка. Прокурор тоже не терял марки, прошел гордо, игнорируя немое улюлюканье "челяди". Словно голый король, мнящий себя разодетым в богатое убранство. "Лёлек и Болек" держались менее грациозно, корча презрительные мины, кривя губы и щуря глаза. Разве только не рычали да не лаяли. И даже тот факт, что все те, кому повезло провести прокурора в "последний путь", боязливо, но все же как бы невзначай, прикрывали свои бейджики с именами, не убавлял "сочности" происходящего. Вскоре рабочий день закончился. С невидимым орденом на груди, выданным за храбрость, Лобанов был отправлен домой. Следом ушел и "рабовладелец", справедливо полагая, что три оставшиеся интерна все же справятся с дежурством без его помощи.  - А что это Быков так смотрит на тебя? Говорят, он тоже вроде как сказал пару ласковых козлу этому из прокуратуры, - санитар Кирилл, не гнушаясь меткими выражениями, стоял рядом с Семеном у входа в больницу и курил "на дорожку" долгожданную сигарету. - Недовольный твоим поведением, а?  - Ага, недовольный... Ты прям в корень зришь, Кирюха! - он краем глаза посмотрел на стоявший в стороне мотоцикл и вновь продолжил пялиться на электромонтажные провода, демонстративно делая глубокую затяжку. - Тебе на "Битву экстрасенсов надо" - прославишься. - Так я ж собирался пойти на кастинг! С работы не отпустили, прикинь! Кисегач, ведьма, сказала, что это очень плохо, когда санитары начинают претендовать на места пациентов. Че за бред? Я ж реально будущее предсказывать могу, а иногда и прошлое вижу... А вообще, я по лозоходству мастер. Вот смотри, берешь проволоку и сгибаешь ее вот так в трех местах, чтобы рога получились и руч... - не состоявшийся колдун-поисковик замолчал, натолкнувшись на тяжелый взгляд Семена. - Ну, в общем, чего говорить, если сам инструмент на данный момент отсутствует? Так я пойду? - Угу, счастливо... - Давай, пока! - Без проволоки не заблудишься?! - Не-е-е, я домой и с закрытыми глазами дойду!  - Удачи, - устало ответил Лобанов, наблюдая, как санитар зашагал через примыкающую территорию. - Не больница, а дурдом какой-то, - сам себе сказал он и снова посмотрел на мотоцикл.  Словно дождавшись наконец-то этого долгого, фиксированного конкретно на себе взгляда, Андрей Евгеньевич ударил по газам и пристально посмотрел на Семена в ответ. Раскатистый звук заведенного стального коня рассек предзакатную тишину, оповещая, о готовности "Буцефала" рвануть в путь. Из-под колес вырвались клубы пыли, смешанные с выхлопными газами. Знакомая спина в косухе быстро удалялась под рев и вскоре исчезла за поворотом ближайшего проспекта. Семен смотрел ей вслед, и думал о том, что Быков никогда не подъезжал к крыльцу больницы, даже когда брался подвести Анастасию Константиновну. Он заставлял ее спускаться в гараж и выезжал оттуда на полной скорости, наслаждаясь ее страхом маневрирования между другими машинами и бетонными столбами.  А вот сегодня подъехал. Стоял и смотрел, будто ему было мало подвальных перипетий. Будто хотел окончательно, на прощание, так сказать, добить Семена своим недовольством и надутостью. Помаячить перед ним еще разок. А вдруг бы подействовало? Вдруг бы в его непутевом интерне заговорила совесть или еще какая-нибудь неприятная хренотень? Конечно, русские, они же никогда не сдаются! Быков - русский в квадрате. Точно. И кожаная куртка ему чертовски идет...