хХх
Хиде держится молодцом до того момента, пока они, наконец, сдают свои отчеты Акире (которая кажется очень удивленной тем фактом, что им все-таки удалось закончить их вовремя). И когда они уже покидают здание, Хиде начинает вести себя очень нервно. Еще вчера Хайсе был неприятно поражен, когда парень сказал им место их назначения — он ожидал, что свою «проверку» Хиде будет проходить в медицинском, а не в исследовательском отделе на другом конце города. Он объяснил, что это из-за того, что все записи об эксперименте над Хиде лежат там, и в его словах на самом деле есть смысл, но Хайсе все равно волнуется. Хотя больше всего его беспокоит поведение Хиде. Блондин изо всех сил старается скрыть свою нервозность, но Хайсе все равно ее замечает. Он чрезвычайно тихий и на одном из перекрестков чуть не выскочил на дорогу как раз перед мчавшейся на высокой скорости машиной — благо Хайсе успел его одернуть. Если бы он не знал Хиде так хорошо, то, вероятно, решил бы, что он просто боится докторов, как это бывает с маленькими детьми из-за их жутковатых инструментов и белых халатов. Но он знает, поэтому рад, что согласился составить Хиде компанию. Он, должно быть, чертовски напуган, раз попросил о поддержке, несмотря на то, каким независимым он обычно является. — Хиде, — в какой-то момент Хайсе понимает, что больше не может молчать. С каждым шагом, приближающим их к исследовательскому отделу, Хиде выглядит все хуже. Он настолько напряжен, что, кажется, с трудом переставляет ноги. — Если тебе так тяжело, то можем просто прийти в другой день. Он хмурится, когда Хиде упрямо качает головой. — Мы уже пришли, так что я лучше покончу с этим сегодня, — говорит он, но Хайсе легко улавливает неуверенность в его голосе. — Я в порядке, Хайсе. Мне... мне просто нужно будет немного времени, чтобы прийти в себя. Хайсе хочется еще поспорить, потому что Хиде не выглядит как человек, который «скоро будет в порядке», но Хиде не дает ему это сделать и резко ускоряет шаг, вынуждая Хайсе замолчать и следовать за ним. В первую очередь, он должен проследить, чтобы Хиде где-то не споткнулся и не упал, учитывая его нынешнее состояние. Хайсе был в исследовательском отделе несколько раз, но он все равно не переставал удивлять его своими чудовищными размерами. Примерно в двухстах метрах от кованых железных ворот находятся три главных здания, а за ними несколько больших складов и фабрик. Стараясь не попасть под колеса тут и там снующих грузовиков, Хайсе следует за блондином, спешащим к главному зданию. Как только они заходят в фойе, Хиде сразу замедляется. Хайсе хотелось бы верить, что это хороший знак, но судя по выражению лица парня, это все, что угодно, кроме хорошего знака. Хиде каким-то мистическим образом удается держать себя в руках пока он говорит с парнем за информационной стойкой. Хайсе стоит слишком далеко, чтобы услышать весь разговор, но он улавливает слова «письмо», «обследование», а также несколько незнакомых имен. Через несколько минут Хиде поворачивается, и жестом просит своего напарника подойти. — Ваше удостоверение, пожалуйста, — монотонным голосом произносит мужчина за стойкой, как только Хайсе останавливается перед ним. Хайсе даже не думает о том, чтобы задавать какие-то вопросы. Он достает из кошелька свое удостоверение следователя и показывается его мужчине. Он несколько секунд смотрит на карточку, а потом записывает имя Хайсе в толстую тетрадь — удивительно старомодный метод для подобного места. Если он и слышал его имя где-то раньше, то не подал виду. — Я сообщу профессору Хашимото о вашем прибытии, — говорит мужчина, обращаясь к Хиде, и возвращает Хайсе его удостоверение. Блондин кивает и жестом просит Хайсе следовать за ним. Хайсе чувствует себя странно, потому что после слов Хиде он ожидал, что это место будет больше похоже на клинику. Он понимал, что это не больница, но все равно бессознательно ожидал увидеть длинные ряды пластиков сидений, занятых пациентами, и врачей, то и дело снующих по коридорам с медицинскими картами и планшетами. К несчастью, все, что он видит, — это пустынные белые коридоры с множеством закрытых дверей, которые без сомнения ведут в лаборатории. — Хиде, — произносит Хайсе, когда они наконец останавливаются перед нужной лабораторией. Одна мысль об этом причиняет ему боль, потому что, несмотря на то, что Хиде наиболее близок к определению человека среди всех членов их отряда, кажется, что CCG воспринимает его таковым меньше, чем кого-либо еще. Это неправильно. Это настолько неправильно, и Хайсе ненавидит себя за то, что ничего не может с этим поделать. — Ты в порядке? И затем он понимает всю глупость этого вопроса, потому что, конечно, он не в порядке. Хиде опирается на стену и выглядит так, словно все последние силы он тратит на то, чтобы просто стоять здесь на ногах. Он кусает свою губу с таким усилием, что Хайсе может поспорить, что еще секунда, и из нее потечет кровь. Хиде нервно обнимает себя за плечи и стискивает материю пиджака чуть ли не до треска ткани. Наверняка, на его коже останутся синяки после такого. Часть сознания Хайсе попросту отказывается воспринимать Хиде в таком состоянии. Не может быть такого, чтобы этим хрупким и до смерти напуганным парнем перед его глазами был тот же неунывающий, задорный и смелый Хиде, которого он знает. Это невозможно. — А-ага, — Хиде поворачивается к нему и старается изобразить на своем лице жалкую пародию обычной улыбки. Она настолько ненатуральна, что Хайсе едва сдерживает слезы злости из-за собственной беспомощности. — Со мной все будет... Хиде резко замолкает и начинает рвано хватать воздух ртом, словно выброшенная на берег рыба. Его широко раскрытые глаза мечутся в испуге, а руки пытаются найти опору, потому что внезапно стало так тяжело дышать, а его сердце бьется так быстро, и воздуха не хватает, и нет нет нет он не может вдохнуть он не может вдохнуть — Хиде! — почти кричит Хайсе и срывается с места к блондину, который уже не чувствует своих ног и медленно соскальзывает на пол, его дыхание превращается в рваные попытки ухватить хоть глоток воздуха, а сердце скачет в бешеном ритме. О господи, думает Хайсе и прилагает все усилия, чтобы не паниковать. У Хиде приступ гипервентиляции! Ему нужна помощь! Ему нужен пакет, кусок ткани — что угодно, чем можно закрыть рот! Но сейчас искать это нет времени. Хайсе должен срочно что-то придумать, пока положение Хиде не ухудшилось, и он не причинил себе вред. — Хиде, все хорошо! — Хайсе опускается перед ним на колени, останавливаясь на единственном пришедшем в его голову варианте. Ему остается только надеяться, что его голос звучит спокойнее, чем мысли. Он аккуратно закрывает рот Хиде ладонью. — Я здесь. Все хорошо. Хиде всегда говорил те же слова, всегда был рядом, чтобы помочь, когда Хайсе в этом нуждался. Он раз за разом убеждал его, что он будет в порядке. Теперь настал черед Хайсе вернуть долг. — Постарайся сжать губы и дышать только через нос, окей? — продолжает Хайсе. Свободной рукой он гладит Хиде по волосам, раз за разом убирая падающие на лицо пряди. — Все в порядке. Скоро все будет хорошо. Ты можешь сделать это. Наконец, глаза Хиде фокусируются на нем, и парень медленно и неуверенно кивает. Не отводя взгляд, Хайсе продолжает повторять подбадривания, пока Хиде старается восстановить дыхание. Ему остается только молиться, что его слова действуют, и Хиде будет в порядке. Что Хиде вернется к обычному и веселому себе. Приступ Хиде продлился едва ли больше нескольких минут, но для Хайсе они словно шли вечность. Когда Хиде достаточно успокоился и жестом дал Хайсе понять, что он может убрать руку с его рта, парень не думая ни минуты крепко обнимает его. — Хайсе? — голос Хиде звучит надтреснуто, но его удивление все равно очевидно. — Ты чего, приятель? Хайсе молча трясет головой и еще крепче сжимает объятия, чтобы убедиться, что Хиде все еще жив, Хиде в порядке. Что он не потерял его. И Хиде хватает сил слабо усмехнуться в ответ. — Я и правда тебя испугал, не так ли? Он испугал его настолько сильно, что у Хайсе едва не началась собственная паническая атака, но он молчит. Хиде тихо выдыхает и мягко обнимает его в ответ. Хайсе чувствует, как сильно трясутся руки, касающиеся его спины. — Прости, Хайсе, — шепчет Хиде, опуская голову на плечо своего напарника. — Но не могли бы мы посидеть так еще немного? И как Хайсе может ответить на такой вопрос нет? Он не отпустил бы Хиде, даже если бы он попросил — по крайней мере, до тех пор, пока он не перестанет дрожать как осиновый лист. Даже после того, как профессор забирает Хиде, Хайсе не может перестать думать о том, что могло так его травмировать. Что такого могли сотворить с ним во время экспериментов, что даже простой визит сюда пугает его до смерти? Что они с ним сделали?хХх
Хиде очень, очень не хотел, чтобы Хайсе видел его таким. Но что бы он не делал, он не мог справить с этой огромной волной страха, захлестнувшей его. Просто стоять в этом пустом коридоре так напоминавшем тот, ведущий к лаборатории, в которой его тело улучшали, словно какой-то технический прибор, будоражило в нем кошмары, которые он так старался забыть. Сам процесс «обследования» далеко не так плох, как то, через что ему пришлось пройти во время самих экспериментов, но это ни капли не помогает Хиде собраться. Если честно, он даже попросил ученого дать ему успокоительных сразу же, как только они зашли в лабораторию, чтобы хоть как-то справиться с желанием сбежать. В последний раз Хиде покидал это место с надеждой, что ему никогда больше не придется ложиться здесь на операционный стол. И судя по всему, судьбе очень нравится разрушать все его планы. С препаратом, текущим по его венам и унимающим бешеный пульс, Хиде снова окунается в свои мысли — эта привычка уже не раз помогала ему отвлечься от боли под прицелом дюжины пар равнодушных глаз. Он включает автопилот и не думая отвечает на стандартные вопросы исследователя, пока он повторяет свой обычный ритуал — берет образец крови, чтобы измерить количество RC-клеток в ней, делает глубокий порез на руке Хиде, чтобы посмотреть, за сколько он заживет, просит парня снять футболку и осматривает место ранения, оставленного Хайсе и так далее. — Тот твой друг снаружи, — начинает Хашимото, тыкая Хиде в живот, и свободной рукой берет скальпель с рядом стоящего стола. Хиде вздрагивает, когда он аккуратно вырезает небольшой кусок его плоти и кладет его в чашку Петри, заполненную каким-то раствором, а затем ставит под микроскоп. — Это он нанес тебе это ранение? Хиде бросает на него осторожный взгляд без малейшего желания отвечать. К несчастью, тишина и сама по себе служит отличным ответом. — Значит, он и есть тот полугуль, о котором я столько слышал, — задумчиво произносит ученый и наклоняет к окуляру микроскопа. — Ахх, как бы я хотел присутствовать при том единственном разе, когда его порвали на кусочки. Интересно, насколько сильно его внутренности отличаются от человеческих и... Хиде чувствует такой бурный и внезапный приступ гнева, что успокоительного хватает только на то, чтобы не дать ему наброситься на ученого и выцарапать ему глаза. Он садится так резко, что начинает кружиться голова. Его ладони сжимаются в кулаки. — Мы закончили? — он цедит сквозь зубы, проглатывая угрозу, вертевшуюся у него на языке. Он готов поклясться, что если эта сволочь хотя пальцем тронет Хайсе, он собственными руками убьет его. Хашимото поворачивается к нему и довольно смотрит на Хиде, чем приводит его в еще большее бешенство. — О? Я тебя чем-то обидел? — он замолкает и внимательно изучает лицо разъяренного Хиде. Еще полминуты он молча изучает парня, а потом самодовольно усмехается. — Тогда все. Вы двое так похожи. — Понятия не имею, о чем вы, — Хиде спускается с операционного стола и начинает надевать рубашку, несмотря на то, что никто ему этого не позволял. Страх, который он раньше испытывал к этому человеку, быстро сменяется простой ненавистью. Он ненавидит его лицо, его профессию, его голос. Все. Абсолютно все. — Все ты понимаешь, — Хашимото не предпринимает никаких попыток остановить его, так что Хиде хватает свой плащ и направляется к выходу. Исследователь снова подает голос, уже когда Хиде хватается за дверную ручку. — Кстати, Нагачика-кун, ты регулярно принимаешь свои таблетки? Хиде решает, что не стоит упоминать о том, что он несколько раз забывал их выпить. — Да. — В тот момент, когда ты их только проглотил, — продолжает ученый и откатывается на своем стуле к компьютеру с результатами анализа крови Хиде. — Ты можешь есть человеческую еду? И в этот момент, Хиде против своей воли белеет как полотно. Раньше он спокойно мог есть человеческую еду сразу после принятия гормонов. Но несколько месяцев назад дела приняли странный оборот. Некоторое время после принятия таблеток вкус еды кажется ему странным. Бутерброды и блины не должны иметь вкус кислого молока. Жареное мясо не должно быть по вкусу как сырое. А овощи должны казаться свежими и сочными, а не землей (да, к несчастью, он знает, какой вкус у земли, но это длинная история). У Хиде нет какухо, а значит, все его RC-клетки находятся прямо в крови. Как и любые другие клетки, умирая, они замещаются новыми, произведенными в человеческом теле. Как только он откажется от гормонов на достаточный период времени, уровень его RC-клеток упадет, даже если он не будет тратить их на регенерацию. Но сам факт того, что его ощущение вкуса стало меняться, причем далеко не с самого начала, навевает Хиде мысли, что эти таблетки работают немножко слишком хорошо. — Да, — осторожно отвечает Хиде, переборов внезапное желание просто открыть дверь и покинуть наконец это проклятое место. — Только вкус у нее не такой, какой должен быть. Хотя через какое-то время все становится как обычно. Он слышит скрип ручки, которой Хашимото записывает его наблюдения на бумаге. — Возможно, нам стоит увеличить интервалы между приемами таблеток. Пей одну в неделю, а не каждые четыре дня. — Как хотите, — говорит Хиде и совершает ошибку, поворачиваясь через плечо. — Что-нибудь еще? Хашимото несколько секунд изучает его лицо, прежде чем снова улыбнуться этой свой мерзкой ухмылкой. — Думаю, нет. Мой ассистент тебе позвонит, если что. Теперь можешь идти к своему дружку. Сдерживая тяжелый вздох облегчения, Хиде выскакивает за дверь.…
Хайсе на том же месте, где Хиде его и оставил, — сидит на полу, обняв колени, и расфокусированно смотрит в точку на белой стене. Как только дверь открывается, он мгновенно срывается с места. — Хиде, — начинает он, и Хиде чувствует огромную волну стыда, за то, что попросил его прийти с ним и стал причиной, по которой у Хайсе сейчас такое лицо. У него и без того достаточно вещей, о которых приходится волноваться, и Хиде хотел как-то отвлечь его, а в итоге сделал только хуже. Честно, если бы он мог сам себя задушить, то он бы уже это сделал. — Со мной все хорошо, Хайсе, — выдает Хиде прежде, чем парень успевает что-то спросить, и посылает ему по возможности спокойную улыбку. Она уж точно более натуральная, чем предыдущие. — В любом случае, мы можем поговорить чуть позже? Давай для начала уйдем отсюда. Хайсе не возникает. Хиде ведет его за собой той же дорогой, которой они и пришли, со скоростью, которая едва не вынуждает Хайсе перейти на бег. Они быстро покидают здание и в тот момент, когда они выходят за тяжелые железные ворота, Хиде чувствует, что адреналин его отпускает, а руки снова начинают дрожать. Хайсе не задает вопросов, даже когда он замедляется и позволяет своим трясущимся ногам нести себя в неизвестном направлении. Единственное, что Хиде сейчас понимает, так это то, что он должен уйти как можно дальше от этого проклятого места. В тот момент, когда Хиде наконец приходит в себя, он понимает, что ведет Хайсе к детской площадке, которую видит впервые в жизни. Вероятно, он бессознательно искал что-то подобное местам, где в старые добрые времена он проводил время с Канеки, часами болтая о пустяках, когда их главными заботами были только тетя Канеки да предстоящие экзамены. К тому же, это наверняка поможет ему привести свои нервы в порядок, если он сможет сесть на качели рядом с Хайсе и просто поговорить ни о чем. Но к несчастью, как и всегда, он рискует случайно пробудить воспоминания Хайсе. — Почему бы нам не присесть и не передохнуть? Хиде и не осознает, что остановился, пока голос Хайсе не вырывает его из задумчивости. Он хочет сказать, что нет, они могут пройтись еще немного, найти подходящее кафе или что-то в этом роде, где можно спокойно посидеть в тепле, излучаемом обогревателями, но он только отстраненно кивает и идет за Хайсе в сторону старой деревянной скамейки в тени дерева на краю детской площадки. Они молча сидят минут пять, слегка касаясь друг друга плечами. Хиде откидывает голову назад, позволяя холодному ветерку высушить его пот и успокоить нервы. Он делает глубокий вдох. Затем еще один. И еще. — Спасибо, приятель, — произносит он, наконец пересиливая себя и разрывая тишину. Он чувствует опустившийся на него взгляд Хайсе, но все еще смотрит только вперед. — Ну знаешь, за то, что был рядом, когда я там переволновался и все такое. Он пытается усмехнуться, чтобы сделать ситуацию хоть немного менее серьезной, но его голос снова дрожит, а смех застревает в горле. Он кусает внутреннюю сторону щеки, мысленно ругая себя за то, что он даже простой смешок из себя выдавить не может. И это после того, сколько практики у него было, тьфу ты. — Сейчас важно только то, что ты сейчас в порядке, — голос Хайсе нежный, и из-за него в горле Хиде встревает ком. Хиде мгновенно прилагает все усилия, чтобы справиться с этим чувством. Он не может сейчас заплакать. Для этого совершенно нет причин. Он и без того слишком взволновал Хайсе. — Эй, Хайсе? — он начинает говорить только тогда, когда полностью убеждается, что не расплачется при первом же слове. — Можешь оказать мне последнюю за сегодня услугу? Хайсе не колеблется ни секунды. — Конечно. — Ты не мог бы продолжать говорить? — спрашивает Хиде и аккуратно опускает голову парню на плечо. К счастью, Хайсе совершенно не против— О чем угодно. Я просто хочу слышать твой голос. Это настолько глупо, что Хиде бы умер от стыда, если бы сказал такое при обычных обстоятельствах, но если есть на этом свете хоть что-то, что может сейчас его успокоить, то это голос Хайсе. Голос Канеки. Если Хиде закроет глаза и забудет обо всем случившемся, то сможет представить, будто ничего не изменилось, будто не было всей этой гульей чертовщины, будто это начало самого обычного дня, который он проведет со своим лучшим другом. Он сможет убедить себя, что все в порядке, что все на своих местах. — Хмм, — Хайсе неуверенно вздыхает и чешет затылок, пытаясь придумать тему для разговора. Он неожиданно вздрагивает, когда понимает, что он так и не выполнил своего обещания, которое дал перед аукционом. Да. Есть и другие вещи, которые он хотел рассказать Хиде, кроме того, что является полугулем. — Ничего, если я буду говорить о себе, как я и обещал тебе ранее? Хиде пожимает плечами. — Давай. Дальше следует короткая пауза, дающая Хайсе возможность собраться с мыслями. — Правда в том, что... Я не помню первые двадцать лет своей жизни. Хиде знает это. Конечно, он знает. И, если быть честным с собой, то это его вина. И рана до сих пор болит. Несмотря на все его слова и дела, одна часть Хиде все еще упрямо продолжает надеяться, что Хайсе как-нибудь его вспомнит, пусть это будет хотя бы смутное воспоминание или ощущение. Что угодно. Пусть он и решил, что смирится с тем, что Канеки его не помнит, если он будет счастлив, но он ничего не мог с собой поделать. Он ничего не мог поделать с тем, что безумно хотел возвращения самого дорогого человека в своей жизни. — Пару лет назад я очнулся от чего-то вроде комы без единого воспоминания, — начинает Хайсе, к счастью, не замечая внутренней борьбы Хиде. — Мне сказали, что меня зовут Сасаки Хайсе, мне двадцать лет, и я молодой следователь, получивший тяжелое ранение в голову в последней операции. Как только я оправился, меня направили тренироваться под началом Аримы-сан на протяжении нескольких месяцев. Именно тогда я и понял, чем на самом деле являюсь. Он замолкает и нервно сцепляет руки в замок. — Я стал результатом эксперимента ученого по фамилии Кано, который пересадил мне какухо гуля. Я не знаю, сколько времени я жил полугулем до того, как потерял память и... я, если честно, боюсь узнать. В последнее время, каждый раз, когда я использую свой кагуне, я почти теряю контроль. Я причиняю людям боль. Я чувствую, что хочу причинять людям боль, и это меня пугает. Что если именно таким я и был? Что если я обожал мучить и изводить своих жертв? С каждым новых словом, Хиде все глубже впивается ногтями в свои ладони. Нет, безумно хочет он сказать, ты никогда не был таким. Ты был самым лучшим парнем на земле, боялся собак и любил читать больше жизни. Ты ненавидел жестокость. Ты забыл об этом только потому, что у тебя не было выбора. — И после того, как я в первый раз использовал свой кагуне, я начал слышать его голос, — после немного слишком долгой паузы говорит Хайсе, и Хиде чувствует, как он напрягается, прежде чем нервно усмехнуться. — Ничего страшного, если ты мне не веришь, Хиде, но в моей голове я слышу чужой голос. Он часто шепчет мне на ухо, принуждает «использовать его», иначе я не смогу защитить важных для меня людей. Он преследует меня в кошмарах и наяву. И, иногда, — Хайсе снова прерывается и смотрит на свои руки. — Он требует свое тело назад. И от его последних слов, Хиде мгновенно напрягается и чувствует ускоряющийся пульс. Погодите. У него и так были подозрения после произошедшего на аукционе, но значит ли это... — Мне кажется, это «прошлый я», — говорит Хайсе, подтверждая догадки Хиде. — Это я до потери памяти, и, кажется, ему уже надоело сидеть в моей голове без дела. — Но выпускать ты его не хочешь? — неуверенным голосом спрашивает Хиде. — Несмотря на то, что для тебя это шанс вернуть свои воспоминания? Он не хочет надеяться снова. Он не должен позволять себе надеяться. Надежда приведет его к бесполезным размышлениям. Надежда заставит его сомневаться в правильности принятых решений и во всем, что он делал до текущего момента. Хиде не должен надеяться, никогда. Но он наступает на те же грабли снова и снова. — Если честно, я его боюсь, — произносит Хайсе, и Хиде буквально чувствует, как что-то в нем умирает. И так всегда. Канеки всегда жил, ненавидя что-то в себе, без разницы, будь то совершенно обоснованная ненависть к усыновившей его семье или сущность полугуля. В нем всегда есть часть, которую он ненавидит или отвергает. Хотя в тот момент, когда Хиде обращает внимание на интонацию парня, то понимает, что в нем есть доля сомнений. — Он всегда пытается сорваться, броситься на тех, кого считает своими врагами. Но все, чего он хочет, — это причинять вред, а не защищать кого-то. И судя по моим воспоминаниям... Он замолкает. Хиде выравнивается, чтобы сесть нормально и снова видеть лицо своего напарника. Один взгляд на Хайсе и по его сжатым губам и складке между бровей становится понятно, что он разрывается между двумя противоположными желаниями. Он хочет помнить, понять, кто он такой, но одновременно с этим и не хочет. Он боится, одновременно и помнить, и забыть. Боится выбора между прошлым и настоящим. Боится, что, в любом случае, придется чем-то пожертвовать. Он всегда боится. — Все в порядке, Хайсе, — аккуратно говорит Хиде, прежде чем Хайсе успевает возобновить монолог. — Можешь закончить на этом. — Извини, — Хайсе вздыхает и поворачивает к нему, виновато улыбаясь. — Я не должен был заводить разговор на такую серьезную и тяжелую тему после всего, через что тебе сегодня пришлось пройти. — Нет, нет, все хорошо, я и со своей исповедью пришел к тебе не в самый подходящий момент, — Хиде машет руками, стараясь убедить друга. Затем он отводит взгляд и смущенно почесывает щеку. — И если честно, то сейчас я очень счастлив. Хайсе непонимающе моргает. — Почему? — Потому что ты веришь мне настолько, что рассказываешь такие личные вещи, — говорит Хиде и чувствует, как его настроение улучшается. Ему странно в этом признаваться, но это правда. Хиде уверен, что Хайсе только что поделился с ним такими личными вещами, что даже куинксы наверняка не в курсе. Он неожиданно польщен тем фактом, что для Хайсе он стал достаточно близким человеком, чтобы рассказать о ноше, которую он в одиночку нес столько лет, и это не могло не радовать. Встречаясь взглядом с Хайсе, он старается улыбнуться. — Так что спасибо, приятель. Спасибо, что поделился этим со мной. — Ты меня удивляешь этой внезапной вежливостью, — отвечает Хайсе с легким смешком, и Хиде улыбается еще шире. — Не за что, Хиде. И тебе спасибо за то, что рассказал о себе в тот раз. Хиде качает головой. — Ну я же обещал. Они молча смотрят друг на друга и в какой-то момент Хиде замечает в серых глазах Хайсе искреннее понимание. — Тебе через многое пришлось пройти, да? — тихо спрашивает Хайсе. Улыбка Хиде сразу же меркнет. — Разве это не относится к нам обоим?хХх
Хайсе думает, что не настолько он бессердечен, чтобы оставить Хиде одного после всего произошедшего сегодня. По крайней мере этой ночью, когда ненужные воспоминания наверняка так и будут лезть ему в голову. Хайсе знает это, потому что его собственные кошмары работают по той же схеме. Он проходит через что-то ужасное, а ночью — как будто ему реальности было мало — во снах все повторяется. Хайсе уже сбился со счета ночей, когда он резко просыпался в холодном поту и едва сдерживал рвущийся из груди крик. Но самая худшая часть — это удушающее чувство одиночества, охватывающее после. Хайсе не хочет, чтобы еще хоть кто-то испытывал подобное, настолько ужасное одиночество, что буквально рвет сердце на части. Именно поэтому прямо сейчас он смотрит на широко открытые глаза Хиде, пораженного просьбой Хайсе провести ночь в его комнате. — Но получается, что на первом этаже будем только мы двое, — говорит Хиде, как будто это и так не достаточно очевидно. — Одни. — Это и есть причина, по которой я решил сделать это, — отвечает Хайсе, не разрывая зрительного контакта. Хиде открывает рот, чтобы запротестовать, но, замечая, что Хайсе даже принес с собой футон, теряет решимость. — Подожди секундочку, пока я освобожу немного места для тебя, — он обреченно вздыхает, замечая, как приободряется Хайсе, когда он все-таки соглашается на его столь неожиданную просьбу. Оставляя дверь широко открытой, блондин быстро собирает разбросанную по полу одежду в неровный ком и бросает его в пустой угол рядом со шкафом. Как только он заканчивает, Хайсе заходит внутрь с футоном наперевес. Хайсе никогда этого не замечал, но внизу куда тише, чем на втором этаже (да и теплее тоже). Он не может сказать, что наверху «живее» из-за детей, просто тишина здесь кажется очень пустой. Когда он наверху, то даже в тишине помнит, что куинксы рядом, что он не один. А здесь... — Как тебе чувствовать, что ночью весь этаж только твой? — спрашивает Хайсе, расстилая футон. Он включает ночник и старается сдержать улыбку, когда Хиде бросает на него полный благого ужаса взгляд. — Это так стремно, ты бы знал, — говорит он и выключает большой свет. — Хвала богам, что вечером я обычно слишком убитый, чтобы долго засыпать, иначе я бы находился в постоянном страхе услышать звук шагов в пустом коридоре или что-то такое. — Рискну предположить, что ты не большой фанат ужастиков, — говорит Хайсе, когда комната погружается в темноту почти полностью, кроме небольшого островка света вокруг ночника Хиде. — Ненавижу их, — соглашается Хиде, аккуратно пересекая комнату, чтобы не споткнуться о своего соседа по комнате на эту ночь. — В большей части из них такие пугающие эффекты. У меня мурашки по коже от одной мысли об этом. Хайсе, как человек, который смотрел действительно мало фильмов, не знает, что на это сказать. — Давай не будем об этом, — говорит Хиде, и его матрас издает противный скрип, когда он на него заползает. — Ты не боишься, что я что-то сделаю с тобой этой ночью? Мы тут совсем одни. Хайсе не нужно видеть его лицо, чтобы представить, как он сейчас кокетливо поигрывает бровями. — Наибольшее, на что ты способен, это споткнуться об меня, когда ночью пойдешь в туалет, — говорит он с легкой улыбкой и слышит тихий смешок в ответ. — В твоих словах есть смысл, — говорит Хиде, натягивая на себя одеяло с куда большим шумом, чем, по мнению Хайсе, это необходимо. — И еще я возможно перебужу весь дом посреди ночи своим громким криком, так что заранее накрою лицо подушкой, на всякий случай. — Пожалуйста, не делай этого — ты задохнешься, — сразу же говорит Хайсе с надеждой, что он просто пошутил. Не получая никакого ответа, он понимает, что судя по всему ошибся. — Хиде? И все еще без ответа. Хайсе собирает свою волю в кулак, вылезает из теплого футона и ползет к кровати парня чуть в стороне. Как и обещал, Хиде руками прижал к лицу свою вторую подушку. Хайсе устало вздыхает и пытается вырвать ее. — Хиде, — Хайсе старается придать своему голосу жесткости, когда он отказывается сдаваться. Он как никто понимает, что Хиде сейчас чувствует; как он не хочет причинять окружающим неудобства, но он никому не поможет, если сейчас задушит себя. — Прекрати. Он не уверен, была ли интонация тем, что стало решающим моментом в этой битве, но несколько секунд спустя Хиде расслабляет хватку. Хайсе довольно улыбается, отбирая подушку. Он с удивлением замечает пристальный взгляд парня, направленный на него; свет ночника играет на дня его янтарных глаз, делая их еще ярче, чем обычно. — Что не так? — заботливо спрашивает Хайсе, когда Хиде устало опускает руку на его голову и оттягивает короткие пряди волос пальцами. Когда уголки его губ слегка приподнимаются, Хайсе видит, что улыбка на них опять печальная. — Они стали белее, — еле слышно произносит Хиде. Хайсе и не предполагал, что его рука такая теплая, пока она случайно не задевает ухо. Она такая нежная, но Хиде и комфорт, который он с собой несет, неотделимы. — Разве? — спрашивает Хайсе с напускным удивлением, потому что на самом деле он тоже это заметил. Раньше его волосы были почти целиком черными, а белыми были только концы. Даже если он и живет в достаточно стрессовой обстановке, нормально ли это — седеть в такие краткие сроки? И Хайсе кажется, что он не хочет знать ответ. — Угу, — Хиде кивает и проводит рукой по волосам еще раз, с едва заметным волнением. Он глубоко вздыхает и вместо того, чтобы что-то сказать, как ожидал от него Хайсе, поворачивается набок и закрывает глаза. — Спокойной ночи, Хайсе. — Спокойной ночи, — отвечает Хайсе, радуясь концу разговора, несмотря на то, как внезапно он наступил. Он нагибается. Чтобы положить лишнюю подушку Хиде на свободное место у стены. — Сладких снов. Он еще несколько секунд стоит на месте, слушая ровное и свободное дыхание Хиде, прежде чем вернуться к своему футону и широко зевнуть. У них обоих сегодня был тяжелый день, и усталость все-таки начинает брать над ним верх. Как только голова Хайсе касается подушки, он чувствует, как проваливается в сон. Этой ночью его не будит крик Хиде, как парень предполагал. Если честно, давно он не спал так спокойно. Потому что этой ночью, вместо обычной шахматной плитки, крови и голосов, ему снится голубое небо и бескрайнее поле подсолнухов.