***
Лалли проснулся от ощущения холодного дерева на своей коже. Он моргнул и открыл глаза, садясь с зевком, и оглядываясь вокруг. Последним, что он помнил, был безумный бег вниз по лестнице, к квартире Эмиля, и отчаянные попытки предупредить его о какой-то наметившейся катастрофе. Какой — он уже ни в жизни бы не вспомнил. Но где бы он сейчас ни находился, это совершенно точно была не квартира Эмиля. Сперва ему показалось, что он каким-то образом очутился дома. Это место так напоминало ему болота и леса Финляндии, где он играл ещё мальчиком, и Сыпь была лишь далёкой угрозой, что на секунду он ощутил головокружительную тоску по родине. Он лежал на небольшом дощатом настиле в самом центре прохладного, чистого пруда. Деревья вокруг лениво тянулись к летнему небу, и воздух был полон густого запаха влажной земли и тёплого дождя. Тихий плеск воды и шелест ветерка в кронах деревьев — вот и всё, что он мог услышать. Сбитый с толку, он поднялся на ноги и потянулся, выгоняя скованность из суставов. Он заметил, что на нём больше не было его прежней одежды. Поношенная старая футболка и шорты, которые он натянул в панике, исчезли, их место заняли плотные штаны и добротная хлопковая рубашка. Такую одежду его семья могла позволить себе до того, как Сыпь превратила их в еще одних беженцев без гроша за душой, роющихся в ящиках с подачками благотворителей и излишками армейского имущества, в поисках чего угодно подходящего. Доски скрипнули под его босыми ступнями, когда он сделал несколько шагов вперёд и проворно перепрыгнул с платформы на настил, обрамляющий берег пруда. Еще несколько шагов, аккуратных и лёгких, и он оказался на тёплой земле. Она была густой и несколько топкой на ощупь, чёрная почва просочилась между пальцами его ног. Ветерок щекотал его щёки и руки, чистый свежий воздух приносил отдалённый запах лесов и болот. Запах дома. На его лице появилась улыбка. Лалли начал подозревать, что это не сон и не иллюзия. Всё это ощущалось как нечто большее. Сквозь деревья впереди он заметил движение. Что-то мерцало и переливалось пару мгновений и после исчезло. Стараясь, чтобы двигаться медленно — Лалли достаточно настрадался от своих галлюцинаций, чтобы знать, что ничему нельзя доверять — он начал прокладывать путь вперёд среди деревьев.***
Они в самом деле заставили самого короля выступить с речью, заметил Эмиль, запихивая хлеб в тостер. Сквозь звук начинавшего закипать чайника, он мог слышать как монарх гундосит с экрана телевизора, оставшегося включённым. Мужчина как раз разглагольствовал о том, какая это была трагедия, когда Эмиль приплёлся с кухни, лениво жуя хлопья, которые пригоршнями выуживал прямо из коробки. Гибель поезда — это горе, но Швеция извлечёт из этого урок, станет только сильнее. Обычная для нового мира риторика, советы не бояться монстров, в которых сыпь обратила ваших друзей и возлюбленных. Эмиль выключил телевизор. Ему непросто было переварить такие слова от человека, проведшего бедственные годы под защитой дворцовых стен и солдат в противогазах. Даже кода графство за графством, даже когда члены его собственной семьи были унесены Сыпью. Чайник закипел, и Эмиль заварил кофе в двух кружках, хоть и знал, что одну, предназначавшуюся Лалли, потом всё равно придётся разогреть в микроволновке. Тем не менее, он поставил кружку на прикроватную тумбочку возле Лалли, рассеянно предполагая, не разбудит ли его кофейный запах. По утрам Лалли выживал исключительно благодаря кофе. Эмиль вообразить не мог, что сталось бы с бедным парнем в мире, где этой штуки нет.***
Лалли перепрыгивал через корни деревьев, которые, словно черви, вылезали из земли на поверхность и, наконец, оказался лицом к лицу с тем, что привлекло его внимание минуту назад. Он глядел в растерянности, склонив голову набок, пытаясь понять что к чему. Казалось, некто, вооружённый гигантским топором, разрубил этот странный мир надвое. Шрам тянулся слева направо так далеко в обоих направлениях, насколько хватало взгляда. Шириной пропасть была не больше метра, но Лалли даже предположить не пытался, насколько она глубока. Наверху, словно в ночном небе, переливались и сияли мириады маленьких огоньков, внизу же Лалли почудился влажный отблеск воды. Перистые облака просачивались сквозь шрам и отправлялись бесцельно блуждать по лесу. Вероятно, это одно из них он заметил ранее. Но, впрочем, Лалли заинтересовал не сам шрам, а то, что находилось по другую его сторону. На первый взгляд это походило на ещё одну финскую чащу, подобную той, в которой Лалли очнулся. Там были деревья и папоротники, и пруд с таким же в точности деревянным плавучим настилом. Но с этим другим местом было что-то не так. Земли по ту сторону шрама выглядели... больными. Там были деревья, но чахлые и переломанные. Вода выглядела затхлой и маслянистой. Несколько папоротников, увядших и коричневых, торчали из сухой безжизненной почвы. Ветер не шелестел листьями, безвольно повисшими на ветвях. Ни журчания воды, ни птичьих трелей не пробивалось сквозь маленькую пропасть, что отделяла здоровые земли от этого опустошённого места. У Лалли мурашки пошли от этого зрелища. Его первым инстинктивным желанием было развернуться и бежать вглубь безопасных зелёных лесов на его стороне разрыва. Но нечто, что он не в состоянии был объяснить, заставило его ещё раз хорошенько подумать. Ни одна из его галлюцинаций, за все долгие пять лет, не была похожа на эту. Даже худшие из них не выглядели настолько реальными — и ни одна из них не показывала ему ничего подобного прежде. Что-то происходит, подумал Лалли. И если и можно было отыскать какие-то ответы, то он готов был поклясться, что все они находятся по ту сторону этой бездонной пропасти. Он отошёл на несколько шагов назад, собрался с духом и сорвался на бег. Лишь несколько шагов отделяли его от края разрыва, где дёрн и трава растворялись в черноте. И, прежде чем он успел передумать и отступить, он прыгнул.***
Солнце было уже почти в зените, но Лалли по-прежнему не приходил в сознание. Эмиль начинал волноваться. Не стоит так беспокоиться, уверял он сам себя, расхаживая взад и вперёд по своей тесной маленькой кухне с очередной кружкой кофе в руке. В самом деле — не стоит. Лалли и в лучшие времена был отнюдь не жаворонком, и, после всего произошедшего с ним этой ночью, ему, вероятно, потребуется очень долгий отдых. Но даже так Эмиль не мог перестать беспокоиться, то и дело поворачивая голову к дверному проёму, чтобы ещё раз проверить, как там Лалли. Всё ещё в кровати, всё ещё крепко спит. Всё ещё слегка ворочается и вздрагивает всем телом. «Держись», пробормотал Эмиль, продолжив бесцельно вышагивать из угла в угол, в очередной раз ругая себя, что переполошился на ровном месте. По крайней мере, помочь он точно ничем не мог.***
Это походило на прыжок в ледяную воду. Прямо как в тот раз, много лет назад, на зимние праздники, когда он провалился под лёд озера Сайма. Лалли угодил в пропасть между двумя мирами, наполненную холодом, и вздрогнул, когда его пронзил мороз. Пронзил сквозь одежду и кожу, до самых костей. Его лёгкие, казалось, промёрзли насквозь, и он боролся за каждый вздох, кувыркаясь в воздухе. Он пробыл между этими двумя местами — живым лесом и разорённой пустошью — не дольше секунды. Лалли лишь едва ощутил тёмную воду и яркое сияние звёзд, огромных и древних существ, затаившихся в тенях, тянущихся к нему когтистыми лапами, черепами животных, пустыми глазницами... … а затем он проломил тонкий барьер, окружавший то пустынное место, и приземление на сухую землю оказалось столь ощутимым, что он зубами прищёлкнул. Он оступился, споткнулся и распластался на сухих листьях, валявшихся здесь повсюду. Холод отступил, и его лёгкие вновь наполнились воздухом. Некоторое время он лежал вниз лицом, потирая голову в том месте, где ударился, и прикидывал, что же, чёрт возьми, делать дальше. Прежде чем он пришёл к какому бы то ни было решению, он услышал неподалёку звук шагов. Он удивлённо поднял голову и увидел две пары обутых в сапоги ног, остановившихся прямо перед ним. Повернув шею, он взглянул на тех, с кем делил это пространство — и рот открылся от неожиданности. Слева над ним склонялось веснушчатое лицо, точно зеркало отражавшее его собственное удивление. Длиннющая рыжая коса и светло-голубая туника пробудили в Лалли массу воспоминаний. Это же он. Маг-иностранец из его снов. Тот, из ящика. Который заявился туда, где ему не следовало находиться и приволок за собой проблемы. Но удивление от встречи с ним померкло от вида того, кто находился рядом. Он стоял справа, держась за плечо рыжеволосого мага, точно не мог обойтись без посторонней помощи, прижимая одну руку к груди, будто там была рана. Его лицо с уставшими голубыми глазами, глядевшими сверху вниз на Лалли, обрамляли неопрятные спутанные серые волосы. Это был Лалли. Другой Лалли. Одетый в меха, вместо футболки, обутый, а не босоногий, но все же, это был он. Лалли, лежащий на земле, глазел на Лалли, стоящего над ним, и пытался собраться с духом, чтобы заговорить. Иностранец с косой обратился к нему. «Лалли?» спросил он, глядя поочерёдно то на одного, то на другого, с выражением лица человека, ожидающего, что сейчас ему объяснят, как был провернут этот фокус. «Лалли? Что... что происходит? Лалли, почему вас тут двое?» Один Лалли не удосужился ответить, второй не мог, потому что ответа у него не было. Двойник Лалли снял руку с плеча иностранца и сделал нетвёрдый шажок вперёд. Наклонившись, и всё ещё крепко прижимая другую руку к груди, он приложил два пальца ко лбу Лалли. Между кончиками пальцев и лбом сверкнула маленькая, будто электрическая голубая дуга. И наконец, после пяти долгих лет мучений и кошмаров, Лалли всё понял.***
Воспоминания приходят быстро и все разом. Времени на объяснения нет, но две версии одного и того же человека могут отыскать и иные пути для общения в этом пространстве снов. - Очередная вылазка одним зимним утром, пока солнце ещё только пытается выкарабкаться из-за горизонта. Старое здание — каменные стены и деревянные полы. - - Лалли и Эмиль выносят книги в своих сумках, Эмиль, как водится, болтает что-то на своём непонятном языке, Лалли просто нравится слушать. - - Последний заход внутрь, чтобы забрать несколько оставшихся книг. Надо поторапливаться, думает Лалли. Они и так проторчали здесь слишком долго, что-нибудь может учуять их присутствие. - - Идут по коридору, в дальнем конце которого вырисовывается светлый прямоугольник двери, ведущей наружу, когда внезапно нечто выскакивает из-за угла прямо перед ними. Масса плоти перекрывает бьющий с улицы свет. В дрожащем луче фонаря Эмиля, вращающиеся глаза глядят на них с чем-то, похожим на насмешку. Когти скрежещут. Сжимаются мускулы. Зубы обнажаются, и режущий ухо визг наполняет воздух. - - Лалли бросается в сторону, но он недостаточно быстр, и всё, что он видит — полная слюны пасть, он даже не успевает зажмуриться, прежде чем ему придёт конец - - Не изуродованные руки хватают его и толкают в сторону; руки, всё ещё принадлежащие человеческому существу, отшвыривают его в безопасное место. Когти, что предназначались для него, впиваются в тело Эмиля, и кровь не того человека брызжет на стену. - - Лалли в отчаянии отползает на коленях, Эмиль стонет в углу, тролль нависает над ними - - Рыжие волосы Сигрюн пылают как второе солнце в свете оброненного Эмилем фонаря, когда её голова возникает из-за плеча тролля. Тот оборачивается как раз в ту секунду, когда её палец наживает на курок винтовки. Грохочет выстрел, тролль булькает и валится на землю. Без половины головы. - - Наружу, к холодному воздуху и яркому зимнему свету. Бегут так быстро, как только это возможно с Эмилем, повисшим между ними, оставляя позади на земле кровавую полосу. Эмиль кашляет, захлёбывается в собственной крови, пытается говорить, но Сигрюн рычит на него. Лалли догадывается, что это может быть приказ молчать и беречь силы. - - Туури и Рейнира закрывают в рабочем отсеке, чтобы сохранять карантин. Эмиль лежит на одной из коек, и Лалли сжимает в руках его ладонь, пока Миккель подготавливает ножницы, шприцы, и другие хирургические инструменты, названия которых Лалли не знает. - - Эмиль пытается говорить, покуда анестезия Миккеля не начала действовать, заглядывает в глаза Лалли, хочет что-то произнести, но лекарства берут своё. Его глаза закрываются, и рука, которую держит Лалли, безвольно повисает. - - Миккель тратит на эту работу несколько часов, накладывая швы и перебинтовывая. Сидя в углу и глядя в пустоту, Лалли может думать лишь о том, что на той кровати должен лежать он сам. - - Эмиль — счастливчик, говорит ему Туури тем же вечером, за ужином. У Лалли нет аппетита. С её слов выходит, что Миккель не считает раны Эмиля настолько тяжёлыми, как кажется на первый взгляд. Может быть, он даже и выживет. - - Экспедиция приостановлена, пока Эмиль не пойдет на поправку. Пока они ждут, выздоровеет ли он вообще. Миккель говорит, если он очнётся — то всё будет в порядке. Если. - - Снаружи свирепствует зима. - - Как-то ночью, во сне, Лалли обнаруживает нечто ужасное за пределами своего мирка. - - Здесь, будто ожидая, когда он выйдет в широкое пространство сновидений, находится крошечная искорка. Она так мала, что он едва не упускает её. - - Это Эмиль. Он понимает это ещё до того, как подхватывает её, до того как дотрагивается до неё, и его окатывает волна видений, звуков, запахов и воспоминаний. Светлые волосы, нахальный смех, широкая дружелюбная улыбка — всё это возникает перед ним на секунду, когда кончики его пальцев прикасаются к маленькому искрящемуся шарику. Это душа Эмиля, здесь, в мире снов. Готовится к своему путешествию в Туонелу. - - Лалли забирает её с собой, в свой мирок. Он сидит на плавучем помосте, прижимает её к своей груди и, не успев сдержать себя, начинает плакать. - - Онни знал бы что сделать, как спасти его, но отыскать его самого никак не удаётся. Вместе с тем Лалли пытается сохранить Эмиля в живых, делает всё, что может в потустороннем мире, пока Миккель промывает раны и меняет повязки в мире реальном. - - Каждую ночь Лалли передаёт частицу своей энергии искорке, чтобы не дать ей уйти. Его мирок начинает чахнуть и бледнеть. Ему плевать на это. - - Как-то раз Рейнир навещает его мирок. Прошло уже много времени с тех пор, как он был здесь в последний раз, и он приходит в ужас от вида этого места. Гнилые деревья, застоявшиеся пруды, переломанные доски и мертвые папоротники. Посреди всей этой разрухи сидит Лалли, измождённый и усталый, отдавая годы своей жизни в обмен на мгновения жизни Эмиля. - - У него есть новости о том, почему Онни не может до них добраться. Датские мертвецы столпились снаружи. Призраки старого мира, с холодным терпением выжидающие раненную душу, которую смогли учуять. Голодные, упрямые. Онни не может их миновать. Он силён, но их слишком много. - - У Лалли есть идея. Безрассудная, но ничего другого им не остаётся. - - Он вкладывает в это всё, что имеет. Каждую оставшуюся энергию, всю до последней капли жизнь, ещё теплящуюся в его мирке. Крик, такой громкий крик, чтобы Онни смог услышать его, даже по ту сторону толпы мертвецов, окруживших их. Зов отчаяния, следуя за которым, он смог бы достичь этого места. - - Лалли кричит до тех пор, пока его горло не начинает гореть. Ответа нет. - - И затем, позади них грохот и звук чего-то — или кого-то — ударившегося о землю. - - Но только это не Онни. И, вытаращившись на своё собственное лицо, в недоумении глядящее на него снизу вверх, из-под обломков его мирка, Лалли осознает, что его план, возможно, и в самом деле сработал — но не совсем так, как он рассчитывал. -***
Когда Лалли отнял руку от его лба, другой Лалли уставился на него, широко распахнув глаза. Теперь он всё понял. Его видения никогда никакими видениями не были. Его галлюцинации всегда были реальностью. Пять лет бреда и кошмаров были из-за этого — из-за призыва, тянущего его в этот мир. Призыва, коснувшегося каждого мага в Скандинавии, если он всё верно понял. Он усмехнулся, припоминая, как его терапевт в Хельсинки объяснял ему, что такое «Синдром Мадсена». Пожалуй, их сердитый лекарь мог бы гордиться своей альтернативной личностью. Пять лет ночных кошмаров и выматывающих страхов, и всё из-за Лалли, стоящего теперь перед ним, вымотанного от потери энергии, которую он потратил, чтобы сохранить и поддержать жизнь своего Эмиля, и испортившего своё заклинание в последнюю минуту. Лалли подумал, стоит ли ему испытывать злость. Но он чувствовал лишь облегчение. Потому что теперь у него был шанс всё исправить. «Дай мне взглянуть,» мягко сказал он, поднимаясь на ноги и указывая на руку, которую другой Лалли всё так же прижимал к груди. Другой Лалли кивнул и разжал пальцы. На его раскрытой ладони лежал маленький комочек света, который мерцал и потрескивал, как бенгальский огонёк. Душа Эмиля, бесформенная в этом мире — у него не было магического дара, чтобы придать ей форму — но, без сомнения, его. На мгновение Лалли захотелось потянуться к ней, проникнуть внутрь этой души, чтобы узнать, что Эмиль на самом деле думает о нём, что чувствует к нему. Но он не сделал этого. Вместо этого он просто повёл плечами и хрустнул пальцами. Тебе нужна энергия, тебе нужна жизнь, чтобы спасти его, подумал он. Другой Лалли кивнул в безмолвном понимании. Лалли оглянулся, чтобы увидеть отделённые пропастью густые леса, в которых он проснулся. Его собственный мирок, которого он никогда не видел прежде и который, надо думать, не увидит больше никогда. У меня есть всё, что тебе нужно. Другой Лалли мягко улыбнулся. Спасибо тебе. Позаботься о нём. Я позабочусь. Что произошло дальше, Лалли так до конца никогда и не вспомнит. Чувство было такое, словно кто-то загнал ему в сердце крюк и выдрал его из грудной клетки. И ощущение, словно саму его сущность вырвали из него. Он кричал, но не мог ничего услышать, сквозь внезапный рёв в ушах. Его коснулось кратчайшее ощущение увядающих деревьев и покрывающейся трещинами почвы, лесных полян, пожираемых яростным пламенем. Сил одного Лалли не хватило, чтобы спасти Эмиля. Но двух? Это уже совсем другое дело. На мгновение перед ним возник огненный силуэт, вырвавшийся из рук другого Лалли, кричащего свои заклинания и молитвы. Силуэт улыбнулся ему, и эту улыбку он узнал бы где угодно. Затем в глазах его затуманилось и потемнело, и он исчез.***
Лалли проснулся от запаха кофе, витавшего в воздухе. Он устало застонал и огляделся по сторонам. Он лежал на кровати, укрытый мягкими одеялами. В комнате, где полуденное солнце расплескалось по стене, не в своей квартире, в своём мире. Он был дома. «Лалли? Лалли!» Лицо склонилось над ним, знакомая улыбка сияла в дневном свете, и на секунду Лалли вспомнил огненный силуэт, чьё появление и вышвырнуло его обратно в реальный мир. Он моргнул и сощурился, сфокусировав взгляд. «Ты проснулся!» радовался Эмиль. «Заставил же ты меня поволноваться», мягко добавил он. «Со мной всё будет в порядке», с улыбкой проворчал Лалли, садясь. Он почувствовал, что волосы у него влажные. Они не успели высохнуть с тех пор, как он принимал тогда душ. Это было всего несколько часов назад, но чувство такое, словно прошла целая жизнь. Эмиль уселся рядом с ним и вытянул руки прямо перед лицом Лалли. «Ты тут отключался на некоторое время. Сколько пальцев я показываю?» «Одиннадцать», сердито нахмурился Лалли. «А теперь, пожалуйста, скажи, что у тебя тут где-нибудь имеется чашка кофе». «Выражаешься ты вполне нормально», просиял Эмиль. С этими словами он вскочил на ноги и убежал на кухню. Лалли услышал щелчок включённого чайника и глухое бурление, когда тот начал закипать. Мгновение спустя Эмиль возвратился с дымящейся кружкой крепчайшего, чернейшего кофе из всех, что он когда-либо заваривал. Взяв её, Лалли сделал оценивающий глоток. Эмиль сел рядом с ним на кровать, и, похоже, задумался ненадолго, словно пытался поднять деликатный вопрос. «Лалли, - сказал он наконец, - помнишь тот поезд, на который я должен был сесть?» Лалли потребовалось время, чтобы вспомнить, о чём он вообще говорит. Случилось так много всего, и так неожиданно, что его разум по-прежнему лихорадило. Он всё ещё не был уверен, как много из того, что он помнил, произошло на самом деле. В конце концов, он порылся как следует в памяти и кивнул. «Хорошо, что я этого не сделал». «Почему?» спросил Лалли, зная ответ наперёд. «Он... разбился. По пути в Мальмё, - тихо сказал Эмиль. - И если бы я был там... Если бы ты не остановил меня...» Он замолк, не зная, что ещё сказать. Наконец, он, должно быть, пришёл к решению, что действия выразительнее слов. Прежде чем Лалли успел сообразить, что происходит, он обнаружил себя стиснутым в неловких объятьях. Руки Эмиля обхватили его плечи, мягкие волосы прижались к щеке Лалли. Он вскрикнул от неожиданности, стараясь не пролить свой кофе. «Спасибо тебе, - прошептал Эмиль. - Я думаю, ты мне жизнь спас.» Тебе и ещё одному, подумал Лалли с лёгкой улыбкой. И впервые за столько лет он не просто позволил кому-то обнять себя, но и обнял в ответ.***
Над мёртвым Копенгагеном занимается печальный рассвет. Снег пляшет в порывах завывающего ветра, и тяжёлые свинцовые облака нависают над руинами. Но для Лалли Хотакайнена это, вероятно, самое лучшее утро из всех, что он помнит. «Hej, Lalli, - тихий голос Эмиля слаб и невнятен из-за обезболивающих. - Hur mår du?”» На мгновение Лалли думает, что ему послышалось, или что он принял желаемое за действительное. Но нет. Это и впрямь Эмиль, с гримасой боли на лице перегибается через край кровати, чтобы взглянуть на Лалли, который спит под нею. Он в сознании. Теперь он поправится. Идиотский отчаянный план Лалли сработал. Невозможно описать облегчение и радость, которые он испытывает. Да даже если бы он и смог это сделать, Эмиль всё равно ни слова не поймёт. Потому Лалли просто выкарабкивается из-под кровати, устраивается подле неё на коленях и аккуратно кладёт голову на грудь Эмиля, чувствуя как тихо стучит его сердце, наполняются воздухом лёгкие — все эти признаки жизни, за которые они оба так отчаянно боролись. Через некоторое время Эмиль начинает приглаживать волосы Лалли, что-то бормоча по-шведски. Без сомнения, ворчит, что тот снова выглядит как бездомный. Они ещё долго сидят так, пока солнце неспешно поднимается из-за горизонта, и начинается новый день.***
Несколько дней спустя Эмиль всё-таки добрался до Мальмё, хотя на этот раз он решил разориться и забронировать билет на самолёт. В конечном счёте, не стоит лишний раз испытывать судьбу. Он отсутствовал две недели, и за всё это время Лалли ни разу не посещали ни кошмары, ни галлюцинации. Каждую ночь, ложась спать, он нервничал, что какая-нибудь гадость выскользнет из глубин его разума, но этого не происходило. Через некоторое время он начал подозревать, что больше и не произойдёт. Если увиденное им в странном мире снов хоть что-нибудь да значило, то, судя по всему, их цель была достигнута. По возвращении Эмиль обнаружил, что его ожидает подарок. Новая картина — Лалли даже намёка не давал, что работает над ней. Это был пейзаж, с громоздящимися на заднем плане переломанными шпилями брошенного города. На переднем плане был изображён серый прямоугольник вездехода и небольшая группа людей подле него — едва различимые с такого расстояния фигуры. Один из них, светловолосый, в белой униформе, находился в стороне от танка, подняв руку над головой. На другой стороне полотна был ещё один силуэт. Этот был более тощим, с серыми волосами, его рука тоже была поднята. Было ли это прощание? Или приветствие? Эмиль никак не мог понять, сколько бы он ни глазел на картину. Рядом с подарком Эмиль обнаружил нацарапанную записку: Я не знаю как заканчивается их история, но я надеюсь, что наша будет заслуживать того, чтобы быть рассказанной. Лалли.***
В Стокгольме открыта новая экспозиция Сегодня стокгольмская галерея Веттерлинг представила ряд новых экспонатов в рамках своей популярной выставки «Монстры Нового Мира», посвящённой объектам искусства, изображающим организмы, инфицированные Сыпью. Среди новых экспонатов особенно выделяется серия портретов авторства Лалли Хотакайнена, финского художника, живущего в Стокгольме, чьи работы за последний год приобрели известность благодаря крайне реалистичному изображению инфицированных организмов. Господин Хотакайнен, страдающий синдромом Мадсена всю свою жизнь, утверждает, что непосредственное влияние на его работы оказал опыт переживания припадков. Будучи относительно новым человеком в художественных кругах Стокгольма, он, тем не менее, уже заслужил немало положительных отзывов за правдоподобие своих полотен, и многие местные критики придерживаются мнения, что его работы в перспективе могут обрести широкую известность во всей стране. Господин Хотакайнен отказался присутствовать на открытии выставки, и поэтому получить его комментарий не удалось. Его близкий друг, Эмиль Вестерстром, племянник Торбьёрна Вестерстрома, гендиректора Вестерстром Industries, принял участие в открытии вместо него. «Лалли действительно не любит публичность, - сообщил господин Вестерстром репортёрам. - Но, я уверен, он был бы рад видеть, как много людей пришло сегодня, чтобы посмотреть на его работы.» Все сборы от выставки «Монстры Нового Мира» передаются в фонды помощи беженцам из районов распространения Сыпи. Dagens Nyheter, онлайн статья, 1/7/2021