Karas

Время шло. Хмурые осенние дни сменялись всё более хмурыми осенними днями, с тяжелым небом, дождливой погодой и сырыми ветрами. Иногда по утрам на камнях у ручья и на влажной опавшей листве белел тонкой коркой подступающий иней. Дышать в чуть морозные дни было колко и легко, а изо рта и ноздрей каждый раз вырывалась бледная дорожка пара, что тут же таяла в холодном воздухе, оседая и растворяясь невидимой пылью. Кагеяма одевался тепло, укутываясь в воротник плотного кожаного плаща каждый раз, когда покидал пещеру. Он отправлялся на охоту, ставил ловушки, проверял новые, осматривал прилегающую территорию и искал чужие следы. По сути, ничего не менялось. Вот только стало заметно, как все короче становится день и насколько позже светает. В это время года сумерки опускались слишком уж быстро, а рассвета было долго не видно из-за плотной пелены матовых облаков. Солнце пряталось за ней, не в силах пробиться хотя бы лучиком света, лишь изредка вспыхивая где-то в глубинах сереющей бездны, буквально на несколько недолгих мгновений озаряя окрестности и окрашивая их в более теплые цвета. Это было красиво и грустно, ведь обычно осень здесь была пасмурной и унылой, укрывая, пряча продрогшую землю от ласкового взора небесного светила. Очень часто шли дожди. Бесконечно долгие, унылые и монотонные, из-за которых высовываться наружу не было смысла. Поэтому в такие дни Тобио оставался в лагере вместе с Хинатой и занимался чем-нибудь по дому, параллельно ухаживая за мальчиком. Хотя тот уже практически поправился и все чаще начинал протестовать против того, что с ним так сильно нянчатся, но, стоило Кагеяме строго нахмуриться, чуть повышая голос, Шоё успокаивался, прекращая лупить себя кулаком в грудь и заявлять, что он один готов свернуть горы. Юноша все продолжал кормить его "завтраками" и постоянным "потом", но не из-за того, что не доверял Хинате. Он просто привык все делать сам, поэтому и не мог пересилить себя, точнее, считал даже чем-то неправильным тот факт, что его работу будет исполнять кто-то другой. Однако день за днем мальчишка словно набирался какой-то, потаенной в глубинах его души, смелости, все громче заявляя о своем желании помогать. Он уже не тушевался так сильно, стоило Тобио наставнически заворчать, выражая свое недовольство, а даже наоборот, отвечал с каким-то бунтарским запалом, все более ловко приводя правдивые аргументы. - Я ведь уже поправился! - Я тоже могу это сделать! - Думаешь, у меня не получится? Кагеяма злился и молча пыхтел, сурово буравя наглеца, а тот, хоть бы хны, больше не отводил глаз и не опускал стыдливо голову, а глядел прямо и открыто, бесконечно уверенно, и от этого взгляда в груди начинало необъяснимо жечь и вот уже Кагеяма сам готов был отвернуться и махнуть на все рукой, соглашаясь с чем угодно, лишь бы перестать чувствовать, как в его сердце просыпаются новые и столь незнакомые ему чувства. Его настораживало это и то, и еще многое другое. Например, почему ему казалось, будто они с Хинатой были знакомы целую вечность? Или почему ему становилось так тепло и приятно, стоило Шоё в очередной раз восхититься его умениями? Почему он так легко поддавался чужим эмоциям, тут же заражаясь ими, будто те проникали сквозь его кожу, в самое нутро, задевая, столь долго покоившиеся в его душе, струны, которые тут же начинали протяжно петь, едва слышно, но все более ощутимо, стоило мальчику вновь улыбнуться. И почему Кагеяма каждый раз старался поскорее закончить дела, пока находился в отлучке, лишь бы поскорее вернуться домой?.. Он ловил себя на этих мыслях все чаще и не мог понять как к ним относиться. Он не чувствовал себя прежним, он понимал, что меняется, причем слишком быстро, и это все чаще заставляло его ощущать свою уязвимость. Кагеяма не считал себя мягкотелым и не привык болтать о том, что у него на душе, облекая свои чувства в ледяной кокон, благодаря чему он никогда не тратил лишнего времени на принятие того или иного решения. Но теперь этот кокон стремительно рушился, но не пуская витиеватые трещинки, которые с хрустом выпускали по капле наружу все его ощущения, а мгновенно разламываясь, роняя на землю крупные куски колючего панциря и вываливая самое сокровенное напоказ. Тобио просто перестал замечать, как каждый раз, стоило им с Хинатой вновь завести какую-нибудь беседу, сбалтывал лишнего, говорил чуть больше, чем надо, и улыбался ощутимее дольше, из-за чего щеки начинали так глупо болеть, а сердце - стучать быстрее. Просто на Шоё уже было невозможно смотреть без улыбки, которая, нет-нет, да прорывалась наружу, упрямо растягивая губы и наполняя грудь легкостью. И порой Кагеяме казалось, что у него вырастают крылья, только теперь совсем уже другие. А виновник всех этих разительных перемен словно ничего и не подозревал. Хината просто радовался. Радовался, просыпаясь поутру и обнаруживая Тобио рядом с костром. Тот не мог уйти из-за дождя, а мальчик лишь лучезарно улыбался, вскидывая кулак вверх с возгласом "Ура! Еще один день крутых историй!". Радовался, когда ему удавалось расшевелить в Кагеяме детский задор, хоть и путем всевозможных безобидных дразнилок, заставляя того срываться и творить что-то из ряда вон, вроде мстительной щекотки. Радовался, когда Кагеяма возвращался в пещеру, с добычей или без - ему было не важно. Он просто ждал его, чтобы вновь не чувствовать себя одиноким в этих четырех стенах, абсолютно не занятый и скучающий. *** Тобио понял, насколько великую волю он сдерживал, когда в один прекрасный день позволил-таки Хинате первый раз что-то самостоятельно сделать. Всего ничего - подложить в костер немного дров. Шоё так загорелся энтузиазмом, что чуть было не свалился в угли, вместе с несчастными поленьями. Кагеяма вовремя успел одернуть его назад и Хината тут же смачно плюхнулся на пятую точку, негромко вскрикивая и с глухим стуком рассыпая на пол ни в чем не повинные дрова. Признав полное свое поражение, мальчик, душераздирающе сопя и виновато глядя исподлобья, выглядел более, чем убедительно, из-за чего Тобио отказался от ругательно-поучительных бесед, а лишь смерил его по-напускному недовольным взглядом, в конце концов, кивая головой в сторону дров и бросая со вздохом: "Давай собирай, чего расселся", на что Хината, благодарственно блеснув своими светлыми глазами, тут же радостно вскочил, принимаясь перекладывать поленья с пола в тлеющее кострище, так безгранично радуясь тому, что ему так щедро дали вторую попытку. И с тех пор поддержание пламени стало его основной обязанностью. Хината не был безнадежным, нет. Взять хотя бы тот вечер, когда Кагеяма сел плести корзину. Мальчик некоторое время с любопытством наблюдал за его занятием, а после - подсел ближе, заинтересованно впитывая взглядом каждое его движение. Такое повышенное внимание к своей персоне немного напрягало, из-за чего юноше ничего не оставалось сделать, как предложить тому попробовать. Он показал Хинате что делать всего несколько раз - и уже вскоре тот сам опережал его советы и команды, будто всегда знал, как правильно обращаться с лозой и скреплять полоски тонкой коры. Тобио подумал тогда, что наверное Шоё учился плетению раньше, до того, как все позабыл, а теперь этот навык постепенно воскресал, расшевеленный механической памятью. Конечно, выходило не так складно, как у него самого, но даже этому можно было позавидовать. А то, с какой радостью Хината восхищался собственным успехам стоило нескольких испорченных прутьев. Так, постепенно, пещера стала наполняться вещами, которые они сделали вместе или в создании которых Шоё принял свое непосредственное участие: посуда, веревки, кособокие корзиночки, одежда... Иногда по вечерам Кагеяма садился у костра, обкладываясь испорченными вещами, и принимался их латать. Процесс был долгий и нудный, большей частью из-за того, что у него не было нормальной иголки - кусок поломанной булавки, с загнутым под ушко концом. Поэтому в такие дни ребята ложились спать очень поздно, засиживаясь до полуночи, а то и дольше. Хотя, первым всегда сдавался Хината: принимался клевать носом, не в силах задавать Тобио все новых вопросов, а в конце концов практически заваливался на бок или вперед, все так же норовя приложиться лицом о камни, выложенные вокруг кострища. После третьего такого "падения" Кагеяма не выдерживал и грозно приказывал отправляться мальчику спать. А тот и не сопротивлялся особо, послушно переползая на настил и, сонно путаясь в одеяле, укатывался к стенке, бубня из-за плеча что-то в духе "Ты тоже не сиди", и тут же отключался, затихая. В такие моменты на сердце Тобио становилось спокойно как никогда, так, что хотелось буквально петь, если бы он знал хоть одну песню. Вместо этого он лишь молча сидел, пришивая очередную заплатку, периодически глубоко вздыхая и непроизвольно бросая в сторону Шоё мягкие взгляды и, пользуясь случаем отсутствия поблизости лишних свидетелей, окончательно сдавался под напором накатывающих на него чувств. *** Хината внезапно вторгся в его ограниченный мирок, наполнив его волнением и сочувствием, жалостью и непонятным чувством вины. Но постепенно все это менялось. Вина - отступала, жалось становилась чем-то щемящим в груди, одновременно болезненным и каким-то неправильно приятным, наполняющим его теплотой и накрывающим спокойствием. Он смотрел на Шоё, спящего и тихого, уже совершенно доверившегося ему и не ожидающего какого-либо подвоха - и Тобио чувствовал, как на его сердце легчает. Он смотрел на Шоё восхищенного и активно жестикулирующего, так по-детски нелепо и трогательно - и ощущал, как к горлу непроизвольно подступает тепло. Он смотрел на Шоё сосредоточенного и внимательного, прикусившего нижнюю губу от старания, пока тот что-нибудь мастерил и ни в коем случае не хотел провалиться - и Тобио еле сдерживался, чтобы не улыбнуться, таким смешным казался этот ребенок. Хината любил слушать его рассказы о прошлом, об охоте и долгих походах, об опасностях, подстерегающих в далеких лесах, о людях, с которыми Кагеяма несколько раз сталкивался. Это было настолько интересно и захватывающе для мальчика, что тот зачастую сидел не моргая, чуть приоткрыв рот и сжавшись от напряжения, когда Тобио в очередной раз описывал моменты своих сражений с лесными хищниками или стихией, заставшей его врасплох, пока он находился вдали от дома. Такое внимание льстило парню, из-за чего он не жалел подробностей, излишне увлекаясь и пользуясь случаем наличия поблизости столь внимательного слушателя. К тому же, его истории были весьма поучительны и содержательны, так что с какой-то стороны это было даже полезно Хинате. А тот и не скучал, наоборот, стоило очередному рассказу закончиться, тут же требовал следующий, чуть ли не поблескивая широко раскрытыми от нетерпения глазами. И Кагеяма, утомленно вздыхая, показушно-нехотя продолжал, однако, не затрагивая своей запретной темы, о которой Шоё тоже не заикался, не желая портить им двоим настроение, хотя ему было до смерти любопытно и он еле сдерживался, чтобы вновь не спросить Тобио о его тайном прошлом. *** Хината любил солнечные дни. Точнее, дни, когда завеса из облаков чуть редела, позволяя иногда урвать глазами кусочек голубого неба. Мальчик совсем уже поправился и теперь бывал снаружи чуть ли не каждый день, если того позволяла погода. Он напяливал на себя свои вещи, кутался в умело заштопанный плащ и выходил на улицу. Он облазил площадку перед пещерой вдоль и поперек, знал каждый выступ и каждую трещинку, но вниз спускаться пока не решался. Шоё быть может и решился бы, если бы не зоркий глаз Кагеямы: пока он собирал в окрестностях дрова или мыл посуду в ручье, мальчик не мог и подумать о том, чтобы слезть. Хоть он и осмелел, все же, не мог перечить твердым запретам юноши, ведь тот, как-никак, был для него авторитетом. Конечно, со временем Тобио сам стал понимать, что держать столь необузданную энергию на столь ограниченной территории не самое лучшее решение. Из-за чего однажды, чуть помявшись и все еще сомневаясь, предложил Хинате спуститься на плато. И сразу пожалел, чуть ли не закрывая уши руками от тут же раздавшегося радостного вопля, с которым Шоё понёсся наружу, толком не зашнуровав обувь. Минутой позже Кагеяма носился за мальчиком по площадке, намереваясь схватить и благополучно доставить вниз, но тот лишь проворно убегал и выворачивался со своим неизменным "Я сам!", и в конце концов Тобио пришлось сдаться. Он еле сдержался, чтоб не залепить Хинате праведный подзатыльник за отменное непослушание, но передумал, слетев вниз и с недовольным видом сложив на груди руки, подняв голову вверх и наблюдая за триумфом негодного мальчишки. А тот был явно не промах и своё слово твердо держал: помялся слегка поначалу, нащупывая руками и ногами опору, а потом, приноровившись, ловко добрался до самого низа. Кагеяма чувствовал себя так нелепо и глупо, что даже руку забыл подать, на случай, если Шоё, всё же, струсит в самый последний момент. Да не тут-то было. И пока Тобио отходил от легкой прострации, мальчик уже нарезал вокруг него круги, с громкими криками перепрыгивая трещины и сам ручей - туда и обратно, норовя шлепнуться в ледяную воду. Лишь когда в очередной раз он опасно проехал ногой по мокрому камню, парень опомнился, строго прикрикивая, чтобы тот успокоился. Но видимо, последствия были уже необратимы, потому что на такое его замечание, Хината внаглую показал свой розовый язык, тут же заливаясь смехом и бросаясь наутек. Хватило секунды, чтобы Кагеяма вскипел и с тихим "Вот я тебя сейчас...", бросился за ним следом, настигая, не без помощи крыльев, и сцапывая за воротник, желая показать, что кто-то явно забыл кто в доме хозяин, но уже через миг смеясь вместе с Хинатой, который был маленьким и проворным, выворачивался и выскальзывал из захватов словно намыленный, опять отбегая на несколько шагов и вновь настигаемый своим преследователем. Они долго носились в тот день по плато, много обзывались, шутили и смеялись, а все закончилось тем, что Хината-таки умудрился поскользнуться, зацепившись ногой за одну из многочисленных трещин, и уже был в замедленном падении над ручьем, если бы не Кагеяма, что не отставал от него ни на шаг, схвативший его за шкирку и притягивающий к себе. После недолгой заминки они резко почувствовали, что действительно устали, а окрестности уже успели погрузиться в вечерние сумерки. Ребята благополучно вернулись в пещеру (Хината обратно тоже вскарабкался сам) и провели остаток вечера в солидарной тишине, полностью истратив свои запасы энергии. А позже оба уснули как убитые. *** Хината любил тепло. Наверное, именно поэтому чуть ли не каждое утро Тобио просыпался, ощущая, как чужой лоб упирается ему между лопаток. Хината придвигался к нему во сне, неосознанно, инстинктивно желая согреться или чтобы просто ощущать рядом с собой живое существо, чтобы знать, что он не один. Кагеяма не по наслышке знал, что мальчик не любил оставаться в пещере, ожидая, когда он вернется из леса. Но парень пока никак не решался взять его с собой. Ведь обычно он преодолевал по нескольку миль с помощью своих сильных крыльев, которых у Шоё пока еще не было. Да и он начинал сомневаться, будут ли они у него вообще. Как-то Хината спросил, почему он не может летать, хотя они оба вОроны. Юноша не мог точно сказать, ведь, по идее, учитывая возраст ребенка, крылья у него должны были уже появиться. А вообще он не так уж много знал об их роде и судил по себе. Вороны начинали свою жизнь обычными детьми, их нельзя было отличить от самого простого человека. И лишь ближе к двенадцати годам у них начинали проявляться первые способности: обострялось зрение, слух становился более четким, развивалась способность ощущать чужое присутствие и чувствовать приближение опасности. И появлялся первый отличительный признак - менялись глаза. Зрачки начинали вытягиваться, по типу кошачьих, напоминая вытянутые эллипсы. А следующее, самое значительное изменение, происходило уже ближе к шестнадцати: у воронов вырастали крылья, предшественниками которых являлись багровые полосы, что проступали на коже спины и плеч, буквально за несколько дней до самого окрыления. По предположению Кагеямы, Хината перерос необходимый для этого возраст, но не зарекался, потому что не был окончательно в этом уверен. Шоё любил рассматривать крылья Тобио. Он как-то не задумывался об этом вплоть до того вечера, когда Кагеяма, усевшись на шкурах и смочив несколько тряпок водой, принялся чистить свои перья. Поначалу это выглядело как-то странно и даже смешно, но Хината не заметил, как начал любоваться этим занятием: чужими руками, такими умелыми и ловкими, с длинными гибкими пальцами, крыльями, большими и мощными, которые, складываясь, обманчиво уменьшались в размерах, длинными острыми перьями, что тут же начинали блестеть, словно плавленая смоль, стоило парню провести по ним влажной тканью. Шоё не заметил, как подсел чуть ближе, придвинувшись со спины, и принялся рассматривать крылья сзади. Там, где маховые перья кончались, начинали расти более короткие и маленькие, которые мельчали и мельчали, превращаясь в самые обычные по размеру, в том месте, где врастали в спину, а то и вовсе напоминали пух. Шоё, как завороженный, протянул к ним руку, мягко проводя пальцами, заставляя Кагеяму вздрогнуть от неожиданности, слишком увлеченного своим занятием. Он в недоумении обернулся к Хинате, глаза которого вновь светились восхищением, молча задавая вопрос. А мальчик лишь улыбнулся неловко, извиняясь и честно отвечая, почесывая затылок: - Красивые, - и щеки Кагеямы слегка обожгло от одного только этого слова. *** Дни шли за днями. Время размеренно текло вперед. А Хината так ничего и не вспомнил. Иногда ему казалось, что в голове всплывают призрачные образы и знакомые картинки, но они были столь мимолетны и появлялись столь редко, что мальчик не придавал этому особого значения. Да и он окончательно уже смирился жить настоящим, махнув на все рукой. Только иногда по ночам Кагеяма просыпался, когда слышал рядом с собой тихий голос, шепчущий имя, которое Хината называл еще в день, когда Тобио принес его в пещеру. - Натсу? - мальчик задумался, силясь хоть что-нибудь припомнить, но в голове по-прежнему было пусто, а отсчет его воспоминаний начинался с момента, когда он пришел в себя и впервые увидел Кагеяму, - не знаю кто бы это мог быть. И почему-то после такого ответа Тобио захотелось облегченно вздохнуть. Правда колола глаза, из-за чего он чувствовал стыд. Просто однажды он задумался, что будет, если Хината все вспомнит? Кагеяма ведь понятия не имел о том, с чем ему придется столкнуться. На самом деле ему бы даже и не хотелось, чтобы что-то менялось. А вдруг Шоё нужно будет покинуть его? От этой мысли хотелось поскорее избавиться каждый раз, когда Тобио начинал размышлять о их жизни и будущем, поздно ночью засиживаясь у костра. Он слишком привык к Хинате. Привык возвращаться домой, где его каждый раз ждали и встречали, радостно приветствуя. Привык готовить для двоих и думать о том, чем еще можно занять эту вечно копошащуюся непоседу. Привык желать спокойной ночи и слышать теплое "спокойной ночи" в ответ, а следующий день начинать с такого же "доброе утро". Привык к чужому запаху, точнее, уже такому привычному и приятному, будто сладковатое молоко - Хинатой успело пропахнуть все в их скромном жилище. Привык, что ему больше не нужно быть одному... и мысль о том, что он может это все потерять, пилила его изнутри, из-за чего Кагеяма становился эгоистом и признавался себе в том, что будь у него выбор, позволяющий Шоё все вспомнить или же остаться в неведении, он бы без раздумий выбрал второе. Но время всё шло, а Хината уже и сам практически свыкся с тем, что его прошлое останется никому неизвестным, и Тобио сам стал постепенно забывать о своём обещании "вспомнить все вместе". *** Хината любил улыбаться. Точнее, он вообще не стеснялся выражать свои чувства. Будь то удивление или радость, восхищение или печаль - Кагеяма не понимал, как можно быть таким искренним. Хотя, вспоминая себя и дни своего минувшего прошлого, ему становилось понятней. Ведь дети всегда более неискушенные, более доверчивые и открытые, верят в чудеса и во всеобщую доброту. А у Шоё этого всего было в избытке. И улыбка проступала на его лице намного чаще, нежели другие эмоции. Она раскрепощала и дарила тепло, радовала и просто насыщала какой-то необъяснимой легкостью, с которой серые дни за гранитными стенами не казались столь уж унылыми. И Кагеяма вновь удивлялся и недоумевал, как возможно смотреть на вещи столь позитивно. Они - два изгоя, у них обоих нет прошлого и какого-либо определенного будущего, живут в лесу, выживая как могут, так почему Шоё так искренне радуется каждому новому дню? Почему его не смущает их положение? Кагеяма не знал как бы сам повел себя на его месте и признавался в себе, что он просто завидует мальчику, который во всем старался видеть свои плюсы. Хотелось бы и Тобио также легко ко всему относиться. Да вот только на его плечи была возложена великая ответственность. Мы в ответе за тех, кого приручили, и вдвойне за тех, кому спасли жизнь. Парень ясно осознавал ситуацию и понимал, что их судьбы во многом зависят от него. Поэтому, во что бы то ни стало, он знал, что обязательно сделает все от него зависящее. Он станет более усердным и внимательным. Он станет сильнее. Он защитит Хинату. *** Со временем некоторые, казавшиеся необычными и незнакомыми, вещи постепенно стали настолько прозрачными и привычными, что Кагеяма перестал чему-либо удивляться. Присутствие в его жизни Шоё стало столь обыденным, что иногда у парня складывалось впечатление, будто они всегда жили вместе. Мальчик так хорошо вписывался в его повседневность, в его жилище, хотя, скорее, уже не "его", а "их", в его мысли и размышления, что отношения, сложившиеся между ними двумя, теперь уже казались совершенно естественными. Естественно было ложиться спать и ощущать, что кто-то маленький и теплый уже без какого-либо стеснения жмется к твоей спине, укладываясь поудобней и, сладко зевая, желает спокойной ночи. Естественно было просыпаться, понимая, что за ночь этот кто-то совсем уж забился тебе под бок, самозабвенно обнимая крыло, что было сверху, и сонно сопит, уткнувшись носом в черные перья. Естественно было не замечать тех теплых чувств, что вздымались в груди Кагеямы, стоило ему увидеть подобную картину, решая дождаться, пока Хината не проснется окончательно. Хотя пару раз Тобио пришлось поплатиться за своё умиление и минутную слабость, стоило Шоё потянуться во сне и заехать рукой ему и в ухо, и в щёку, и в глаз... С тех пор юноша запомнил, что нельзя терять бдительности рядом с этим непоседливым рыжиком, даже когда тот выглядит как самое миролюбивое и безобидное существо на всём белом свете. *** Помимо огромного вороха тех положительных чувств, что Кагеяма испытывал к мальчику, больше всего он реагировал на моменты, когда на Хинату наваливалось уныние. Такое случалось исключительно редко, но если Шоё принимался ни с того ни с сего грустить, для парня, медленно но верно, это превращалось в некую пытку. Он не знал истинной причины чужой печали, просто иногда, обычно по вечерам, устав за день, Хината молча сидел перед костром, уткнувшись носом в колени, а его глаза наполняла столь беспросветная тоска, что от одного на него взгляда Кагеяме становилось тяжело на сердце. В конце концов, мальчик заражал его всем спектром эмоций, и если ему было грустно, каким-то странным образом юноша тоже непроизвольно начинал грустить, стоило ему лишь единожды посмотреть на него. И эта колоссальная разница между Шоё жизнерадостным и Шоё посеревшим, бесцветным и равнодушным, была такой дикой, что Тобио хотелось резко подойти к нему и встряхнуть за плечи, спрашивая, куда делся оригинал. Но все, что он мог сделать в силу своей неопытности общения и всё ещё существующей мнимой между ними преграды, это молча подсесть ближе, совершенно ненавязчиво интересуясь в чем дело. Обычно Хината вздрагивал, словно ломая охватившее его оцепенение, и как-то потерянно поднимал на него свой рассеянный взгляд. И от этого взгляда Тобио вовсе становилось не по себе, а все та же улыбка, тут же растягивающая побледневшие губы Шоё вовсе не грела, лишь глубже вгоняя в сердце болезненное жало. Мальчик сам не мог объяснить, что с ним происходит, и было видно, что он не врал. - Знаешь, это как будто... как будто я что-то потерял. Вот только не могу вспомнить, что именно. Или как будто я никогда не увижу кого-то мне дорогого. Но я не понимаю. Я ведь даже не помню лица этого человека, - голос Хинаты в такие моменты был тихим и практически отчаянным, вынуждая еще больше сочувствовать. Обычно Шоё был тем, кто разряжал ситуацию, умело или неловко, возможно иногда даже нелепо, но когда он не был в силах сохранить на своем лице даже подобие некой улыбки, становилось понятно, насколько ему плохо. А Кагеяма чувствовал себя бесконечно беспомощным, не зная как ему лучше поступить. Лишь что-то инстинктивно подталкивало его прислониться к Хинате, коснуться плечом, привлечь к себе его внимание, отвлекая от неприятных мыслей, может даже попытаться воспользоваться чужой стратегией, улыбнувшись, заглядывая в янтарные глаза. Но он не мог себя пересилить. Что-то упрямо сдерживало Тобио от проявления подобных порывов, хоть и дружеских, но все равно кажущихся какими-то слишком интимными. Поэтому он просто продолжал молчать, солидарно храня тишину и раздражаясь на себя из-за неспособности что-либо сделать. В конце концов, он не был похож на Хинату. Он не мог так легко измениться. Ему нужна была встряска, какой-то порог, переступив который он научится себя не сдерживать. И ему подсознательно казалось, что после этого им обоим станет куда легче друг друга поддерживать и понимать. Кагеяма пока не знал, что шанс переступить эту черту представится ему совсем скоро. *** В тот день Тобио как обычно отправился в лес, оставляя Хинату в пещере. Занятие тому было придумано: юноша поручил мальчику перебрать большой сноп хмеля, собрать миниатюрные шишечки все до одной и ссыпать их в небольшой короб, чтобы после из них можно было готовить целебный отвар. Шоё был только рад такой возможности проявить себя и тут же принялся усердно ощипывать растение, стоило им с Кагеямой попрощаться. Планов снаружи было не так уж много, стандартный набор: проверить ловушки и осмотреть территорию, возможно, заглянув в несколько мест по дороге домой. Когда первая часть задуманного была выполнена и Кагеяма выходил из елового леса немного другим путем, упаковывая в мешок не очень крупную, на этот раз, добычу в виде одной белки, его внимание привлек поваленный ствол старого дерева. Его основание было выкорчевано из земли и затянулось мхом, а сама древесина успела практически превратиться в труху. Но не это было самым занимательным в развернувшимся перед ним зрелищем: там, где ствол уже начал разваливаться на сырые щепки, небольшой опушкой опрятно гнездились маслята. Кагеяма давно не находил грибов в это время, поэтому был немного удивлен и, одновременно, рад. Он тут же подошел к своей внезапной находке, собирая все, до последнего, самого невзрачного, грибочка и, сложив их в запасной мех на другой стороне пояса, окончательно отправился домой, предвкушая, как удивит подобным трофеем Хинату. Он выбрался из леса и, широко взмахнув крыльями, взвился вверх, устремляясь вдаль. Привычный путь в полчаса пролетел считай незаметно, вот только когда вдали среди деревьев стала просматриваться серая порода, Кагеяма настороженно напрягся. Что-то было не так. Легкое волнение задребезжало на горизонте его сознания и Тобио решил спуститься на землю чуть раньше, не долетая до пещеры. Он бесшумно приземлился, подходя к повороту, за которым должен был открыться вид на плато. Секунды, пока он двигался вперед, замерли, а в ушах стоял звук, напоминающий звон натянутой струны. Но когда юноша вышел из-за стены, груз на его сердце чуть полегчал. Недалеко от спуска из пещеры, у ручья, сидел Хината. Сидел. На ледяных камнях. С поджатыми ногами и мокрыми до колен штанами. Кагеяма резко схлопнул крылья, плотно прижимая их к спине, чем самым привлек к себе внимание мальчика и быстрым шагом направился к нему. Шоё тут же боязно обернулся, еще ближе поджимая колени и съеживаясь под чужим взглядом, будто он в чем-то провинился. - К-К-Кагеяма, я-я я н-не... - виновато залепетал мальчик, когда их уже разделяло буквально несколько шагов, и смолк, когда парень резко остановился около него, оценивая пристальным взглядом, который тут же задержался на коленях, которые Хината так упорно прикрывал ладонями, а сам все отчаянней прятал виноватые глаза и все отчаяннее вжимал голову в плечи. Тобио мгновенно всё понял. Он резко присел на корточки, хватая мальчика за руку и отводя ее в сторону. Что и требовалось доказать - его колени оказались изодраны в кровь, вместе со штанами, которые успешно вымокли из-за чего мальчик продрог насквозь и мелко дрожал, что было ощутимо по его ледяной руке. - Прости, - чуть ли не всхлипнул Шоё, высвобождая запястье и вновь пряча следы своих ушибов, - прости, Кагеяма... я... я просто хотел помочь и... - он кинул неопределенный взгляд в сторону и только теперь юноша увидел, что чуть дальше вниз по ручью валяется перевернутый котел. - Ты... - голос парня звучал ровно, но холодно, и мальчик ощущал исходящее от него негодование и угрозу, - ты вообще думал, что делаешь? - было слышно, что он буквально выдыхает слова, цедя их сквозь зубы. - Я... хотел... я просто хотел... - Хината запинался, четко осознавая, что на этот раз явно просчитался и, к тому же, опозорился, - я хотел нагреть воды к твоему приходу. И просто, ну... - видимо, под "ну", подразумевалось "поскользнулся и грохнулся прямо в ручей, ободрав коленки так сильно, но даже не смог вернуться в пещеру". Кагеяма сидел рядом и молча сжимал кулаки. Он был вне себя от злости из-за того, что Шоё с его, чёрт возьми, упрямством и больным стремлением помогать, опять навредил себе. - Ты правда рассчитывал забраться наверх с полным котлом воды? А если бы ты вообще шею свернул?! Мальчик вздрогнул, закрываясь руками, словно побоялся, что его могут ударить. Впервые Кагеяма злился настолько сильно. Злился из-за того, что Хината так опрометчиво себя повёл. Не успел мальчик вновь прошептать свои искренние извинения, как Тобио поднялся, запрокидывая голову и медленно выдыхая, разминая затылок рукой. Когда его гнев поутих, он наклонился к Хинате, бесцеремонно приподнимая за плечо, чтобы на своей спине затащить в пещеру, но мальчик лишь сдавленно охнул, подгибая ушибленные колени. Видимо, он слишком сильно ударился, а из-за холода ноги, к тому же затекли. - Хината, - еще больше негодуя выдавил из себя юноша его имя, и, не в силах больше терпеть эту нелепейшую ситуацию, просто склонился над мальчиком, подхватывая его на руки. Это произошло столь стремительно, что Шоё даже пискнуть не успел, лишь инстинктивно хватаясь за чужую шею, чтобы не опрокинуться назад. Через миг они уже были на площадке, а еще через минуту, Кагеяма принёс его в пещеру и опустил на настил, сохраняя убийственное молчание. Потом сходил наружу за несчастным котлом, набрав в него воды, и вернулся обратно. Шоё сидел на том же месте, скукоженный и напряженный, периодически протирая поблескивающие глаза. Он и не мог предположить, что его светлейшие намерения будут иметь такую неприятную развязку. Тобио злился. Откровенно злился и чувствовал обиду из-за чужого непослушания. И понимал, что буквально на мгновение он по-настоящему испугался за Хинату. Кагеяма быстро снял с себя доспехи и сел рядом с мальчиком, раскладывая вокруг уже такие привычные вещи: ленты, чистые тряпки, ковш с тёплой водой и лечебную мазь. Шоё подавленно ожидал своей участи, не смея даже заикнуться о том, что "он ведь просто хотел помочь!". В конце концов он сам сплошал, будучи чересчур самоуверенным в собственных силах. Промывать свежие ссадины было больно и неприятно. Места с содранной кожей саднило и жгло, прикосновения отзывались болью, но Хината мужественно терпел, непроизвольно вздрагивая и сглатывая настойчиво лезущий в горло ком. Тобио продолжал показательно молчать и это было хуже любого наказания. Закончив с перевязкой, Кагеяма заставил мальчика выпить липовый чай и уложил под одеяло и шкуры, чтобы тот поскорее согрелся и не успел простыть. Его злоба поулеглась и теперь, пока он укрывал мальчика, даже задумался над тем, не перегнул ли он палку. В конце концов Хината не заслужил подобной жёсткости , хоть и поранился из-за собственной неосмотрительности. Закончив подтыкать одеяло, парень уселся на край матраца опуская лицо в руки и усталым жестом потирая его ладонями. Когда Тобио окончательно успокоился и собрался с мыслями, приподнимая голову и поворачиваясь к плотно укутанному Шоё, он коротко и серьезно сказал: - Я, кажется, как-то просил тебя не делать глупостей. Хината засопел громче, чуть надувая щеки и пряча лицо в крае одеяла. - Я просто хотел помочь... И все-таки он был непробиваемым. Кагеяма нервно засмеялся, вновь потирая лицо руками. - Знаешь, ты неисправим, - юноша повернулся к Шоё, чувствуя недюжинное облегчение только сейчас. Пока он окончательно не убедился, что с тем, всё в порядке, его слегка потряхивало от мысли, что мальчик мог сломать ногу или чего похуже. Видя столь разительные перемены в настроении Тобио, Хината чуть высунулся из своего убежища, неловко хихикая в ответ, все еще несмело и чувствуя себя виноватым. - А я, - трусливо начал он, словно нащупывая почву под ногами, - а я хмель п-перебрал. - Хочешь, чтобы я тебя похвалил? - Кагеяма резко перестал улыбаться, вскидывая голову и хмуро глядя на мальчика. - Вв... вот и нет, - пробубнил тот, вновь забираясь в кокон из одеял, - даже и не думал! - Хината. - Ну что? - Больше никогда так не делай, ладно? - Л... ладно... *** Остаток дня Кагеяма продолжал отпаивать мальчика чаем, параллельно разбираясь с белкой и грибами, что ему удалось найти. Как он и предполагал, Хината был очень удивлен и рад его находке, тут же начиная спрашивать будет ли это также вкусно, как и все остальное, что готовит Тобио, заставляя того невольно смущаться и переживать скрытую радость, в том числе и из-за того, что их сегодняшняя ссора так хорошо разрешилась, хоть и не без последствий для чужого здоровья. Но Шоё явно усвоил этот урок и вряд ли хотел, чтобы нечто подобное повторилось в будущем ещё раз. Ночь подкралась совершенно незаметно, а Кагеяма вовсе потерял счет времени, завозившись с плетением веревок, за которое он вновь взялся. Хината давно уже спал, высвободившись из пленительных пут одеял и шкур и теперь просто лежал, сбив все в кучу рядом с собой. Тобио не раз укрывал его по ночам, когда засиживался так, как сегодня, и теперь тоже подошел к нему, присаживаясь с краю и бережно укрывая спящего мальчика. А потом просто остался рядом, рассматривая его умиротворенное лицо с легким румянцем, рану на шее, которая будто клеймила его и преследовала Кагеяму в самых жутких кошмарах. Юноша протянул к ней руку, запахивая воротник рубашки и тут же замирая. Хината выглядел таким спокойным, теплым и пушистым - буквально, из-за его этой невозможной шевелюры. И голову юноши посетила мысль немного странная и нелепая. Ему вдруг стало жутко интересно будут ли эти ярко-рыжие вихры на ощупь столь же обжигающими, как и взгляд их обладателя. Тобио медленно протянул руку, касаясь пальцами нескольких, особо непослушных, прядей. Опуская её ниже, накрывая растрепанную копну всей ладонью. Странное ощущение, подобное молниеносным уколам тысячи мелких иголок, прошло сквозь руку, в то время как сами волосы были абсолютно мягкими, наверное, такими мягкими, как он того ожидал, мягкими, как та улыбка, что посетила лицо Хинаты, который сквозь сон принялся ластиться к чужому прикосновению. Юноша машинально отстранился назад, чувствуя, как уколы пронзают его ладонь вновь и вновь, а сердце тонет в тепле, жалобно выстукивая сигналы о помощи. Кагеяма сглотнул, глядя то на свою раскрытую руку, то вновь на спящего мальчика, как-то отвлеченно делая для себя незримую пометку. *** В этот день внутри него что-то окончательно провернулось, звучно щелкнув где-то в голове. Он не мог понять, что именно и не осознавал, чем это обернется, лежа рядом с Хинатой и слушая его размеренное дыхание. В его груди что-то росло и набухало, заполняя и переполняя его до самых краёв, настолько, что Кагеяму посетило необъяснимое желание кому-нибудь об этом рассказать. Но он не хотел будить Шоё и, к тому же, едва ли признался бы ему в том, что у него на душе. Поэтому просто закрыл глаза, медленно засыпая и не представляя какие их ждут перемены...