Karas

Бесконечно ценить что-либо по-настоящему начинаешь только тогда, когда это ценное потеряешь. И сложнее всего приходится терпеть в себе это мучительное осознание того, что тебе ничего уже не удастся исправить. Хината несомненно был дорог Кагеяме, но степень его незаменимости юноша смог осознать лишь теперь, когда окончательно понял, что всё безвозвратно сломалось в один жалкий и такой нелепейший миг. *** Пробуждение было тяжёлым, словно после похмелья, голова гудела, а тело ныло, будто по тебе, пока ты спал, кто-то безустанно отплясывал чечётку. Тобио проснулся первым, не сразу сориентировавшись, где он находится и почему он приобнимает спящего рядом с ним мальчика. А затем воспоминания резко прошли сквозь его голову, рассекая виски раскалённой до бела иглой, вызывая резкий приступ тупой боли. В груди мгновенно стало пусто и холодно настолько, что на спине тут же выступил ледяной пот, а огорчение от того, что вчерашний кошмар ему всё-таки не приснился, смешалось с слюной ощутимым привкусом горечи. Кагеяма неподвижно лежал и полуприкрытыми, уставшими глазами рассматривал лицо Шоё, который сейчас выглядел куда более счастливым и умиротворённым, нежели он был вчера, а о бессонной ночи напоминали лишь всё ещё отёкшие веки и слегка припухшие скулы. Парень вдруг понял, насколько сильно он не хочет, чтобы Хината проснулся именно сейчас. А лучше бы проснулся, но ничего не вспомнил. Вдруг отголосок призрачной надежды вспыхнул в его сознании, но вскоре также стремительно угас, и Кагеяме стало стыдно от того, как он только мог подумать о подобной глупости. Такое могло произойти лишь в сказке. Но... могло ведь? Было сложно сказать, сколько они проспали, сейчас, наверное, был уже полдень или время близкое к нему. Нужно было бы встать и начать что-то делать, хотя бы костёр развести, но Тобио боялся, что своим шумом разбудит мальчика, чьё беззаботное, пока, забытие ему ни в коем случае не хотелось нарушать. Поэтому он так и остался лежать, охраняя чужой сон и невольно осознавая, что он немного опасается момента, когда Шоё, наконец, придёт в себя. Он искренне волновался и не хотел, чтобы тот вновь пережил нечто подобное, к тому же, что-то, от чего он будет просто не в силах его уберечь. Из-за этого Кагеяма решил, что хотя бы останется рядом и окажется поблизости, когда Хината проснётся, чтобы вновь его поддержать и не оставить одного ни на минуту. *** Хината проснулся не сразу. Видимо, предыдущая ночь сильно утомила его и теперь ему было необходимо набраться сил. Юноша терпеливо ждал, периодически закрывая глаза и ненадолго проваливаясь в сон. Он сам чувствовал себя уставшим, а может, дело было в погоде: из-за стен пещеры всё ещё доносился монотонный шум дождя. Но тут же открывал глаза, стоило ему услышать, как мальчик начинает шевелиться, укладываясь удобней, ворочаясь или легонько вздрагивая. Что-то явно беспокоило его и Кагеяма понимал, что момент пробуждения всё ближе. И он оказался прав: ещё через несколько минут мальчик опять повернулся к нему, на этот раз уже сладко потягиваясь и с тёплой улыбкой глядя на него... стоп, неужели?.. Сердце замерло в убийственном ожидании, неверии, страхе. - Доброе утро, Каг... - такой родной и привычный слуху мягкий голос резко оборвался, словно его перерубили с размаху, а светлый блеск в глазах мгновенно исчез, оставив в них лишь мёртвую пустоту и стремительно прибывающий ужас. Что-то ощутимо раскрошилось на части в груди, вместе с последней надеждой Тобио, стоило ему увидеть, какие очертания принимает лицо несчастного мальчика, как безжалостно топят его заново нахлынувшие воспоминания, которые забылись, осели в его памяти за ночь, а теперь опять погружали его в пучину отчаяния. Хината больше не улыбался, он лишь с жалобным всхлипом закрыл лицо руками, тут же начиная безудержно плакать, словно он был совершенно не в силах себя контролировать и противостоять вновь накатывающей на него истерике. Тобио мгновенно очнулся от оцепенения, без промедлений прислоняя мальчика к себе и стараясь его успокоить, мягко обнимая и приговаривая полушёпотом "Тише, тише", хоть тот и так плакал едва различимо слышно, выдохшись буквально через минуту и теперь просто дрожаще вздыхал, вздрагивая и жалобно всхлипывая. Горло сжималось, а на сердце было так неописуемо печально, и, казалось, ещё немного и что-то сломается внутри него, с хрустом и звоном, утонув в стремительно прибывающем раскаянии, чувстве вины и бесконечном сострадании. Ощущать столь едкий и приторно тяжелый поток переживаний было тяжело, рёбра словно сжимало тугими ободами, и Кагеяме начинало казаться, будто он начинает задыхаться вместе с Хинатой, который, наглотавшись солёных слёз, начал сухо покашливать и хрипеть на выдохах. Мальчику не было лучше, и складывалось ощущение, что он просто пересёк черту, за которой уже нельзя остановиться, а собственным эмоциям просто невозможно самостоятельно вернуть контроль. Тобио понимал, что если этот день повторит события прошедшей ночи и Хината не сможет успокоиться, положение может лишь усугубиться. О худшем исходе хотелось не думать, но учитывая состояние ребёнка, юноша всё сильней начинал волноваться о его душевном состоянии. Если психика Шоё не выдержит, вернуть его будет куда сложнее, если не невозможно. Шоё всегда внимательно слушал его, а вчера и вовсе сказал, что от голоса Кагеямы для него всё становится тише. Конечно, сложно не скупиться на откровенные слова, когда ты никогда этого особо не делал, но положение требовало соответствующих действий и парень, ощущая, как из-за волнения от затылка до поясницы пробегают мурашки, несмело произнёс: - Не плачь. Я... я с тобой... - рот панически захлопнулся, будто произнёс нечто запретное, выворачивая вместе со словами наружу всё своё сокровенное нутро, и Тобио ощутил вдруг, как в груди от смысла собственных слов начинает едва слышно греть, придавая ему робкой, но стремительно растущей, смелости, дарящей решимости заговорить вновь, - пожалуйста, успокойся. Хината, я с тобой, слышишь? Не сказать, чтобы его слова нашли отклик мгновенно, но через некоторое время и нескольких очередных попыток утешить Шоё, тот и вправду начал стихать, переставая дрожать, всхлипывая всё реже и даже начиная вытирать свои слёзы. На сердце было до невозможности паршиво, но эти перемены слегка облегчили тяжелый груз отчаяния, пленивший его и не дающий спокойно дышать. Хината слышал его, реагировал, приходил в себя и это не могло не радовать, хоть подобное слово было совершенно неуместно в данный момент. Когда мальчик полностью успокоился, он просто остался лежать рядом с Тобио, безмолвный и вновь уставший, совершенно выбившийся из сил. Но спать он не собирался и просто смотрел перед собой, куда-то через плечо Кагеямы своим полным беспросветной тоски взглядом, обесцветившимися глазами, которые время от времени вновь начинали наполняться слезами, которые Хината тут же отирал непослушной рукою, лишь ещё больше раздражая воспалённую кожу, оставляя красные, вздувшиеся разводы. Парня каждый раз посещала мысль перехватить его движение, не давая причинять себе боль - веки ребёнка были воспалены горячей солью и отёк с них не стремился спадать - но что-то останавливало его, не позволяя что-либо предпринять. Именно поэтому он и не решался заговорить, точнее, не знал как и о чём: сейчас любые приходящие на ум слова даже самому казались смешными и неуместными, что уж о Шоё было говорить, полностью поглощённому своим собственным горем. Благо, его переживания смогли чуть угаснуть, замереть буквально на миг, задержаться, и было страшно хоть как-то задеть их вновь, сорвав, словно не заживший сухарь, открывая болезненно кровоточащую рану. Нужно было приложить все возможные силы для того, чтобы заставить Хинату отвлечься и позабыть то, что выбило его из колеи, но способов было немного, точнее, их не было вообще. И весь бесполезный теперь багаж знаний Кагеямы казался смехотворным, ведь средства, которое лечит душевные раны, у него точно не было. Он наивно пытался представить, вспомнить самое грустное и мучительное, что ему удалось пережить за свою жизнь, но его личное разочарование давно осталось позади, а воскрешать события тех нелегких времен было неразумно, ведь теперь они потеряли в себе всякий смысл, к тому же, если бы его жизнь сложилась тогда иначе, ему едва ли удалось бы встретить Хинату, ведь именно эту встречу Кагеяма теперь без сомнений считал судьбоносной и даже боялся представить, что было бы с мальчиком, не натолкнись он в тот день на него. Он спас его, вЫходил и внушил довериться, хотя, что уж было врать. В последнем нужно было отдать должное именно Шоё, который так ловко сумел переменить его мировосприятие и взгляд на вещи, который смог растопить его холодное сердце и дать уверовать в то, что можно жить не только для себя, а для кого-то ещё. Который настолько глубоко проник в его сердце, став его неотъемлемой частью, что теперь любая чужая эмоция задевала его собственные струны, вынуждая заражаться чужим настроением, переживаниями и состоянием души. И Тобио просто не понимал, как он мог существовать без подобной связи до этого. Чего-то, что так неустанно подпитывало и вдохновляло его, заставляя видеть больше и ощущать глубже, радоваться, слышать, как сердце стучит куда громче и счастливее, чувствовать, как по венам струится приятным потоком тепло... Безвозвратно утерянное и так жестоко растоптанное его нелепым проступком, его неосторожностью, его наивной слепотой. И теперь, в этот момент чужого отчаяния, в момент, когда Шоё так нуждается в помощи, он едва ли может отплатить чем-то подобным. У него ничего нет. Он ничего не может ему дать. Он пустой и неумелый, всё такой же чёрствый и не знающий как ему лучше поступить. Такой жалкий. Злость на себя клокочущими волнами вздымалась в груди, прожигая и лишь ещё больше распаляя терзания совести. А всё, что он мог сделать, это просто оставаться лежать рядом и молча отсчитывать минуты, замирая, когда Хината чуть глубже вздыхал, словно вот-вот готов был заговорить. Но тот не сказал и слова, даже не посмотрел ни один раз, будто того и вовсе не было рядом, будто он был пустым местом, невидимкой, и от этого становилось лишь больней и отчаянней. Пространство вокруг них казалось столь маленьким и удушающим, словно за стенами пещеры ничего не существовало, кроме этого бесконечного шипения низвергающейся с неба воды. Хотелось разбить эту тишину, этот убийственный гнёт и немые переживания и, в конце концов, прекратить хотя бы на миг эту пытку. Ведь они оба до сих пор живы, нет? Жизнь продолжается и впереди их ждёт зима, к которой нужно будет готовиться. У них есть о чём думать и о чём переживать, нужно постараться преодолеть ещё много трудностей. Вместе. Но что-то подсказывало Кагеяме, что ничего уже не будет так просто. *** Нельзя было пролежать вот так целый день, нужно было вспомнить и о еде, хотя аппетита и желания что-либо делать совершенно не было. Тобио нехотя отодвинулся от Хинаты, привставая на руках и стараясь издать минимум шума: Шоё в конце-концов смог задремать, а может, просто лежал с закрытыми глазами, но в любом случае беспокоить его лишний раз не хотелось. Кагеяма укрыл его, задержавшись на краю настила, рассматривая детское лицо с легшими под глазами тенями, не сдержался и мягко провёл рукой по рыжей макушке. Хината тут же приоткрыл покрасневшие глаза, подтверждая догадки юноши о том, что он всё-таки не спал. - Приготовлю нам поесть, - шепнул ему Тобио, надеясь быть услышанным. Шоё ничего не ответил, лишь устало опустив взгляд и плотнее кутаясь в одеяло, словно его реакция означала отказ, но потом, всё же, едва различимо сказал: - Я не буду пока. На мгновение стало чуть легче оттого, что Хината смог отозваться. Кагеяма вполне ожидал подобного заявления, так что не сильно расстроился: - Хорошо. Поешь вечером. Но я приготовлю тебе что-нибудь попить, договорились? - Тобио не мог объяснить, почему его слова облекались в подобную форму, словно он боялся, что любое неосторожно сказанное им слово может неосознанно ранить или показаться чересчур грубым. Собственный голос становился мягким, стоило ему обратиться к Хинате, а всё его нутро, начиная от горла и заканчивая нижними рёбрами, болезненно скручивало от переизбытка заботы, нежности и желания помочь. И слабый кивок Хинаты в ответ на его слова вновь дал вздохнуть чуть свободней. Кагеяма поднялся, размявшись и принимаясь орудовать по хозяйству. Он разжёг костёр, закинул в него несколько клубней картофеля и принялся готовить успокаивающую смесь. Мальчик выглядел сильно осунувшимся и обезвоженным, напряжённым и нестабильным. Ему нужно было много пить и, желательно, побольше спать и отдыхать, из-за чего Тобио решил смешать несколько разных трав вместе. Днём - они должны были расслабить детский организм и снять нервозность. Ночью - облегчить сон и отдых. Отщипнув по нескольку веточек от разных пучков, Кагеяма ссыпал их в чашу и поставил рядом с разгоревшимся костром, тут же водрузив на него котёл с остывшей водой, и сел неподалёку, ожидая, пока та закипит. *** Хината не выпил и половины. Сделал несколько небольших глотков и замер, оставшись сидеть и сжимая в руках глиняную чашу. Его плечи мелко дрожали, словно его бил озноб, но температуры у мальчика не было. Скорее всего Шоё впадал в полушоковое состояние, которое попеременно накатывало на него, стоило ему отвлечься на свои мысли. Когда Кагеяма чем-то отвлекал мальчика, тот каждый раз вздрагивал, стоило юноше накинуть на его плечи одеяло или же забрать чашу, чтоб не разлил, от греха подальше. В эти моменты Хината словно терялся, выныривая в реальность и пытаясь понять где именно он находится и что вокруг него происходит. В его глазах читался страх и бесконечное чувство беспомощности, какой-то немой мольбы, которую Тобио никак не мог прочесть. Он готов был помочь чем угодно, стоило Хинате его об этом попросить, вот только тот молчал и выглядел так, словно он не в силах вымолвить и слова, будто те, стоит им зазвучать, единственным звуком окончательно сломают его, задушат, лишат последних сил. Он опасливо озирался время от времени, минуя взглядом самого Кагеяму, а потом вновь замирал, останавливая свой взгляд в какой-нибудь одной точке и совершенно не реагируя на окружение. От подобного зрелища Тобио становилось и вовсе не по себе. Хотелось просто сесть напротив Шоё и крепко сжать его узкие плечи, хотя бы так привлекая его внимание. Но было сложно предугадать какая именно реакция последует вслед за этим действием, отчего Кагеяма двигался плавно, тихо, стараясь не тревожить Хинату лишний раз. Со временем мальчика начало потряхивать чуть сильнее и юноша решил, что лучше вновь его уложить. И то, с каким равнодушием и покорностью воспринял это несчастный, вновь сжало его сердце в тиски. В этот вечер Шоё больше ничего не съел. Отчаяние продолжало набирать обороты. *** Хината очень изменился за эти несколько дней. И продолжал меняться. Осознавать это было... просто больно. Тобио с каждым часом всё явственнее ощущал, будто его внутренности сильнее и сильнее накручиваются на незримое вертело, сжимаясь, напряжённо сокращаясь, нещадно давя изнутри. Он смотрел на Шоё и чувствовал, как горло обжигает неприятной горечью, видел, как тому плохо и его самого охватывала всё большая безысходность. Мальчик молчал всё то время, когда он не пытался с ним заговорить. Отказывался есть, совсем мало пил и почти не покидал пределов настила, на котором он неподвижно сидел или просто лежал, отвернувшись к стене, целыми днями. С каждым новым утром Хината казался всё более бледным и осунувшимся, тени под его глазами росли и расплывались, словно серые кляксы, в уголках глаз собрались мелкой сетью морщинки, губы обесцветились и практически сливались с кожей. Даже его волосы, словно, перестали быть такими огненно-рыжими, потускнев и потеряв яркость цвета. Но самым страшным для Кагеямы было выносить на себе взгляд несчастного мальчика. Блеклый, серый, совершенно бессмысленный, словно его обладатель потерял всякую волю к борьбе и желанию жить. Этот взгляд пронзал его грудь, проходя через сердце, сквозь сердце и неприятным холодом касался спины. А Тобио лишь напряжённо сглатывал каждый раз и негромко спрашивал у Хинаты, хочет ли тот чего-нибудь съесть. Хочет ли тот вообще хоть чего-нибудь. И практически всегда получал отказ. *** Днём Шоё был безмолвной куклой, фарфоровой статуэткой с бледной, белеющей кожей, столь хрупким и прозрачным он стал казаться на фоне их общего жилища, где до этого всегда можно было услышать его оживлённую речь и заразительный смех. Казалось, будто того, старого Хинаты, никогда здесь и не было, будто он был видением, случайным сном или чужими воспоминаниями - настолько новый Шоё был на него непохожим. Он старался не привлекать к себе чужого внимания, лишь плотнее кутаясь в плед у дальней стены и накрываясь чуть ли не с головой, словно изо всех сил пытался слиться с серым гранитом, стать со стеной единым целым, а когда Кагеяма окликивал его, испуганно дёргался, отыскивая своими уставшими глазами его обеспокоенный взгляд и с жалкой улыбкой на уголках подрагивающих губ принимал от него толчёный батат или чашу с питьём. То, с каким болезненным видом он это делал каждый раз разбивало Тобио сердце. Но тот, будь его воля и возможности, заставил бы поесть ребёнка силой, не будь мальчик в столь плачевном состоянии, и юноша боялся, что жёсткость всё лишь усугубит. Однако видеть, как стремительно истощается Хината тоже многого стоило. Кагеяма несколько раз просил его поесть более настойчиво, но даже после этих уговоров Шоё не съедал больше двух ложек и уже ни в какую не хотел есть и лишь отрицательно качал головой, выдавливая еле слышное "не могу". И Тобио с расстроенным вздохом отступал. Мальчик совершенно потерял какой-либо интерес к вещам, что его окружали. Ему будто бы совершенно всё равно было какое сейчас время суток, какая снаружи погода и сколько времени прошло. И что ранило больше всего - он охладел и к самому Кагеяме. Хината больше не встречал его радостным возгласом, когда тот возвращался из леса, принимаясь вертеться вокруг него и расспрашивать что тому удалось повидать и добыть. Хината не расспрашивал его о лечебных травах и настойках, что он периодически делал, и для чего они предназначались. Не просил научить его плести верёвки, корзины, шнурки, не просил помочь застегнуть вечно заедающую на воротнике плаща пряжку, не умолял пронести на спине, когда они раньше, бывало, делали обход прилегающих окрестностей... Иногда, задумываясь о том, скольких вещей ему пришлось лишиться, Тобио становилось бесконечно горько на душе. Эта убийственная тоска накатывала на него по вечерам, когда Хината укладывался на настил и отворачивался к стене, замирая и не подавая совершенно никаких признаков жизни. И этим совершенно обычным жестом Шоё, пусть и неосознанно, но воздвигал между ними незримую стену, сооружал этот невидимый барьер, без слов давая Кагеяме понять, что он не нуждается в его поддержке. По крайней мере именно такое складывалось у юноши впечатление, усиливаясь каждый раз, стоило мальчику вновь и вновь отказать на его самую искреннюю попытку помочь. На самое обычно желание быть рядом и понимать, что его заботу ценят и видят. Наверное, думать так и где-то в самых сердцах винить ребёнка в его поведении было верхом эгоизма, но такова была натура Тобио. Он многого не понимал, в особенности того, что казалось взаимоотношений и всех тех новых чувств, которые всё-таки смогли пробиться в его сердце, и теперь, когда он наконец осмелел настолько, что был готов делиться ими с Хинатой, безмолвное равнодушие Шоё было ему непонятным и до боли обидным. Ему было жалко мальчика, но разве с жалостью одновременно нельзя испытывать лёгкое чувство огорчения во всех своих благороднейших попытках помочь человеку, который теперь для тебя не безразличен? Это было так просто, когда всё было хорошо. Делиться, показывать, говорить. А теперь всё это накапливалось и не имело выхода, разрывая нутро, буквально озверевая день ото дня, от часа к часу, от вздоха к вздоху. Кагеяма совсем недавно научился чувствовать больше, но не успел научиться подавлять, и теперь, после такой резкой перемены, он ощущал себя одиноким и брошенным, ненужным и беспомощным. И всё, что ему было необходимо, это получить один единственный отклик. Слово, жест. Или самый обычный взгляд, которого Хината избегал усердней всего, пряча лицо в руках, одеяле или просто отворачивая голову прочь. Он отдалялся от него, отсаживаясь, закутываясь, умалчивая, будто ему было стыдно, боязно и не по себе. Они не чужие друг другу в конце концов, так зачем же взваливать всё на себя? Конечно, Тобио не залечит его душевные раны, но дружеская поддержка в качестве самого обычного разговора или тех же самых объятий - почему теперь Хината этого так упрямо избегал? Все эти, и не только, вопросы атаковали парня каждый раз, стоило ему остаться наедине с собой, сидя у костра и бездумно стругая какой-нибудь несчастный брусок древесины. Его взгляд в такие моменты был прикован к дрожащему пламени костра, которое словно пожирало его, распаляя внутренний пожар боли лишь сильнее, ласкало теплом лицо и руки, согревая, но не помогая расслабиться. Юноша, бывало, настолько погружался в свои мысли, что в конце концов его рука соскальзывала и он случайно царапал себя остриём кинжала, резко возвращаясь в реальность. В такие моменты не оставалось ничего, кроме как убрать рассыпанные кругом щепки и с камнем на душе отправляться спать вслед за ребёнком. Который, на самом деле, вовсе не спал. *** Ночью Шоё плакал. Не сразу, а, видимо, немного погодя и рассчитывая на то, что Кагеяма заснёт, надеясь, что тот ничего не услышит. Мальчик просто сворачивался клубочком, отодвигаясь как можно дальше к стене, и начинал жалостливо всхлипывать, закусывая губы и беззвучно глотая слёзы настолько тихо, насколько у него получалось. Конечно же Кагеяма всё слышал. И в такие моменты он готов был буквально рычать от беспомощности. Как бы ему хотелось утешить Хинату, сделать хоть что-то, лишь бы не лежать бездушным поленом, сжимая от бессилия челюсти. Но ему приходилось так поступать не по своей воле. Шоё не хотел показывать своих слёз при свете дня, а ночью прятал их, отвернувшись. И, намеренно или нет, но поступая подобным образом он лишь продолжал отстраняться всё дальше, отгораживаясь за столь жалкой попыткой выглядеть сильным в своём одиночестве. Осознавать это было невыносимо. Лежать друг от друга на расстоянии вытянутой руки и одновременно находиться столь далеко было невыносимо. Со временем у Кагеямы неосознанно начало складываться впечатление, что Хината окончательно замкнулся в себе, не в силах больше вырваться из этих крепких пут. Что он просто больше ему не доверяет. Но не потому, что не видит в нём друга. А скорее из-за того, насколько сильно он повзрослел от этой кровоточащей раны, которая вынесла на поверхность куда более скрытые и глубокие чувства, проступившие багряными каплями тех злосчастных воспоминаний, которые неумолимо душили его, истязали, заставляли отчуждаться от того образа жизни, к которому он так сильно привык. Тобио, охота, лес, беззаботные дурачества - всё это осталось по другую сторону его реальности. Теперь есть только он и память о прошлом, нещадно глодающая его воспалённый разум. *** С каждым днём этот гнёт становился просто колоссальным. Нехватка Хинаты и нормального общения с ним невольно сводила с ума, а смирение и мысли о том, что ему ничего не удастся изменить стали чем-то совершенно обыденным, стали неизменной его частью, которая болезненно напоминала о себе каждый миг, проведённый рядом с мальчиком. Положение последнего начинало казаться настолько бедственным, что Кагеяма боялся надолго отлучаться по делам, и поэтому старался не задерживаться снаружи подолгу. Его начала преследовать навязчивая мысль о том, что Шоё, пока его не будет в лагере, вполне может с собой что-нибудь сделать. Это пугало юношу до глубины души, и он, чтобы хоть как-то отвлечься, занимался чем-нибудь в пределах пещеры, чтобы всегда быть поблизости, если мальчик невесть чего удумает. Однако тот всё равно выглядел так, словно его вообще уже ничего не волнует. Будто ему было просто наплевать не только на свою жизнь, но и на то, что с ней теперь делать. Днём он всё так же сидел на настиле, упрямо отказываясь от еды. И лишь однажды Кагеяма какими-то немыслимыми силами уговорил его выйти наружу, подышать свежим воздухом. Стоило им оказаться на площадке, не прошло и минуты, как Хинату заметно зашатало и он тут же отступил назад, прислоняясь к отвесной стене и закрывая рукою глаза. Тобио тут же шагнул к нему, придерживая за локоть и с беспокойством ожидая, когда Шоё почувствует себя лучше. И только через несколько томительно долгих минут, тот смог медленно выпрямиться, щурясь от света и всё ещё не отпуская своей опоры. Мальчик пожаловался на головокружение и то, что его начинает подташнивать, из-за чего Кагеяме пришлось помочь ему добраться до постели и тут же заварить крепкий тонизирующий чай. Как ни странно, но на этот раз Хината послушно принял питьё, и подобный поворот заставил Тобио ощутить, как его сердце пропустило пару радостных ударов. Он чувствовал себя до смеха глупо, чувствуя как вспыхнувший на доли секунд огонёк разрастается в нём тёплым пучком наивного счастья, в то время, когда Шоё взял из его рук протянутую чашу, негромко произнося слова благодарности и усаживаясь поудобней. Это была первая "трапеза" ребёнка за сегодняшний день, а учитывая то, что время близилось к вечеру, Кагеяма и вовсе было отчаялся, что ему удастся упросить Хинату что-нибудь съесть. Поэтому даже подобная мелочь заметно подняла ему настроение, вернув хотя бы самую небольшую частичку надежды. А когда чуть позже мальчик не отказался от небольшой порции сушеного мяса, Тобио насторожился, не веря, что всё может идти так гладко. Что именно изменило настроение Шоё? Неужели он наконец начал приходить в себя? Понял, что ещё немного и всё обернётся более трагично, нежели можно представить? Парень ничего не понимал, да и не обязательно это было, главным оставался тот факт, что хотя бы сегодня в поведении Хинаты что-то изменилось и он не стал отказываться от пищи. Кагеяму так сильно увлекли эти бурные радостные чувства, что у него начали слегка трястись руки. Но почему-то он просто явственно ощущал, был полностью уверен, что теперь Шоё должен пойти на поправку. *** Не прошло и получаса, как Хинату вырвало. Совсем немного, учитывая то, сколько он съел, рядом, на каменный пол. Он поперхнулся и долго не мог откашляться, задыхаясь и беспомощно хватая воздух. Казалось, ещё немного и хрипы просто разорвут его горло, но вскоре мальчик просто замер, переводя дыхание, согнувшись к полу и обхватив плечи руками, пока Кагеяма сидел с ним рядом и сочувствующе поглаживал по спине. А потом Шоё просто расплакался, совершенно не пытаясь себя хоть как-то сдержать. Резко, громко, он словно сорвался и не мог остановиться рыдать, извиняясь, ругая себя, повторяя какой он никчёмный и жалкий, и вновь прося прощения за свою бесполезность. Сначала Тобио просто хотел дать ему выговориться, выплакаться, выпустить всё это из себя, но вскоре не выдержал и просто сгрёб Хинату к себе, крепко прижимая и зарывая лицом куда-то в складки одежды у себя на груди. Эти решительные объятия позволили Кагеяме осознать насколько сильно похудел ребёнок, так остро выступали его плечи и чувствовался ряд позвонков на вздрагивающей спине, а маленькие лопатки двумя треугольниками прощупывались под тканью рубахи. Мальчик походил на беспомощного птенца, столь миниатюрным и хрупким он казался, сжавшийся у него в руках, подтянувший к себе колени и спрятавший лицо за детскими ладонями и худыми бледными пальцами. Хината впадал в очередную истерику, как та, что случилась с ним в тот роковой вечер неделей ранее, и Тобио понимал, что всеми силами должен помешать этому случиться, ведь ему теперь стало казаться, если это произойдёт вновь, то он тоже не выдержит. Парень заключил вздрагивающего от всхлипов Шоё в кольцо заботливых объятий и с тихим шелестом раскрыл свои крылья, укутывая их обоих в плотный кокон из тепла и только их единственного присутствия. Мальчик больше не говорил, а просто плакал, растирая по лицу горячие слёзы и рвано всхлипывая через вздох. Тобио ничего больше не смущало, он просто держал Хинату на руках, прислоняя к себе и бережно перебирая завитки рыжих волос, проводя пальцами по чужому затылку. Он склонил голову вниз, прижимаясь подбородком к лохматой макушке и тихим голосом нашёптывал разные слова, ласково призывая ребёнка успокоиться и больше не плакать. Неосознанно, со временем, он сам не заметил, как принялся тихонечко раскачиваться взад-вперёд, словно пытаясь убаюкать Хинату, который, к великому счастью, начал затихать, что говорило о том, что он действительно его слышит. Вскоре он и вовсе успокоился, оставшись у Кагеямы на руках, не пытаясь освободиться или ещё что-то сказать, и просто тихо сопел, уткнувшись лбом в изгиб чужой шеи. Крылья ворона дарили тепло, а мерное раскачивание нагоняло дрёму и вместе с мягким шёпотом Тобио всё это быстро убаюкало ослабшего мальчика, из-за чего тот вскоре крепко заснул. Парень понял это, когда ощутил, что тело в его руках полностью расслабилось, а дыхание Шоё стало спокойным и ровным. Тогда он со всей присущей ему осторожностью, тихо сложил крылья, приподнялся вместе с Хинатой и бережно уложил ребёнка в постель, укрыв одеялом. Затем убрал остатки завершившегося неудачей обеда, и лёг рядом с Хинатой, напротив, так, чтобы видеть его лицо. На душе неистово скребли кошки, сердце мучительно болело, горло скрутило жгутом. И только сейчас со всей этой душевной тяжестью и истощением, расслабив своё уставшее тело, Кагеяма понял насколько он выбился из сил, будто все те чувства, что терзали Хинату, пережил он сам. Каждая клеточка его тела ныла от боли, кровь пульсировала в висках, а глаза так упрямо норовили закрыться. Парень боролся со сном до последнего, желая стеречь сон Шоё и оказаться рядом, стоит тому проснуться, но в конце концов не удержался и мгновенно заснул, провалившись в темнеющий омут беспокойного сна. *** Проспал Кагеяма не долго. Через несколько часов он проснулся резко, словно от удара, не сразу осознав где он находится. А через мгновение, всё вспомнив, он почувствовал, как его заполняет ледяной страх: Хинаты в пещере не было. Тобио быстро поднялся и чуть ли не бегом направился к выходу из пещеры, не представляя, что он будет делать, если мальчика не окажется снаружи... Благо, его последняя надежда оправдалась: он нашёл Шоё сидящим на краю площадки, свесившего ноги вниз и укутавшегося в шерстяное одеяло. Мальчик смотрел вдаль перед собой и даже не шелохнулся, когда рядом оказался Кагеяма. Ворон вздохнул с облегчением, осознав, что с Хинатой не случилось ничего страшного и тот, видимо, просто решил подышать свежим воздухом, ведь задумай он скинуться вниз или сбежать (кто его знает в таком-то состоянии), то не стал бы медлить. Парень устало размял шею и неторопливо уселся рядом с ребёнком на расстоянии вытянутой руки. Только сейчас Тобио заметил, что тот держит в руках глиняную чашу с недопитой водой, что осталась после обеда. Чуть склонив голову вбок, мальчик глядел вперёд, а на его лице читалось полное отсутствие каких-либо мыслей, будто он вовсе не хотел ни о чём говорить. Кагеяма всё равно не знал что он мог бы ему сказать. Он вообще не знал, что ему делать и как ему быть. Жизнь не преподносила ему столь сложных моментов и он раньше никогда не задумывался над тем, как бы ему пришлось поступить в той или иной ситуации, не связанной с одной из тех повседневных проблем, которые он привык решать. А теперь он чертовски устал и просто не понимал, как подступиться к этому сложнейшему в его жизни испытанию. Он посмотрел на Хинату отсутствующим взглядом, словно молча спрашивая у мальчика, который всегда вёл его до этого, освещая путь своей яркой улыбкой, словно ожидая увидеть подсказку, но тот продолжал молчать и выглядел таким далёким и отстранённым, что Кагеяма буквально ощутил, как из его рук выскальзывает последняя нить столь призрачной надежды. Он вновь отвернулся, следуя взгляду Хинаты, устремляя взор своих глаз в холодное звёздное небо, которое насмешливо смотрело на них тысячами далёких огоньков, словно шутя намекая на то, что этот мир слишком жесток для того, чтобы позволить им жить спокойно. Один единственный раз Тобио решил окончательно сдаться, опустив руки, принимая судьбу и прекращая бороться, но в следующий миг эта давящая тишина резко сломалась, нарушенная совершенно неожиданным звучанием тихого голоса: - То дерево... Там... там был мой дом... - Кагеяма слегка вздрогнул, до конца не понимая послышались ему эти слова или нет, и медленно обернулся к мальчику, который всё также смотрел перед собой, пронзая взглядом пространство. Шоё выглядел совершенно спокойным и хладнокровным, словно он был таким всегда и будто с ним ничего не случилось, полностью контролирующим свои слова и от этого кажущимся таким повзрослевшим. В каждой детали его внешности, самом незаметном движении и звучании голоса ощущалась непередаваемая тяжесть, крайний предел усталости, и было ясно, что Хината выбился из сил настолько, что он просто не был способен больше на какие-либо эмоции, выжатый до капли и полностью истощённый. Кагеяма не рассчитывал, что этот разговор мог произойти в ближайшее время, но сейчас было видно, что мальчик сам принял это решение, больше не в силах держать в себе эту правду. Пока он неспешно и тихо вёл свой рассказ, юноша не смел даже пошевелиться, внимательно слушая каждое слово, опасаясь спугнуть этот откровенный момент, который, возможно, станет переломным в их отношениях. - Мы жили в доме на дереве, который построил мой папа... Я, мама и сестра. У нас была верёвочная лестница и мы с Натсу всегда карабкались по ней наперегонки, а мама на нас ругалась и обещала наказать... Но никогда не наказывала, - лицо мальчика неожиданно посетила тёплая улыбка, такая нежная и искренняя, какой Кагеяма ещё никогда не видел, и он тут же почувствовал, как что-то в его груди начало плавиться от неведомой боли, - знаешь, я всё вспомнил. Всё-всё. Мой папа был человеком и работал плотником в городе. Перед сном мы с Натсу любили слушать, как мама рассказывает историю о том, как они познакомились. Однажды отец забрёл в лес, пока искал подходящее для сруба дерево, поскользнулся на камне и сломал ногу. В тот день шёл дождь и он бы замёрз и наверняка погиб, но его нашла моя мама, - Хината вновь едва заметно улыбнулся, и Кагеяма понял: он наверняка подумал об обстоятельствах их собственной встречи. Ведь тогда он тоже обнаружил мальчика в один из дождливых дней и тоже спас ему жизнь. - Она, - робко заговорил юноша, опасаясь разрушить этот интимный момент, - она была одной из нас? Шоё утвердительно кивнул, одновременно потирая рукой заблестевшие глаза, однако он явно не собирался плакать. - Мама решила помочь ему и забрала к себе. Позже она говорила, что это была любовь с первого взгляда, поэтому ей не было страшно. Они жили в лесу некоторое время, пока отец полностью не поправился, а через некоторое время родился я. После этого ему пришлось вернуться в город. Мама очень ослабла и заболела, а меня нужно было чем-то кормить, поэтому папа приносил нам что-нибудь из еды и помогал, чем мог. Если бы не он, мы бы просто не выжили. Родители очень любили друг друга, но жить так было опасно, из-за чего они сильно переживали. Тогда мы решили перебраться ещё дальше в лес и отец сказал, что построит нам дом. К тому же уже тогда мы ждали, когда родится Натсу, - Хината замолчал, переводя дыхание и отпивая немного воды. Его голос звучал очень слабо, но был таким чистым и искренним, цепляя и вынуждая ему сопереживать. - Нам приходилось очень сложно. Я постоянно помогал маме, особенно, перед самым рождением сестрёнки. Она совсем ослабела тогда. Я боялся, что она не переживёт этого. Но всё обошлось. Мы думали тогда, что теперь всё будет хорошо. Папа достраивал дом и мы собирались там поселиться... Мальчик вновь замолчал, выдерживая недолгую паузу, казалось, перед финальной частью своего повествования, о развязке которой Кагеяма начинал смутно догадываться. - Мы прожили там достаточно долго. Даже огород небольшой завели. Я присматривал за Натсу и помогал маме, пока папа был в городе. Он приходил к нам после заката, чтобы его не увидели. Дела тогда шли хорошо и еды хватало на всех. У отца в городе оставались родители и старший брат, поэтому он долго не мог решить сможет ли он навсегда оставить их и перебраться жить к нам. Но навсегда расстаться мы тоже не могли. А каждый его приход был очень тревожным и мама всегда переживала, что нас могут найти. Я не мог понять, чего она боится, ведь папа был хорошим человеком. Она ничего не рассказывала о людях и просто говорила, что мы с ними немного не похожи, поэтому они могут нас бояться. Поэтому мы должны были жить вдалеке от города и никогда не встречаться с ними. Это было то, что я запомнил. Но она не говорила мне всего. Не говорила мне, что на самом деле они нас ненавидят, - в груди похолодело от проскользнувшей в голосе Хинаты интонации. Каждое его слово звучало всё более отстранённо и пусто, будто та недавняя тёплая ностальгия, наполнявшая его, бесследно исчезала. - На следующий день папа не вернулся. И ещё через день - тоже. Такое случалось и раньше, но мама чувствовала, что что-то не так, - Тобио увидел как руки мальчика непроизвольно сжались на чаше сильнее, - и она была права. В то утро я с Натсу пошёл собрать немного хвороста. Когда мы вернулись, вокруг дома было много незнакомых людей. Они шумно обсуждали что-то и осматривали наш дом. И потом я увидел, что в стороне несколько из них держали кого-то связанным. Это были наши родители. Голова Кагеямы постепенно наполнялась каким-то гулким звоном. Рассказ Хинаты представал перед ним в картинах столь ярких, что ему самому становилось не по себе. Слова мальчика оседали в его голове, растекаясь по телу и заставляя испытывать непривычное чувство оцепенения. - Я ничего не мог рассмотреть, видел только кровь на их лицах. Много крови. Я не мог пошевелиться и стоял как камень, сильнее сжимая Натсу за руку. Она ничего не понимала и вдруг позвала громко "Мама! Мамочка!". Всё будто замерло, было как во сне. Все люди обернулись в нашу сторону. Помню только как мама закричала изо всех сил "Беги! Хината, беги!"... и... и всё, я... схватил Натсу, и мы... побежали, я ничего больше не слышал, кто-то кричал за спиной, но я бежал изо всех сил, Натсу не успевала и плакала, спотыкалась... тогда я взял её на спину. Это было так страшно, так... страшно, - голос мальчика начал дрожать, слова путаться, он склонялся вниз, опуская голову, а его глаза начали наполняться слезами, - Натсу плакала не переставая, я бежал, я не помню куда я бежал, всё так запуталось, я не мог понять, не мог поверить, я так боялся, я... - Шоё резко замолчал, крепко жмурясь и вытирая глаза. Он закусил губы и постарался медленно и глубоко вздохнуть, чтобы хоть как-то себя успокоить. Последние слова слетели с его губ едва различимым шёпотом, - я не понял, почему Натсу вскрикнула. Она вскрикнула и замолчала. Я даже не заметил этого. Когда я остановился, когда за нами уже не бежали, я стал на колени и захотел посадить её рядом с собой, но она упала, просто упала и... я увидел, что у неё в спине... её, она... нет, почему, почему?! - по щекам Хинаты катились слёзы и капали в чашу, что он лихорадочно сжимал в своих руках. Кагеяма с сочувствием смотрел на несчастного, а когда Шоё окончательно смолк, сбился, не в силах продолжать, подвинулся к нему ближе и бережно забрал чашку, отставляя её прочь, таким привычным уже жестом приобнимая ребёнка за плечи, окидывая его миниатюрное тело крылом. Хината без промедления прислонился к нему в ответ, будто бы он только и ждал этих объятий, будто нуждался в них больше всего. В горле предательски защипало и Тобио понял, что ещё немного и чувства захлестнут его самого, главным образом из-за того, насколько сильно переживал и мучился Хината. Он поглаживал его по спине, ничего не говоря, позволяя ему в очередной раз выплакаться и успокоиться, пока тот жался к нему, содрогаясь от громких всхлипов. Ему не нужно было продолжать. Кагеяма сам понял, чем кончилась эта история. Сестру Шоё ранили стрелой и она погибла у него на руках. После мальчик бродил по лесу, пока не рухнул без сил в том самом месте, где он его обнаружил. А шок от пережитого и общее физическое истощение оказались причиной потери его памяти. Наверное, если бы Хината пришёл тогда в себя и помнил весь этот ужас, то он наверняка бы не выжил, а так он смог хотя бы восстановиться до момента полного разоблачения этого жуткого прошлого. Теперь, когда Тобио было известно практически всё, ему стало бесконечно жаль Шоё, очень жаль, болезненно, мучительно жаль. Он хотел, чтобы мальчик перестал плакать, чтобы перестал страдать, чтобы это всё остановилось, чтобы он отвлёкся. Грудь разрывало от боли и Кагеяма разрывался на части, обнимая Хинату и понимая, что он никогда, никому и ни за что не позволит причинить ему зла, что он будет защищать его и оберегать от любых опасностей и страхов, что он будет его крепкой опорой, другом и поддержкой. Всем... И даже если наступит конец света, он отдаст свою жизнь, чтобы спасти его. *** Они сидели у входа в пещеру, укрывшись одним одеялом на двоих. Хината давно успокоился и теперь просто полулежал на боку, опустив голову на колени Тобио, который медленно гладил его по голове, словно не замечая этого, столь смущающего его до недавних пор, действия. Шоё закрыл глаза, вслушиваясь в его прикосновения и постепенно ощущая, как неторопливо покидает его тело эта гнетущая боль, тягуче, по капле, но всё же давая возможность почувствовать мимолётное облегчение. С Кагеямой было спокойно и совершенно не страшно и Хинате на миг показалось, что он готов провести вечность вот так, здесь и сейчас, под звёздным небом, ощущая рядом столь необходимое для него присутствие дорогого для него человека. В конце концов теперь... кроме Кагеямы у него больше никого не было... - Расскажи, - негромко произнёс Шоё, не открывая своих глаз, стараясь отогнать вновь подкатывающие неприятными волнами воспоминания, - теперь ты всё знаешь. Момент и правда был подходящим, раз уж так всё сложилось, и по правде Тобио сам понимал, что рано или поздно ему придётся рассказать и о своём прошлом тоже. Столь прямая просьба Хинаты не показалась ему неожиданной, скорее наоборот, он осознавал, что пришло время раскрыть все карты, ведь особого смысла теперь умалчивать о чём-либо просто не было. Единственное, что вспоминать об этом было не очень приятно, пусть история Тобио не была столь трагичной, но тем не менее, внесла свою лепту в его судьбу одиночки. - Наверное прозвучит неожиданно, но... - Кагеяма всё ещё немного колебался, но не из-за страха быть непонятым, а из-за лёгкого стеснения, - своё детство я провёл в детском приюте. Хината тут же открыл глаза и даже привстал на руках, словно не веря своим ушам. Он с удивлением посмотрел на Тобио, ожидая дальнейших объяснений и явно не понимая, как его жизненный путь мог начаться в таком месте. Почему-то, встретившись с ним взглядом так близко, юноше захотелось отвернуться, что он и сделал, стараясь своим видом убедить Хинату, что у него просто затекла шея. - Мне рассказали потом, что меня нашли недалеко от города, у торговой дороги. Будто оставил кто-то нарочно, - Кагеяма чуть нахмурился, - не знаю почему меня бросили. Может, понимали, что не могли прокормить, а так, у меня будет хотя бы какой-то шанс выжить, - он горько усмехнулся, - неплохой вариант ожидать спасения у тех, кто желает тебе смерти. Но тогда никто не знал, кто я такой. Даже я сам. А о воронах впервые услышал только из рассказов местной ребятни. Взрослые запрещали о них говорить, пугали, что слова о них накличут беду. Их считали чем-то вроде порчи, проклятья, несущего одни несчастья. Их за людей не считали даже. Хотя в то время уже никто их не видел, только легенды остались. Их рассказывали старшие из нас, как страшилки, пугая малышню по ночам, приплетали им всякие гадкие поступки вроде сжигания деревень и ночных налётов. И знаешь, я даже было некоторое время верил, что тоже их ненавижу. И это казалось совершенно нормальным. За нами там не сильно смотрели. При приюте была школа, но многие пропускали занятия. После уроков нас заставляли работать: мыть за собой посуду, полы, стирать бельё. После ужина у нас оставалось пара часов для игр и нам можно было ходить в город. Кто не возвращался вовремя, получал хорошую трёпку. Однажды я пошёл в город и долго бродил по улицам. В одном из переулков я увидел пожилого мужчину, почти старика с большим тюком травы за спиной. Он заходил в одни из ворот местных лавок и не увидел, как зацепился тюком за торчащий из двери гвоздь. Мне удалось окликнуть его и остановить, иначе трава бы высыпалась на землю. Я придержал разорвавшуюся ткань, помог ему зайти во двор. Он горячо благодарил меня после и попросил зайти завтра, сказал, отблагодарит. Как оказалось позже, он был травником и владел небольшим магазином, в котором покупали лечебные настойки. Как он и просил, я пришёл назавтра и с тех пор ходил к нему каждый день. У него не было семьи, он был совсем одинок и всё, чем он занимался, было приготовление лекарств и различных мазей. Он как-то сказал потом, что я напомнил ему его сына, который давно погиб. Сказал, что у меня его глаза. Его сын не вернулся после того, как отправился в лес за сырьём. Тела не нашли. Эту пропажу тоже приписали на счёт воронов, хотя теперь я понимаю, как глупо было так полагать... Но теперь ты знаешь, кто научил меня этому всему. Наверное, я должен был быть ему благодарен, ведь иначе я бы просто не выжил. А потом, не прошло и года, как он заявил, что может меня усыновить. Всё равно наследников у него не было, а во мне он разглядел достойного человека и огромный потенциал способного лекаря. Я подумал тогда, что судьба слишком уж ко мне благосклонна. Но я не чувствовал тревог. Мне просто казалось, что всё и должно быть именно так. Я жил обычной жизнью и даже не задумывался о своём прошлом. Привязался к этому человеку и со временем даже начал называть его отцом. Мы ходили с ним в лес, он показывал как искать и собирать разные травы, рассказывал много интересных вещей, учил как понимать природу. Я и подумать не мог, чем это всё обернётся для меня в один прекрасный день. Однажды я проснулся и понял, что у меня жутко болят глаза. Я попросил его посмотреть, что бы это могло быть. Тот ужас, отразившийся на его лице, я не забуду никогда. Он побледнел, но как-то совладал с собой и сказал, что всё в порядке, просто в глаза попала пыльца: мы весь вечер накануне перебирали какие-то цветы. Конечно же, я безоговорочно поверил ему, ничего не заподозрив, ведь мне было сколько? Двенадцать? К тому же я полностью доверял ему и даже не мог предположить, что на следующий день к нам заявится городская стража, чтобы схватить меня и... - Кагеяма резко остановился, почувствовав чужое прикосновение к своей руке. Он тут же обернулся к Хинате, который сидел рядом с ним и сжимал его пальцы в своей ладони, с сочувствием глядя на него и молча намекая на то, что он чересчур увлёкся, не замечая резкую сталь, вернувшуюся в его голос, - прости, - Тобио слегка помотал головой, - не хотел тебя пугать. - Тебе удалось сбежать? - осторожно поинтересовался Шоё, глядя исподлобья. - Да. Утром я проснулся и услышал их разговор на первом этаже нашего дома. У меня тогда уже появился острый слух и часть способностей и я уже сам начал подозревать, что со мной происходит что-то не то. Я спустился из окна по стене вниз, спрыгнул на землю и бросился наутёк. Я знал, что мне некуда идти, что мне не к кому обратиться и что мне нельзя оставаться в городе. А ещё я понял, что я боюсь себя. Мне было страшно осознавать, что я сам являюсь тем, кем меня пугали в страшных историях. Смирение пришло достаточно быстро. А чувство, что тебя бросили, отвергли как совершенно чужого и не нужного подкидыша, долго не покидало меня. Но с какой-то стороны именно оно и помогало мне выжить первое время. Я был упрямым. А обида постепенно перерастала в ненависть. Тогда я пообещал себе, что выживу любой ценой, всем на зло. И буду со всем справляться сам. Даже если мне не будет места в этом мире, - Тобио печально выдохнул последнюю фразу, отворачиваясь в сторону и вглядываясь вдаль. Горло ныло от боли, грудь пылала от внезапно нахлынувшей злобы. Хината хранил молчание, понимая, что больше всего Кагеяме не хочется сейчас лишних расспросов. Остальное он расскажет потом, ему и так стоило огромных усилий поделиться всем этим, но за то, что юноша смог излить ему самое сокровенное, он был искренне ему благодарен. - Знаешь я, - негромко заговорил Хината через некоторое время, - я старался не думать все эти дни о будущем. Но теперь. Просто не понимаю, какой у нас смысл в жизни? Тобио не знал ответа на этот вопрос. Хотя сам не раз задавал его себе в последнее время, особенно, когда с Шоё всё обернулось так плохо. Но этот вопрос всегда звучал лишь у него в голове, и у него не находилось ни одной веской причины, способной всё обосновать. Но теперь, стоило ему услышать эту фразу от мальчика, он не задумываясь ответил: - Чтобы просто... жить? - Не знаю, - безнадёжно усмехнулся Хината, - нас все ненавидят. Мы совсем одни. У меня больше нет семьи, Кагеяма. У тебя - тоже. Зачем нам вооб... - У тебя есть я, - прозвучало столь резко, твёрдо и уверенно, что, видимо, сам Тобио не ожидал от себя подобных слов. Хината мгновенно повернулся к нему, словно ошеломлённый услышанным, и долго и растерянно смотрел в его глаза. А потом что-то словно надломилось в его взгляде, наполняя его влажным блеском и постепенно возвращая ему живость, искренность и чувство бескрайней надежды. Он не смог смотреть на Тобио дольше, просто пуская лицо вниз и молча утыкаясь лбом в его плечо. Юноша ощутил, как пальцы на его руке сжались крепче (он только заметил, что мальчик всё ещё держит его за руку), и как Шоё полным мольбы и отчаяния голосом попросил: - Тогда пообещай, что ты никогда меня не оставишь... - Обещаю, - шепнул Кагеяма в ответ, накрывая рукой его затылок и ласково взъерошивая рыжие волосы. *** Судя по времени было около полуночи, когда сидеть снаружи стало окончательно холодно. Они больше не говорили особо, а просто молча сидели рядом друг с другом, пока Шоё не начал соскальзывать головой с плеча Тобио, что явно говорило о том, что им пора идти спать. Юноша поднялся и протянул руку Хинате, помогая тому встать, и они медленно побрели обратно в пещеру, уставшие, вымотавшиеся, но пребывающие в состоянии лёгкого, звенящего облегчения, наполняющего грудь пушистым теплом. Кагеяма уложил мальчика и лёг сам, укрывая их обоих. Впервые за столь долгое время Хината не стал от него отворачиваться, а так и остался лежать, положив левую ладонь под щёку. Когда юноша наконец улёгся напротив него, они несколько недолгих мгновений молча смотрели друг на друга, после чего Шоё, закрыл глаза и тихим, мягким голосом сказал: - Спокойной ночи. - Спокойной, - Тобио почувствовал, как это тепло просто переполняет его и он начинает чувствовать себя безумно счастливым. Ему было настолько хорошо, что он не верил в происходящее и буквально боялся, что всё это ему снится и он вот-вот должен был проснуться, вновь вернувшись в этот бесконечный кошмар прошлых дней. - Кагеяма. - Что? - Спасибо. В лицо словно брызнуло жаром, и по затылку пробежали мурашки. Почему-то именно сейчас, именно от этого слова парень ощутил, как эта звенящая теплота начинает переливаться через край и от этого чувства ему показалось, что он хочет расплакаться, как самый обычный ребёнок. Что с ним происходит в конце концов? Неужели он настолько изменился? Хотя, наверняка во всём была виновата усталость и все те переплетения чувств, что каменным грузом тянули его на дно всё последнее время. И теперь он понимал, насколько драгоценным для него является этот момент их примирения, насколько необходимо ему было услышать эти слова, насколько для него важен Хината. Тобио ничего не ответил, продолжая молча рассматривать его чуть зарумянившееся лицо, на котором так непривычно застыло выражение полного умиротворения. Сердце пело, и не смотря на все события, что успели произойти в их жизни, на душе было легко и спокойно, из-за чего Кагеяма смог осмелиться поверить в то, что завтра их ждёт совершенно другой день. Наконец, он тоже закрыл глаза, готовый забыться долгожданным безмятежным сном. Но, видимо, впечатления этого вечера, нахлынувшие воспоминания и всё тот же хрустальный звон в его сердце никак не позволяли ему этого сделать. Веки беспощадно слипались, тело ослабло, но внутри него дребезжала какая-то радостная, беспечная мелодия, из-за чего в груди так громко колотилось сердце, а сознание охватило лёгкое, но навязчивое возбуждение. Вскоре Кагеяма решил перевернулся на другой бок, глубоко вздохнув и стараясь принять более удобную для себя позу, но это тоже нисколько не помогло. В голову теперь уже начали лезть всякие глупые и довольно-таки странные мысли, отчего так некстати начала возвращаться тревога и беспокойство от которых им, казалось бы, наконец удалось избавиться. Тобио думал о Хинате и о его истории, сопоставлял её со своей и на душе потихонечку вновь становилось больнее. Сон всё не шёл, хоть голова казалась тяжёлой, мысли путались, сталкивались, превращаясь не то в отголоски отдельных фраз, не то в плывущие перед глазами картинки. Отлежав второй бок, Кагеяма опять тихо перевернулся лицом к Хинате, неожиданно обнаруживая, что тот по привычке придвинулся к нему со спины и теперь лежал совсем рядом, одну руку прижав к груди, а вторую положив рядом с собой на подушку. Сердце Тобио пропустило пару ударов, мгновенно прогоняя все тревоги прочь, и он просто замер, опираясь на локоть и рассматривая спящего Шоё, такого трогательного и миниатюрного, беззащитного, совершенно открытого. Кагеяма непроизвольно улыбнулся, отмечая, как сильно ему захотелось дотронуться до него, погладить, обнять и согреть, прижимая к себе и в очередной раз доказывая свою полную преданность. Однако вместо этого совершенно новая и смелая идея пришла ему в голову. Он не знал толком порывом каких именно чувств она была вызвана, но юноша знал, что они идут от самого сердца: он не сдержался и, будто ведомый посторонней волей, тихо склонился вниз, бережно отодвигая в сторону вихрастую чёлку и мягко запечатлевая на бледном лбу невесомый, полный чистейшего целомудрия поцелуй. Это действие размыто отметилось где-то на периферии его уставшего сознания и казалось чем-то абсолютно естественным, самым обычным порывом высказывания безграничной заботы и внимания. Стоило ему лишь немного отстраниться, как Хината мгновенно открыл глаза, будто и вовсе не спал, а просто точно также лежал всё это время, не в силах задремать. Его взгляд тут же поймал Кагеяму в тиски, пронзая насквозь, проходя сквозь него, наполняя его, и ему вовсе стало казаться, что это замершее мгновение происходит не с ними, не здесь, не сейчас, словно ему всё привидится и будто он ощущает, как в него вливается часть чужой души, чужого сознания, которое будто считывает его и видит целиком и полностью. В ушах начало звенеть от столь необычных ощущений, а то, что он буквально тонет в них, Тобио понял слишком поздно. Всё как-то резко слилось, смешалось, заискрило, закружилось... Хината, его взгляд, движение... почему их лица так близко?.. Неужели они... сейчас?.. В момент, когда соприкоснулись их губы, всё вокруг них перестало существовать. Кагеяма успел подумать лишь о том, что им лучше не стоит этого делать, но когда Хината, уверенно сократив последние сантиметры расстояния между ними, соприкоснулся с его губами своими, Тобио замер, словно пригвождённый, обездвиженный, застывший на месте. Он до конца не понимал, что именно происходит, что он делает, зачем он это делает, почему он это делает, почему Хината это делает, почему тот так настойчиво тянет его к себе за воротник, почему он не может дышать, почему сердце больше не бьётся, почему губы Шоё такие притягательно мягкие? Когда шея затекла от неудобной позы, а уши окончательно заложило от звона, когда Хината с дрожью выдохнул в поцелуй, расслабляясь и опускаясь на подушку, не в силах держать голову поднятой, Кагеяма очнулся, принимаясь глубоко дышать и ошарашенно глядя на мальчика, нависая на локте рядом с ним, читая такую же апатию и нездоровый блеск в глубине его горящих глаз, чуть прикрытых, сощуренных, едва заметно искрящих от какой-то неправильной похоти, от которой в груди сладко ёкнуло сердце, а все здравые мысли вышибло из головы. Казалось, эти секунды растянулись в столетия, которые мгновенно исчезли, словно с громким ударом колокола, раздавшемся в воздухе, одним рывком освобождая от пленительных пут. Это было как взрыв, как напалм, вспыхнувший в мгновение ока от единственной, микроскопической вспышки раскалённого пламени. Как звон тысячи колокольчиков, как пустота недосягаемых звёзд, разверзнувшаяся бездонной пастью, в которую они одновременно канули, нырнули с головой, рванувшись друг к другу и принимаясь неистово друг друга целовать. Кагеяма какое-то время помнил отдельной картинкой, как Шоё закрывает глаза, перед тем, как всё перед ним погрузилось во мрак и осталась лишь эта огненная нить, стремительно опутывающая тело, разжигающая мгновенной вспышкой невиданную страсть, заставляя с жадностью прижимать Хинату к себе, подминая его под себя, нависая над ним, просовывая руку под его выгибающуюся поясницу, чувствуя, как мальчик умоляюще льнёт к нему, цепляясь за его плечи, словно за своё единственное спасение, обхватывая его руками, запрокидывая голову назад и шумно выдыхая в момент когда Кагеяма проскользил губами вдоль его шеи, заставляя Шоё извиваться под ним, мгновенно обвивая его бедро своими ногами. Что-то надтреснулось внутри, горячим толчком за секунды прогоняя по телу жгучую кровь, оседая покалываниями на кончиках пальцев, забиваясь в ладони раскалёнными гвоздями от каждого соприкосновения с горячей кожей, напаивая ненасытной жадностью руки, хаотично охватывающие трепещущее тело, гладя бока, впалый живот, сжимая в кулаках ткань задравшейся рубахи. Кажется, чужие губы безвозвратно утеряны в этом бурлящем хаосе страсти, и взамен им поцелуи находят чужое плечо, ключицы, шею, ухо, лицо утыкается в мягкие волосы и жадно вдыхает пьянящий аромат, впитывает его до самой последней капли, оседающий в теле ощущением накатывающего дурмана. Хината вдруг дёргается в его руках, отвечая на прикосновение так чувственно и реагируя мгновенно, прижимаясь к нему своей грудью и совершая неопределённое движение тазом. Рваный выдох, вспышка, приглушённый стон, деревянные пальцы, горячий шёпот, немая мольба, прикосновение тела и - стон. В голове громче звенит колокол, а тело плавится, плавится, плавится и будто бы стекает меж пальцами, сливаясь с окружением в бесконечно повторяющуюся ленту движений, вздохов и шороха ткани. От макушки до пяток - он - один сплошной голый нерв, и от соприкосновений с Хинатой от его сущности не остаётся и капли сознания. Он лишь чувствует ответную ласку, слышит, как в унисон бешено колотится сердце, дрожит тело, подставляясь под руки, губы, движения. Уже совершенно не ясно, что происходит, Тобио лишь слышит, словно сквозь стену, как жалобно стонет Шоё, раскачиваясь с ним в неопознанном такте; щёки того пылают румянцем, в глазах застыл блеск и мутная плёнка, губы блестят, под шрамом на шее стучит пульсом венка. Издалека накатывает тяжёлым облаком шум, накрывая их с головой. Что-то вышибает пробки и через миг Хината коротко вскрикивает, напрягаясь и вновь выгибаясь в спине; Кагеяма чувствует, как мальчик сжимает волосы у него на затылке и вот уже агония сладости накатывает на него самого: закусив зубами воротник чужой рубашки, он с глухим рыком замирает, оставаясь неподвижно лежать. Воздуха не хватает, тело будто растекается, оно сейчас патока, даже рукИ не поднять, крылья расслабленно легли по бокам, непроизвольно подрагивая, сухо шурша жёсткими перьями. Голову сдавливает оглушительным писком. Ещё немного и, кажется, они потеряют сознание от столь сокрушительной встряски... Они пролежали так минут десять, оглушённые и совершенно безмолвные, переводя дыхание и пытаясь прийти в себя. Осознание накатывало неторопливо, мир вокруг них постепенно начинал оживать. Произошедшее не казалось настоящим до того момента, как под ним зашевелился Хината, смазанным, бессильным движением скользнув рукой по его спине. Он тут же вздрогнул, медленно приподнимаясь на дрожащих руках, до самого последнего не веря, отказываясь понимать, ища отговорки и оправдания их поступку, пока не столкнулся с мальчиком полным ужаса взглядом, физически ощущая, как их обоих стремительно поглощает едкое сожаление и наполняет осадок прибывающей боли. Глаза Шоё, полные какого-то уничтожающего чувства стыда, ярко блестели и он, краснея, всё ещё сбито дышал, беспомощно подыскивая что бы можно было сказать... - Хи... Хината, я... - тут же вырвалось глупо и Тобио запнулся, задыхаясь чувствами, утопая в стремительно прибывающих мыслях, падая в пропасть и всё ещё силясь переварить случившуюся с ними глупость, - я... - Прости, - поспешно вставил тот, не в силах больше выдерживать эту сцену. Он одним ловким движением выбрался из-под него, перекатываясь на бок, отворачиваясь к стене, и замер, закрывая лицо руками, зажимая ладонями рот, пытаясь сдержать рвущиеся наружу эмоции. Кагеяма, в лёгком ступоре смотрел ему в затылок, потерянно скользил взглядом по спине, и совершенно не понимал, что ему делать. В голове был полный сумбур, в груди стремительно росла огромная дыра пустоты. Он ждал объяснений, он рассчитывал, что его вот-вот перезагрузит какое-то чудо, всё отмотается назад и станет ясно, что всего этого не было. Но ничего не происходило, Хината безмолствовал, а его собственные руки слабели, принимаясь крупно дрожать. Его самого начинало трясти, а каша в голове пухла и пухла, и Тобио просто расслабленно опустился на матрас, из последних сил подбирая крылья и пустым взглядом устремляясь вперёд. Его била дрожь, лёгкий озноб окутывал тело, а чувство утраты, на этот раз иное, но ещё более страшное, вилось неприятным холодком по спине. Свет, задребезжавший было вдали, безвозвратно померк. Перед тем, как отключиться, Кагеяме показалось, что они совершили самую большую в их жизни ошибку.