Сквозь реальность

POV Хосока Мы познакомились с ним в жутко снежный день, это был мой первый рабочий день, а точнее ночь: чаще всего я работал по ночным сменам. Юнги выглядел немного странным, заспанным и все такое, поэтому я на секунду подумал, что он наркоман. Но, в конце концов, у него был рецепт, а значит, он был болен. Я не догадывался чем, но мне все равно было отдаленно жаль этого парня. Но когда он свалился в обморок... Я так и не понял, что именно в той мгновенной улыбки сделало из меня помешанного, но я моментально влюбился. Потащил его на собственной спине к нему же домой. Все было немного странным, за окном ночь и снег, но Юнги был очень милым, отзывчивым и веселым. Правда, отреченным, как будто года три не выходил на улицу. Потом мы снова встретились под аптекой, и я был счастлив, что могу снова лицезреть его облик. Мне хотелось улыбаться, быть рядом и просто обнять его. Тогда мы пошли в кафешку и просто болтали, обменялись номерами и все такое. Я окончательно влюбился в светлые волосы, темные глаза, легкую улыбку и просто ангельскую внешность, в слегка угрюмый характер и странно сонное поведение. Потом я шел на работу, а на улице неожиданно начался ливень. Мне не приходило в голову ничего, кроме как зайти к своему новому другу. Тогда он впервые сказал это слово: "Никтофилия" и я засмеялся. Мне казалось, что это ведь вовсе не страшно, что мы справимся. Я и так работал уже по ночам. Тем более зимние ночи - самые длинные. Пару раз мы гуляли под ночным снежным небом, держать за руки и без умолку смеясь, Юнги выглядел счастливым, мы выглядели счастливыми. А потом... Потом в какой-то день он позвонил мне, но ничего не говорил. Я слышал только странные мычания, а потом рвоту. Я сорвался с места тогда, как чокнутый, и отправился к нему. Это казалось нереальным, стрелки часов двигались медленно, воздух стал тяжелым, как вода, и я не мог идти. Когда я понял, что ему стало так плохо всего лишь от дневного света... Я поверил, что "никтофилия" не просто слово. Он выглядел измученным к вечеру. Наши лица были слишком рядом, и мои губы накрыли его, но он не отодвинулся, а лишь углубил поцелуй. И я понял, никтофлия или что там еще, я все равно люблю его. Я остался у него ночевать, потому что жутко волновался за его состояние. У меня внутри все холодело от одной мысли, что с ним может случиться, но на лице цвела улыбка. Я должен был делать вид, что все в порядке. Мы сходили в магазин и улеглись под теплым пледом. Утром он рассказал мне про этот дневник. Я всегда хотел прочесть его, но теперь думаю, что зря. Потому что это реально больно. То, что видел он, отличается от настоящего, вся его жизнь на самом деле была сущим адом, а я и представить не мог, что все так плохо. Если бы я знал... Успел бы я спасти его? Он написал, что видел меня в толпе, но именно он был человеком, который посадил меня на поезд домой ночью. Весь день я провел с семьей, и у меня не было ни одного пропущенного, черт возьми! Если бы он только действительно набрал номер, я бы приехал с другого конца света. Потом я со спокойной душой пришел к Юнги, в уже изученную квартиру и вел себя, как дома. Когда я попытался поцеловать его, он чихнул, я помню этот момент. Мне показалось жутко милым, но он стеснялся, поэтому я сомкнул зубы и постарался не ржать. На новый год мне действительно пришлось уехать домой, хоть я и боялся оставлять его одного. Или я просто эгоистично хотел быть все время рядом, потому что... Потому что белоснежный хен заставлял моих бабочек трепыхаться в желудке. Но снега не было. Новый год оказался жутко не снежным и сама зима тоже. Он растаял и появлялся после нового года только в воображении Юнги, бедном мозгу Юнги, который хотел всегда оставаться в снежном декабре. Это был не первый раз, когда я говорил ему, что люблю его. Но он был первым, когда Юнги мне ответил и... И это был первый раз для Юнги. Нашей любви суждено было умереть в снегу, замерзнуть до синей кожи и растаять вместе с ним. Когда он сказал мне про бабушку... Мое сердце ушло в пятки. В тот момент я понял, что его болезнь действительно не шутки. Мне пришлось взять себя в руки, перевернуться все с ног на голову. Лучше бы болел я, бедный Юнги... Мне понадобилась та неделя, чтобы собраться с мыслями, а в то время пока я думал Юнги мучился. Я люблю тебя, Юнги, и вовсе не считаю сумасшедшим. Только слегка не таким, как все люди, особенным и востребованным, как воздух. Есть ли смысл комментировать то, что написано дальше? Слезы давили на меня, я задыхался, весь остальной текст - сущий бред сумасшедшего. Особенно часть про НамДжуна, который никогда и не вспоминал о Юнги. В этот день я пришел к нему, попытался обнять, а он только удивленно приговаривал: "НамДжун...". Это были мои шершавые руки. Потом Юнги два дня не выходил из безумного состояния, отказывался от еды и все время блевал, истерил, разбивал руки в кровь о стены. Я все время был рядом. Но пока принимал душ - он успел наглотаться таблеток и, видимо, сделать эту запись в дневнике. Увидев пустой целую пачку и валяющегося на кровати Юнги, я сразу вызвал скорою. Парня упекли в психиатрическую лечебницу и сказали, что мне к нему нельзя. Все то время я просидел у входа в палату, целых два дня, в надежде, что ему станет лучше. Про снег... Врач сказал, что галлюцинации такого масштаба - это плохо. Я видел, как он на меня смотрел, это был взгляд "мы спасли его когда-то, но этот рецидив в сто раз хуже. Этот парень уже потерянный, но я сделаю все возможное". Мне пришлось соврать, когда он спросил про больницу, даже сквозь слезы. Рядом с фразой "ты не врешь?" в дневнике, я написал "прости". Дальше читать было еще хуже. В тот день я договорился, что придут его родители, они хотели проведать сына. Но он напрочь стер эти воспоминания, принесшие такой стресс, что парень открыл окно. То, как он передо мной извинился, как закрывал гладкую щеку тканью, пристыженно опускал глаза... Я никогда не забуду, как отвел его руку и поцеловал в ту самую щеку, а он так удивился. Даже если бы там действительно был шрам, мне бы это не мешало. Я... не могу ничего сказать, про следующую запись. Я и не догадывался, что приносил ему боль так долго. Я прощаю тебя, Юнги, потому что под страхом пережить это снова... Я тоже вряд ли бы пошел работать в ту аптеку. Естественно, этого не было. Я просто пришел к нему, он попросил не прикасаться и я... Сдался. Крепко обняв парня, я начал плакать, вдыхать его аромат и рыдать. А потом он меня поцеловал. Сквозь боль, ненависть или что-там еще. Сквозь все. Сквозь реальность. Но когда я ушел - он начал рассказывать врачам все эти бредни. Ему становилось хуже, без уколов, снотворного и успокоительного - у Юнги сразу начинались галлюцинации, крики, истерики. Это сводило с ума, я не спал ночами, все время дежурил рядом с ним, чтобы он не разорвал себе горло голыми руками. Я целовал его холодные бледные пальцы, напевал ему наши любимые песни, зарывался пальцами в волосы, носил на руках, проветривал в комнате. Я готов был любить его и таким. Но ему становилось хуже. И хуже. И хуже. Он чуть не убил себя, он чуть не убил меня пару раз, а потом напал на какого-то пациента. Его перевели в палату для буйных и вечно больных, куда пускают только семью и то, издалека. А мне достался его дневник, воспоминания и снег за окном. Я тоже полюбил тебя этой зимой, Юнги, но ты остался там навсегда, а я, к сожалению, пошел дальше.