***
К такой зиме Питер был совершенно не готов. Вместо заснеженных улиц, застывших под коркой льда Невы и каналов, заметенной набережной народ без особого энтузиазма любовался сизыми тучами, цепляющими шпиль Петропавловки, и безрадостно шлепал по нескончаемым лужам, все же лелея надежду на традиционно морозный Новый год, который грозился вот-вот наступить. Даже не вот-вот. Он наступал и стоял на пороге. Тридцать первое декабря как-никак. К вечеру ударил мороз, повалил снег, белый и лапатый, но вслед за ним с Финского подул ветрище и показал всем, кто в городе хозяин. Такая мерзь за окном кого угодно могла вогнать в затяжную депрессию. Зав патанатомическим отделением (в простонародье моргом) Мариинской городской больницы Эдуард Казимирович Залевский оказался не исключением. Проливной декабрь, одиночество и завалы на работе сделали свое «доброе» дело. Он пил. Неделю. Беспробудно. Запасы позволяли. Спасибо изобретателям великого и могучего интернета, над закусью голову ломать не пришлось. Пицца из соседнего ресторанчика поставлялась в его квартиру исправно, так что даже тапочки не пришлось переобувать. В конце-концов пить тоже надоело. Эдик с удивлением разглядел, какое на дворе число, поглазел на себя в зеркало ванной, потер рукой подбородок, заросший густой светлой щетиной, и решительно взялся за бритву. Надо что-то в жизни менять, тридцать шесть лет как-никак, ума же на все шестнадцать. Куранты вот-вот пробомкают Новый год, народ оливье тазиками шинкует, а у него даже завалящей мандаринки нет. И друга… Или подруги… И детей… Хотя, какие дети, если взгляд чаще цепляет стройные и поджарые фигуры парней, чем гитарные изгибы дам всех возрастов и мастей? Но не суть. Все равно один. Эдуард взглянул в зеркало, оценил степень помятости, пару царапин, которые таки умудрился оставить после бритья и решил двинуть в клуб. Столик уже не занять, все давно заказаны, но и у барной стойки можно аппетитную рыбку отловить. Звонок в дверь застал его на выходе из ванной, чистого и приобрёвшего не огуречную свежесть (после недельного запоя сие было нереально), но что-то близкое к этому состоянию. На пороге с ноги на ногу переминался засланец, Василий — друг и по совместительству нарколог из их клиники. Эдуард хмыкнул в ответ на звякнувшую у ног друга стеклотару в пакете и отступил от двери. Похоже, вечер обещает быть томным, а лечение от похмелья — кардинальным: — Захады, дарагой, толка тебя и ждал! — попытался схохмить. — Я это задом чуял, так что вот, — Василий протянул пакет, затаренный под завязку горячительным и всякой снедью и шагнул в прихожую. — Тебя ко мне только твой чувствительный зад привел, или чей-то пинок свыше? — Эдуард даже после недельного пребывания в астрале не терял остроты мышления. Сам по себе Василий в такой день вряд ли решился бы на столь знатный подвиг. Узнай его дражайшая половина, куда милый чешет, тут же наложила бы вето размером с кувалду и приковала наручниками к батарее. — Ну-у-у-у… Как тебе сказать? — нарколог переминался с ноги на ногу, пыхтел, делал вид, что шарф совершенно наглым образом отказывается развязываться, короче, оттягивал момент признания как мог. — Что, трупик горячий привезли? Василия передернуло от такого сравнения, но головой кивнул. — И потрошить его больше некому? — Эдик сложил руки на груди. — Некому, — признал Василий. — А вот хрен им! Кроме меня там еще трое врачей с нехилым стажем работы. И пять лаборантов. Сами! Все сами! — Да там затык образовался. Госзаказ. Генерал какой-то важный неожиданно преставился. Да так неожиданно, что возникли сомнения, не помог ли кто отправиться к праотцам. Главврача гэбэшники поставили раком и имели в извращённой форме битых два часа. Требуют тебя, как самое светлое светило в труповедении. Клинико-экспертную комиссию больше некому возглавить. — Не пой-ду! У меня Новый год. И отпуск. Два года не был в отпуску. Имею право, — Эдуард подхватил тяжелый пакет и двинул с ним на кухню. — Да они ж только на денёк хотят, не больше, — зачастил вслед ему нарколог, спешно выпутываясь из одежды. — А у тебя телефоны вырублены и нигде нос не показываешь. — Где денек, там и другой, и третий, сам знаешь. Глаза б мои не видели ни главного, ни его «подкидышей». Василий на какое-то время решил оставить больную тему и обратил внимание на батарею стеклотары в углу кухни. — Ну ты и горазд бухать! — восхитился он здоровьем друга, принюхиваясь к горлышку стоящей с краю бутылки из-под Hennessy Single Distillery и приоткрывая форточку, чтоб хоть отчасти выветрить штын, надежно зависший в воздухе квартиры. — Да еще и напиток царский в одно рыло. Не стыдно тебе? Мог бы меня позвать для поддержания компании. — Щаз! Твоя благоверная враз трепанацию черепа мне без наркоза организует, если ты здесь зависнешь. Не. Я за мир и дружбу, — отмахнулся от него Эдуард и поволок в гостиную разложенную по тарелкам снедь. Василий потопал следом, прихватив запотевшие бутылки виски, в количестве трёх штук, с помощью которых он надеялся организовать благополучный исход операции. Ибо главврач велел без Эдика на глаза не казаться и не далее, чем завтра нарисовать того на пороге морга. Эдуард пил мало, говорил много, все больше склоняясь к тому, что жизнь — дерьмо и ну ее в болото. Одиночество — беда-печаль и горе горькое. — Поду-у-у-у-у-маешь, горе у него! — Василий презрительно фыркнул в поднесенную к губам рюмку, небрежно разбрызгивая драгоценную влагу. — Вот у меня реальное горе! Тёща, сколопендра медноголовая, еще летом приехала погостить на две недели и до сих пор никак вещички не соберет. Тестя в гроб загнала, чую, и ко мне подбирается. Правая бровь Эдика медленно поехала в сторону едва намечающейся залысины: — А почему медноголовая? — Да в салон ее на днях понесло, красоту решила навести. Ага! Какая красота, если протезы на каждом чихе из пасти вываливаются и волосёнки только в шиньоне остались? Так ей в том салоне их так затонировали, что по окрасу стала похожа на корову моей бабки Зины, Фроську. И хвост на голове у тещи такой-же. Точная Фроська! Только та добрая была, никогда не бодалась, а эта так и норовит рогом пырнуть. То в театре я захрапел, как раз когда Жизель кончалась, то за столом, пардоньте, пукнул. Мой стол! Что хочу, то и ворочу! — кулак Василия удачно так опустился между блюдечком с дольками лимона и тарелочкой с колбасой и сыром, заставив их подпрыгнуть и задребезжать от страха. Эдик на всякий случай отодвинул посуду подальше, чтоб закуска не пострадала в очередном порыве благородного гнева его лучшего друга. А в наркологе уже играла всеми красками ополовиненная бутыль виски, так что когда в его кармане требовательно прозвенел телефон, явно намекая, что кто-то Васю хочет с огро-о-о-о-мным нетерпением, тот был готов к конструктивному диалогу. — Д-д-д-да!.. Бог на проводе!.. — рявкнул в трубку Василий так, что еще бабкин хрусталь в старом эдиковом серванте тоненько зазвенел в предвкушении армагеддеца. Армагеддец не заставил себя долго ждать. В ухо Василия (даже Эдик четко слышал) понесся практически ультразвук, из чего стало ясно, что жить наркологу осталось всего ничего, если он немедленно не принесет свой толстый зад на родные квадратные метры (при этом Эдик скосил глаз на упругие половинки друга, признавая в уме, что ничуть они не толстые, а очень даже сочные, хоть и принадлежат другу разлюбезному). — Слышь, ты… хватит мне тут арию Отелло выводить! Я не Бездемона… — продолжил нагло хамить Василий, возмущённый сомнениями супруги в адрес его божественной сущности. Эдик понял, что у него в отделении завтра появится новый клиент. Надо бы местечко в холодильнике забронировать. Друг как-никак. А друг рявкнул: «Изыди, нечисть!», с чистой совестью отрубил телефон и стёк под стол. Там его Эдик и обнаружил, свернувшегося клубочком, посапывающего, лежащего щекой на злополучном гаджете. Не успел он сгрузить тело нарколога на свою постель (не оставлять же его в качестве натюрморта под столом), как в дверь снова позвонили. Эдуард грешным делом решил, что это за Василием взвод из двух разъяренных фурий на дежурном помеле прибыл, но он ошибся. Вместо ожидаемых пиздариков за дверью оказался очень даже неплохой сюрприз, состоящий из довольно стройного для своих лет Деда Мороза и просто потрясной Снегурки. «Видно квартирой ошиблись. А жаль…» — проскочила мыслишка. — С Новым годом, с новым счастьем! — у Деда Мороза был довольно приятный голос. — Мы приехали к вам. Здрасьте! — подхватила Снегурка и решительно шагнула через порог. Мороз следом. Эдику осталось лишь влипнуть в дверь, пропуская незваных гостей и полюбоваться на стройные ножки нахалки, которая сразу же направилась в гостиную. Пока Эдуард закрывал входную дверь, пока соображал, что бы это могло значить и стоит ли радоваться такому аншлагу в своих пенатах, из гостиной донеслось капризное: — А где же ёлка? — это от Снегурочки прилетело. — Может проветрим для начала? — от Мороза. Вслед за предложением щелкнула балконная дверь и по ногам потянуло сквозняком. Форточку-то на кухне никто не закрывал. Эдик рванул в комнату. Уперев руки в бока Снегурка с нескрываемым любопытством рассматривала довольно скромную обстановку его холостяцкой берлоги, в большей части оставшуюся еще от покойной бабули, а парень, который Мороз, деловито доставал из своего мешка конфеты, мандарины, колбасу и еще что-то в банках, значительно разнообразив этим скудное (после их с Василием попойки) меню стола (но не бара). Возглавляла композицию скромная бутылка шампанского. — Так где же ёлка? — продолжила допрос красотка, обращаясь к хозяину. — Там, — ткнул пальцем на антресоль. — Тащи, — скомандовала. — Сейчас, — беспрекословно подчинился Эдуард, больше ничему не удивляясь. Позади хлопнула пробка шампанского и его гости не дожидаясь приглашения звякнули бокалами. Ему, по-видимому, шампанское не было показано. Но и без того настроение скакнуло резко вверх. Через полчаса в углу возле дивана сверкала огнями гирлянды искусственная ёлка, которую он по случаю купил года два назад да так ни разу и не достал из упаковки. Шаров было мало, но молодежь (Эдик ни секунды не сомневался, что им не больше двадцати пяти) это не смутило. Рядом с шарами на ветках повисли на ниточках конфеты и мандарины, которые удивительным образом напомнили ему о далёком детстве. В доме реально пахло праздником. Как-то незаметно для хозяина на столе появились салфетки и столовые приборы, содержимое баночек перекочевало в салатницы, содержимое бутылки шампанского в желудки гостей, а содержимое бара на стол. Тут, как говорится, понеслось! Светило современного российского прозекторства почти не пил (что было удивительно в свете прошедшей в угаре недели) и с возрастающим интересом наблюдал за действиями сей экспрессивной парочки, которая даже не думала останавливаться на достигнутом, ближе к полуночи сделав заход на литровую бутылку виски из запасов почивавшего за стенкой Василия. Условная шубка Снегурочки давно расстегнулась в совершенно провокационных местах, являя его масляному взгляду порозовевшие округлости, едва удерживаемые кружевными полосками белья и гладкую кожу бедер над линией белоснежных чулок с игривыми бантиками позади. Дед Мороз тоже не отличался стеснительностью, распахнул красный халат, под которым не наблюдалось ничего, кроме брюк, являя на свет гибкое, ладное, совершенное тело. Хозяин терялся, с чего бы начать и кого первым облапить. — Что мы словно не на празднике? — игриво повела плечиком Снегурка. — Маэстро, музыку! — Будет сделано, — Эдуард послушно шагнул к музыкальному центру и врубил свой любимый «Рамштайн». Как ни странно, фрицы пошли на ура. Молодежь веселилась под ёлочкой, отплясывая что-то среднее между русскими народными и стриптизом, вселяя тем самым в Эдуарда довольно греховные мысли. — А стишок Деду Морозу? — неожиданно разродилась Снегурочка щелкнув кнопкой центра. В квартире воцарилась звенящая тишина. Эдуард сначала хотел возразить, не вьюноша ведь, чтоб вирши под ёлочкой читать, но отчего-то передумал и выдал две строчки из Маяковского, которые то и дело всплывали в голове: Достаю из широких штанин, Дубликатом бесценного груза… И замер, ибо две пары глаз с нескрываемым любопытством уставились на него, куда-то пониже экватора, отчего тот самый «дубликат» зашевелился и заинтересованно приподнял голову, намекая на то, что пора бы уж и ему на сцену. Эдик затолкал в карманы два кулака, незаметно (это он так считал!) поправил налившийся интересом орган и решил проявить гостеприимство: — Может к столу? — А может пора заняться чем-то более полезным? — Ирка взяла инициативу в свои руки: пошатываясь и выводя ногами неуверенные кренделя подошла к нему, повисла на шее, прижавшись отнюдь не детским размером груди, и лизнула в приоткрытый от удивления рот. От такого предложения только дурак вздумал бы отказаться. Эдик был не дурак — перехватил податливое тело, прижав к себе одной рукой, второй скинул с головы дурацкую шапочку, зарылся пальцами в волосы и, зажав их в кулаке, оттянул, открывая для поцелуев гибкую, красивую шею. Прогулялся языком от ключицы до ушка, легонько втянул нежную кожу, услышал томное: «Ах-х-х-х…» и… словно споткнулся взглядом о Влада. Тот понурив голову стоял в стороне, сжимая в руке сорванный с ёлки мандарин, и весь его вид говорил об одном — парню хреново. Не в смысле тошнит, а в смысле настроения. С этим надо было что-то делать. Тем более Снегурочка подозрительно обвисла и засопела, уткнувшись своим премилым носиком в эдиково плечо. Усыпил! Как есть усыпил. Он подхватил неподвижное тело на руки, перенес в кресло, поправил задравшийся халатик и повернулся к парню. Тот явно занервничал, о чем свидетельствовала почти раздавленная в ладони мандаринка. Сквозь тонкие пальцы на пол стекали оранжевые капли и разбивались об него громкими шлепками. Эдуард подошел, провел ладонью по щеке парня и отчего-то шепотом спросил: — Как зовут? — Меня — Влад, — так же шепотом. — Ее, — кивнул в сторону кресла, — Ирка. Ирина. А тебя — Эд, я знаю. — Эд? — не сказать, что Эдуард был удивлен, но слышать из уст Влада свое имя в такой интерпретации оказалось неожиданно приятно. Он потянул парня к дивану, уселся, с удовольствием откинулся на спинку и похлопал по коленям, почему-то ни капли не сомневаясь, что парень не будет возмущен столь откровенным предложением. Тот и не возмутился, смело оседлал его бедра, расположившись лицом к лицу. — Ты же понимаешь, что я тебя просто так отсюда не выпущу? — Эд решил сделать последнее джентльменское предупреждение, прежде чем его крыша окончательно усвистит в неизвестном направлении. Почему-то вспомнилось, что секса не было около двух месяцев — непозволительно долго. — Я надеюсь, что ты меня просто так отсюда не выпустишь, — пробормотал Влад, сдёргивая с плеч халат, и накинулся на его губы. Кровь незамедлительно устремилась к югу и заставила поднять все флаги. Остатки мозга вопили, что Эдик не должен… они первый раз видятся… парень явно перебрал и наверняка наутро пожалеет о своей смелости… Но в момент, когда разум почти праздновал победу, и он готов был отстраниться, Влад как-то по-особенному вывернулся в его руках и так сладко выдохнул куда-то в шею, что в штанах Эдика стало не только жарко, но еще и возмутительно тесно, что привело к необратимым последствиям. Угрызения совести были затолканы в самый пыльный уголок души прозектора, руки сами обхватили упругие ягодицы, ёрзающие на его коленях, и притянули гибкое, податливое тело еще ближе к требующему свободы органу. А потом всё закружилось и понеслось, оставляя в мозгу лишь отпечатки картинок. Запрокинутая голова, выпирающий кадык, который Эд засасывает и вылизывает… Дрожащие пальцы, путающиеся в своей и его одежде… Гладкая кожа, перекатывающиеся под ней мышцы, напряженный живот… И поцелуи. Глубокие. Жаркие. Рук не хватало. Снедало лихорадочное желание огладить все, до чего мог дотянуться, и в то же время держать и не отпускать. В какой-то момент парень оказался сидящим спиной к нему. Верхом. На нём. Влад откинул голову на его плечо, постанывал и бездумно отдавался, отчего просто хотелось орать. Эдуард двигался в его невероятной тесноте, поглаживал, пощипывал пуговки сосков, приподнимал бедра, с силой насаживая на себя горячее тело парня, и чувствовал, что вот-вот взорвется. Как ни странно, но положение спасла все та же Ирка. Девушка очнулась словно от толчка. Голова не то чтобы гудела, но давала о себе знать, во рту было сухо, а в ушах раздавался какой-то непонятный то ли стон, то ли звон. Когда глаза окончательно раскрылись, она поняла, что отнюдь не звон ее разбудил. Ни одна порнушка (а она таки превидала километры за свою сознательную жизнь) не могла сравниться с тем представлением, которое развернулось пред ее ясны очи. Хозяин, в чем мать родила, сидел, откинувшись корпусом на диван, а верхом на нём, лицом к Ирке с крепко зажмуренными глазами скакал совершенно обнаженный Влад. И не просто скакал: выгибался, постанывал, насаживался, а его налитый кровью член зазывно вздернулся вверх. «Ничего себе, отрастил! — мысленно восхитилась девушка. — Такое добро пропадает!». Промелькнувшая мысль сформировалась в стойкое убеждение, что этим непременно надо воспользоваться. Раз уж Влад ее поимел, фигурально выражаясь, так хоть моральную компенсацию не мешает получить — поиметь его. Широко открытыми глазами Эдуард следил за девушкой, которая тут же без стеснения избавилась от остатков одежды и шагнула к ним. Остановиться на данном этапе он уже не мог, это было смерти подобно, но зато мог любоваться ничем не прикрытой наготой подбиравшейся к ним красотки. А она не долго думая стала ногами на диван по обе стороны от бедер Влада и удовлетворенно вздохнув опустилась на его торчащий кверху орган. — Ой! Я нечаянно! — заявила она прямо в распахнутые от удивления глаза друга и, словно так и надо, поймав ритм стала увлеченно двигаться. — Твою ж дивизию! — восхитился Эд и вцепившись в ее бедра принялся шуровать с еще большим энтузиазмом, словно стремясь дотянуться до недр красотки. А Владу оказалось настолько хорошо, что он даже не стал скидывать непрошеную наездницу, предоставив ей двигаться по своему усмотрению. Ночная феерия длилась до самого утра, пока гости не свалились замертво на одном диване. Благо Эд в перерыве между соитиями успел его разложить и раскинуть свежую постель. «Слабовата молодежь» — подумал, с удовольствием оглядывая россыпь засосов и синяков на телах своих любовников и прикрывая их белоснежной простынёй. В голову пришла шальная мыслишка, Эдуард хохотнул и тут же кинулся ее исполнять.***
Василий открыл один глаз, потом второй. Перед носом маячила стена с выгоревшими обоями и это точно была не стена его спальни. Он откинулся на спину, огляделся вокруг, вспоминая, что вот это кресло и вот эту африканскую маску на стене он уже где-то видел и попытался восстановить в памяти давешние события. Безрезультатно. В голове было чисто и стерильно, как у младенца. Принятый перед походом «Алкозельцер» подействовал как-то неправильно, избавив его не только от похмелья, но и от излишков извилин. — Ну, что? Головка бо-бо? — в проёме двери нарисовался Эдуард — друг, товарищ и брат. Василий отрицательно помотал той самой головкой. — Будет, — пророк из Эдика был тот еще, но он помнил гораздо больше, чем его гость. Мог себе позволить. — Что вчера было? — Пиздец. — А можно услышать более развернутую версию? — Тёща тебе все расскажет. В дуэте с супругой. От себя могу добавить топор. — Зачем? — Для головы. — Так не болит! — Так будет. Чтоб долго не мучился. — Кофе бы… — протянул озадаченный Василий, и Эдик отправился исполнять последнее желание друга Пока бодрый до неприличия Эдик добывал на кухне кофе, вяло шатающийся по квартире нарколог заглянул в гостиную и тут его постиг настоящий шок. Из-под белоснежной простыни торчали две пары ног. С бирочками. Как в эдькином морге. Дежавю! Василий промокнул лоб концом галстука, утер им же губы, высморкался и только тогда позволил себе навести резкость в сторону ДВУХ ТРУПОВ на диване друга. Простынь одна. Трупа — два. Непорядок… Нарколог протянул руку, взялся дрожащими пальцами за край простыни и потянул ее вниз. Взгляду открылась довольно премилая картинка, никак не соответствующая болтающимся на пальцах ног биркам. Трупы сопели, распространяя вокруг себя отнюдь не трупный запах, а замечательный амбре из того винно-водочного изобилия, которое они в себя умудрились ночью влить. Василий выдохнул, загнул под нос что-то матерное и присмотрелся к парочке. Уж очень их лица показались знакомы. Правда взгляд все время съезжал в сторону уверенной четверочки брюнетки, совершенно ничем не прикрытой в данный момент (не считая пары засосов). Руки как-то сами потянулись к простыне и через секунду парочка оказалась практически полностью на виду. Оба голые. От созерцания сих прелестей его отвлёк Эдуард. — Тебе кофе с сахаром? — Мне бы водочки, — сглотнул набегающую слюну нарколог и вновь залип на пышной девичьей груди. — Не выйдет! Я еще жить хочу, а твоя мегера тут камня на камне не оставит, если ты сейчас дома не появишься, — друг заглянул через его плечо, обошел вокруг и прикрыл своих гостей все той же злосчастной простыней. — Ты это… обоих, что ли? — наконец оформил мысль нарколог. Он в принципе знал о сексуальных пристрастиях друга, относился к ним весьма индифферентно, но впервые сталкивался вот с таким неприкрытым доказательством оных. — Если уж случилась оказия, почему бы и не да? — флегма из Эдика так и пёрла. — Да-а-а-а… И умудрился же в своем болоте рыбку выловить, — Василий наконец вспомнил, откуда он знает эту парочку. Совсем недавно в хирургии с ними столкнулся. — Не понял. Какое болото? Ты о чём? — Ха! Так это ж наши интерны. Ты их не раз должно быть видел, когда от главного топал. — Никого я там не встречал. После этого зануды света белого не видишь, не то что кого-то там, — задумчиво пожевал губами Эдуард и потянул упирающегося друга на кухню. Еще полчаса он с переменным успехом отбивался от настойчивых расспросов Василия: «Как?.. Ну, как это было?.. Когда успел?.. — и самого неудобного. — Как дальше думаешь?..» В конце-концов разум возобладал: нарколог вспомнил, что ему еще предстоит сдаться в плен, и дай бог выжить в той перестрелке, и засуетился домой. Эдик взялся проводить (чтоб не вернулся ненароком). В прихожей им открылась преинтереснейшая картинка. Две взлохмаченные головы склонились над кучей обуви, видимо пытаясь отыскать там вчерашний день. Эдик точно помнил, что сапоги Снегурки-Ирки валялись в гостиной под креслом, а ботинок Влада даже он не видел. «Надо бы за диваном поискать». — И куда это вы собрались, господа хорошие? — голос Эдуарда прозвучал, как гром средь ясного неба. — Ну-ка марш в постель! Сладкая парочка не поднимая глаз развернулась и послушно прошлепала обратно к месту преступления. Василий завистливо вздохнул, напомнил другу, что труба зовет, родина в опасности и, хоть работа не волк, но не мешало бы ее того… выполнить. Эдуард обещал, как только, так и сразу, подтолкнул к лифту и перекрестил на прощание. Проводив Василия он защелкнул замок на два оборота, на всякий пожарный спрятал ключи в карман старой куртки и потер руки. Судя по началу, год обещал немало интересного… .