Поиск

Если так-то хорошенько подумать, ничего неожиданного в данном развитии событий не было. Наоборот, было оно очень даже ожидаемым. Упиться собственным превосходством после Ограбления Века было легко, и всё же… Если бы Майкл Таунли должен был следовать хотя бы одному правилу в этом мире, то это правило было бы таково: Никогда не расслабляйся, если поблизости находится Тревор Филипс. И «никогда» значило «никогда». Ни днём, ни вечером, ни дома и ни в ресторане, ешь ты, спишь или трахаешься. Вот просто, блядь, никогда. И если ты последуешь этому правилу, то будет шанс выжить, хотя бы физически, ибо разум ваш, увы, на тот момент давным-давно помахает ручкой и улетит. И в данную секунду, стоя на пороге собственного дома и взирая на бессознательно валяющегося у его ног Тревора, Майкл мысленно проклял себя за забывчивость. — Твою же ж мать! — охает он, падая на колени, чтобы проверить пульс. Тот немного слабее, чем он ожидал, но всё же в норме. Веки Тревора подрагивают, он борется со сном, но, кажется, все силы он израсходовал на то, чтобы просто добраться сюда, ибо в ту секунду, как Майкл поднимает его, крепко обхватив, Филипс испускает облегчённый выдох и теряет сознание окончательно. — С тобой легко не бывает, да, дружище? — невесело хмыкает Майкл, таща друга к дивану. Обивка у него всё равно давно не белая, после атаки ФРБ и подавно, так что трагедии из-за пары пятен крови не случится. Он осторожно укладывает Тревора на подушки, опасаясь повредить возможно сломанные кости, а может, даже и рёбра. Конечно, Майкл проверил их ещё на пороге, но вдруг он что-то пропустил? Впрочем, вторая проверка лишь подтверждает, что всё в норме. Майкл всматривается в лицо Филипса: уставшее, выдающее серьёзный недостаток сна и отдыха, большущий синяк на левой щеке и глубокий порез у виска. «Господи, Ти, как ты так умудрился?» — думает он, внезапно чувствуя огромную усталость. Но на усталость нет времени, так что Таунли делает глубокий вдох, кидает последний обеспокоенный взгляд на Тревора и уходит на кухню. В стойке под раковиной хранится большая аптечка, одна из многих в доме. В ней есть всё, что вообще может понадобиться человеку его профессии. Она лежала нетронутой годами, и сейчас, наконец, в ней возникла нужда. Майкл вытаскивает её и чертыхается: коробка ещё более пыльная, чем столешницы у Тревора в трейлере, и это о многом говорит. Гадость какая. Он протирает её мокрой тряпкой, подцепляет ремень и возвращается в гостиную. — Надеюсь… ты мне там… несёшь водички? — Ти! — Майкл подлетает к тому мгновенно. — Чёрт, ты как? — спрашивает он, и в ответ получает только хриплый смех. «Водичку», за которой приходится смотаться на кухню, Тревор пьёт быстро и жадно. Аптечка падает на пол, внутри недовольно звенят бутылки. Майкл открывает крышку и инспектирует содержимое: большой пакет с бинтами и ватой, набор ножниц и пинцетов, спирт, болеутоляющее, обеззараживающие мази, набор для зашивания и бог только знает, что ещё там лежит на дне. — Что произошло? — спрашивает он, вынимая пакеты и коробочки и выкладывая всё на диван рядом с Тревором, а затем тянется, чтобы снять с того клетчатую рубаху… и ахает, завидев, что извечная белая футболка абсолютно вся в тёмно-бурых разводах крови. — Твою мать… Как ты так?.. Тревор, эй! — Майкл несильно хлопает мужчину по щекам. — В тебя стреляли? Попали? Я должен что-то проверить в первую очередь? — Да не паникуй ты, господи, ну что за девчонка! — слабо ворчит Филипс, опуская взгляд вниз и осматривая сам себя. — Никто в меня не попал. Только царапины да ожоги. — Цара… Да у тебя футболка насквозь просто в крови! — возмущенно вскидывается Майкл. — Далеко не вся моя. Майкл, недовольно поджав губы, подцепляет низ футболки и тянет её наверх. Тревор пытается хоть немного помочь и поднять руки, но боль от ушибленного плеча резонирует так сильно, будто по нему пустили ток. К тому же, ткань давно как присохла к открытым ранам, и чувствовать, как отдираются корочки, не особо приятно. — Лучше разрежу, — решает Таунли, догадываясь. Но даже после этого приходится буквально отдирать присохшую ткань. Майкл старается тянуть как можно аккуратнее, надеясь, что Тревору не очень больно. Конечно, тот много может выдержать и в других обстоятельствах рванул бы эту футболку с себя со всей дури и даже не поморщился… Но сейчас он выглядит настолько изможденно, что у Майкла никак не получается проигнорировать поднимающееся в груди желание быть… если не нежным, то осторожным. Спустя десять минут неровно разрезанные лоскутки некогда белой футболки валяются неопрятной кучкой на полу, и Майкл приступает непосредственно к процессу. — Так что всё-таки случилось? — спрашивает он, протирая кожу мокрой тряпочкой, убирая кровь, соль пота и грязь. — Короткая версия: неудачная сделка, нагрянувшие копы, небольшая перестрелка, прятки на складе и многочасовая погоня по пустыням и горам, на ногах. Длинная версия? — Якобы задумывается Тревор. — Да хер с ней, я слишком… — Он зевает. — Устал. Даже из этой короткой версии ясно, что пришлось ему несладко. Если часть про «многочасовую погоню» правдива, то неудивительно, что в нём ни капли энергии. Только вот… странно, что он пришёл сюда. Если все разборки происходили в Сенди Шорс, то почему он просто не пошел домой, к Рону и Уэйду, или в местный госпиталь? Тащиться всю дорогу в Лос-Сантос просто ради того, чтобы Таунли побыл личной медсестрой… Впрочем, если Филипс что-то вбил себе в голову, то так и сделает. Знать бы ещё, зачем он изначально себе такое в голову вбивал… А ранения и правда совсем нестрашные. Ей богу, они с особо плохих ограблений выходили порой и в худшем виде, особенно в начале карьеры. Бегали тогда они, конечно, быстрее и дольше, но вот понимать, куда и как лучше бежать особо опыта не хватало. Сейчас задания проходят гораздо чище… И даже в тот раз, когда из-за копов Тревор чуть не сломал ногу, а получасом ранее был осыпан потоком стекла, он отнёсся к этому абсолютно наплевательски и едва ли не скакал. Так что слабая выносливость — единственный их враг. Из-за неё и царапины страшнее кажутся… Единственное, что выглядит плохо, это порез на левом плече. Тревор, конечно, сказал, что далеко не вся кровь его, но вот плечо-то точно нехило пострадало. Не видно ни полоски загорелой кожи, сплошная корка запекшейся крови, а чуть ниже — красная полоса ожога. Вот никогда он не научится надевать вещи с длинными рукавами, да? Майкл уходит на кухню, чтобы сменить воду, а когда возвращается, садится не обратно на низкую табуретку, а на диван, устраиваясь так, чтобы было удобней обрабатывать плечо. Когда он начинает аккуратно омывать рану тёплой водой, Тревор внезапно напрягается. Лицо как-то грубеет, сонливость куда-то исчезает. Но он ничего не говорит, так что Майкл тоже молчит. А тем временем его усилиями начинает виднеться глубокий порез и татуировка. Он знал, что она должна быть, ибо видел небольшую часть, незакрытую рукавом, но вот целиком никак не получалось. Рука продолжает работать, и проявляются очертания креста, края ленты… буквы… год… Майкл Таунли замирает. Майкл Таунли чувствует себя ублюдком. «Покойся с миром». «Брат». «Майкл». Он невесомо скользит пальцами по чуть поблёкшим цифрам, обводит большим пальцем пару нулей… Горло плотно сжимается, ни слова не протолкнуть. Усталость, которую он так успешно прогнал ранее, возвращается стократ и давит на него. И Майкл, поддавшись ей, опускается лбом на плечо, прижимается так сильно, что глазам тату кажется тёмным размытым пятном. Действительно, как Тревор может забыть, двинуться вперёд, если он постоянно видит запечатлённое на его собственной коже напоминание? — Когда… когда ты её сделал? — тихо спрашивает Майкл, щекоча дыханием руку. — В день похорон. В тот мрачный день Тревора не было на кладбище. И оказывается, он проводил собственную церемонию похорон. Один. Тогда, прячась за деревом, Майкл смотрел на обряд собственного перерождения и старался не расстраиваться из-за того, что самый… один из самых дорогих ему в мире людей не пришел проститься. — Не хотел бы оставлять своё бездыханное тело под твои шаловливые ручонки, так что давай, продолжай работать, — абсолютно ровным голосом просит (приказывает?) Тревор, откидывая голову на мягкую спинку дивана. Майкл слабо кивает, и если в этот момент его губы не нарочно скользят по чёртовой татуировке, которая через пару недель будет пересечена ало-красным шрамом, никто это не комментирует. Теперь он работает почти на автомате, совершая ловкие и привычные процедуры. Не раз и не два они штопали друг друга и других членов команды. А когда доставалось обоим, Лестер, тяжко вздыхая и неодобрительно качая головой, подтаскивал аптечку и лечил их сам, не забывая при этом отчитывать, будто они — нашкодившие в школе подростки, а он — отец, и даром что сам такого же возраста. Крест всегда был суров не по годам. — Как же я ненавижу этот, блядь, ебучий дом, — изрекает Тревор полусонным голосом. Майкл каменеет. Вот оно. Будто стрела, охеренно огромная, блядь, стрела с надписью «Осознание», прилетевшая в его голову. — Я тоже его ненавижу, — выпаливает он вслух. Боже, и это действительно так. Ненавидит каждую комнату, от и до, и этот бассейн, и кустарник вместо нормальной изгороди, цвет плитки на полу, звук открывающихся дверей. — Ты… серьёзно? — Тревор, начинающий задремывать, распахивает глаза и буквально пронзает друга безумным взглядом. — Ты же… Да вся та херота, что ты творил, все твои змеиные происки — всё, ради того, чтобы и получить этот дом, и поселить в нём свою семью! Да ты… — Я знаю, Ти! — рявкает Таунли и сильнее, чем нужно, шлёпает очередной пластырь на кожу. — Я… когда-то я его любил, правда. Он был воплощением всех моих мечтаний, стараний. Но сейчас… — Голос его откровенно грустнеет. — Сейчас я только сожалею, что ФРБ не взорвали его к херам. Вот правда. Тревор недовольно поджимает губы, либо неудовлетворённый самим ответом, либо просто в него не верящий. Но больше он никак не комментирует это заявление, только фыркает, снова закрывает глаза, давая Майклу завершить нужные процедуры. Тот отсутствием ответа не обижен и продолжает работать. Руки ласково, прямо как тогда, когда он навещал его после миссии в ангаре и перевязывал рану на ноге, протирают царапины, ожоги, очищают, смазывают нужной мазью, клеят пластыри и перевязывают бинтами. Едва-едва слышна какая-то музыка с улицы, наверное, кто-то остановился у въезда и включил её на телефоне. Но мелодия на удивление приятная и ненавязчивая, так что желания пойти и прогнать нарушителей тишины не возникает. — Я хочу новый дом, — наконец, нарушает молчание Майкл. Он держит в своей ладони ладонь Тревора и степенно протирает сбитые до одури костяшки, иногда дивясь тому, что друг никак не реагирует на явно неприятные ощущения. Сам Филипс посматривает на эти махинации лениво, борясь со сном. Но эта фраза его внимание явно привлекает. Он намекающе поднимает бровь, и Майкл даже как-то немного тушуется. — Небольшой. Нет, конечно, не самый скромный, но не такое буржуйское безобразие, как этот. Никакого бассейна. Высокий каменный забор. К чертям мрамор, я хочу чтобы он был обит деревом, тёплым, знаешь? — Он заканчивает перевязывать правую ладонь и приступает к левой, прощупывая её внимательно перед тем, как начать промывать. — Небольшая кухня, небольшая гостиная, а главное — скрытая комнатка-кинотеатр. Я так и представляю себе её: совсем маленькая, за плотной шторой, никаких ламп, только аудиосистема, диван на двоих в одной стороне и большой телевизор напротив. Всё. А в гостиной будет стоять грузный шкаф с сотней моих любимых фильмов… — Майкл берёт влажную тряпочку и с умеренным нажимом начинает смывать засохшую кровь с ладони. — И стандартный второй этаж. Спальня, туалет, ещё одна, для… эм, гостей, — на секунду запинается он, — и… и балкон, да. Чтобы было видно город. Чтобы выйти на него ночью, сесть — и раствориться в огнях… В один момент он начинает казаться сам себе до тошноты и глупости сентиментальным. Раствориться в огнях, вот это да-а-а, поэтам его красноречие и не снилось. — Я, наверное, звучу, как полный идиот, которого понемногу начинает разбивать старческий маразм, но… — А в том шкафу в гостиной, конечно, будет отведена отдельная полка под фильмы, которые снимал ты, да? Майкл от этого ответа на секунду замирает, потом поднимает взгляд на Тревора… И сердце у него в груди определенно делает кульбит, который не полагается в таком возрасте, а всё потому… Потому что Тревор смотрит на него тем самым взглядом, которым всегда одаривал в Янктоне. Когда они сидели в доме Лестера и продумывали миссию, и Майкл с горящими глазами вслух то бормотал, то рычал, пытаясь разработать план, а когда, наконец, всё получалось, и он, захлёбываясь пропитанными энтузиазмом словами, рассказывал Тревору детали ограбления и перспективы, тот смотрел на него именно так: как будто перед ним совершалось какое-то священнодействие, как будто не было ничего важнее, чем смотреть на светящегося от счастья друга… И от осознания того, что ничего, совсем ничего не поменялось, что Тревор всё так же смотрит на него с необъяснимой смесью нежности и гордости и что неважно, планирует ли Майкл ограбление или придумывает схему будущего дома, главное, что это пробуждает в нём самые сильные светлые эмоции… В этот момент Майкл чувствует себя моложе лет на двадцать, готовым свернуть горы. Если, конечно, рядом будет верный партнёр. — Медовушечка, ты завис? У меня сейчас рука отвалится, — наигранно недовольно рычит Тревор. Таунли, надеясь, что на его лице не были написаны мысли, прокашливается, кивает, и фиксирует бинт. — Всё? — спрашивает он, критически осматривая пациента. — Кажется, да. И на этой ноте я отчаливаю. — Тревор, громко ухая, встаёт и незамедлительно направляется к лестнице. Его отчётливо пошатывает, виданое ли дело, бегать часами по городу и его окрестностям без возможности отдохнуть. Майклу резко хочется пойти и избить пару-другую бравых офицеров, которые так ревностно исполняли обязанности. — Спокойной ночи, — негромко бросает он вслед, проглатывая этот внезапный приступ агрессии, и начинает убирать остатки бинтов и мазей обратно в коробку. Интересно, купил ли Тревор всё-таки аптечки? «В двух экземплярах», просил Майкл. «В дом и в ангар». Ведь наверняка же не купил, мерзавец. Надо Рону, что ли, написать. Чуть полегчавшая аптечка лезет обратно под мойку, и Майкл делает мысленную заметку высказать домработнице всё, что он думает. Зря он ей, что ли, такие деньжищи платит? Безобразие. Похаяв всех и вся ещё минут пять, он, включив кофеварку, хватает пару листов бумаги и карандаш и с энтузиазмом начинает набрасывать план будущего дома. Рисует он вид сверху, ибо художественным талантом всегда был обделён, зато чертежей зданий через руки сотни пропустил и что-то понимает. Первым делом на листке появляется гараж — большой, на две машины, как минимум одна из которых сама по себе немаленькая. Справа появляется холл с винтовой лестницей, гостиная и кухня, связанные между собой. Совсем с краю, как он и хотел, ставится небольшая продолговатая комнатка-кинотеатр. Площадь участка небольшая, и он обносит её широкой каменной стеной, чтобы никто и не вздумал заглянуть. Пикает кофеварка, призывая забрать готовый напиток. Таунли хватает чашку, сразу делает большой глоток, не заботясь о сливках, и садится обратно. На втором листке проявляются очертания второго этажа: просторная спальня, ванная, балкон он пока что рисует по правую сторону от парадной двери, но этот момент нужно будет уточнять уже после выбора участка. В каждой комнате он набрасывает очертания предметов: схематические столы, стулья, вешалки, шкафы, полки и прочее. Только одно место на листке продолжает зиять пустотой — помещение рядом со спальней на втором этаже. Решение о том, что там будет, принадлежит не ему. В теории. Если его предложение примут… Энергии от чашки кофе как раз хватает только на необходимые полчаса работы, и отправляется спать Майкл с чувством выполненного долга и грядущих перемен.

***

Бывает так, что хорошее настроение к утру улетучивается, а планы начинают казаться плоскими и глупыми, и ненадёжными. На этот раз подобного не случилось. Наоборот, пробивающиеся сквозь шторы яркие солнечные лучи как бы говорили: «Вставай! Столько дел, которые ты не мог сделать ночью, но можешь сейчас!». Просыпается Майкл легко, лишь слегка раздражённый оттого, что руки всё ещё немного пахнут антисептиком, сколько их не мой. Но это такие мелочи, право слово. Когда он спускается вниз, уже полдень. С кухни неимоверно вкусно пахнет, судя по всему — пепперони. Господи, как же давно он не ел пиццы! И скорее всего эта заказана не из ресторана, в которых только и могут делать пресный выпендрёж на тонком тесте, а в какой-то забегаловке для среднего кармана, и вкусна до обморока. — Я, конечно, предполагал, что ты стал засоней, но чтобы настолько? — вместо приветствия ёрничает Тревор, прожевывая при этом пугающее количество картофеля. Майкл только разводит руками и хватает из коробки гигантский с тянущимся сыром кусок пиццы. Да, как он и предполагал — на вкус она просто божественна, хоть руку себе отгрызай. Он скользит взглядом по столу и находит листки с ночным «творчеством», аккуратно сложенные сбоку. Майкл раскладывает их, критично осматривает и остаётся довольным собой. — У тебя одна комната не доделана. Уснул прямо за работой, пирожок? — Не совсем. — Майкл усаживается за стол. — Дело в том, что я не мог закончить её без тебя. Я хочу, что она была твоей. Да, ты не ослышался, — уточняет он, видя изумление на лице друга. — Лично твоей. Ну, фактически, весь дом тоже, но комната конкретно, что как бы взаимосвязано, и… — Воу-воу-воу, ковбой, полегче! — обрывает это несвязное тараторенье Тревор (за что ему спасибо, ей богу, Майкл бы сам не заткнулся, а так хоть от полного позора спасён). — Два вопроса: с чего вдруг и вообще зачем? Вопросы, как обычно, поражают свой точностью. Вот уж и правда — какого лешего и нахрена. Подбор слов даётся Майклу очень нелегко, потому что это решение само по себе нелогично и необъяснимо. — Я просто подумал… ты часто бываешь в городе. Разве это не здорово будет, знать, что у тебя есть здесь дом, именно твой? Трейлер в Сэнди-Шорс никто не отнимет, но почему не иметь запасной вариант? Нет? — уж совсем неуверенно добавляет он. Тревор ничего не отвечает, лишь неопределенно мычит и продолжает уничтожать пиццу. Майкл тоже больше попыток продолжить невнятные объяснения не делает и деланно-спокойно попивает холодный чай. Совсем ничего не делать Таунли не может, так что он достаёт смартфон и начинает гуглить список земель под продажу в верхних районах Лос-Сантоса. Как он и думал, участков под застройку нет, а если и есть, то либо слишком уж маленькие, либо баснословно большие. Других вариантов, кроме как снести уже построенный дом, не остаётся. А чтобы снести дом, нужно выселить соседей. Тратить лишние деньги никак не хочется, пусть они и есть. А значит придётся… — Мне много не надо. Кровать, тумба, телевизор, место, куда сложить барахло, нычка для оружия, ты понимаешь. Делай там что хочешь, только платиновых ручек и мраморной лепнины не мути. Окей? — Окей, — хлопает ресницами Майкл, а затем усмехается. Вот и всё. Решено. — А у меня для тебя есть задание. — Да неуже-е-ели? — Стратегически важное задание, — подтверждает Таунли, сгребая пустые упаковки, чтобы выкинуть. — Понимаешь ли, нет пустых участков, которые бы подошли. А если их нет — то их надо создать. Так что, когда я и риелтор решим, какой участок нам подойдет, ты пойдёшь туда и, мило улыбаясь, уговоришь жильцов переехать куда-то ещё. Идёт? Тревор разражается диким хохотом и даже бьёт кулаком по столу. Конечно же, ему понравилось такое задание. — Идёт, Майки-бой, идёт.

***

Риелтора Майкл находит очень просто: просто звонит в ту фирму, которая занималась оформлением его участка, и напоминает о своём существовании. Конечно, кроме него в этом районе достаточно богатеев с придурью, но это не значит, что ему не окажут достойного, скажем так, приёма. Секретарь мило щебечет и предлагает на выбор две кандидатуры, чьи фамилии он сразу забывает, потому что больше в тот момент его интересует то, как такую тупицу посадили на телефон в солидной организации. Вот правда, откуда ему знать, кого бы он предпочёл? Он что, в лицо их обязан знать, портфолио ночами изучать? Но выбирает он женщину, сам не знает почему, и согласовывает встречу через час. Марта (как, оказывается, её зовут) приезжает вовремя и выглядит вполне себе располагающе. Майкл рассказывает ей всё, как есть, показывает наброски, активно при этом жестикулируя и едва ли не вскакивая с плетёного стула. — В этом районе нет подходящих участков, мистер Таунли, — извиняющимся тоном говорит она. — Сами понимаете, лакомые места, всё раскуплено сто лет назад. — Допустим, — соглашается Майкл и хитро прищуривается. — Но давайте представим, гипотетически, что любой участок можно выкупить. Что бы вы мне посоветовали? Марта смотрит на него с сомнением, но всё же начинает предлагать варианты. Нужный размер, чтобы стоял на возвышенности, не слишком сильный трафик, никаких высоток поблизости, и, чтобы совсем было приятно, не виден его старый дом. Список довольно внушительный, но, тем не менее, такое место находится. В данный момент там, в трёхэтажном строении, проживает пара каких-то киноактёров (вообще-то, такую информацию не полагается разглашать, но Майкл включает своё обаяние, и риелтор сдаётся). Дом сам по себе милый, можно было бы и его взять, но раз уж решил начинать с нуля — значит, с нуля. — Насколько знаю, у вас заключены контракты с различными строительными фирмами? — Отпивает Майкл лазурно-голубой кисловатый коктейль. — Конечно! — подтверждает она, делая какие-то пометки в блокноте. — Через меня можно будет договориться о чём угодно и не бегать по прочим конторам. Вот только, мистер Таунли… Гипотезы гипотезами, но дома ведь и правда заняты. Майкл на это заявление только улыбается и втягивает её в разговор о приблизительных суммах и сроках. А когда Марта отвлекается на звонок, достаёт смартфон и отправляет Тревору адрес, добавив короткое: «Действуй».

***

Аманда листает журнал про моду с недовольным лицом. Видать, понимает, что на её фигуру таких красивых кофточек не шьют, и покупать одежду ей придётся в других магазинах. Или она просто не рада тому, что снова вернулась домой. И правда, чему ей радоваться? Если бы кто-нибудь писал отчет о прошедшем пару недель назад совместном сеансе психотерапии у Фридландера, то согласие Аманды вернуться описал бы как «условно-добровольное». Впрочем, писать об этом некому, так что разгребать проблемы ей придётся самой. — Тебе нравится этот дом? — вместо приветствия спрашивает Майкл, усаживаясь на барный стул. — Что это за вопрос такой? — прищуривается она. — Собираешься его взорвать, что ли? — Я строю новый дом. — Шпилька остаётся проигнорированной. — Для себя. И если тебе хочется что-то поменять, то лучше сделать это сейчас и дать риелтору задание. Аманда, наконец, откладывает журнал, и на лице её — смесь шока, возмущения и непонимания. И даже чего-то человеческого. — Для себя? Как так… для себя? — даже как-то растерянно звучит она. — А мы? Ты не выкидываешь нас на улицу, но жить с нами не хочешь? Зачем тогда… — она поджимает губы. — Зачем тогда ты нас обратно сюда притащил? Ей богу, я тебя не понимаю! Майкл вздыхает. Он столько репетировал этот разговор, пытался заготовить какие-нибудь фразы, аргументы, но ничего дельного придумать так и не смог. А… а в конце-то концов: он человек действия, а не слова. Он обходит стойку и встаёт вплотную к жене, надеясь, что не выглядит угрожающе. — Аманда, могу я тебя поцеловать? — И, дождавшись дёрганого кивка, чуть наклоняется и осторожно целует. Прикосновение губ плотное, но сухое, механическое, и глаза он прикрывает нарочно, а не по какому-то инстинкту. Когда спустя десяток секунд ни он, ни она не делают попыток этот несчастный поцелуй углубить, Майкл отстраняется и невесело улыбается. — Ничего, правда? — говорит он, пряча смешок. — Совсем. Я ничего не почувствовал. Ни желания, ни трепета, ничего. Ты ведь тоже, Менди, да? — Ничего, — тонким голосом подтверждает она и вздыхает. — Уже давно как… Аманда смотрит на своего мужа пристально и внезапно приподнимается, чтобы припасть губами к его шее. Она ведёт дорожку поцелуев по ней, по ключицам, снова возвращается к шее и начинает покусывать и посасывать место на изгибе. Когда она отстраняется и поднимает взгляд, Майкл смотрит на неё с извинением. — Ни-че-го, — повторяет он расстроенно. А ведь на самом деле! Шея — его самое слабое место. Когда-то давно всего пары поцелуев хватало, чтобы он весь зарделся и захотел большего, а сейчас… Ничего.

***

— Я тебя не понимаю, мэн. — Франклин шумно отхлёбывает пиво и в очередной раз выглядывает в окно, следя за своим мотоциклом. Не то чтобы он питал к нему какую-то особенную симпатию, всегда можно украсть новый, но за принцип надо стоять. — Ты месяцами жалуешься на то, что Тревор сводит тебя с ума, и теперь ты приглашаешь его жить с тобой? Что за херь, мэн? Майкл, секунду назад зажёгший сигарету, делает глубокую затяжку. Правая рука у него в плотной кожаной перчатке: ввязался в драку, у одного из ублюдков был нож, и Таунли, в лучших традициях своих любимых фильмов, за него схватился. — Мне с ним спокойней. Франклин шокировано, почти комично, хлопает ресницами. — Тебе с ним спокойно. Тебе спокойно рядом с Тревором. С Тревором Филипсом. Тебе спокойнее. Мэн, прости, но ты свихнулся, хоуми. — Я сказал «спокойней», а не «спокойно». Это две разные вещи, — отмечает Майкл, чувствуя, что сейчас придётся извергнуть очередную порцию несвязных объяснений. Господи, когда же это кончится? Останется только потом соседям ещё душу излить для полноты картины. — Просто… слушай… Я ж такой же психопат, как и он. Нет, погоди. — Майкл затыкает Франклина жестом ладони. — Я серьёзно. Немного адекватнее, но тем не менее. Вся разница в том, что он ничего не скрывает и радостно следует каждому инстинкту, а я… я всё подавляю. И когда я нахожусь в нормальном обществе и чувствую, что вот-вот психану, я пытаюсь себя успокоить. Получается далеко не всегда, и потом я об этом жалею. Но! — Он отбрасывает сигарету и наклоняется вперёд. — Моя главная и наитупейшая проблема в том, что я злюсь оттого, что запрещаю себе злиться, понимаешь? Франклин ошалело качает головой. Майкл исступлённо рычит и взлохмачивает волосы ладонями. Правую сразу же пронзает болью, но он не обращает внимания. — Я много думал об этом в последние годы. Зачем я вообще продолжаю этот цирк, почему просто не уехал от жены и детей, которые меня доводили до белого каления. А потом я понял: они дают мне оправдание злиться. Я веду себя, как скот, но умеренно, и когда Аманда взрывается и делает и говорит глупости, я как бы думаю: «Ага! Вот сейчас-то я могу себе позволить побуянить, это же будет ответом ей!». Да, вот настолько я кусок идиота. — Он смотрит на Франклина. — Ты улавливаешь в моих словах хоть какую-нибудь логику? — Вот же… мэн, знаешь, я улавливаю. Очень больную, чёрт, но улавливаю. И по этой логике… С Тревором ты можешь быть собой, так что ли? То есть, мэн, ты постоянно как на вулкане, тебе не нужно даже пытаться спровоцировать его, чтобы он… — медленно, последовательно и немного неуверенно заканчивает мысль он, завершая цепочку рассуждений, — дал тебе оправдание? — Бинго! — довольно смеётся Майкл. — И по сути я сам себя заключаю в бесконечное лимбо, в котором мы с ним друг друга выводим из себя. С Амандой нужно было сдерживаться, не перегибать палку, чтобы она не убежала. С Тревором всё наоборот: чем сильнее злишься ты, тем сильнее злится он, и палку никакую перегнуть невозможно. — И тебе это нравится. — И мне это нравится.

***

— Вы очень везучий человек, мистер Таунли, — тянет Марта, выкладывая пачку документов на столик. Майкл улыбается и услужливо отставляет в сторону чашку кофе. — Таков уж я. Рад, что вы позвонили, — он хитро щурится. — Так понимаю, новости хорошие? — Ещё какие. Те ребята-актеры, о которых я говорила... они продали нам свой участок, причем за смешную плату. Казалось, они куда-то очень торопятся… — Бывает. Однажды ты просыпаешься утром и понимаешь, насколько сильно ненавидишь этот город, что хочется просто фьють! — Майкл делает жест, изображающий взлетающий самолёт. — Улететь. В глазах Марты мелькает понимание. Да уж, риелтор — работа не самая весёлая. — Я уже подала кое-какие запросы, и на некоторые даже получила ответ. Снос дома начнётся в ближайшие сроки, после чего эксперт сможет оценить время с учетом различных подготовок… Вам, наверное, не интересны такие уж детали? — спохватывается она, выуживая из розовой пластиковой папки лист договора. — Просто скажите, насколько быстро всё будет сделано, — качает он головой. — Я ограничен во времени, но не в ресурсах. — Учитывая, что я понятия не имею, какие идеи у вас насчет отделки? — Марта поджимает губы. — Допустим, четыре месяца? Конечно, чтобы качество тоже было на высоте, нужно действительно хорошо потратиться, и… — Повторяюсь: я не ограничен в ресурсах. Заведу отдельный счет, и берите, сколько хотите. Надо будет — добавлю. Только смотрите, — вежливо улыбается он, — не мухлюйте. Похоже, его улыбка была не настолько дружелюбной, как он хотел, потому что Марта нервно сглатывает, пусть руки спокойно вынимают нужные листки из папок и показывают, где ставить подпись. Ну, да и ладно. Иногда это полезное дело — припугнуть.