Psycho

Крестьянин и рабочий напоминают человека, сидящего много лет в глухом каземате. После бесконечной темноты его легко убедить в том, что керосиновая лампа – это Солнце. П. Й. Геббельс

Павла, сколько он себя помнил, всегда тянуло к знаниям. Вся проблема заключалась в том, что в небольшой рыбацкой деревушке недалёко от Самары единственным источником книжных мудростей был небольшой Смотрительский приход, включающий в себя проповедника, его слугу и большого мохнатого волкодава. Приход большую часть времени пустовал, ибо «еретическая», а на самом деле традиционная и вполне обыденная для севера вера в Чужого была слишком сильна, чтобы отказываться от неё. Смотритель это понимал, как и возможность (не)проснуться однажды где-нибудь на льдине посреди океана, поэтому и не настаивал на ежедневных проповедях, предпочитая проводить это время вместе с другими мужчинами в море. Павел же каждый раз, когда у него появлялось свободное время, прибегал к Смотрителю на занятия. Привыкший к вере в Чужого мальчик весьма пренебрежительно относился к Семи Запретам, предпочитая больше времени уделять чтению, письму и счёту. Родители к увлечениям сына относились с заметной холодностью, надеясь, что это временное и к совершеннолетию он образумится, найдёт жену и заживёт как все обычные люди. Однако время шло, а книги продолжали интересовать Павла больше местных красавиц. Его отцу в конце концов это надоело, и молодому человеку, которому к этому времени едва исполнилось девятнадцать, была найдена невеста. Павел пришел в ужас. Он уже давно принял решение уехать из дома на юг и поступить если не в Академию, так в какое-нибудь более-менее приличное место. Женитьба в эти планы не вписывалась никоим образом. Найденное решение было слишком резким, слишком авантюрным, и Павел был уверен, что никогда не пошёл бы на такое, будь у него выбор. Возможность провести остаток жизни, ловя рыбу и охотясь на медведей, нисколько его не прельщала. Накануне свадьбы парень сбежал из дома — стараясь не разбудить семью, выбрался посреди ночи в окно. Длинное, почти на два листа письмо, приколотое на двери в сенях, должно было им всё объяснить. С собой он взял сменную рубашку, все накопленные деньги, около тысячи монет, несколько особо дорогих книг и ружьё. Через месяц он уже был в Мее. Юг сильно отличался от севера. Здесь были деревья, много деревьев. А ещё цветы и ярко-зелёная трава. И солнце. Впервые увидев его, Павел почти час стоял, смотря в голубое небо, на котором ярко светилась желтая звезда. В Самаре солнца не было даже во время полярного дня. Даже люди здесь были другие. Высокие, здоровые и очень громкие. За последующие пять лет он сменил пять различных университетов. Сначала в Мее, затем поехал в Тамарак, потом в Дабокву, оттуда в Калтан, Алексин, Дабоква, откуда опять вернулся в Мею, наконец, в Дабокву, а напоследок — снова в Алексин. Навряд ли для тивийцев считается в порядке вещей менять университеты каждые полгода, но Павла это особо не заботило. Он изучал натурфилософию, технику, оружейное дело, химию и биологию (с переменным успехом), математику — программа обширная, если ей вообще можно было дать такое определение. «Что я в самом деле изучаю? — думал он. — Всё и ничего. Я слишком ленив и, думается, слишком глуп для какой-либо отдельной дисциплины. Я хочу стать мужчиной. Я хочу оставить след в истории настолько яркий, чтобы о нем не забыли и через несколько веков!» Наконец Павел принял решение ехать в Дануолл. В Тивии его больше ничего не держало. Он не поддерживал связь с родителями, у него почти не было друзей, работы и так менялись с каждым новым переездом. А вот в Дануолле была она — практически смысл его жизни — Академия. В Академию юноша мечтал попасть с того самого момента, как узнал о ней. Место, где лучшие умы Островов постигают тайны мироздания. «Мне надоело заниматься всякой ерундой. Здесь я лишь просиживаю штаны, из раза в раз повторяя никому не нужные теоремы. Здесь жизнь застыла на месте. Никто не узнает ничего нового, уже пару десятков лет не было никаких открытий, которые могли бы кому-нибудь помочь. Я хочу туда, в водоворот жизни и научных мыслей! Я хочу приносить пользу людям!» Столица Империи встретила его низким серым небом и мелко моросящий дождём, который больше напоминал надоедливую водяную пыль. Павел был счастлив. Несмотря на всю любовь к родине, он больше не мог там жить. Но радость его быстро угасла. В Академию поступить ему не удалось, не хватило совсем чуть-чуть. Павлу казалось, что жизнь его кончена. Всё, ради чего он трудился столько лет, пошло прахом. Прошел почти месяц, пока он, наконец, не смог взять себя в руки. Он справится! Тивиец он или кто, в конце концов? Тивийцы не сдаются! У него были рекомендации. Отличные рекомендации, лучше, чем у всех его знакомых. С этими бумагами парень смог устроиться гувернёром у какого-то мелкого дворянина, жившего на окраине Квартала Особняков. Здесь было так же скучно, зато он мог есть каждый день. Ему даже выделили комнату; хоть и на чердаке, но тут было тепло и достаточно светло даже вечером. «Вот и пришли к концу все мои стремления. Я хотел быть именитым учёным, к мнению которого прислушивались бы сильные мира сего, а в итоге стал слугой мелкого дворянишки. Может, не стоило уезжать из дома? Рыбачить, воспитывать детей вместе с женой. Может, получилось бы даже перебраться в Самару. Я слишком многого захотел. Думается, я не настолько умён, как книги, которые читаю». Столица, конечно, была прекрасным местом. Центр жизни, искусства и научной мысли. Но Павел начал скучать по родине. По снегу; по деревьям, которые росли даже в городах; по совершенно братскому отношению жителей. Даже архитектура здесь была другой: серые дома без излишеств, узкие, напоминающие зубья расчески. Все дни Павел проводил в обществе своего подопечного — мальчика лет десяти, умного, но очень ленивого, — а по вечерам читал с большим трудом найденные Академические учебники и пытался починить музыкальную шкатулку, по словам торговца, играющую "Серконский танец". В один из таких вечеров произошло событие, выбившее его из привычной колеи и навсегда изменившее его последующую жизнь. *** Павел захлопнул книгу и спрятал её под подушку. Информация никак не хотела укладываться в голове. Парень провёл ладонями по лицу и затушил лампу. Однако сон тоже не шёл, в последнее время это стало происходить чаще и не могло не нервировать. Он ещё немного покрутился, пытаясь устроиться поудобнее, но в конце концов встал и подошёл к окну. Отсюда хорошо была видна Часовая Башня; Павел планировал как-нибудь подняться на неё и оглядеть город с высоты птичьего полёта. Погода за окном была паршивая — снег с дождём. Молодой человек в первый раз увидел его именно здесь и долго потом благодарил Чужого, что в Тивии нет подобного извращения. Павел перегнулся через подоконник, оторвав ноги от пола и опасно повиснув на высоте четвертого этажа. Было жарко. Температура даже сейчас, в середине месяца Холода, не опускалась ниже смешных тридцати двух градусов*. Вдоволь насладившись прохладой, парень выпрямился и от неожиданности рухнул на пол. На соседней крыше стояло несколько человек, которых там явно раньше не было. — Доложить обстановку, — донесся до него хриплый, властный голос. Павел почувствовал, как волосы на затылке встают дыбом. Он осторожно высунулся из своего укрытия. Люди были одеты в черные макинтоши, все, кроме говорившего, с накинутыми на головы капюшонами. На поясах блестели короткие клинки. Воры? Убийцы? Но кому придет в голову убивать здесь кого-нибудь? Один из людей что-то торопливо заговорил. Простоволосый слушал, кивая головой, а затем начал раздавать указания. Разобраться со стражей, проследить, чтобы слуги никуда не влезли, ненужные свечи были потушены, а двери — закрыты. Убийцы, решил Павел, ныряя обратно под подоконник и очень надеясь, что они пришли не в их дом. «Нет! — одернул он себя. — Неважно, в какой дом они пришли, нужно идти звать на помощь». Однако ещё раз взглянув на людей, парень понял, что его убьют быстрее, чем он доберётся до двери. На крыше тем временем осталось лишь два человека. «Куда делись все остальные? Магия? Да нет, бред какой-то. Скорее всего, я задумался и не услышал, как они ушли». — Леонид, идёшь со мной, будешь следить за дверями. — Человек в капюшоне коротко кивнул и растворился в воздухе. Павел едва не вскрикнул, но вовремя успел зажать рот ладонью. Оставшийся повернулся в его сторону, они встретились глазами. Страха парень почему-то не почувствовал. Напротив, это было сродни вдохновению; мужчина смотрел на него будто с немым приказом в глазах, который непременно хотелось выполнить. И совершенно неважно, что это был за приказ — молчать об увиденном или выброситься из окна. Павел был уверен, что с одинаковым рвением сделал бы и то, и другое. Это длилось несколько мучительно долгих секунд, а затем мужчина исчез. Павел рухнул на пол. Сердце колотилось, как бешеное. — Во имя Чужого, что это было? На следующее утро стало известно, что была убита вся соседская семья. Павел как-то видел их: муж с женой и очаровательная девушка лет шестнадцати. Его невесте было столько же, почему-то вспомнил он. Служанки весь день только это и обсуждали. — Девочку больше всего жалко. — И то верно. Кому только понадобилось их убивать? — Я слышала, их даже не ограбили. Сумасшедший какой-нибудь. Ворвался и перерезал. — И никто из слуг ничего не заметил? Их дворецкий сказал мне, что все двери были заперты. И в комнаты, и на балконы. Я думаю, это Ассасины. — Дура, ты хоть знаешь, сколько у них стоит убийство целой семьи? — Будто ты знаешь. — Я-то нет, но подозреваю, что много. А они были не настолько знатными. Кстати, Павел, у тебя же окна на их дом выходят. Ты видел что-нибудь? Тот поднял голову, рассеянно глядя на женщин. — А? Я... Нет, я ничего не видел, — соврал он. — А кто это — Ассасины? — Неужто не слышал? Хотя, ты же приезжий. Есть здесь группа людей, наемники, за деньги убивают. Говорят, никто из видевших их не выживал. — Я слышала, они владеют магией. — Магии не существует. — А как тогда, по-твоему, они это делают? — Не знаю, но списывать все их заслуги на магию — глупо! Поняв, что от препирающихся женщин он больше ничего не узнает, Павел отвернулся. За следующие несколько дней он разведал о странных людях всё, что мог, но даже этого было ничтожно мало, и даже в этой информации Павел не был уверен. Несмотря на то, что Ассасины были известной группой в Дануолле, о них мало что можно было узнать. Их предводителя звали Дауд. Скорее всего, именно он его и пощадил. Как группа Ассасины существовали уже десять лет. Павел вспомнил, что видел на улицах плакаты о розыске, но не было заметно, что они приносили много пользы. Впрочем, группа профессиональных убийц, умеющих перемещаться в пространстве и проходить сквозь стены, могла быть полезной для правительства. Теперь все сомнения Павла улетучились. Теперь, после стольких лет неуверенности, он точно знал, какой путь следует выбрать. Поиск логова Ассасинов занял ещё примерно месяц. Парень купил себе огромную карту города, занимавшую почти полкомнаты, и по ночам выбирался проверить кажущиеся ему подходящими места. В конце концов, его вылазки увенчались успехом. *** Логово Ассасинов тускло освещалось небольшими фонариками. Было тихо, только часовые о чем-то переговаривались. Павел подождал, пока они отвлекутся, и быстро прошмыгнул мимо, стараясь держаться в тенях, коих, благо, здесь было достаточно. Огромное здание, скорее всего, раньше было каким-то правительственным учреждением. В коридорах стояли большие шкафы, пол устилали завалы бумаг. В комнатах за стеклянными дверями на двухъярусных кроватях спали люди. Павел тихо шёл дальше, то и дело оглядываясь по сторонам. Его не покидало чувство, что за ним наблюдают. Парень боялся этой встречи. Он долго размышлял, что скажет Дауду, если ему, конечно, предоставят такую возможность. Но сейчас подготовленная речь вылетела из головы. Что он ему скажет? Правду? «Я пришёл сюда ради вас»? И как это будет выглядеть? Павел и сам не до конца был уверен в том, что здесь делает. Раньше он никогда не убивал людей, даже сабли в руках не держал. Зато отец научил хорошо стрелять, и это умение не раз спасало ему жизнь. Внезапно наверху мелькнула неясная тень. Парень отпрыгнул в сторону, и как раз вовремя: со стеллажа спрыгнул человек с клинком наголо. Незнакомец был одного с ним роста, с темными волосами и глазами. Он довольно хмыкнул и начал подходить к Павлу, закатывая рукав плаща. — А ты кто такой? На шпиона, вроде, не похож. — Я... Э-э... — не зная, что сказать, парень бездумно открывал рот, отходя назад, пока не упёрся спиной в стену. Мужчина остановился в паре шагов от него и склонил голову на бок. — Вот только не говори, что ты хочешь к нам присоединиться. — Я... Ну... Типа того. Ассасин хохотнул, спрятал клинок в ножны и скрестил руки на груди. Он был чем-то похож на Дауда, но приказа в его взгляде не было. Павел даже немного осмелел. Его, кажется, даже убивать не собирались. По крайней мере, пока. — Что же с вами, студентами, там делают, что вы в убийцы идёте? Ты хоть оружие в руках когда-нибудь держал? — Я стрелять умею. — И быстро добавил. — С двадцати шагов суслику в глаз. Мужчина цокнул языком. — Ушлые нынче студенты пошли. Что скажешь? — Он слегка повернул голову к клубящейся темноте коридора. — Пристрели его, и дело с концом. Не хватало ещё, чтобы он привёл стражу. Павел почувствовал, как сердце забилось чаще. Навстречу им вышел Дауд. На лице его отражалось недовольство. Мужчина вперился в парня пронзительным взглядом, и тот понял, что его узнали. Навряд ли ему так же повезёт во второй раз. — У тебя болты кончились? — Нет. Я просто не понимаю, зачем нам избавляться от человека, который умеет прятаться и смотреть наверх. Дауд перевёл взгляд с Павла на ассасина, и тивиец выдохнул. — О, не смотри на меня так! Некоторые до сих пор не зарубили это на носу. — Нам не нужен ещё один новичок. Это будет уже третий за два месяца. К тому же, он тивиец, а ты знаешь, я их терпеть не могу. — С тивийцами главное — не пить, а так они совершенно безобидны. Дауд снова посмотрел на Павла. Ничего хорошего в его взгляде не читалось. Мужчина взмахнул рукой. Из его ладони вырвался зелёный свет, и парень почувствовал, что поднимается в воздух. Глава Ассасинов ухватил подчиненного за локоть и утащил в соседнюю комнату. Павла при этом весьма ощутимо приложило о потолок. Убийцы несколько минут яростно шептались. Пару раз за это время парня отпускали, но успевали поймать, не давая упасть на пол. Тивиец успел сделать несколько выводов. Во-первых, Ассасины точно были выгодны правительству. Во-вторых, постоянно колдовать они не могли. В-третьих, нашедший его мужчина скорее всего был помощником или приближенным Дауда, в противном случае, он давно был бы мертв. Слушая шипение мастера Ассасинов, что ему «не нужен ещё один белобрысый сукин сын, который будет только действовать мне на нервы. Ты же и сам знаешь, какими засранцами они могут быть», Павел думал, что такая глупая и бессмысленная смерть будет неплохим окончанием его глупой и бессмысленной жизни. «Да ладно, Девчонка тоже не сахар». «Она хоть что-то умеет, а этого придётся всему учить с нуля». Павел печально вздохнул. Наконец мужчины закончили перепалку, и парня опустили на пол. Дауд кинул ему арбалет и один из подсумков. — У тебя пять минут. Сможешь попасть в него — возьму. Нет — отправишься кормить рыб. Павел зарядил арбалет и со страхом покосился на ассасина. Тот хмыкнул и вытащил клинок. Дауд взобрался на один из шкафов, приготовившись наблюдать за сражением. Болтов было десять, больше в подсумок не помещалось. Для успешного выполнения поставленной задачи не помешало бы штук пятьдесят. Попасть в постоянно перемещающегося врага казалось нереальным, да и с арбалетом управляться парень умел не так хорошо, как с ружьём. Павел кузнечиком прыгал по всему коридору, уворачиваясь от клинка и стараясь понять тактику противника. Явно сказывалось отсутствие опыта в драках. Несколько раз по нему попали, не оставив даже царапин, но задетые места всё равно болели. Когда Дауд объявил об окончании четвёртой минуты, парень добрался до большого ящика, забрался на него и прижался спиной к стене. Болт у него остался только один. Ассасин, может, и хотел ему помочь, но поддаваться точно не собирался. Павел подумал о родителях. «Мама, папа, Настя, простите, что я не стал тем сыном и мужем, каким вы бы хотели меня видеть». Он поднял арбалет, приготовившись к неминуемой смерти. Наверное, проще было бы пустить оставшийся болт себе в висок. Внезапно ассасин подмигнул ему. Мужчина взмахнул рукой, магией притягивая парня к себе. «Вот он, шанс!» Павел выстрелил почти не целясь. Убийца отпустил его и перехватил болт у самого своего лица. — Я думаю, это можно считать за попадание. Он поднял руку вверх, качая снаряд в пальцах. Парень сел, потирая ушибленное плечо. Появившийся рядом Дауд недовольно скрестил руки на груди. — Как ты нашёл нас? — Я... — Павел замялся и вскочил на ноги. — Я исследовал части города, что на карте отмечались, как заброшенные. — Под внимательным взглядом мастера ассасинов было неуютно. Павел положил руку на шею и слегка сжал, его всегда это успокаивало. — Что ты скажешь? — Он умеет прыгать, смотреть вверх и стрелять. Практики, конечно, не достаёт, но это не так страшно. Дауд цокнул языком и снова посмотрел на него. — Не души себя. — Парень тут же убрал руку с шеи и обхватил себя за плечи. — Зачем это тебе? Павел пожал плечами и опустил глаза в пол. «Я пришёл сюда ради вас». — Я... Я не знаю. Мастер ассасинов вздохнул, что-то пробормотал и со словами: — Под твою личную ответственность, — исчез. Через несколько дней Павел снова стоял перед Даудом, сжимая в руке ручку тяжеленной сумки, в которую с трудом поместились все его вещи: пара рубашек, книги, музыкальная шкатулка и набор отверток. — Бери всё, что будет заставлять тебя чувствовать себя человеком. Поверь, это понадобится после первого же убийства. Мастер ассасинов придирчиво смотрел на него, скрестив руки на груди. — Понятия не имею, что Леон в тебе нашел, но к его словам можно прислушиваться. В большинстве случаев, — добавил он вполголоса. — Ладно, иди, вымой руки и возвращайся. Когда Павел снова оказался перед Даудом, тот уже снял перчатки и вертел в руках короткий ножик. Мужчина кивнул на стоящий рядом стул. Парень сел, опасливо смотря на оружие. Воображение живо нарисовало, как узкое лезвие с лёгкостью входит ему между рёбер. Дауд взял его за левую руку, посмотрел на свою, на которой красовался вычурный символ, и сделал первый разрез. Павла как-то укусила дикая собака, он потом ещё несколько дней провёл в горячке, уже не надеясь выкарабкаться. Сейчас ощущения были примерно такими же. От боли на глазах наворачивались слезы, парень крепко зажмурился и опустил голову, не желая показывать слабость. Когда Дауд закончил, рука почти онемела от боли. Тивиец вытер глаза и посмотрел на него. Мужчина сделал надрез на собственном большом пальце. — Будет больно, — предупредил он. — Уверен? Обратного пути уже не будет. Парень сглотнул и сдержанно кивнул. Ассасин приложил палец к ране, смешивая их кровь. Павел не смог сдержать крика. Боль, прокатившаяся по всему телу, была невыносимой. Мозг словно пронзило миллионом игл. В глазах побелело. Тивиец вцепился в воротник даудового плаща, уткнувшись лбом ему в грудь. Мужчина положил ладонь ему на затылок, продолжая крепко держать другой и не давая вырвать израненную конечность. Прошла, кажется, целая вечность, прежде чем парень наконец смог прийти в себя. Дауд помог ему перевязать кисть и, одобрительно хлопнув по плечу, сказал: — Добро пожаловать. Завтра начнёшь обучение, а пока можешь пройтись по базе и ознакомиться с нашими порядками. Томас тебе все объяснит, — он кивнул на дверь, и действительно, на пороге появился человек. Павел в последний раз взглянул на мастера, подхватил сумку с ружьём и вышел. *** — Руку выше! Не эту! И спину ровнее! Будешь так горбатиться, заставлю фехтовать с кувшином на голове! Смотря на это насилие над личностью, Дауд думает, что понимает, почему Леон настоял оставить мальчишку с ними: ему просто-напросто нужна была игрушка, над которой можно было бы издеваться, безапелляционно называя это воспитательным процессом. В остальном же он бесполезен. Да, стреляет тивиец более чем сносно; да, у них есть люди, которым магия не дается вообще; да, он начинает делать успехи в фехтовании, особенно если учесть, что саблю впервые взял в руки месяц назад. Но по опыту Дауд знает — убийцы из него не выйдет, загнётся после первого же заказа. — Когда ты уже наиграешься? — Не знаю, это весело. Хоть толку от него и не будет. Дауд откладывает отчёт в сторону и переводит взгляд на друга. Леон курит, вальяжно развалившись в кресле. Порой Клинок Дануолла спрашивает себя, почему они все ещё продолжают общаться. — Отправь его исследовать дно Ренхевен. Найдёшь себе зверушку посмышленней. — Ты идиот. — Конструктивная критика на ночь способствует приятным сновидениям. Например, твоему, распятому на площади Холджера, образу. — Я знаю, что ты любишь меня больше жизни, — мужчина очаровательно улыбается, стряхивая пепел в импровизированную пепельницу — бюст главы Королевской тайной службы с проломленной головой. — Но пожалуйста, включи свои умные академические мозги. Ты знаешь, зачем я это сделал. — Чтоб меня позлить. — Включи мозги, — шепчет он, тыкая пальцем себе в висок, и успевает исчезнуть прежде, чем бюст прилетает ему в голову. Дауд закуривает сам и возвращается к бумагам. У него есть дела поважнее этих игр. Через пару дней Леон снова приходит к нему. Они практически в тишине приканчивают полбутылки виски, пока ассасин наконец не произносит: — Не хочешь заглянуть в Академию? У нас же достаточно долго висят четыре заказа на её обитателей. — Кликни, когда попросят за Соколова. Дауд фыркает и стряхивает пепел прямо на бумаги. — Что там новички? — Девчонка подралась с Угрем. Она не так плоха, какой казалась на первый взгляд. Юрист пытался их разнять. В итоге все трое отправились полировать кастрюли. Филин делает успехи. Болт... Клинок никогда не понимал этой системы. Леон, совершенно не запоминая имена, давал всем ассасинам клички, согласуясь исключительно со своей, абсолютно непонятной, логикой. — ... Инженер перебрал свой арбалет. Теперь эта штука перезаряжается просто со скоростью света. — Ты не знаешь величину скорости света. — Нет. Но это охренитительно много. Я подумал, может, оставить его в качестве оружейника? — Нахрена нам оружейник? — Ну, ты же принял того врача. — Он уже четвёртый год подряд выполняет по два заказа в месяц. Леон фыркает. — Да, не самый хороший пример. Все врачи — циничные ублюдки. Ну, сам посуди, — он щёлкает зажигалкой и ещё пару минут тратит на то, чтобы прикурить, — сколько мы тратим на оружие, боеприпасы и прочую лабуду? Кусок руды стоит как арбалетный болт. — Ладно, — соглашается Дауд. — Допустим. Будем больше тратить на еду и медикаменты. Но почему ты так хочешь, чтобы я оставил его здесь? Ассасин смотрит на него, недоуменно приподняв брови. — Ты не включил мозги. Он смотрит на тебя как пёс, которого в бурю забрали домой с улицы. Такие люди нужны не нам, они нужны тебе, чтобы ты не чувствовал себя самым ужасным человеком в мире. Особенно в эти твои периоды... Ну, ты понимаешь. Дауд недовольно косится на него. Леон быстро опускает глаза и тыкает сигаретой в краешек отчёта, явно намереваясь подпалить. — «Эти мои периоды»? — Ты понял, о чем я. Мастер ассасинов откидывается на спинку кресла, магией притягивает к себе стакан и говорит: — Если он окажется не настолько хорош, как ты говоришь, я из вашей с ним кожи сделаю обложки для своих мемуаров. А лично из твоего черепа — новую пепельницу. Я думал, ты давно усвоил, что я не люблю, когда мне перечат, Леон. Когда на следующий день Дауд сообщает тивийцу новость, тот бледнеет сильнее, чем обычно, сжимает пальцами протянутый пистолет, будто намеревается сломать, и вообще выглядит, будто прямо сейчас умрет от разрыва сердца. Однако, когда он спрашивает: — Я могу приступать, сэр? — голос его удивительно ровный. Мастер ассасинов позволительно машет рукой и поворачивается к остальным новичкам. Кто-то из них смотрит на удаляющегося Павла с жалостью, кто-то — с насмешкой. Во взгляде Леона явно читается желание проломить кому-нибудь голову. Следующие три дня парень не спит, не ест, практически не пьёт и вообще не двигается с места, сидя около одного из постов часовых, где по ночам горит лампа. Дауд периодически заглядывает к нему, благо, горы бумаг исчезли из его жизни на ближайшие несколько недель, и каждый раз застаёт его в одной и той же позе. Мужчине нелегко терять своих учеников, но сейчас он понимает, что это вынужденная мера, как топят самых слабых щенков из помёта. С пистолетом, что ассасин дал тивийцу, ничего не смог сделать ни один мастер, к которому он обращался. Поэтому, когда Дауд слышит выстрелы посреди ночи, он решает, что это кто-то из часовых от скуки начал расстреливать крыс. Когда на следующий день он видит двор, заваленный чайками разной степени целости, и Павла, сидящего на ящике и что-то крутящего в оружии отверткой, больше напоминающей толстую иглу, ассасин не верит своим глазам. Тивиец поднимает голову — сейчас он здорово напоминает мертвеца. Бледный, с темными провалами глаз, не спал явно больше трёх дней. — У меня закончились патроны, — говорит он хриплым голосом. — Но я уверен, что всё готово. Взгляд мальчишки светится доверием, и Дауд понимает слова Леона. «Действительно, как верный пёс». Мужчина уверен, прикажи он застрелиться, тивиец только патрон попросит. Вместо этого он забирает пистолет и придирчиво его осматривает. Работа грубая, но скорее от недостатка материала, нежели умения. Явно разобрал арбалет и ружьё. Мужчина заряжает и стреляет в небо. Громче, чем надо, в стволе что-то щёлкает, да и отдача немалая, но он хотя бы работает, а пистолетом Дауд пользуется нечасто. — Я мало работал с пистолетами, а для арбалета у меня даже чертежи с собой есть. Дауд переводит на него взгляд и бросает: «Не души себя». Парень быстро убирает руку с горла. Как бы ассасину не хотелось признать обратное, мальчишка с работой справился. С большим скрипом, без должных навыков и ценой собственного оружия. Мужчина не помнит другого своего ученика, к которому было бы столько поблажек. «Надо было пристрелить его ещё в самом начале». — Хоть что-нибудь пойдёт не так, и я сделаю из тебя мишень для стрельбища. Тивиец несколько секунд недоуменно смотрит на него, а затем счастливо улыбается. — Спасибо, сэр. — Иди спать. — Да, сэр. Спасибо, сэр. — Он убирает отвертку в карман, вскакивает и почти бегом бросается к зданию. — Я хочу напиться. — Только без меня. Леон фыркает. — Найди ему какое-нибудь целое место под мастерскую и более-менее лёгкое дело. — Я все ещё его мамочка? — Ну, если ты хочешь себя так позиционировать — пожалуйста. Ассасин недовольно бурчит, а затем хитро смотрит на Дауда. — Я рад, что ты прислушался к моим словам. Мужчина отворачивается от него и обращается к ученикам. — Ну что, какие ваши успехи?