Psycho

Проснулся Павел только к следующему утру. Остальные новички ещё спали, зябко завернувшись в тонкие одеяла. Тивиец с печалью посмотрел на так и не убранные обломки ружья. — Спасибо, красавица. В последний раз мне жизнь спасла. Он спрятал оружие в сумку и вздохнул. До сих пор не верилось, что Дауд оставил его в живых. Было страшно заглянуть в глаза собственной смерти и вместо приговора услышать лишь строгое: «Иди спать». Так страшно не было даже когда на них с отцом напала стая диких собак. — Проснулся наконец? Тивиец подпрыгнул от неожиданности. Рядом с ним свесился Томас. Парень выглядел заспанным, но донельзя довольным. — Леон сказал, чтобы после завтрака ты подошёл к нему. — Ассасин хлопнул его по плечу. — Я до последнего был уверен, что Дауд тебя взорвёт или что-нибудь в этом роде. — Он сделает из меня мишень для стрельбища. — Ты слишком тощий для мишени. — Оба молодых человека посмотрели на недовольно потягивающуюся Билли. — Который час? — Скоро подъем, и, если ты не хочешь снова бежать марафон, советую пошевеливаться. Леон вчера был злой. — Томас повернулся к Павлу: — Дауд заставил его обойти весь район, чтобы найти для тебя мастерскую. Тивиец повёл плечами. Ему бы хватило и какой-нибудь каморки; впрочем, глупо было бы отказываться от такого подарка. Вернувшись из умывальной, парень застал Леона будящим новичков. Ассасин и так обычно был не самым довольным человеком — сейчас же он, казалось, был готов вышвырнуть учеников в окно за малейшую провинность. — ... и десять кругов вокруг лагеря. Вокруг всего лагеря. — А как же завтрак? — подал голос Финн. Остальные зашипели на него. — Конкретно тебе, Угорь, — двадцать. И где Инженер? — Я здесь, — отозвался Павел, искренне надеясь, что пробежка обойдёт его стороной. Лагерь был огромным, хоть и большую его часть занимали заброшенные дома. — Ты идёшь со мной. Я нашёл тебе неплохое место. — А почему это он не будет бегать? — не унимался Финн. Морлиец с самого начала невзлюбил Павла, считая его выскочкой и зазнайкой. Тивиец же, в ответ, видел в нем лишь сосунка, не знающего даже, что такое холод. Ноль градусов зимой — велика печаль! В Самаре температура зимой отпускалась до -60, и никто на это не жаловался. — Потому что ты пробежишь их за него, итого — тридцать. А Инженер за тебя позавтракает. Думаю, это равноценный обмен. А теперь — бегом, сукины дети! Бегом! Бегом! Бегом! Смотря вслед удаляющимся новичкам, Павел думал, что жизнь налаживается. По крайней мере, двойная порция завтрака ему явно не помешает. И плевать на Финна, он сам в ответе за свой длинный язык. Столовая встретила их гулом голосов, звоном вилок и упоительным запахом бекона. Их повара Дауд явно оставил не за умение саблей махать, хоть и бойцом тот был весьма сносным. Сам Клинок сидел уткнувшись носом в газету и не обращал внимания на столпившихся вокруг человек. Завтраки и обеды были единственным временем, когда его удавалось застать, чтобы получить добро на дело. Павел с ужасом подумал, что теперь такая же толпа будет окружать и его, ведь боеприпасы нужны всем. Когда они прошли мимо, Дауд бросил: — Соль. Леон что-то недовольно пробормотал, но, послушно захватив со стола солонку, направился к раздаче. — Ему — двойную порцию, а Угорь пусть ждёт обеда, — сказал он Фергюсу, перегибаясь через стойку и ныряя рукой в банку с солью. Повар согласно кивнул и протянул Павлу полную тарелку. Сидеть в одиночестве за столом было непривычно, но еда всё компенсировала, и под конец тивиец почувствовал себя совершенно счастливым. Это, конечно, не Академия, но он хотя бы будет заниматься любимым делом. Парень оглянулся на Дауда; мужчина целился кувшином в стремительно улепётывающих ассасинов. Кто бы мог подумать, что его место будет среди убийц? Когда завтрак подходил к концу, в столовую ввалились запыхавшиеся новички. Павел не без удовольствия подумал, что у него больше не будет никаких тренировок. Никакого бега, да и саблю нужно будет брать в руки только чтобы точить. И никакого комендантского часа. Тивиец ещё с университета привык не спать по несколько дней, предпочитая работать ещё и по ночам, а потом устраивать себе целый день сна. «Надо будет поговорить об этом с Даудом». Он улыбнулся этой мысли. Пожелав товарищам приятного аппетита, парень убрал посуду и направился к Леону. Тот с величайшим упоением рассказывал Клинку Дануолла про неуважение к старшим, всё стремительнее распространяющееся среди современной молодёжи. Мастер ассасинов, отняв руку от лица, посмотрел на подошедшего Павла. — Скажи какой-нибудь научный факт, чтобы он заткнулся. Леон фыркнул, тивиец с сомнением подкосился на них и ляпнул первое, что пришло в голову: — Киты — млекопитающие. — В смысле? — Ну, киты, левиафаны — млекопитающие. Звери, — пояснил он. — Как люди или кошки, например. Проводились научные исследования, которые это доказали. Серконец непонимающе уставился на него. Дауд хохотнул. — Ты учил биологию? — Да, среди прочего. И химию, но с переменным успехом. Усыпляющее зелье сделаю, но не лишним будет сначала его на ком-нибудь протестировать. — Сначала разберись со всем остальным, — строгим голосом ответил мужчина. Павел коротко кивнул. — Он рассказал о твоих обязанностях? Что ж, ты будешь следить за оружием: модернизировать арбалеты, мины, гранаты, точить сабли. Пистолет есть только у меня и ещё человек у пяти от силы. Если что понадобится: чертежи, материалы, инструменты или ещё что — обращайся к нему, — он кивнул на все ещё пребывающего в прострации Леона. — Ты ведь нашёл ему мастерскую? — Что? А, да, конечно. То есть как это, киты — такие же, как мы? — Я не знаю, — честно признался парень. — Но, думаю, в Академии есть что-нибудь по этому вопросу. Ассасин фыркнул и задумчиво осмотрел зал. — Кто-нибудь в скором времени отправляется в Академию? — Один из людей поднял руку. — Прекрасно. Принеси мне пару книг о китах. — О ком? — О китах. Киты. Такие большие штуки в море, понял? Хорошо. Идем. Здание, найденное Леоном, было изрядно обшарпанным. Оконные проемы щерились острыми углами выбитых стекол, осыпавшаяся штукатурка являла взору трещины на кирпиче, местами стены были проломлены, но всё равно дом выглядел целее других своих собратьев. Павел придирчиво осмотрел комнаты и, наконец, остановился на самом верхнем этаже. Здесь было достаточно и места, и света. — Здесь недалеко была мастерская, но там совсем всё разрушено, зато осталось много инструментов. Может, найдешь что-нибудь не совсем ржавое? Не совсем ржавыми оказались только тиски, зато тивиец смог объяснить Леону, что именно ему надо на примере оставшегося хлама. — Как думаете, почему в заброшенных домах часто можно найти много вещей, которые ещё могли бы кому-нибудь пригодиться? Хорошие ведь инструменты, ещё пару лет назад их можно было использовать. Леон пожал плечами, разглядывая ряд штангенциркулей. — Что тебе ещё нужно? — Пара столов, стул, ящики. Не помешало бы прочистить дымоход камина. Кое-что придётся ковать, — пояснил он. — Ясно. Стол можно попросить у Дауда, он же поможет его сюда втащить. Дымоход прочистит кто-нибудь из новичков. За инструментами придется идти в город. Павлу совершенно не хотелось тревожить мастера ассасинов по такому пустяку. Леон лишь махнул рукой и потащил его на поиски начальника. Дауд нашелся в своем кабинете что-то читающим. Мужчина недовольно покосился на них. Павел едва сдержал желание сбежать куда подальше. — Меня не касаются ваши проблемы, разбирайтесь сами. И кстати, ты нашёл ему дело? Повисла недолгая пауза. — Ой, — наконец сказал Леон. — Я так и думал. — Я оббегал весь район. Дважды. Ты думаешь, так просто найти целое незанятое здание? — Это не мои проблемы. Он — твоя ответственность. — Дауд перевёл взгляд на тивийца. — Не души себя. — Он закатил глаза. — Что вам нужно? — Стол, — запинаясь, ответил парень. — Большой, с ящиками. И трубочист ещё. Дауд вздохнул. — Это всё вообще не должно меня касаться. Ладно, хотя бы увижу, куда он тебя определил. — Хватит говорить обо мне так, словно меня здесь нет. Ассасин недовольно покосился на него, и мужчина поспешно закрыл рот. Когда они снова оказались в мастерской, Павел понял, что уже почти не чувствует руки, так сильно он сжал плечо. «Надо будет как-нибудь избавиться от этой привычки», — подумал тивиец, разглядывая осыпавшуюся штукатурку. — С этим разобрались. Дело он сам тебе найдет. А трубочистом, кажется, раньше был Жавер. — Кто? Дауд вздохнул и закрыл глаза рукой. — Я не помню, как ты его называешь. Такой, с длинными волосами. — А, Русалочка. Павел довольно хмыкнул: ему досталась ещё хорошая кличка. Мастер ассасинов покосился на него. — Как закончите со всем, подойдёшь ко мне, есть для тебя работа. — Да, сэр. Мужчина исчез. — Скотина, — фыркнул Леон. — Ладно, я пойду копаться в делах, а ты ищи Русалку. О чем-то беседующий с товарищами морлиец обнаружился в столовой. Парень, запинаясь, обрисовал ему ситуацию. — Да без проблем, — пожал тот плечами. — Только примешь меня без очереди. — После мастера. Ассасин кивнул и повернулся к друзьям. Павел вышел из столовой и направился к висящей неподалёку доске с делами, около которой ходил туда-суда Леон, читая один из заказов. — Как ты относишься к академикам? — Тивиец пожал плечами. Он к ним относился с явной завистью, но говорить об этом ассасину не стал. — Замечательно. На. Не думаю, что у вас будут с ним какие-то проблемы. Дауд отреагировал не менее равнодушно. — Да, это должно быть просто. Пойдём сегодня, так что напиши ему... — Я все ещё здесь! — ...что тебе понадобится, и пересмотри оружие. — Пару дней меня не будет, - обратился вечером Дауд к ужинающим ассасинам. По столовой прошёл тихий, но одобрительный гул. — Не натворите всякой херни, вы поняли меня? — Да, сэр, — нестройным хором ответили убийцы. Дауд с сомнением посмотрел на них, но кивнул. — Ты — за главного, — повернулся он к Леону. — Что? Нет! — Я рассчитываю на тебя. — Не оставляй меня с ними! — И найди для Инженера инструменты. — Ты не можешь так со мной поступить! Клинок Дануолла лишь отмахнулся от него, крепко взял Павла за руку и переместился на крышу. Это было откровенно мерзкое чувство. Тивиец тряхнул головой и покрепче ухватился за мастера. — Только не говори, что ты боишься высоты, — сказал ему Дауд, когда они добрались до переправы. Около воды было прохладно. Вдоль берега стоял ряд в большинстве своём пустых лодок. Вдалеке скелетом диковинного животного высился недостроенный мост. — Нет-нет! Просто... Немного непривычно. Ассасин негромко фыркнул в ответ и направился к одной из лодок. Сидевший в ней тощий, похожий на крысу мужчина с готовностью вскочил, увидев их, и спустил вёсла на воду. — Здравствуйте, господин, — неловко поклонился он. — Куда вам? — К винокурне, — сухо ответил серконец, садясь на одну из лавочек. Павел пристроился рядом, одной рукой ухватившись за борт. Он давно уже не ходил на лодке, а свалиться в реку в его планы не входило. — Искренне надеюсь, что вы не за владельцем? Будет печально, если она закроется. Лучшего виски не сыщешь на всех Островах. Дауд не ответил, и лодочник замолчал, довольно резво гребя к берегу. Снова оказавшись на земле, они немного поплутали по дворам, а затем снова поднялись на крыши. Из-за начавшегося дождя покрытие быстро стало скользким, и Павел пару раз едва не сорвался. Мужчина хмуро посмотрел на него, скрестив руки на груди. — Идти нам ещё долго, а в такую погоду велик риск навернуться, так что мы сделаем так. — Он обхватил тивийца одной рукой за талию, бросил: — Держись крепче, — и прыгнул. Парень вцепился в его плащ изо всех сил стараясь не закричать. Ему казалось, что они летели над городом, едва касаясь крыш. Это было страшно в той же степени, сколь и захватывающе. Мостовые и дворы отсюда сливались в темную непроглядную бездну, поэтому Павел принялся разглядывать крыши, чем-то напоминавшие собой скалистую гряду. Когда они наконец прибыли на место, дождь стал ещё сильнее. Дом академика был большим и, по мнению тивийца, излишне вычурным, по сравнению с ним соседние особняки выглядели блекло. Дауд взломал чердачную дверь ближайшего из них. Вытащил из кармана свечу, зажег её и осмотрелся. Здесь было пыльно и холодно, но сухо. — До утра переждем здесь. Не думаю, что будут какие-то проблемы. Поедет завтра в Академию — прирежешь его, и дело с концом. Павел вздрогнул, надеясь, что мастер не заметил этого. Он был в ужасе от мысли об убийстве другого человека. И с каждым мгновением его волнение нарастало. Засыпая под дробь дождя по крыше, парень думал, как же он докатился до такой жизни. «Ещё недавно меня заботили только теоремы и формулы, а сейчас я замышляю убийство ни в чем не повинного человека. Почему всё так вышло? Как я мог такое допустить?» Он покосился на Дауда. Мужчина лежал лицом к нему, подложив одну руку под голову. Вид у него был спокойный, совсем не как у самого разыскиваемого человека в Империи. Павел вздохнул. Он знал, на что шёл. Это был его сознательный выбор. — Прекращай пялиться на меня и спи. — Дауд недовольно смотрел на него, приоткрыв один глаз. Тивиец смутился. — Я понимаю, что ты нервничаешь, но лучше тебе будет выспаться. Парень согласно кивнул. Почему-то эта холодная строгость в голосе ассасина успокаивала его. Он был уверен: если что-то пойдёт не так — Дауд сможет во всем разобраться. Павел ещё немного покрутился и вскоре уснул. Наутро он проснулся один, дверь на улицу была открыта настежь, дождь успел кончиться. Тивиец вышел на улицу — серконца нигде не было видно. Появился он через пару минут, недовольный и страшно взъерошенный. — Он пока спит, так что я не стал тебя будить. — Мужчина кинул ему свёрток, в котором нашлась пара бутербродов. — Поешь, лучше будет. Павлу кусок в горло не лез, но он послушно проглотил всё принесенное, практически не жуя. Дауд тем временем уселся на один из ящиков, вытащил из кармана небольшой блокнот и протянул его тивийцу. Парень с интересом взглянул на план фасадов особняка с подписями около окон. Ему стало стыдно за свою сонливость. В конце концов это его дело, а ассасин проделал столько работы за него. Они переместились на одну из соседних крыш. Дауд вытащил из кармана подзорную трубу и, прищурив один глаз, начал рассматривать дом. — Третий этаж, второе окно слева. Он протянул трубу Павлу. В указанном окне был виден высокий худощавый человек с чопорным породистым лицом, доходящими до плеч темными волосами и короткой, но густой бородой. Тивиец видел его в Академии, когда сдавал натурфилософию. Вместе с ученым в комнате были два стражника у дверей и большущая смотрительская гончая. Парень побледнел. — Знаешь, есть два вида аристократов: дикие параноики и уверенные, что будут жить вечно. Вторые мне нравятся больше, но этот, к сожалению, относится к первым. Я давно столько охраны не видел. Убивать его здесь — не вариант. Поднимут тревогу, и нас схватят быстрее, чем мы успеем понять, что происходит. Подождём, пока он доберётся до Академии. Однако ждать им пришлось долго. Учёный неспешно оделся, поел, почитал утреннюю прессу, посидел в библиотеке с книгой и, наконец, поднялся в свой кабинет. — Какой сегодня день недели? — подозрительно спросил Дауд. — Эм... Среда. — И какого черта он сидит дома? — Может, занятий сегодня нет? Ассасин вздохнул. — Торчать ещё здесь. Ладно, подождём. В любом случае он куда-нибудь уедет. Не может же он даже в сортир со стражей таскаться. *** Оказывается, академик может. Стража сопровождает его повсюду, даже в купальной и спальне, а смотрительская псина спит рядом с ним на кровати. Дауд закрывает лицо руками и ложится на спину. — Я ненавижу этого мудака. — Кого из них? — И его, и заказчика, и Леона. Они сидят на этой крыше уже четвёртый день. Серконец искренне надеется, что не отморозил себе ничего важного. Тивиец рядом по большей части молчит и, кажется, боится даже смотреть на него. Ассасин находит это забавным. Отсутствие дождя так же не портит ему настроения, но он явно отвык от этой скуки наблюдения за целью, пока сидел в лагере с новичками. — С чего он вообще решил, что его хотят убить? Павел пожимает плечами. Дауд вздыхает. Он вспоминает свои прошлые дела. Все предыдущие цели хотя бы в город выбирались. Каждый день этого же проходит по одному и тому же сценарию, и большую его часть академик сидит в своём кабинете. Рядом неизменно находятся два охранника и гончая. Мужчина удивляется, как эта тварь их до сих пор не учуяла. — Может, пойдёмте поедим? Я не думаю, что в ближайшие часов пять он вообще сдвинется с места. Ассасин переводит взгляд на мальчишку. Тот поспешно отворачивается, явно думая, что сморозил какую-то глупость. — Да, почему бы и нет? Когда почти через час они возвращаются на место, академик все ещё работает, хотя уже перевалило далеко за полночь. Дауд, борясь с желанием придушить его голыми руками, снова ложится на крышу. Тивиец садится рядом, обхватив колени руками и упершись в них подбородком. Мастер ассасинов косится на него. С каждым днём Павел становится всё более нервным, хотя и старается этого не показывать. Мужчина понимает, что он чувствует, хотя и не знает этого по собственному опыту. Парень боится. Боится до ужаса, до бессонницы, до потери аппетита. Дауд уверен, если бы он постоянно не одергивал его, мальчишка давно задушил бы себя, слишком сильно сжав горло. У мужчины уже были такие ученики, и не все из них смогли продолжить работу. Ассасин даже немного рад, что у тивийца нашлись другие таланты. В воскресенье снова начинается дождь, и Дауд видит в этом какую-то злую иронию. Они перебираются на чердак и с тех пор выбираются наружу изредка, чтобы убедиться, что академик не нарушает собственных традиций. — Я скоро сам его нахрен убью. — Заметив, что во взгляде Павла загорается надежда, он добавляет: — А тебе найдём кого-нибудь другого. Тивиец безучастно кивает. — А почему я не могу его просто подстрелить? — Если бы мог, мы бы не торчали здесь столько времени. Это наша традиция — новичок устраняет свою первую цель собственными руками и под моим наблюдением. Нарушение этого правила обычно ни к чему хорошему не ведёт. Мальчишка кивает ещё раз. Когда он, уже за полночь, в очередной раз возвращается от академика, то выглядит крайне смущенным. Возвращает серконцу трубу и, запинаясь, говорит: — К нему приехала девушка. — Какая? — Ну... Ну... ну как вам сказать... — он окончательно теряется и разводит руками. — Шлюха, что ли? — Да. Дауд вскидывает брови. Реакция мальчишки его не удивляет, а вот что этот затворник решил вызвать проститутку — напротив. — Надеюсь, хотя бы сейчас при нем нет охраны? Парень качает головой. «Неужели?» — думает Дауд. Хотя, если девица не начнет вопить на весь город, они вполне могли бы использовать эту ситуацию в свою пользу. Мужчина выходит наружу и начинает высматривать девушку в затемнённых окнах. Темные растрепанные волосы, размазавшаяся косметика, драные чулки. Явно из Золотой кошки. Он возвращается обратно, задумчиво прикусывая краешек трубы. — Как дождь кончится, сходим с тобой кое-куда. — Парень кивает в ответ, не поднимая головы. — Только не говори, что ты в первый раз видишь шлюху. Тивиец прокашливается, прежде чем ответить, и краснеет при этом ещё сильнее. — Не интересуюсь. Дауд не уточняет, кем именно, но добавляет: — Мне плевать, из чего состоит твой досуг. Главное — чтобы это не вредило основным обязанностям. — Да, сэр. Следующей ночью они идут через полгорода в купальни. Дауд снова радуется, что мальчишка настолько легкий, иначе тащить его на себе было бы проблематично. В этот раз тивиец даже дрожит меньше, умудряясь осматриваться по сторонам. К трём часам они наконец достигают своей цели. Золотая кошка выглядит так, каким и должен быть самый большой и дорогой бордель города — белое здание с золоченой крышей, украшенное изысканной лепниной. Нет, конечно, борделем она никогда не являлась, не является и являться не будет. Дауда всегда весьма веселила позиция властей по этому поводу. В кабинете мадам как всегда светло, на столе беспорядок, а в ящиках роется какая-то полуголая девица. Увидев их, шлюха в ужасе пятится, испугавшись скорее, что её застукали, нежели их внезапного появления через окно. — Давай ты позовёшь мадам, а мы сделаем вид, что не видели тебя. Девушка, секунду подумав, кивает и выскакивает за дверь, заперев их с той стороны. Дауд поворачивается к тивийцу. Тот сидит в одном из кресел у стола, старательно не смотря на стены с развешанными на них портретами проституток. — Что мы здесь делаем вообще? — Договариваемся о сотрудничестве. Мадам приходит через минуту. Она такая же, какой ассасин видел её в последний раз — ярко накрашенная полная брюнетка в красном платье с золотыми перстнями на пальцах. Женщина широко улыбается. — Дауд! Милый! Ассасин и сам не может сдержать улыбки. Эта женщина ему нравится. Как и её купальня, и девочки, наверно, самые живые и искренние люди во всем Дануолле. Он целует протянутую руку. Мадам пахнёт баснословно дорогими духами и апельсинами. Ей нравятся церемонии и учтивость, а на то, о чем он собирается её просить, не решился бы хозяин никакого другого борделя. — Что тебя привело ко мне? — спрашивает женщина, когда они усаживаются. Она оценивающе смотрит на Павла, и тот совершенно теряется под этим взглядом. — Мне нужна одна твоя девушка. — Одна? Надеюсь, ваши вкусы хоть сколько-то совпадают, а то с этим вечно бывают проблемы, — женщина смотрит на них глазами продавца, пытающегося сбыть товар как можно дороже, при этом убеждая покупателя, что выгоднее цены он не найдёт. Дауду нужно несколько секунд, чтобы понять смысл её слов. — Мы здесь по работе, — осуждающе говорит он, и лицо мадам тут же меняется. Она оскаливается, хлопает ладонью по столу и зло шипит: — Скажи своим клиентам, чтобы отстали от моих девочек. — Нет-нет, — ассасин поднимает руки в примирительном жесте, — всё в порядке. Я не об этом. Что ты можешь рассказать об академике Лефте? Женщина тут же успокаивается. Кашляет в кулак, явно смущенная вспышкой гнева, и, бросив: «Секунду», — выходит из кабинета. Павел провожает её взглядом. — Вы друзья? — Наши взаимоотношения больше построены на взаимовыгодном сотрудничестве, чем на дружбе, но можешь считать нас приятелями. Мадам возвращается с увесистым томом в руках. — Лефт... — тянет она, садясь и начиная перелистывать страницы. — А, вот. По воскресеньям заказывает девушек на дом. Иногда одну... — Избавь меня от подробностей, — перебивает её ассасин. — Кто из твоих девиц наименее чувствителен к крови? Женщина хмыкает, складывает руки на груди и откидывается на спинку кресла. На губах её играет нехорошая улыбка. Дауд мысленно проговаривает длинное и крайне запутанное ругательство. Мадам обожает торговаться, а в постоянных клиентах у неё ходят слишком влиятельные люди, чтобы её удалось запугать. И если городская стража угрозы не представляет, то с Верховным Смотрителем и его армией фанатиков с собаками ассасину связываться не хочется. — То есть, ты хочешь, чтобы я помогла тебе убить одного из своих постоянных клиентов? — Не за бесплатно, конечно. — Ой, — она пренебрежительно взмахивает рукой, — деньги можешь не предлагать. Мы с тобой оба зарабатываем достаточно, чтобы пара тысяч сыграли какую-нибудь роль. Дауда крайне не устраивает сложившаяся ситуация. Эта женщина всегда славилась своей непредсказуемостью, и сейчас она может потребовать всё, что угодно. И самое хреновое — что у них нет другого выбора, придётся согласится на её условия. Мужчина повторяет её позу и тоже хмыкает. — И что ты хочешь? Мадам улыбается улыбкой победителя, прикладывает палец к ярко накрашенным губам и тянет: — Ну, не знаю... Мужчина старается не показывать своё раздражение. Будь на месте мадам сейчас кто-то другой, они давно бы со всем разобрались, но с этой женщиной просто никогда не было. — Я хочу одного из твоих ребят. Её взгляд останавливается на Павле, пытающемся сползти под стол. Тивиец беспомощно оглядывается на него. В белёсых глазах отражается ужас и большими красными буквами: «Всё, что угодно, только не я, пожалуйста!» Дауд осуждающе смотрит на мадам. — Всё честно. Я даю тебе одну из своих девочек, ты мне — одного из своих ребят. Они у тебя на удивление милые. — Она легонько царапает ногтями стол и через секунду добавляет. — Я ничего страшного с ним делать не буду. Побегает посыльным, разрешит пару спорных дел. Всё в рамках приличия. Серконец задумывается. С одной стороны обмен действительно равноценный, а с другой — не факт, что кто-нибудь из них на это согласится. Хотя, кого он обманывает? Конечно, они на это согласятся! — Как давно ты видела Коннора? Женщина листает гроссбух, пока не останавливается на последней странице. — Он сейчас здесь. «Кто бы сомневался?» — Вот его и бери. Женщина хмыкает, но согласно кивает. — Что нужно от нас? — Дать нам несколько секунд, чтобы уйти. — Там всё совсем плохо? — Там всё хуже, чем ты думаешь. — По рукам, — она обворожительно улыбается. — Точно не хочешь остаться? Дауд не отвечает. Ждёт, пока она откроет окно, берет Павла за руку и уходит. Они и так провели здесь больше времени, чем планировалось. Поднявшись на крышу, мужчина поплотнее закутывается в макинтош и закуривает. — Что будем делать дальше? — спрашивает тивиец, прислоняясь спиной к печной трубе в поиске опоры. — Ну, мы можем либо вернуться в лагерь, а через неделю снова наведаться к этому мудаку, либо сидеть всё это время у него на крыше. Решай сам. Павел задумывается, подперев подбородок одной рукой. — Мы вполне можем ещё у него посидеть. Может, у него найдутся ещё какие-нибудь привычки, о которых мы пока не знаем. Дауд думает, что это резонно. Под утро они возвращаются обратно на уже весьма опостылевшую крышу и оба заваливаются спать. Просыпается мужчина от солнечных лучей, бьющих в лицо. Павла рядом нет, но через минуту он обнаруживается в углу комнаты, куда свет не достаёт. Дауд хмуро смотрит на его попытки уснуть, скрючившись на маленьком кресле. — Доброе утро, сэр, — и, заметив недоуменный взгляд, объясняется: — Я не очень хорошо реагирую на солнце. Серконец кивает. Он и раньше видел, как в солнечные дни парень крался по лагерю в тени либо с надвинутым на самый нос капюшоном. Мужчина выходит на улицу, с удовольствием подставляя лицо свету. Эта сырость когда-нибудь убьет его. Кто вообще решил основать столицу в таком месте? Когда он возвращается обратно, прижимая к себе бутылку воды и свёрток с сандвичами, Павел снова спит, всё-таки умудрившись уместить между подлокотниками свои длинные руки и ноги. Дауд решает не будить его. Скоро ему будет совершенно не до сна. Серконец помнит, как это обычно бывает: потеря аппетита, ночные кошмары, паранойя, кто-то даже пытался наложить на себя руки. Кто-то даже удачно. Мужчина закуривает, задумчиво глядя на бледное лицо. Парень просыпается часам к трём, когда солнце уходит с чердака, и долго разминает затёкшие конечности. Дауд и сам успел вздремнуть, благо, академик своих привычек изменять не собирается. Они быстро перекусывают и поднимаются на крышу. — Раз уж нам выпала доля наслаждаться компанией друг друга всю ближайшую неделю, давай хотя бы не будем сидеть в тишине. Расскажи о себе. Ты один из моих людей, так что я хочу быть уверен, что за тобой не гонится тивийская мафия или что-нибудь в этом духе. — Что это? — Что-то вроде очень больших банд. Павел неловко ерзает. — Нет, мафия за мной не гонится. После разговоров с тивийцем, Дауд понимает, что слишком давно не общался с умными людьми, и, немного покривив душой, всё-таки признает, что не зря позволил ему остаться. Мужчине нравятся люди, хорошо делающие свою работу. Хоть он и терпеть не может Академию, ему нравятся ученые оттуда. Нравятся ремесленники, к которым ассасины порой обращаются. Нравятся моряки. Пожалуй, в определенной степени ему нравятся даже безумные фанатики-Смотрители. И Павел со всеми этими его знаниями, ловкими руками и горящими почти маниакальным блеском глазами ему тоже нравится. В следующее воскресенье Дауд просыпается с чувством облегчения. Его настроение не портит даже вновь начавшийся дождь. Мужчина находит Павла на крыше насквозь мокрого, несмотря на прорезиненный макинтош. Тивиец никак не реагирует на его появление, продолжая буравить невидящим взглядом окна спальни академика. Ассасин садится рядом. — Не нервничай так. Мальчишка поворачивается к нему. В белесых глазах явно читаются страх и обреченность. Он хочет что-то сказать, но лишь качает головой и снова отворачивается. Дауд протягивает ему фляжку. К вечеру дождь утихает, а к ночи рассеиваются облака, и крыши ярко освещаются луной. Ассасин хмуро смотрит на подъезжающую карету и обращается к тивийцу. Тот сейчас похож на призрака — весь бледный с отливающими серебром волосами. — Готов? Павел неуверенно кивает и достаёт из ножен клинок. Руки у него при этом почти не трясутся. Оказавшись лицом к лицу с академиком, парень действует неловко, но удивительно быстро. Он хватает мужчину за шиворот и неумело мажет лезвием по горлу. Кровь заливает их обоих. Дауд косится на весьма умело изображающую ужас шлюху, притягивает тивийца к себе и стремительно исчезает. Отзвук девичьего крика достигает их только через несколько домов. Дауд проскакивает через несколько кварталов, и только тогда останавливается, уверенный, что их уже не найдут. Мужчина замечает, что Павел до сих пор сжимает саблю в руках. Он не без труда вытаскивает её из одеревеневших пальцев и убирает в ножны. Мальчишка с силой цепляется за его плечи. — Я только что убил человека, — скулит он. — Я чудовище. Ассасин отцепляет его от себя и утаскивает на чердак. У этого места вид ещё менее обжитой, чем у предыдущего, чему Дауд несказанно рад — повторять этот бешеный бег по крышам ему совершенно не хочется. Павел опирается о покосившийся стол, обхватывает себя руками и поднимает на серконца глаза. Сейчас они выглядят совсем белыми из-за сузившихся зрачков. — Простите, сэр. — Парня трясёт, не только руки, но и голос, и даже глаза стремительно бегают туда-сюда. — Я вёл себя неподобающе. — Тивиец по виду близок к обмороку. Он опускает взгляд на залитые кровью рукава и издаёт свистящий звук. Дауд ухватывает его за подбородок, заставляя смотреть на себя. Ассасин знает, что не умеет успокаивать людей, но когда он заканчивает говорить, Павел смотрит на него более спокойно, хотя его все ещё трясёт. Дауд приказывает ему спать, а сам прочесывает улицу и, убедившись, что погони точно нет, ложится сам. Вечером следующего дня серконец курит около маленького окошка, в которое проникают лучи заходящего солнца, и, смотря на свернувшегося в клубок Павла, вспоминает сказки о жителях севера, которые рассказывала ему мать перед сном. О белых, как снег великанах, живущих в домах изо льда и способных голыми руками одолеть медведя. Измученный после ночи, полной кошмаров, тивиец сейчас меньше всего напоминает героя таких сказок. Дауд тушит сигарету и трясёт его за плечо. — Скоро выдвигаемся. Парень кивает и натягивает плащ. Серконец не уверен, что с ним всё в порядке, но, по крайней мере, выглядит тивиец более живым, чем накануне. Когда они возвращаются в лагерь, ассасины ещё спят. Дозорные сдержанно приветствуют его. Дауд рад наконец вернуться домой. Эта чёртова крыша, чёртов академик и чёртова сухомятка окончательно его доконали. Мужчина провожает мальчишку до спальни и, когда тот уходит в душ, будит Томаса. Юрист сначала страшно пугается, а затем садится на кровати и отвешивает неуклюжий сонный поклон. — Присмотри за Павлом пару дней, — говорит серконец, и новичок молча кивает в ответ. Дауд направляется в свой кабинет, уже зная, что найдёт там прикончившего большую часть запасов его алкоголя Леона. «Если ещё и сигары все выкурил — голову оторву», — мысленно обещает он. Удивительно, но сигарам удалось остаться в целости, чего нельзя сказать о виски и вине. Мужчина раздевается и ныряет под одеяло. «Надо будет написать отчёт и проверить, чем они тут занимались почти две недели, и вернуть Коннора, и... Нахрен! Завтра, всё завтра». Засыпает он с мыслью, что, несмотря на свои неопытность и невинность, тивиец повёл себя весьма достойно. «Надеюсь, он не наложит на себя руки. Жалко будет потерять такую светлую голову».