Aide Sanze Zaide

      Запах пыли, чернозёма, гниющих листьев. Ветер в лицо, и, казалось, забвение. Рыжее пятно впереди, бьётся, бьётся, убегает. Топот копыт любимого чёрного бахмата и стук его селезёнки от стремительной езды, скрип седла и звон уздечки. Поток воли, освобождение от мыслей. Сопровождает всю музыку полёта над землёй брех гончих, что стелются по траве будто тени. Задние шумы глушатся из-за скорости, и на первый план выходит лишь нестерпимое сердцебиение. А добыча всё плутает, ускользает, словно вода из рук. — Язва, круги воротит! — азарт, чуть не прикусил свой собственный язык от нескрываемого восторга. Ещё лишь первые лучи солнца осветили верхушки дремучего леса, а он уже поднял здесь всё на уши. Вороньё спросонья чёрной дымкой тучилось над разноцветной грядой осеннего леса, возмущая своим шумом округу ещё больше. А человек упивался этой трелью, дикостью происходящего и отчуждённостью от реальности. Пан Феликс любил забавы, они уводили его, мутили разум, заставляли думать о чём-то отвлечённом. Он был сыном местного, довольно богатого шляхтича, нужда не грызла его, а семья растила в любви и согласии. Мальчишка ещё, нежный и легковерный по своей природе, не знал он горя утраты или же жизнь подневольную. Витая в мечтах о подвигах и славе, грезились ему великие битвы да походы, где бы он смог показать себя. Воспитанный на сказках и преданиях своего народа, не ведал он ничего слаще, чем имя польского меча в веках и сверкающие пятки недруга, удирающего от одного имени их отчизны. Но пока он мог тренироваться лишь на охоте, ибо, как говаривал его отец — молоко на губах не обсохло. За несколько дней юноша выследил хитрого лиса. Узнал расположение его нор. И теперь пытался увести зверя страхом подальше от леса, чтобы тот и не думал прятаться в своих убежищах, а как можно подалее устремлял свой напуганный хвост. Путался, терял ориентиры и, наконец, в изнеможении сдался бы на волю победителя. Или же до последнего хватался за спасение — так как молодой пан не думал оставлять добычу в живых. Послышался визг собак, фырканье и рык. Звери столкнулись и теперь драли друг друга, гон окончен, цель в ловушке и скоро будет умерщвлена. Пану Феликсу ничего более не оставалось, как спрыгнуть с бахмата и ожидать завершения этого азартного приключения. Пар вышел из его груди с разгорячённым выдохом. Так славы не заработать, так себя не показать. Так и простая девка может, а он что, хуже девки? — Ярек, ты не устал? — улыбка засияла на свежем лице, обнажая молодые, словно жемчуг, зубы. Юноша похлопал коня по шее, зарываясь пальцами в иссиня-чёрную гриву. Молодой пан очень дорожил бахматом, это был подарок от отца, который тот привёз в качестве трофея из дальнего похода. Феликс обожал его, везде, где только можно, брал с собой и холил. Угостив своего троварища сладкими орехами, юноша направился к собакам, которые уже давно одержали верх над рыжим зверьком и сидели теперь рядом, занюхивая воздух драными от схватки носами. Юноша поднял добычу, оглядел со всех сторон и, стряхнув прилипшие сухие листья со шкуры, одобрительно фыркнул. После долгожданной победы они направились домой. Но пан Феликс больше не торопил своего коня. Спешить было некуда. Скользя по затенённым от громад деревьев тропкам, он устремил очи горе и благодарил провидение за удачную охоту. И всё-таки возвращаться так не хотелось. Ему бы сейчас сорваться с места, бросить всё и бежать на службу к королю. А он вынужден здесь прозябать своё время. Парень отстранился от своих мыслей, услышав неподалёку людскую речь и топот конских копыт. Выйдя на опушку, он узрел источник шума. На поляне близ леса велись рейтарские построения. Люди и кони тянулись по четыре всадника в ряд. Всего рядов было три. Феликс устало зевнул, надышавшись свежего воздуха, ничуть не удивлённый происходящим. Это солдаты его отца — наёмники. И опять они страдают тренировками и учениями. Глаза слепили блики от доспехов, что громыхали при передвижении. Сквозь шум рвался голос, содрогающийся в командах и криках, штудировавший выправку подчинённых. Голос головы рейтаров. Всё как всегда. Пана Феликса это почему-то раздражало. Ведь на войне выигрывает нестандартное мышление, а не заученные движения. И кто знает, как всё обернётся, раз на раз не приходится. И думать вечно в рамках плана юноша презирал и считал скудоумием. Хотя и признавал роль тактики и стратегии. Молодой человек подъехал к рейтарам, кивком поздоровавшись с головой наёмников. Тот ответил ему тем же. Спешившись, пожали друг другу руки, на этом весь тёплый приём окончился. — А вы опять там же, где и всегда, — съязвил пан Феликс. — То же самое можно сказать и о вас… — отпарировал глава. От услышанного юноша прикусил губу, но стерпел колкость. Всё-таки её сказал человек, старше его по возрасту, а то, что говорят старшие, нужно принимать и мотать на ус. Так учил его отец. — Разрешите закончить на сегодня, кони устали, да и люди тоже. — Хорошо, — холодный ответ. Солдаты потянулись весёлой рысью к постоялому двору. Ряды поредели, образуя скопище разрозненных кучек. Кто-то затянул песню, и остальные, подхватив её звучание, вторили вполголоса. Речь их была чудная, чужая, но мелодия вполне знакомая, понятная всем — тоска о покинутом доме. Они остались вдвоём. Вид их был неуклюжим, так как никто не хотел начинать разговор первым. Вообще, и тому и другому, легче было просто уйти, чем соблюдать правила приличия. В глубине души Феликс ненавидел этого человека, что налево и направо отдавал приказы своим людям. Он ведь так хотел видеть в этом статном и гордом образе себя, но пока мечты лишь грезились за горизонтом. И признание того, что он видит в этом человеке пример, сильно злило мальчишку. Именно поэтому юноша обращался с главой свысока и надменно. Но природу этих чувств не понимал, не знал, где источник бурной непонятной зависти и желание подражать. — Вы сегодня рано соизволили отправиться на прогулку. Видимо, был повод? Шлем был снят с головы, обнажая запыхавшееся молодое лицо. Как и всегда, брови сходились на переносице, глаза играли огнём, а сдержанность в речи вводила в заблуждение. — Не мне вам рассказывать о поводах. Вам лишь бы пострелять да побуянить. Ваша голова забита вечно ничем иным, как тренировками. На вашем месте я бы давно обзавёлся семьёй. — Жизнь солдата и простого человека часто разнится, и тропы их расходятся, увы. Юноша одарил молодого человека возмущённым взглядом. Но не нашёлся, что сказать. — Проводить вас до дома вашего батюшки? Голова рейтар, запрыгнув в седло, навис над юношей, будто волна. Его тень накрыла юнца от утреннего солнца, из-за чего у того по спине пробежал холодок. — Я не против. Феликс согласился на это из вежливости, понимая, однако, что прогулка эта не сулит ему ничего, кроме разочарования и траты нервов. Они долгое время ехали молча. Тропа вела их, будто полотно устилало дорогу. Утренний лес дышал спросонья, отзывался эхом на дикие звуки его обитателей. Но путники не замечали ничего перед своим взором. Каждый был поглощён чем-то своим. И никто не хотел начинать первый, да и тема для разговора отсутствовала. По натуре эти двое были от рождения гордецами, уж такими их создал Бог. Поэтому им очень сложно было ужиться вместе, но как ни странно, друг другом они всё равно интересовались. Видимо, здесь прослеживалось некое соперничество, хотя оба, ни тот, ни другой этого не усматривали за собой. — Я вижу, вы прикупили себе ещё один пистолет? — молвил оживлённо молодой пан, заметив обновку. Его нельзя было не заметить. Из кожаной кобуры выглядывала его костяная мощная рукоять. Он сразу бросался в глаза, ибо остальное снаряжение головы чёрных рейтаров было поношенным и устаревшим. Побитая кираса окаймляла его сильное тело, латное ожерелье потускнело, шлем, что нёс он под мышкой, был расхлябан, седло истёрто временем. Всё это не внушало особого страха, а скорее сочувствие наполняло сердце при виде него. — Да, одно слово — глава, — вырвалось из уст пана Феликса. — А дуршлаг, что на вас одет, в чёрный цвет специально покрашен, чтоб никто не заметил? Но, однако же, как его ни крась, свойств он своих не изменит. Желчь с языка прыснула сама собою, ибо юноша не умел держать его за зубами. Изумрудные глаза вонзились в образ молодого человека, ища брешь. Но тот как ехал мерно, устремив свой взор в никуда, так и продолжал свой путь. Будто и не заметил, что с ним заговорили. Однако, видно, всё это было напускное, и ответ последовал такой: — Ваш отец платит нам незначительную сумму, значит, он так дорожит своей жизнью, что запустил тех, кто должен его охранять. — Он вам не доверяет. Говорит — что мол, завели волка в овчарне. — А что будет, если волка не кормить? Батюшка ваш сам себе противоречит. Феликс с ужасом всматривался в знакомые черты, ища подвоха. Сам признался, что сын волчий? Или шутит? Бог его поймёт… — Такова плата за предательство. И здесь виновных нет, кроме вас, себя и должны корить, а не отца! — Возможно, правда за вами, молодой пан, — прошептали губы головы рейтаров.