Aide Sanze Zaide

      Руки свело, привязанные к дубине, они висели над головой. Щипала немота. По ногам сквозил холод. Пахло смолою. Глаза метались в темноте, ища частицу света. Вот они, огни! Там люди? Он слышит голоса. Кто-то кричит? До боли знакомый голос, но чей? Он приподнял голову, но всё мутилось перед ним, огни мерцали, дребезжали контуры вокруг. Он осмотрел себя. По пояс был наг он, холод сковал естество, меж голых коленей зияло острие свежеструганного кола. От размышлений отвлекла тень, что нависла над его лицом. — Пора. — Прошу вас, перестаньте!!! — раздался истерический вопль. — Что? Лошадь фыркнула в темноте. — Медленнее трогай, медленнее. Что-то потянуло его за ноги, наверное, жгуты, верёвки? И вновь раздался вопль, и будто он и пробудил ту боль, что до этого была не ощутима. Понимание, что острие теперь в нём, взбунтовало разум. Ему хотелось дёргаться, освободиться. Но не мог. Он ничего не мог. И тело раздирало пополам, кости раздвигались под давлением силы. И всё существо его пронзили неописуемые ощущения мук, граничащих с ужасающим наслаждением. Из уст вырвался лишь стон, вскружилась голова. Мимолётный полёт, и вот он вознесён — кол поднят, прикапывают яму, в которой основание древка теперь нашло покой. Он парил над землёй, будто мачта корабля и вся картина перед ним была открыта, но пелена застит очи. Сквозь туман непонимания проявляются черты вокруг стоящих. Изо рта течёт слюна, а немота сковала всё ниже живота. И тут огни от факелов, будто мотыльки, кружась, осветили образ. То был он сам. Валялся на коленях и жалкий вид его внушал лишь отвращение. Рыдания содрогали тело; униженный, валялся он в ногах у собравшихся вокруг людей, вымаливая остановить всё это. И с каждою секундой речь его становилась всё прерывистей, хрипота давила звуки. — Предатель! — на это слово отозвался только исступлённый крик. И будто окунули в омут, и уши заложило, задребезжало в голове. Тело непроизвольно вздрогнуло, и он очнулся. Всё это лишь кошмар. Луч солнца падал из окна затянутого пузырём, освещая незримый ранее танец пыли. Запах соломы наполнил лёгкие. Молодой человек лежал некоторое время в полном оцепенении, не понимая, где он находится. Из забвения вывел его оклик петуха, что оглашал своим криком о наступлении утра. Поднявшись с ложа, человек поплёлся к выходу, дабы умыться. Но так и застыл в сенях, ибо дверь во двор была отворена и сквозь неё была видна усадьба старого пана. Её окна пылали ярко рыжим цветом из-за рассвета и жгли глаза. Странные чувства охватили юношу при виде этого дома, скрутили будто верёвки, а он лишь стоял и смотрел, стискивая зубы и играя желваками. — Доброе утро, — прозвучало над самым ухом. Ещё полностью не придя в себя, он обернулся на зов. — Густав? — прошептали пересохшие губы. Но никого позади не оказалось. Помещение было пустым и лишь осенний ветер ударялся о стены, будто волны о скалы. Голос раздался вновь, но не такой внятный и более скрипучий. На пару мгновений молодому человеку стало жутко, пока до его ума не дошло, что это всего лишь колодезные журавли. У двери обнаружилось ведро с водой, кто-то заботливо его здесь поставил. «Наверно, кто-то из моих товарищей», — проскользнула мысль в голове главы. Холодная вода согнала странную нагортованность чувств и вязкие остатки сна. Накинув на плечи серый бараний кафтан и натянув на ноги сапоги, с высокими, почти до бёдер голенищами, он направился к усадьбе. Это был молодой человек среднего роста, немного сутуловатая его фигура волоклась, подобно измождённому в зной путнику. Издали могло показаться, словно это старик, что мерно идёт по своим делам, а седая голова его клонилась к груди, создавая образ спокойствия. Убожество одежд лишь подтверждало догадку мимо проходящих в своих умозаключениях. Но это была всего лишь видимость, обман. Под маской оборванца скрывался голова чёрных рейтаров. Но образ этот обретал устрашающие черты наёмнической породы только за своим ремеслом. Лишь сидя на коне юноша приображался, осанка становилась прямой, голова горделиво приподнималась, плечи не сутулились. Голос во время тренировок становился громогласным и внушающим страх. На лике его играл волчий оскал, а глаза горели, подобно пламени. — Доброе утро! — с этим криком мираж о старике тает и на свет божий появляется молодой человек. — И вам не хворать. Пожатие рук, улыбки дорогих людей, прошедших с ним сквозь все невзгоды и мгновения счастья. — Пан дома? — А где же ему ещё быть? Ясное дело, там же, где и всегда. Солдаты брали воду из колодцев, чтобы напоить своих и хозяйских лошадей. Журавли от их движений сонно скрипели. И во всей этой идиллии могло показаться, будто простые селяне заняты рутинной работой. По их беззаботному виду нельзя было сказать, что это люди военные. Сейчас хмурые маски пали и ребята наслаждались моментом спокойствия. Но миг счастья померк, не успев заискриться. — Молодой пан идёт, — зашептали солдаты. — Молодой пан… Все собравшиеся у колодца поклонились ему. Все, кроме головы рейтаров. Тот продолжал стоять и очами своими пылкими взирал на происходящее. Феликс же, по наивности, уразумел в светлой голове своей, что тот просто хочет пожать ему руку, да не знает, как подойти, вот и оцепенел на месте. Подойдя ближе к главе, он протянул ему ладонь в надежде на ответную реакцию, детская улыбка озарила юное лицо. Но таковой не последовало. — Всё-таки отец прав, вы наглец, каких ещё поискать, — вымолвил молодой пан, отстраняя руку из несостоявшегося приветствия. — Хула из уст вашего батюшки для меня награда, — ответил глава, не сводя взгляда со своего оппонента. — Вы странный, Байльшмидт, — заключил юноша, усмотрев на себе неуравновешенный взгляд, отчего даже непроизвольно попятился. — Что вы на меня так взираете, будто чёрт на ладан? — Ничего, просто залюбовался вашим девичьим личиком, вот и всё, — сказано было с такой убеждённостью и прямотой, что у юноши на мгновение покраснели кончики ушей от негодования. — Кстати, как здоровье вашего батюшки. Уже второй день его не видать. Всё не выходит из дому, не случилось ли чего? — вмешался один из солдат, дабы разбавить нагнетающуюся обстановку. — Славно, стало намного лучше. А не видать от того, что в саду отдыхает, там ему спокойнее, по его словам. — Дай Бог здоровья ему, так и передайте! — заверещали солдаты, будто сороки. — Пусть выздоравливает! — Хорошо, так и передам. Однако я здесь не случайно проветриваюсь, отец хочет вас зачем-то видеть, идёмте, — Феликс одарил главу неравнодушным взглядом.

***

      Сад кружил голову запахом мёда, что исходил от налитых зрелостью плодов. Они висели на ветках деревьев будто фонари. Красный их цвет дразнил глаз, сводил с ума. Паутина кружилась в воздухе, предвещая скорое завершение тёплых дней. Осень медленной поступью кралась на сладко пахнувшую землю. Вдали, сквозь редкий лесок видны были сараи и овины, переполненные зерном, а далее тянулись поля, куда ни глянь. Спокойствие нарушали лишь спелые яблоки, что падая с высоты, катились, мешая под ногами. Над ними копошились пчёлы, мерно жужжа. Поодаль стояла беседка, прикрытая золотой листвой. Под её тенистой крышей сидел пан и попивал мёд. Сквозь прутья решётки, обвитые хмелем, голова рейтаров смог увидеть образ пожилого человека. — Доброго здравия, — молвил глава, подходя, поклонившись. — Кто это у нас пожаловал? А… это ты, Гилберт. Челом! — пан откашлявшись, продолжил. — Смотри-ка, я его здесь дожидаюсь, а он и не торопится! Феликс, будь добр, оставь нас, — уже спокойнее добавил старый пан, обращаясь к сыну. Юноша, склонив голову в знак уважения и послушания, покинул беседку. Но перед этим успел кинуть недовольный взгляд на молодого человека. — Вы что-то хотели? — Ох, и то верно, ближе к делу! Есть у меня одно поручение, тебе нужно будет его выполнить. — Что именно требуется? — Съездить в столицу, мой мальчик, и кое-что привезти оттуда. Я заказал у одного торговца славную вещь и… — договорить ему не дал голос оппонента, что будто волчий рык сорвал цепь разговора. — Я вам не посыльный! Я солдат, если вы ещё не забыли! — затем нарушитель спокойствия внезапно опомнился и умолк. Однако, ненадолго. — Понимаю, старость берёт своё, запамятовать в таком возрасте не преступление, но порой мне кажется, что ваш характер просто невыносим! — Ха-ха… ах, — поперхнулся старый пан, из глаз его потекли слёзы, но он продолжал смеяться. — Экий наглец, экий волчий сын! Но я не держу на тебя зла. Характер, ха-ха! Ну, выдал! Ладно, не виноват ты в том, что наша земля рождает подобное тебе. — О чём вы? — пожар в глазах молодого человека приутих после внезапной вспышки; теперь он спокойно стоял перед старым паном, внимательно слушая. — Названия разные, а суть одна — гордость и упрямство. Ты этим похож на моего сына, возможно, поэтому я и… а, впрочем, не важно. Поморы что ляхи, не находишь? — при этих словах он прищурил один глаз, и улыбка озарила его лицо, покрытое паутиной морщин от старости. — Что же я должен привезти из столицы? — всполохи негодования и противоречащих друг другу чувств потускнели, уступая место врождённому любопытству.