Неприкосновенное сердце

«Странно, да? Пройти через сотни имен, чтобы снова вернуться к ней. Чтобы узнать, что тебя так отчаянно любили». Сергей Минаев. Я вошла в квартиру и отправилась прямиком в спальню. Адам уснул на кресле возле камина, и я не хотела, чтобы он находился тут. Я легла на левую часть кровати, завернувшись в одеяло, и вспомнила момент, когда снова увидела Алекса. Ужас охватил меня, и я застыла на месте, не имея возможности закричать. При его виде страх пронзил меня, и наши глаза встретились. Я не хотела его видеть. Не хотела вспоминать. Я не хотела прощения за прошлое. Я хотела лишь мести. — Ты читала Гарри Поттера? — услышала я голос за спиной. — Я думала, ты спишь, — ответила я. Адам подошел ко мне и лег рядом, накрываясь одеялом. — Счастье можно найти даже в самые темные времена, если не забывать обращаться к свету. — Гарри Поттер и узник Азкабана, — посмотрела я на него. — Зачем ты пришел? — Если не хочешь ничего говорить, просто поспи, — убрал он прядь волос с моего лица. — Мы начали с ней с нуля, —опустила я взгляд. Я долгое время не говорила об этом никому, боясь признаться даже себе. — Собрали чемоданы и уехали. Эмили всегда была со мной. Во всем. В любой ситуации я находилась за ее спиной. Я продолжала жить только благодаря ей. — Эмили мой друг, — взял он меня за руку. — И теперь я люблю ее еще больше. Если бы не она, я не встретил бы тебя. Но если бы ты хотела, то сделала все сама. — Выше головы все равно не прыгнешь. — Если захочешь, то сможешь даже выше неба, Донна. — Черт возьми, Адам. Я и так делаю то, что нельзя. — Учишься играть на пианино и смотришь Блудливая калифорния по второму кругу? — Нет, — улыбнулась я. — Я не могу влюбиться в тебя, Адам Майколсон. Просто не могу. Больше мы не сказали друг другу ни слова, и, проснувшись утром, я позвонила своему психологу, снова пытаясь найти «спасательный круг» в ее обличье. — Донна, какие у тебя отношения с матерью? — спросила она, смотря на меня спустя час, когда я сидела напротив. — Нормальные. — Вы часто выясняете отношения? — Мы их не выясняем никогда. — Почему? — А смысл? Она далеко и мне нравится это. — После бурного всплеска эмоций человеку порой становится легче. Главное — выпустить их во время ссоры. Ты подавляешь свои эмоции, но, если покричать или поплакать, настроение улучшается. Это доказано, что женщина не от чего так не устает, как от самой себя. — Вы хотите, чтобы я стала больше говорить и выплескивать эмоции, чтобы почувствовать себя лучше? — в непонимании уставилась я на нее. — А как насчет доброты? — Что вы имеете ввиду? — Есть два способа думать о ней, Донна, — записала что-то доктор и снова обратила свой взгляд ко мне. — Первый: как о фиксированном казачестве, то есть она либо есть, либо ее нет. — Я не могу думать о доброте, как о мышцах или силе, — впервые я заметила напряжение в глазах этой женщины. — Есть люди, которые сильны. А есть те, которые становятся сильными с помощью тренировок. Но есть такие, как я, которые не хотят быть сильными. — А что, если сила тебе жизненно необходима? Другими словами, чтобы выжить, нужно проявлять доброту. Никто не в силах у тебя что-то отнять. Лишь ты сама. Пока ты будешь человеком, мир вокруг будет сильным. Я вышла из офиса и, сев в машину, положила голову на руль. Сколько бы продолжались такие отношения? Мы уничтожали друг друга, находя сумасшествие во всем. Мы были огнем, нарушая законы и устанавливая свои правила. Моя история с Алексом всегда напоминает мне, что я больше не почувствую такого. Он был сумасшедшим. Ненормальным. Он мог приехать за мной, увезти в другой город, превышая скорость, и ветер летел наперегонки с нами. Мы ели странную еду и никогда не сидели дома, смотря телевизор. Я была до безумия ранимой, а он перевернул мой мир. Вот что я имела ввиду, говоря о том времени, когда Эмили была королевой самопознания. Она узнавала себя сама, а я себя через Алекса. Услышав сигнал телефона, я открыла диалог с Адамом. А.: «Я собираюсь с мыслями». Д.: «Ты говоришь сам с собой?» А.: «Я всегда говорю сам с собой. Это называется молитва». Д.: «Надеешься пройти в Эдем?» А.: «Больше не надеюсь. Я скучаю по тебе, Донна». Д.: «Тогда можешь поднять свою задницу с дивана и приехать на Бруклинский мост». «Если бы вы знали, как редко нас правильно понимают, вы бы чаще молчали». Йоган Гете. Я завела мотор машины и поехала на место встречи. Я знала, что Адам приедет. Он был предсказуем в плане чувств и действий, в отличии от Алекса. Его образ заново воскрес в моей памяти, и, взяв этого человека впервые за руку, я хотела лишь новизны. Первая любовь может разрушить города, а с умением Алекса манипулировать, он сделал из меня уничтоженный воздух. По дороге я заехала в Старбакс и купила чашку латте. Стоя на мосту, я вспоминала многие вещи. Если подумать, то я раскрывала свою душу только Эмили, психологу и Нью-Йорку. Все плохое, что случалось в моей жизни, произошло только из-за лжи. Меня пытались защитить ложью, а потом и я врала самой себе тоже в больной необходимости уже привычной защиты. Но однажды горю, которое практически сокрушило меня, пришел конец, и я почувствовала покой. Я ускользнула от себя и поняла, что надолго не задержусь нигде. Я никому не принадлежу. Этот город, работа, машина и мужчины — все это я могу сменить, как и новый телефон. Спустя десять минут я увидела Адама. Он поцеловал меня в щеку и всматривался в мои глаза некоторое время. — Знаешь, что я подумал впервые, когда встретил тебя? — Нет, — ответила я чуть слышно. — Сколько жизней она прожила до этого. — Я живу лишь в мыслях, Адам. И когда я сказала утром те слова, именно это я и имела ввиду. — Что ты думаешь, живя в Нью-Йорке? — спросил он, игнорируя сказанное мной. — Я думаю, что многие сокровища природы скрыты от глаз людей, однако порой нам выпадает шанс увидеть некоторые из них, — ответила я, смотря за движением других людей. — А ты? — А я думаю, что рай на земле — это Мальдивы. Пляж, который в безлунную темную ночь переливается волшебным синим цветом, — улыбнулся он. — И пустыня Намиб в это время прекрасна, встречаясь с Атлантическим океаном. — Ты там был? — спросила я, смотря на него с изумлением. — Да, — забрал он мой латте. — Это одна из самых зрелищных песчаных дюн в мире. Она растягивается вплоть до океана и создает поистине волшебный вид. — То, что я сплю с тобой, — забрала я обратно свой напиток, — не значит, что ты можешь пить мой кофе. — Ты не только спишь со мной, — обнял за талию меня Адам. — Я тебе нравлюсь, даже если ты сама еще этого не поняла. Мы смотрим фильмы. Порой завтракаем и ужинаем. Я знаю, что ты не любишь холод и получаешь кайф от скорости. Тебе нравятся мои волосы. И у тебя самая обезоруживающая улыбка. Я смотрела на Адама, а затем легко прикоснулась к его губам. С ним я чувствовала себя живой. Я хотела его общества в последнее время все чаще и чаще, и ничего не могла с собой поделать. Он сжал меня в объятьях, оставляя поцелуй на щеке. — Я хочу целовать тебя взасос и душить, — прошептал Адам. — Чаще всего в одно и то же время. — Ты хочешь, чтобы я боялась? — Нет, — сильнее прижал меня к себе. — Никогда. Бояться должны те, кто попробует тебя обидеть. Помни об этом, что бы не произошло. Адам часто был милым и жестким. Он перевоплощался в мгновение ока, и в эти моменты я видела его сходство с Алексом. — Ты ведь действительно веришь в свои слова? — смотрела я ему в глаза. — Это то же самое, что поверить в другую жизнь, Майколсон. — Я верю, что все возможно, — взял он меня за руку, и мы отправились к машине. — Такой, как ты, я никогда не встречал ранее. Я мечтал о тебе. Я знал и оберегал тебя, как в мыслях, так и наяву. Я знал, что однажды произойдет этот момент. — Какой? — Мы — не наши друзья, Донна. У нас своя история. «Они без конца спорили и редко соглашались. Вечно ссорились. Терзали друг друга ежедневно, но их объединяло одно: они с ума сходили друг по другу». Николас Спаркс. Я всегда была уверена, что всем нравятся яркие люди. Люди без шрамов и недостатков. Никто не хочет рядом демона в женском обличье или бесконечность масок в человеке. — Чего ты не хочешь никогда забыть? — спросил Адам. — Запах моря, — прошептала я, следя за дорогой. — Это самое чистое и восхитительное, что я когда-либо испытывала. Мы приехали ко мне домой и разговаривали. Это странно, но он не включал телевизор или музыку. Сейчас Адам даже не был инициатором секса, а лишь разговоров. Он приготовил пасту, и мы говорили о таких глупых, но в то же время глобальных вещах. — Я бы не хотела помнить себя в прошлой жизни, — улыбалась я, отвечая на его вопрос. — Мы не смогли бы жить несколько жизней подряд, помня свои плохие поступки, привязанности и убийства. Нельзя развивать будущее, застряв в прошлом. — Да, — отложил он приборы. — Но ведь отсутствие определенных воспоминаний вовсе не означает, что мы ничего не помним на подсознательном уровне. Эмоции — самое главное, что есть в жизни любого человека. Их нельзя подавить, уничтожить или перестать испытывать по выключателю. Мы чувствуем. Мы, люди, всегда все чувствуем и испытываем. Может, поэтому и не помним прошлых жизней, иначе, умирая каждый раз, не хотели бы возрождаться заново. На следующий день я сидела на работе, разбиралась с бумагами и читала новости. Я выпила почти бутылку вина, и мои мысли были заняты всем, кроме планов на нормальную жизнь. Мне нужно было себя чем-то занять после сообщения мамы, в котором говорилось, что она завтра будет тут. Я решила сходить за чашкой кофе. Выйдя на улицу, вдохнула свежий воздух и улыбнулась. Падал снег, и я сильнее закуталась в шарф. Войдя в Старбакс, сделала заказ и села за стол, наблюдая за людьми и ритмом их жизней. Люди или куда-то спешили, или наслаждались первым днем зимы. Погода предвещала снегопад, и я почти расслабилась, когда услышала голос, который мечтала забыть. — Ты очень сексуальна, когда злишься, ты знала об этом? Я вздрогнула. Сглотнув, повернула голову к Алексу, стараясь выглядеть бесстрастно. — Твоя рожа напоминает мне страну, в которой я родилась, — сказала я со злостью. — Мило, — улыбнулся он, садясь напротив. — Я долго там не была, и хочется съездить. — Скорее всего, ты не приезжала из-за меня, — забрал он мой кофе. — Пыталась забыть? — Что же вы все забираете у меня кофе? — ударила я его по рукам, вернув чашку. Когда-то я считала эту улыбку самой красивой в мире, а сейчас меня тошнило. Он — человек, из-за которого я уехала из страны. Человек, который разрушил мою жизнь и убил частичку меня внутри. Боже, я надеюсь, что когда-нибудь при моей жизни в моду все-таки вернутся мужики, похожие на мужиков. — Может, мы найдем более уединенное место, чтобы поговорить? —не сводил с меня глаз Алекс. — Сейчас пригоню воздушный шар, и мы полетаем над городом. — Ты чертовски умна, — улыбнулся он. — Все так же. — И без тебя знаю. Я попыталась встать, но Алекс схватил меня за локоть и сильно дернул к себе. — Ты ведь не хочешь, чтобы он узнал о тебе правду? Он смотрел на меня со злостью, и мне стало страшно. Я сейчас хотела, чтобы рядом был Адам. Он бы защитил меня. — Что ты хочешь? — прошептала я. —Я хочу, чтобы ты вернулась, — обнял он меня за талию. — Я хочу снова бросить тебя на свою постель. Пробовать на вкус, целуя каждый сантиметр твоего тела, Донна, — убрал он прядь волос с моего лица. — Довести до состояния, в котором ты всегда пребывала, находясь рядом со мной. Заставить тебя кончить столько раз, чтобы единственное, что ты могла кричать — мое имя. Ты сама снова попросишь об этом. Только со мной, Донна, ты чувствовала себя живой. — Этого никогда не будет, Алекс, — оттолкнула я его от себя, направляясь к двери. — Посмотрим, Донна Картер, — пошел он вслед за мной. — Кстати, раньше я не замечал, чтобы ты так сексуально произносила мое имя. Перед моими глазами появился Адам, и мгновением позже Алекс согнулся пополам, а я была в сильных объятьях. Его запах я узнаю из миллиона. Адам был тут. — Мне плевать, кто ты, — зарычал Адам. — Еще раз прикоснешься к ней, и я обещаю, что в следующий Старбакс ты попадешь на костылях. Люди смотрели на нас, а Адам поднял меня на руки, и через минуту я сидела в машине, осматривая красные следы на руке. — Кто он? — спросил Адам, смотря на следы на моих руках. Я ненавидела вранье, но не могла сказать правду. Адам пронзал меня взглядом, и я отвела свой, не желая подчиняться нажиму. Не собиралась я ничего объяснять, и мы оба об этом знали. — Не важно, — сказала я. Мое сердце стучало так громко, что я не слышала собственных слов. Адам обнял меня, не ответив ничего. Затем я прислонилась головой к окну, и он завел мотор, направляясь к дому. Приехав, хотел снова взять меня на руки, но я отпрянула. — Адам, со мной ничего не случилось. — Ты моя, слышишь? — смотрел он на меня. — И никто не смеет делать тебе больно. — Я не твоя Адам. Я ничья. Он промолчал, взяв меня за руку и направляясь в его пентхаус. Войдя, я улыбнулась. Тут витал запах его хозяина. — Убери руку с моей задницы, — покачала я головой. — Я не специально, — слышала я улыбку. — Тогда убери ее специально. Потому что она до сих пор там. — Это все еще не специально. «Она не знала, в чем причина ее одиночества. Она могла выразить это только словами: Это не тот мир, на который я надеялась». Айн Рэнд. За остаток дня я сказала Адаму лишь два слова: «Спокойной ночи». Он одолжил мне свои брюки, футболку и кровать. Я не вышла из комнаты до конца вечера, а затем и всю ночь. Я закрыла дверь и не отвечала ни на один звонок, пытаясь уснуть. Я бы хотела упасть на зеленую траву и смотреть на облака. Лежать так долго-долго, пока не усну. Пока не смогу снова собрать себя по кусочкам. Мне хватило лишь двух коротких встреч, чтобы вспомнить то, что было почти целую жизнь назад. Утром, проснувшись, я увидела множество пропущенных и через три часа должна была встретить маму. Я вышла на кухню сделать кофе. На часах было шесть утра, и я была благодарна Адаму, что он дал мне возможность побыть одной. На его холодильнике висела фотография, где он с двумя девушками находился, судя по всему, в раю. — Это на острове Мариетас, — услышала я голос за спиной. — Черт, — испугалась я. — Я думала, выпью кофе и уеду. — В начале двадцатого века, — подошел ко мне Адам. — Мексиканское правительство проводило испытание в этой местности. Одна из ракет проделала огромную дыру, и миру открылся природный бассейн. — Ты был там, — улыбнулась я. — И судя по всему, тебе понравилось. — Это мои сестры, — усмехнулся он в ответ. — И, да, мне очень понравилось. Этот остров обладает статусом Национального парка, и его включили в список важнейших биосферных заповедников мира ЮНЕСКО. — Я хочу есть, — сказала я. — Но мне нужно поехать за мамой и еще кое что от тебя. — Я тебя слушаю, — сосредоточился на мне Адам. — Мне нужно забрать маму с ее мужем из аэропорта. — Ты хочешь, чтобы я был водителем? — усмехнулся он. — Мне нужно, чтобы ты изобразил моего парня. На улице была ужасная погода, и мы ехали в аэропорт. Я смотрела в окно и молчала всю дорогу. Адам понимал, что это всего лишь роль, и не более того. Все повторялось. История снова повторялась, и я не знала, что с этим делать. Я всегда была слабой, и пока не сгорела до тла, не знала, что такое сила. Мне есть чем гордиться. Та сила, которую я взрастила в себе, держит меня каждый чертов день. Порой я бываю жестока, но также я «залижу раны», если понадобится, и отдам жизнь. Я умею быть лезвием и гордо поднятым знамением, пока это величие нужно мне самой. Мои инстинкты всегда преобладали над разумом, несмотря на то, что я сотнями глотала книги. Меня долго прижимали, доминировали и морально давили. Со мной были агрессивны и подминали под себя. Я всегда пыталась изменить свой разум. Я хотела, чтобы он контролировал мои инстинкты, но страх потери Алекса преследовал меня почти полжизни. Этот человек всегда резко реагировал, решал вопросы и открыто врывался в конфликты, заявляя о себе. Он был героем в каком-то смысле. А все знают, что герои долго не живут. «Ты всегда найдешь меня в своих воспоминаниях». Хардли Хевелок. Так и было. Я всегда находила его там. Спустя много лет другой жизни. — Я сама ее заберу, — сказала я Адаму. — Подожди в машине. Я видела, как им овладевала злость, и он сжал руль так, что побелели костяшки пальцев, но все же согласился. Я спасалась бегством. Хотя до этого практически привязала к себе. — Донна, — услышала я визг мамы. Я закатила глаза, но, улыбаясь, направилась к ней. Она выглядела, как и прежде. Казалось, она была неподвластна времени. У нее были длинные золотистые волосы, черные ресницы и голубые глаза. Осиная талия, которая позволяла носить любую одежду, и высокий рост. Моя мать всегда клин из себя выбивала клином, в то время как я любила, бросала, ловила и, падая, снова поднималась, пытаясь стать сильнее. Мари находила того, кто бы поднял ее. И спустя столько лет я поняла, что она зря читала мне сказки перед сном. — Привет, мам, — обняла я ее. Мать всегда говорила, что я похожа на отца. Более молчаливая, чем она, более скрытая и скованная. Были времена, когда я хотела спросить о нем, или хоть увидеть, как он выглядит. Но раз он никогда не искал меня, значит я не была ему нужна. — Как я рада тебе видеть, доченька. Ты похудела, — покачала она головой, осматривая меня. — Ну ничего, я откормлю тебя. У нее был такой взгляд, словно расписание нескольких дней промелькнуло в ее в голове за долю секунды. — Ты не будешь откармливать меня, знакомиться со всеми, мы не будем ходить в зоопарк и вырезать снежинки, ясно? — не отводила я взгляд. — Да, да, конечно, — ответила она легкомысленно. — Где Жан? — перевела тему. — Или он не выдержал и все-таки сбежал? — Очень смешно. Ты, как твой отец, совсем не умеешь шутить. Жан пошел за чемоданами. — Боже мой, только не говори, что вы прилетели больше, чем на три дня, — подняла голову к небу. — Потому что моя душа не выдержит, и все нервные окончания впадут в депрессию. Мама улыбалась, воспринимая мои слова как шутку. Хоть и в каждом моем слове действительно была доля шутки. Спустя минуту вышел Жан с чемоданами. — Bonjour, Donna. Long time no voir, comment etes-vous? — сказал он, целуя меня в щеку. — Он сказал: «Здравствуй, Донна. Давно не виделись, как поживаешь?» — перевела мама. — Привет, Жан. Хорошо, в отличии от тебя. Ты ведь живешь с моей мамой, — улыбнулась я. — Bonjour, Jean. Eh bien, contrairement a vous. Vous vivez avec ma mere, — снова перевела мама. Ее муж засмеялся и поцеловал мою маму в щеку, шепча ей что-то на ухо. После мама снова обратила свой взор ко мне. — Он говорит, что у тебя есть чувство юмора, — покачала она головой, закатывая глаза. — Иногда он странный. Я засмеялась, а она обняла меня за плечи, направляясь к выходу из аэропорта. Мы пошли прямиком к машине Адама, и как только открылась дверь со стороны водителя, я поняла, что он, не сказав ни слова, очаровал мою мать. — Какой красавец. Почему ты не можешь встречаться с таким мужчиной? — спросила моя мама, смотря на меня грустным взглядом. — Боже мой, и это за мои же деньги, — нахмурилась я, сверля своего родителя взглядом. Мы подошли к Адаму, я стала между ними. — Мама, это Адам. Адам, это моя мама, — я закатила глаза, зная, что сейчас будет сказано. — Три, два, один. — Наконец-то ты нашла кого-то, милая, — пролепетала мама. — Жан, у нашей доченьки появился мальчик. — Господи, Боже, убей меня, — сказала я, смотря на Адама. Он засмеялся, поцеловав руку моей маме. — Рад познакомится с вами, миссис Делан. Очень рад знакомству. — И я с вами, мистер, — не прекращала Мари улыбаться. — Как вас зовут? — Адам. Адам посмеивался и все время посматривал на меня. Его забавляла вся эта ситуация, меня же заполнило чувство неловкости до краев моего физического тела. После Адам подошел к Жану и, пожав ему руку, спросил: — Bonjour. Qu'est-ce vol? (Здравствуйте, как долетели?) — Vous parlez francais. Vous toiletter Dona? (Вы говорите по-французски. Жених Донны?) — Je l'espere. (Надеюсь на это) Они пожали друг другу руки, а после упаковали чемоданы в багажник. — Адам, — сказала мама, когда мы сели в машину. — Долго вы ухаживаете за моей дочерью? — Я пытался действительно долгое время, но ее не так легко заинтересовать. — Это в ее стиле. Так вы уже назначили дату свадьбы? Адам говорил с моей мамой, словно старые друзья, а мое терпение было на пределе. — Эй, вы видите меня? — спросила я, смотря на мать в зеркало заднего вида. — Конечно, милая, — улыбнулся Адам, целуя меня в висок. — Я всегда тебя вижу. — Во что я вляпалась? — вышла я из машины, подойдя к стороне водительской двери. — Я за рулем. Он лишь улыбнулся и отдал мне ключи. Я села на водительское сидение, а Адам рядом. Они смеялись, а я напоминала, что это всего лишь на несколько дней. — Донна, почему ты такая вредная? — спросила мама, когда я тронулась с места. — Я дева. А у тебя какое оправдание? — не сводила я глаз с дороги. — Ты, как твой отец, — покачала она головой. — Ты, кстати, отлично выглядишь, милая. — Ага, — переключила я передачу. — Ты сейчас должна сказать, что я тоже. — Я лучше скажу, что у меня вши, и три только что сбежали. Адам засмеялся, делая музыку тише. Из всех присутствующих больше всех мне нравился Жан. Он молчал и просто улыбался, не понимая, о чем мы говорим. — Адам, как ты терпишь мою дочь? — Я стал слабохарактерным подкаблучником. Господи, я ведь и правда таким стал. Я посмотрела на Адама, и на его лице было выражение наигранного ужаса. Да, в актерском мастерстве ему не было равных. — Ты просто джентльмен, — слышала я улыбку в голосе матери. — Размазня, — прошептала я. — Такими темпами я перееду к маме, — сказал мне Адам. — Хорошо, давай, — пожала я плечами. — К твоей маме. — Удачи, — засмеялась я, смотря на него лишь мгновение, остановившись на светофоре. — Терпение в чемодан не забудь положить. Он смотрел на меня с такой нежностью, и я улыбалась ему в ответ. Он делал то, что я попросила. Только для полноты всего этого вранья не хватало моих счастливых глаз. Я остановилась около своего дома, и Адам помог донести Жану чемоданы. Когда он стоял рядом, возвышался надо мной в росте. Мне нравилось то, какой я была миниатюрной рядом с ним. С Адамом я чувствовала себя не только женщиной, но и другом, которого он был готов закрыть собой от всего мира. Поставив чемоданы, Адам пришел на кухню, обняв меня за талию, и уткнулся лицом в мою шею. — Я остаюсь, ты ведь знаешь? — Где? — спросила я в недоумении. — У тебя. Ты сказала, что не хочешь, чтобы мы жили у меня, пока твои родители тут, зная, что мое предложение гораздо логичней. Значит, я остаюсь у тебя, — поцеловал он мою шею, легко прикусив кожу. — Тут моя мама. — Я не сказал, что буду трахать тебя каждый час. Я сказал, что остаюсь с тобой. — Разве это не одно и тоже? — толкнула я его локтем. — Нет, — сильнее прижал меня Адам к себе. — С тобой я начал путать день с ночью. В кухню вошли мама с мужем, и Адам снова сказал Жану что-то на французском, целуя меня в щеку. Затем мужчины ушли в комнату, и я смотрела Адаму в след. Планировка моей квартиры для Эмили была отвратительной, но мне нравилась — кухню с гостиной разделала только арка, и я в такой момент могла смотреть на Адама, наслаждаясь его видом. — Что готовим? — повернулась я к матери. — Какие у тебя есть продукты? — открыла она холодильник. — Практически ничего. Я жила у Адама, — избегала я смотреть ей в глаза. — У вас будут потрясающие дети, — улыбалась она. — Мам, перестань, — покачала я головой без тени улыбки. — Пожалуйста. — Он на тебя так смотрит, — все не успокаивалась она. — Как на кусок мяса. — Мужчина не должен смотреть на женщину, как на кусок мяса, — нахмурилась я. Она достала несколько пакетов из морозилки, кладя их в микроволновую печь. Я же достала макароны из тумбы, собираясь делать стандартное блюдо. — Милая, поверь, несколько лет в браке, и тебе будет нравится, что он смотрит на тебя, как на кусок мяса. — Я часто причиняю ему боль, — смотрела я на спину Адама. Мужчины сидели на диване и смотрели футбол. Я была дома. Нет, не в плане территории, просто тут был Адам. Я застыла на нем. «Долго единственной целью моей жизни было саморазрушение. А потом мне вдруг захотелось счастья». Фредерик Бегбедер. —Ты тонешь, Донна, — сказала мама, вырывая меня из раздумий. — В чем? — В Адаме. Он, можно сказать, твой океан, но в то же время твой спасательный круг. — Нет, он тот, кто разбудил меня, — открыла я бутылку вина, наполняя им бокалы. — А на плаву меня держала Эмили. — Красиво сказала, — сделала мама лоток. — Слова порой бывают непредсказуемы. Мои причиняют боль тем, кого я люблю. — Потому что ты такая, Донна. Ты говоришь, что думаешь, но... — посмотрела она на меня, прервавшись на мгновение. — При этом часто не думая совсем. — Это правда, — грустно улыбнулась я. — Так что приготовим? — Пасту. — Пасту? — спросила я, с отвращением. — Доченька... — Давай, еще один совет, — перебила я ее. — Донна, нельзя, чтобы мужчине слишком нравилась домашняя еда. — Почему? — Потому что он никогда не поведет тебя в ресторан. — Ты только что сделала такое выражение лица, словно открыла для меня мир истины, — засмеялась я. — Что ты делаешь, когда хочешь уйти от мира? — Покупаю платье, — улыбнулась мама. — Я серьезно, милая. Купи платье, и все решится само собой. Вечером, когда мама с Жаном ушли в комнату для гостей, я приняла душ и, войдя в свою спальню увидела Адама, который лежал на кровати и читал какую-то книгу. Он был в очках, и я остановилась в дверях, наблюдая за ним. Мне кажется, что в какой-то момент я смогу все начать заново с кем-то, и, скорее всего, этим человеком будет Адам. «Какие моральные ценности могут быть в мире, где курить начинают в двенадцать, а читать книги почти никогда?» Хит Леджер. Я не помню, когда впервые прочла книгу и получила удовольствие. Но помню, что потом каждый раз, дочитывая очередную, начинала что-то заново. Кажется, так было всегда — моя непреодолимая жажда быть где-то в другом месте и чувствовать себя другой. Эти ощущения давали мне только книги. Меня часто мучает бессонница, и я никогда не тратила ее на мысли или любовь. Это всегда были книги, и я видела в бумаге свою жизнь. Свои чувства, как и пустоту небытия, я заполняла лишь этими страницами. «Смысл жизни не в том, чтобы ждать, когда закончится гроза, а в том, чтобы учится танцевать под дождем». Вивиан Грин. Адам поднял голову и отложил книгу, улыбаясь. — Не знала, что ты читаешь в очках, — не могла я перестать смотреть. — Иногда. А ты? — Я никогда не носила очки, — легла я на другую сторону кровати. — У тебя бывает такое, что ты хочешь оказаться в любом другом месте, кроме того, где сейчас? — Да, — снял он очки. — И что ты делаешь в тот момент? — Я еду к тебе, — ответил Адам, обнимая меня, прижав к себе за талию. — Где бы ты ни был, тебе всегда нужен лучший друг. — Сесилия Ахерн сказала это, — прижалась я к нему. — О чем ты думал в юности? — О том, что после окончания школы у подростков должен быть год, когда он сможет насладиться самыми лучшими годами в своей жизни и понять, чего он по настоящему хочет. Как я влипла? Как купидон мог стрелять, даже не спрашивая у меня, хочу ли я этого? Мы живем в циничное время, и больше нет такого понятия, как роман. Теперь это называется интрижка, которая сегодня есть, а завтра больше нет. Адам прижал меня к себе, поглаживая мою кожу. Наши сердца так громко стучали, словно жили отдельной жизнью. Мне нужен был тихий причал после Алекса. Любовь — это всегда хорошо. Просто мне нужна свобода и чуть-чуть времени разобрать в себе. — Когда ты живешь в таком городе, как Нью-Йорк, встречаешься со многими женщинами, — тихо говорил Адам. — Со временем это так приедается, что в конечном итоге ты встречаешь женщину, которая не смотрит на тебя. И потом понимаешь, что тебе нужна та, которая просто сможет тебя рассмешить. — Мне кажется, я не создана быть с кем-то. — Ты создана для меня, Донна, и мы со всем разберемся. — Почему ты все время встречался с разными женщинами? — Я проводил с ними время, вот и все. — То есть, ты знал, что у вас ничего не выйдет, но все равно с ними встречался? — Нет, — хмыкнул он. — Я спал с ними. Они были как новый костюм, но последний размер, который явно маловат для меня. Я понимал, что костюм не мой, но все равно хотел примерить. — Господи, ты отвратительный, — улыбнулась я. — Ты на кровати, и ты со мной. Я знаю, что твоя мама через две комнаты, но выключи свой мозг и делай то, что я говорю. Голос Адама был как снотворное, но его тело было полной противоположностью, и я снова утопала в нем. — Сосредоточься на мне, Донна, — смотрела на меня Адам. — Забудь обо всем. Есть только мы вдвоем. Его глаза сверкали, и я видела в них свет. Удивительный оттенок, не похожий ни на какой другой, и Адам обхватил мое лицо ладонями. Когда я проснулась, первой моей мыслью было сбежать. Но второй, как прекрасно это утро. Те люди, которые его не любят, просто никогда не просыпались рядом с Адамом Майколсоном. От нежных прикосновений, вибраций, проходящих по телу. Обычно так было, но не сегодня. Я почувствовала в квартире запах кофе. Солнце освещало комнату, но Адама не было рядом. Он всегда ждал, пока я проснусь, лежа рядом. Я надела его рубашку и отправилась на кухню. Кофе стоял на барной стойке, и какие-то бумаги были разбросаны по столу. Шум воды слышался через дверь ванной. Я постучала, но Адам ничего не ответил. Я взяла чашку, наслаждаясь странным вкусом любимого напитка. Адам делал всегда потрясающий кофе, немного горьковатый, но такой удивительно вкусный. Мои глаза метнулись к бумагам, и первое, что я заметила, это свои инициалы. Прочитав несколько строчек, я заметила, что мои руки дрожат, и и поставила чашку на стол. Там была вся моя биография. И под «все» я действительно имею ввиду все — детство, семья, родня, первая разбитая коленка, друзья, школа, институт и какой сэндвич я ела на завтрак двадцатого марта 2000 года. Дверь открылась, и Адам вышел из ванной. Я подняла на него глаза, пытаясь сохранять спокойствие. Его лицо было в ссадинах, кожа на руках стерта, и грудь в синяках. — Что случилось? — спросила я шепотом. Он вздохнул и направился к кофеварке. Обычно Адам целовал меня утром, и сегодня, когда он впервые не сделал этого, я поняла, как привыкла к этому жесту. — Я думал, ты будешь еще спать, — ответил он без каких-либо эмоций на лице. Полотенце прикрывало его бедра, но его торс был весь в ушибах. Я все чувствую. Малейшее изменение его настроения или отношения я почувствовала сразу. Я хотела дотронуться к нему, но Адам отпрянул, как только я подошла ближе. — Поговори со мной, — сказала я. — Донна, я почти убил того мужика утром, и как бы мне не было с тобой хорошо, я не люблю вранья. Его взгляд был страдальческим, но в то же время устрашающим. — Я не вру тебе, Адам. — Да, ты просто не договариваешь. Я знаю. Я могу смириться с тем, что ты умалчиваешь о многих вещах, но не о том, что узнал. — Что ты узнал? — Ты была с ним. Он издевался над тобой, бил тебя. И ты была с ним! Почему ты, черт возьми, не ушла? Я столько лет пытаюсь забыть Алекса. Столько лет пытаюсь начать все заново, но чем больше думаю об этом, тем медленнее иду к чему-нибудь, что не связано с ним. Такое чувство, что он сломал меня для всех остальных. Он не бегал за мной, он слушал меня. Он говорил. Я помню, как впервые увидела его. Как впервые он улыбнулся мне, и то, как мы смотрели друг на друга. Я не видела больше никого, кроме Алекса, даже если бы мир исчез совсем. А потом я увидела его настоящего, но бежать было поздно. Я так хотела быть гордой, быть сильной все эти годы, но все прекращалось с наступлением ночи. Каждый парень после него был мне в тяжесть, и меня преследовало чувство, что я не смогу быть больше ни с кем по-настоящему в этой жизни. Мир затих. Я снова оказалась в том времени, в том ужасе, в который никогда не хотела возвращаться. Я просто молчала. Я не знала, как сказать ему о том, чего боялась. Многие люди думают, как можно бояться и не уходить? Но на самом деле я боялась исхода того, что будет после. — Я на минуту, — сказала я, отходя от него. — От меня ты уходишь, когда я повысил голос и даже не говоришь мне перестать, а он издевался над тобой, и ты была с ним, несмотря ни на что. Нужно было убить его, — выругался Адам. — Нет! — смотрела я на него со злостью. — Ты не знаешь всей правды, Адам. И ты не такой. — Я такой. Я именно такой, Донна, — пронзал Адам меня взглядом. — Я убивал и, знаешь, не жалею об этом. Наверное, многих бы съедала совесть или чувство сожаления, но я готов убивать каждого, кто причиняет боль другому человеку. Я со страхом смотрела на него, словно пытаясь запомнить. Каждую черту и родинку. Он словно был тенью, и я видела в его глазах взгляд Алекса. Это их и связывало. — Боже, моя голова, — села я кресло, держась за поручни. — Что это? — Скоро все будет в порядке, Донна, — подошел ко мне Адам. — Скоро все будет в порядке. — Ты мне что-то подсыпал? — Засыпай, — поднял он меня на руки. — Я все исправлю. Больше я не помнила ничего. Глаза Адама были последним что я видела, прежде чем отключиться. И теперь я увидела в них совсем не небо, а что-то темное, чего не видела никогда прежде. Ни в ком.