Неприкосновенное сердце

«Ничего нет хуже, чем сидеть рядом с женщиной, на которую до смерти хочется смотреть». Давид Фонкинос. Я звонил ей две недели подряд, оставляя каждый день по одному сообщению. Я не мог объяснить, почему повел себя тогда, как идиот. Брайан сказал, что ей нужно время с ее дочерью, и я готов был дать Донне все, что угодно. Ведь теперь она каждый чертов день сжимала в руках мое сердце. Но несмотря на это, я был зол. Держа в руках бутылку воды, я вспоминал тот вечер, когда не мог остановить дерьмо, которое вырывалось из моего рта. Прогресс, который был достигнут между нами, в мгновение ока был уничтожен. Мне не хватало ее. Боже, до чего же я стал зависим от этой женщины. Я все время думал о моментах, когда она стала на меня смотреть по-другому. В один момент Донна перестала хотеть, чтобы я наблюдал за ней. Это и был конец. Я сидел на полу своей огромной квартиры, и мне еще никогда в жизни не было так одиноко. Закрыв глаза, прошептал: «Прости меня», — хоть и знал, что этого никогда не произойдет. Она ушла. Донна теперь далеко и начинает новую жизнь с самым дорогим человеком для нее. Я не хотел, чтобы она уходила, даже зная, что я в любом случае буду преследовать ее, где бы она ни оказалась. Но она ушла, и я ей позволил. Быть тем, с кем она захочет остаться, оказалось труднее, чем я думал. В очередное утро я смотрел на небрежно смятую постель, которую освещало солнце из окна. Донна любила мои серые шелковые простыни, а я любил, как она выглядела на них с растрепанными волосами. Она говорила слегка хриплым сонным голосом и улыбалась. Я смотрел на нее с голодом все время, и она была так безоружна в моих руках. Я думал, что контролировал все, но на самом деле, как только эта женщина вошла в мою жизнь, она контролировала меня. Она могла делать со мной все, что угодно, и любое ее слово стало для меня неписанным законом. Я сел в машину и поехал к Брайану в офис. Войдя в его кабинет, плюхнулся в мягкое кресло напротив и уставился на стену. — Выглядишь дерьмово, — сказал друг. — Тоже рад тебя видеть, — ответил я. — Ты говорил с Эмили? — Она моя жена, Адам, — открыл Брайан бар, доставая бутылку виски и два бокала. — Я каждый день с ней говорю. — Как она, Брайан? — забрал я бокал, сделав глоток. — Она в порядке. — Скажи ей, пусть позвонит мне. Я просто хочу услышать ее голос. Хочу сказать, что сожалею о сказанном и нуждаюсь в ней. Любой другой человек бы посмеялся, но не Брайан. Он так же зависел от Эмили, и всегда все понимал. Я поднялся с места и прилег на кожаный диван, скидывая все бумаги, которые там лежали, на пол. Я причинил ей боль. Я помнил лицо Донны, когда сказал ей о том, что она не сможет быть матерью этому ребенку. Когда я стал таким садистом? Я не заслуживал Донну, но она нужна мне как воздух. Она заботилась обо всех, кого любила, но я не мог доверить заботу о ней кому-то другому. — Я не могу так, — закричал я в комнату. — Вернись. — Расскажешь? — сбросил мои ноги Брайан, садясь рядом. — Этот диван мне дорог. — Даже не буду спрашивать, — фыркнул я. — И не надо, — усмехнулся друг. — Что случилось? — Я чувствую запах ее духов за сотни километров, — откинулся я назад, закрывая глаза. — Я дышал только Донной и не понимал этого, пока она не уехала. Я никогда не чувствовал такой беспомощности, Брайан. Она рассказала мне о девочке и хотела, чтобы я сделал это вместе с ней. Я так виноват. Я не предложил свою помощь, а только начал давить на больное. Но как, черт возьми, она собирается справляться с этим одна? Перевести ребенка в другую страну? Смотреть на ее скорбь по родителям в то время, как будет сидеть рядом и держать девочку за руку, понимая, что это её дочь? — Как зовут девочку? — Оливия, — посмотрел я на него. — Разве это важно? — Тебе придется принять ее дочь, иначе она никогда не будет с тобой. — Ты бы принял ребенка Эмили? — Да, — вернулся он на место. — Я приму все, что является ее частью. Затем Брайан позвонил своей жене и включил громкоговоритель. — Милая, ты в порядке? — спросил он. — Да, Брайан. Я сейчас занята, но мне кое-что нужно от тебя. — Что? — Частный самолет, — ответила Эмили. — И не только в одну сторону. — У вас какие-то проблемы? — Нет, перезвони мне, когда будет готово. Затем Эмили бросила трубку, как всегда, и Брайан нахмурился, смотря на экран телефона. — Ты слышишь то же самое, что и я? — Что ты имеешь ввиду? — смотрел я на него. — Вранье, — перевел он взгляд на меня. — Эмили мне врет. Она всегда нервно смеется, когда врет, и пытается быстрее закончить разговор. Они были такие разные. Донна была податливая, Эмили же совсем наоборот. Донна самоотверженная, вдумчивая и жесткая. Она никогда ничего не ждала. Я помнил, как ее дыхание обжигало мое ухо, и мое тело напрягалось каждый раз, когда Донна касалась меня. Сообщение поступило мне на телефон, и, прочитав его, я знал, чем сегодня займу свои руки и мысли. — Почему? — спросил Брайан, не отводя от меня взгляд. — Что почему? — направился я к двери. — Почему ты полюбил ее? — Она преданна, — усмехнулся я, открывая дверь. — И еще у нее необычное чувство юмора. «Правда подобна солнцу. От нее можно закрыться на какое-то время, но от этого она никуда не исчезнет». Элвис Пресли. Я вышел на улицу и огляделся по сторонам. Зима в этом году была ни к черту, но это было на руку. Я надел шлем и, заведя мотоцикл, направился к человеку, который мне определенно должен помочь. Боль — это то, чему нас учат, когда ты в ФБР. Это то, что ты все время испытываешь, смотря на смерть каждый день. — Папа, — вошел я к нему в кабинет. — Мне нужна услуга. Я буду тебе должен. — Ты мой сын, — поднял голову от бумаг отец. — Ты не будешь мне должен, Адам. — Я тут не как твой сын. — Адам, — встал он с места. — Я помогу тебе во всем, о чем бы ты не попросил, и при условии, что твои руки от этого действия не будут в крови. Но будь осторожен, ведь когда-нибудь я верну долг. Спустя час я вышел из его кабинета и направился в тюрьму Аттика. Я не знал всей истории Алекса, но я знал достаточно, чтобы сделать ему больно. — Адам, — вошел в комнату Алекс. — Какая неожиданная встреча. — Ты знал, что я приду. — Конечно, — засмеялся он. — Я ощущаю каждый день, как ты дышишь мне в спину. Я ведь могу столько сделать от сюда. Например, можно ей ноги сломать, чтобы она больше не смогла ими обнять тебя, когда ты будешь ее трахать. Я поднял взгляд на камеру, и запись прекратилась, когда загорелась красная лампочка. — А теперь послушай меня, — схватил я его за шею. — Через несколько дней я разберусь со всем, а до этого времени советую не делать резких движений. Я заплачу сколько надо, чтобы руки самому об тебя не марать, награду за твое дохлое тело объявлю, если с головы Донны упадет хоть один гребаный волос. — Ты посадил меня сюда, — откашлялся он, когда я оттолкнул его. — И знал, что я долго не просижу тут. — Да, ты тут, потому что я могу это сделать. — Считаешь себя крутым? — Да. А ты никто. Ты столько лет прикрывался ею, подставляя ее под прицел. Я еще раз взглянул на камеру и достал из ботинка охотничий нож. — Что ты делаешь, черт возьми? — закричал этот кретин. — Все узнают! — Об этом я уже позаботился, — ответил я тихо. Я ударил его ножом в живот, и Алекс снова закричал, отскакивая. Он пытался убежать, но мне было плевать, что у нас явно неравные силы. Мне нужно было его припугнуть, чтобы он не добрался к Донне и малышке. — Что у вас есть общего? — спрашивал я, смотря на него. — Почему Донна защищает тебя? — Она любит меня, — испустил Алекс смешок. — У нас есть общий ребенок, правда, я не знаю, жив ли он. Я снова пересек комнату и провел ножом от его ключицы к ребрам, смотря как кровь стекает по коже. Я уже более, чем достаточно повредил его, но у меня перед глазами была красная пелена, и я хотел его покалечить. Схватив Алекса за одежду, я ударил его кулаком по лицу, явно сломав нос. — Это тебе за боль, причиненную Донне, — прорычал я. — Ты будешь страдать, пока я не закончу. Тебе никогда не следовало прикасаться к ней, — бил я его каждый раз, чувствуя, что мне становится легче. — За каждую секунду ее страха ты получишь то же самое, а потом сдохнешь. Затем я вышел из камеры и качнул головой охраннику, что закончил. Я знал, что будет дальше, и пусть я был больным на всю голову, но я наслаждался болью этого кретина. Я соскучился по нашим разговорам с ней и по ее запаху. По тому, как она засыпала у меня на груди и каждое утро просыпалась, повернувшись спиной ко мне. Она занималась со мной сексом и разговаривала, потому что хотела. Хотела именно меня, а не что-то от меня. Донна изранена, но она всегда боролась. Это была ее дальняя дорога за всей этой красивой упаковкой. Знал ли я когда-нибудь подобную женщину? Нет. И я понял, что, несмотря на все, я не готов отпустить лучшее, что я когда-либо встречал. Но в то же время я помнил, как она освободилась из моей хватки. Как она смотрела на меня. Я так хотел прикоснуться к ней. Дерьмо. Я не мог побороть это. Я готов был пойти на что угодно, чтобы она вернулась ко мне. Я прошел по коридору и вышел на улицу. Холодный воздух ударил мне в лицо, и я двинулся дальше. Завернув за угол, я ударил кулаком по кирпичной стене сначала один, второй, а затем и третий раз. Я хотел, чтобы эта боль заглушила ту, что я чувствовал внутри. Я был потерянным и уязвимым. Я не мог уйти. Никогда не мог ее оставить, даже когда узнал, что все, что она говорила, было ложью. Реальность беспощадна. Я испытывал ярость от того, что пытался вытащить ее оттуда, откуда нет выхода. И самое отвратительное было то, что даже сейчас я хотел Донну. Хотел ее больше всего на свете. Но я не был Брайаном, как и Донна не была Эмили. Эмили любила моего друга и сражалась за него и его чувства больше, чем способна обычная женщина. Донна никогда бы не сражалась за меня. Я приехал в свое казино и, как только решил закрыться в кабинете, услышал, как меня окликнули. Я повернулся и увидел девушку. — Мелони, — сказал я сухо. — Что ты тут делаешь? — Мне нужно с тобой поговорить. — Давай через несколько дней, мне нужно кое-что забрать, а потом домой. — Адам, пожалуйста. — Черт с ним, поехали. Я взял служебную машину и открыл ей дверцу, наблюдая замешательство и озадаченность на ее лице. — Что случилось? — спросил я. — Я рассталась со своим парнем, и теперь мне негде жить. — Ты хочешь, чтобы я освободил тебе комнату? — спросил я с сарказмом. — Я была бы не против, — усмехнулась девушка. — Я теперь свободна. — А я нет. — Адам, ты всегда свободен, я же тебя знаю. Нет. Я понял, что она совсем меня не знала. Мелони совсем не понимала меня, и я задумался, как мог быть с ней столько времени. Она пахла духами. Слишком резкими, в отличии от Донны, ведь женщина, которую я любил, пахла, как чертов рай. В ней было сочетание запаха яблок и корицы. Донна была такой совершенной, что это причиняло боль. Я закрыл глаза и сделал несколько вдохов, чтобы успокоиться. — Ну так что? — снова спросила она, когда мы вошли в мой пентхаус. — Я дам возможность тебе пожить в другой квартире. Отдельно от меня. У тебя будет неделя, чтобы повзрослеть. Сделай себе выпить, — сказал я, уходя. — Я в душ. У Мелони был пирсинг в пупке и татуировка под тазовой костью. Раньше мне казалось это сексуальным, но сегодня все, о чем я мог думать — это то, что у Донны безупречное тело. Периодически с Мел мы раньше спали, удовлетворяя потребности друг друга. А потом она сказала, что влюбилась в меня, и я решил все порвать. У меня было много таких женщин, чем я точно не горжусь теперь, но встретив Донну, все изменилось. И это что-то — я сам. Я ненавидел то, что был таким слабым. Когда прислонился к холодному кафелю, представлял, как целую Донну, раздвигаю ее ноги, вторгаюсь в нее, и ее киска становится скользкой от моих прикосновений. Моя другая рука ласкает ее попку, и Донна бы вскрикнула, когда я дразнил бы пальцами ее клитор. Твою мать. Я стоял под струями воды и резко вдохнул, когда Мелони сжала мой член. Я опустил голову и затем посмотрел ей в глаза. Я не видел страсти, которая всегда присутствовала во взгляде Донне. В Мелони были лишь похоть и недостаток внимания. У меня не было с ней тем для разговора, и в этот момент ее грубая ладонь меня не заводила. Я не чувствовал ровным счетом ничего, кроме отвращения и стыда. Я закрыл глаза, пытаясь получить хоть какое-то удовольствие, чтобы отвлечься от злости, но все было тщетно. У Донны по спине всегда спадали темные локоны, в отличии от прямых светлых волос, которые сейчас были передо мной. И тело Донны было потрясающее податливым. К ней все время хотелось прикасаться. — Ты не можешь трахать меня и представлять кого-то другого, — сказала она тихим голосом. — Это не честно по отношению ко мне. Не важно, сколько пройдет времени, Адам. Я всегда буду любить тебя. И со временем ты забудешь ее. — Нет, — резко выдохнул я, выходя из душевой кабины и вытираясь полотенцем. — Я никогда не смогу ее забыть. Даже если я снова начну отношения с тобой, до боли родной запах другой женщины будет преследовать меня днем и ночью. Она говорила со мной, а я уже скучал по ней. И я не буду одним из тех глупцов, которые говорят, что им хорошо с девушкой, только потому, что она раздета, — бросил я ей полотенце. — Я знаю, что буду скучать по ней и сравнивать каждую последующую женщину с ней же. А ты достойна большего. Уходи, Мелони, — вышел я из ванной. — Уходи. — Ты настолько ее любишь, что скатился к просьбе о дружбе со мной? — услышал я ее голос за спиной спустя несколько минут, когда застегивал рубашку. — Я не хочу дружбы с тобой, — посмотрел я на девушку, повернувшись. — Я ничего не хочу с тобой. — Адам, нам ведь было раньше хорошо, — натянуто улыбалась она. —Мы можем выпить, и ты будешь со мной более дружелюбным. — Такого количества алкоголя в мире не существует, — подошел я к девушке, убирая мокрую прядь светлых волос с ее лица. — Найди того, кто будет относиться к тебе, как к дару. Для кого ты будешь смыслом жизни. И не соглашайся на меньшее. Никогда. — Я люблю тебя, — потекли слезы по ее щекам. — Нет, Мел, — отошел я и, взяв в руки телефон, вызвал ей такси. — Я просто не иду тебе в руки, ты пытаешься меня исправить и порой, сама того не замечая, поклоняешься мне. А это можно назвать как угодно, но только не любовью. «Противиться женским капризам — все равно, что дуть на волны». Иржи Грошек. Встряхнув головой, чтобы очистить мысли, я направился в спальню. Я не менял простыни с тех пор, как Донна спала на них последний раз, и, разблокировав телефон, уставился на ее фото. Какое-то время сидел дома. Я был один, думал о том, что теперь все будет по-другому, и о том, как заставить Донну вернуться ко мне хотя бы ради безопасности. Хотя я врал сам себе. Больше всего на свете я хотел, чтобы она была просто со мной, а ее безопасность была бы для меня как бонус. Затем я вспомнил о письме, которое нашел у нее в квартире во время собственного обыска спустя неделю, как она уехала. Я перечитывал его десятки раз и сам взял листок и ручку, попробовав выложить свои мысли на бумагу. «Ты написала письмо, рассказав о том, что чувствуешь. Но также ты спросила, за что я могу любить тебя. Да, ты сломлена, но у меня все равно есть причины. Я люблю тебя не за что-то, а вопреки всему, и еще по многим причинам. Я счастлив рядом с тобой, и ты знаешь, как заставить меня улыбнуться. Мы можем говорить обо всем и ни о чем. Тебе интересны мелочи. Все мелочи, и ты всегда неожиданно приходишь, как бы банально это не звучало. Ты непредсказуемая. Уникальная. Умная. Тебе нравится быть красивой. Я становлюсь иррационально счастливым рядом с тобой. И самое главное — мое сердце бьется ради тебя». Телефон издал сигнал, и я ответил, увидев фотографию отца. — Отец, — сказал я. — Ты думал, что делаешь? — слышал я злость. — Почему я должен тебе помогать калечить людей? — Мне нужно было это. — Это помогло тебе, сын? То, что ему накладывали швы, удовлетворило твое эго? — Да, — ответил я сквозь зубы. — Завтра утром я приеду к нему и поговорю. — Я больше не устрою тебе встречу. — Это не нужно, — налил я бокал виски. — Я знаю его адвоката. — Она стоит того? — вздохнул отец. — Она стоит всего. Донна вдохновляла меня. Она каждый день была такой разной. В ней всегда столько силы, которая меня бесконечно поражала. Я никогда не дарил ни одной женщине, кроме своей матери, такого количества цветов, как Донне. И не потому, что я пытался ее купить, а потому, что хотел. Я знал, что Донна любила цветы, и ее улыбка вдохновляла меня что-то делать для нее. Например, каждую нашу встречу дарить розы. Я не мог спать, просыпаясь снова и снова. До пяти утра мой сон был ужасен, и я каждый раз, закрывая глаза, видел Донну. Видел боль в ее глазах в ту ночь, и меня это каждый раз разрывало на части. На следующее утро мой кофе был почти готов, и на мне не было еще ничего, кроме брюк, когда стук в дверь нарушил мою утреннюю рутину. — Ты мой должник, — сказал Крис, смотря на меня сквозь очки. — И у тебя есть максимум двадцать минут, прежде чем мы выйдем. — Будешь кофе? — усмехнулся я. — Или что-то покрепче, потому что тот кретин, с которым ты будешь говорить, утомит тебя своей физиономией за три минуты. — Нет, — сел в кожаное кресло Вайт. — Кофе я уже выпил. Ты уверен, что она захочет этого? — Нет, я не уверен, — сел я напротив. — Но необходимость защитить Донну переросла во что-то дикое внутри меня. Обезопасить ее и убить его — все, о чем я могу думать. — Ты ее любишь, это нормально, — качнул он головой. — Я не просто люблю ее, — надел я рубашку, застегивая пуговицы. — Это слово слишком ничтожно, чтобы выразить то, что я чувствую. Я должен решить ее проблемы. — А она сама решить их не может? — Может, — вышли мы из квартиры. — Но для этого есть я. Меня сводит с ума то, что ее первый ребенок от него. И то, что она проживала все это одна, без меня. У меня какое-то чертово нездоровое желание схватить ее и сбежать. — Почему она, друг? — улыбался Кристофер. — Почему она так влияет на тебя? Ты видел не одну красивую задницу и шелковистые волосы. — Еще одно слово, и твое лицо поздоровается со стенкой, — сели мы в машину. — Поехали. Спустя полчаса мы вышли из машины и направились ко входу в тюрьму. Мы вошли в камеру, и спустя несколько минут Алекса сидел напротив. — Пришел попросить мое прощение? — усмехнулся он. — Мне не нужно твое прощение, — скрестил я руки на столе. — Мне нужна твоя подпись. — А это кто? Твоя мамочка? — перевел он взгляд на Криса. — Это твой адвокат, идиот. — Кристифер Вайт, — достал он бумаги из портфеля. — Я даю тебе десять минут. Ты подписываешь бумаги, я вытягиваю тебя отсюда, и на этом конец. Иначе в другом случае я выставлю тебе счет за мою приятную компанию. «Что бы ты ни придумал, всегда найдется тот, кто уже делал это до тебя. Так что главное — сделать это лучше». Адриано Челентано. — И зачем ты это делаешь? — смотрел на меня Алекс. — Какой тебе толк от чужого ребенка, который в другой стране? — Решил сделать что-то хорошее, — не отводил я взгляд. — Подписывай. — Или девчонка уже тут? — Ты мне уже должен больше, чем зарабатываешь за месяц, — сжал руку в кулак Крис. — Советую поторопиться, иначе застрянешь тут навсегда. — Будешь защищать ее? — снова перевел взгляд на меня Алекс. — Да, — ответил я. — Сможешь оставить ее, если она уйдет? — Нет. Я люблю ее. Ради нее я пошел бы на что угодно. — Чудесно, — откинулся он на спинку стула. — Значит у тебя есть слабость. — Как и у тебя, — зарычал я. — Жалкий ты кусок дерьма. — Если ты не вытащишь меня, это дорого тебе обойдется, — пропала улыбка с его лица. — Она ушла от тебя. И не потому, что не любит, а потому, что ты не дал ей причин остаться. — Зачем ты мне это говоришь? — Я ведь тоже любил ее. Он подписал бумаги, и мы вышли из кабинета. Я был зол и удивлен его словам. Алекс был прав, я сам не дал ей причин остаться. — Ты не обязан это делать, — сказал я Крису, сев в машину. — Ты мой друг, Адам. Я не оставлю тебя. Мы ехали в полной тишине, и когда Крис сказал остановиться возле его офиса, прежде чем он вышел, я сказал ему: — Для справки, Крис, просто красивые женщины раньше со мной только засыпали, а с Донной я люблю просыпаться. И в этом намного больше, чем ее внешность. «Одна ночь любви — это на одну прочитанную книгу меньше». Оноре де Бальзак. До конца дня я сидел в квартире, пребывая в одиночестве. Затем открыл снова досье Донны, вспоминая, что именно с того момента начал ее терять. Я усмехнулся, вспоминая, как эта женщина смешно ест мороженное и странно выбирает фильмы. Она пьет вино, текилу, виски и так любит свою семью. В ней изумительное сочетание небесного и земного. Донна любит музыку и книги. Ее улыбка всегда освещает мой мир. Мы, американцы, слишком сработались. Мы ничего не смыслим в отдыхе и удовольствии, замечали? У нас кофе, работа, дом, кровать. Секс по расписанию и бутылка виски, когда играем в покер или злимся. Куда подевалась наша страсть к жизни? Жажда и голод к каким-то подвигам и свершениям? Я бы забрал Донну и увез путешествовать. Показал бы ей мир, и она бы излечилась. Я не хочу заставлять ее быть со мной или хотеть жить, я хочу, чтобы она сама захотела и того, и другого. Но теперь у нее есть дочь, и, если я хочу, чтобы она была со мной, я должен полюбить девочку. Полюбить по-настоящему, иначе Донна почувствует фальшь. Она всегда все чувствует, и это тоже часть ее уникальности. Мой телефон издал сигнал, и где-то внутри я так хотел, чтобы это была Донна. Чтобы она сказала мне хотя бы «привет», и этого было бы достаточно. — Привет, братец, — сказала Джорджина, когда я поднял трубку. — Открой мне дверь. — Черт, — направился я к выходу. — Что ты тут делаешь? — Я тоже рада тебя видеть, — вошла она в дом. — Итак, ты облажался, верно? От тебя ушла Донна, и ты вел себя недостойно нашей фамилии? — Джо, — посмотрел я на нее предупреждающе. — Лучше тебе замолчать. — Ты не очень хорошо воспринимаешь правду, — улыбалась сестра. — Верно? — Я нормально воспринимаю правду, — чувствовал я злость. Она доставала меня. Моя сестра знала, как это сделать, и была хороша в этом. —Тогда почему, когда я говорю тебе о том, что думаю, нет, точнее, то, в чем уверена, — усмехнулась сестра, наливая сок, — ты злишься? Я говорю правду. Ты мой брат, Адам, и я люблю тебя, но больше, чем о тебе, в газетах не пишут о всей нашей семье. И ты должен любить ее, если такая, как Донна, с тобой, и держать свою задницу рядом с ней как можно дольше. Я хотел ей ответить, когда звонок в дверь прервал меня. — Попридержи свою мысль, братец, — услышал я вслед. — Это Вайлет, кстати. — Привет, Адам, — вошла еще одна сестра в дом, обнимая меня. — Я люблю тебя, брат. — У тебя так колотится сердце, малышка, — улыбнулся я тому, как согревали меня эти объятья. — Можно мне остаться с тобой сегодня? — Скажи, что у меня есть выбор, — направились мы в кухню. — Кроме того, я убью Джо, если она пробудет со мной наедине хотя бы пять минут. — Ты не можешь целовать других женщин, притворяясь, что это Донна, — начала готовить блины Джорджина. — Но ты ведь и сам знаешь, да? — Эй, — нахмурилась Вайт. — Наш брат хороший парень, помнишь? Такие все еще существуют, и Адам один из них. Тяжело быть вдали от того, кого любишь, и неважно, сколько пройдет времени, он будет любить ее и чувствовать, когда ей хорошо, а когда плохо. — Ну все, — подошла ко мне Джо, обнимая за талию. — Прости меня. Просто иногда я могу быть той еще сукой. — Эй, — засмеялся я. — Ты позоришь нашу фамилию такими словами. — Ты, наверное, шутишь, — налила себе сок Вайлет. — Нет, — сел я за стол. — Абсолютно точно нет. — Прощение — это всегда выбор, — тихо сказала Джо. — И тебе нужно простить себя, тогда и Донна сможет простить тебя. Нужно объясняться и оправдываться, Адам, потому что она женщина. И ей это нужно. — Донна не такая, — покачал я головой. — Именно такая, — ответила уже Вайлет. — И поверь, пока у нее будет ее потрясающая грудь на месте, она именно такая. — Еще слово о ее груди, и вы уедете домой, — засмеялся я. — Но спасибо вам, что пришли. — Ты наш брат, — ответили девушки в унисон. — Да уж, — усмехнулся я. — Вот это мне повезло. Этот вечер не был ужасен, учитывая, что тут присутствовали девушки, которые проели мой мозг. Хотя они такие разные. Вайлет гораздо мягче и понимающе Джорджины. Она всегда на моей стороне, независимо от ситуации, и так было с самого рождения. Она была так похожа характером на нашу мать, в отличии от резкой Джо. Но даже эта напористость и капля цинизма придавали ей обаяния. Это была моя семья. Семья по крови, да и во всех других смыслах. Мы продолжаем идти вместе, и я знаю, что буду вечно защищать то, что мне дорого. В конце концов, вскоре мы разошлись по спальням, и я раз за разом прокручивал слова своих сестер. Я всегда думал, что полюблю только тогда, когда встречу идеальную женщину. С идеальной семьи. Идеальным прошлым, внешностью и наличием положительных качеств, но все совсем не так. Я никогда бы не смог полюбить идеального человека, ведь таких просто не существует. Проснувшись, какое-то время я снова думал. Теперь я все время думал, но спустя минут двадцать, отбросив мысли о Донне хотя бы на час, я принял душ, наконец-то пребывая в одиночестве. После открыл в интернете рецепт лазаньи с мясом и решил научиться готовить что-нибудь тяжелее, чем омлет. Как раз, когда я уже доставал блюдо из духовки, зазвонил мой телефон. — Эмили и Донна летят домой, — сказал мне Брайан. — Тащи сюда свой зад и верни свою женщину. — Она будет у вас? — Да, потому что вскоре она начнет ходить на свидание, и какой-то мужчина полюбит ее и примет Оливию. — Черта с два, — выругался я. — Донна не пойдет ни на какое, нахер, свидание. Если она хочет свидание, то она пойдет на него только со мной. Я взял с тумбы кошелек, телефон и ключи и, сев в машину, нарушил как минимум десять правил дорожного движения, пока приехал. — Это правда? — спросил Брайан, открывая мне дверь. — Ты покалечил ее бывшего? — Он этого заслужил, — фыркнул я. — Убить его тогда еще не мог. — Ты что, собираешься воевать со всем миром? Убивать всех? — Ты не согласен с этим? Сражаться против всего мира за Эмили? — Это не нормально — воевать со всеми, — вошла Эмили в кухню. — И тише, девочка спит. — И что плохого в убийстве? — Это не любовь. — Это больше, чем любовь, — закричал я. — Я хочу защищать ее. Я убью любого, кто попытается сделать ей больно. — Ты думаешь, что, если убьешь отца ее ребенка, которого она только вернула, она бросится в твои объятья? — сузила глаза Эмили, смотря на меня в упор. Я чувствовал такую внутреннюю силу у этой женщины, что порой удивлялся, как Брайан мог с ней справляться. Как мог ей противостоять и одновременно делать ее мир спокойным. — Я всегда буду защищать ее, — вздохнул я наконец. — Даже если она этого не захочет. — Я не хочу, — услышал я голос Донны. — Я не хочу, чтобы ты защищал меня, оставляя за собой кровь. Чувство теплоты от ее голоса растеклось во мне, и я боялся пошевелиться. Я не хотел, чтобы исчезла она и то тепло внутри меня. Голос Донны, даже когда она злилась, звучал, как шелк. Она словно ласкала каждое слово, а не произносила его. Я обернулся, смотря на нее. — Некоторые битвы не оставляют ничего, кроме крови. — Ты не можешь этого делать, — не сводила она с меня глаз. — Я не смогу смотреть в глаза своему ребенку и говорить, что ты убил ее родного отца в попытке защитить меня. От чего ты защищаешь меня? От его существования? — выпустила она смешок, который и близко не был похож на смех. Я так любил ее смех, но только когда он был настоящим. — Я сама могу с этим справиться. Тебя раздражает, что он в любом случае остается семьей. Моей семьей, потому, что Оливия — его дочь. — Не осуждай меня, Донна, — подошел я к ней впритык прижимая к стене. — Не смей. — Адам, — услышал я голос Эмили. — Эм, он не тронет ее, — ответил ей Брайан. — Но она зря это сказала. — Ты не знаешь, что я чувствую, — поднял я руки Донны над ее головой. — И никогда не знала. Ты сама выбрала свою судьбу, создавая в ней драму, я же свою не выбирал. Ты все время чувствуешь себя несчастной, но это не потому, что мир плох, а потому, что тебе нравится не чувствовать счастья. Тебе так удобно, и ты не можешь принять мир такой, какой он есть. — Он — ее семья, — прошептала она. — И, если он в беде, я должна помочь ему. Я и так виновата перед ней. — Мы семья, Донна, — повысил я голос. — Мы семья, а не он. И мы всегда сражаемся друг за друга. — Не делай ему больно, Адам. — Я мог отказать себе, — отступил я. — Но отказать тебе я не мог никогда. Я буду ждать тебя, Донна, с бумагами, которые этот кретин готов подписать. И если ты не придешь, я все пойму. Я не буду больше преследовать тебя. В последний раз я посмотрел на Донну и направился к выходу. Мне нужно уйти, пока я не впился в ее губы или, еще хуже, не начал трощить тут все. — Адам, — сказала она мне в след. Я оглянулся на ее голос и ничего не ответил, хлопнув дверью. «Ревность у мужчины складывается из эгоизма, доведенного до чертиков, из самолюбия, захваченного врасплох, и раздраженного тщеславия». Оноре де Бальзак. — Черт, черт, черт, — закричал я, ударяя кулаком об стену и спускаясь в холл по лестнице. — С вами все в порядке, Адам? — Нет, Томми, — посмотрел я на него. — Ничего не в порядке. — Знаете, — усмехнулся старик. — Наша жизнь — это не череда желаний, а лишь череда событий, которые мы не всегда можем контролировать. Будь твой отец тут, он бы сказал тебе то же самое, но, может, я помогу тебе не сделать ошибку, о которой ты будешь жалеть всю оставшуюся жизнь. Жизнь не должна быть тяжелой, пусть даже ценой одиночества. В мире огромное количество женщин, и в нем есть твоя. Создана специально для тебя, как и ты создан специально для нее. Я старик, — хмыкнул он, смотря словно внутрь меня. — Не нужно оставлять, как было. Меняй, не бойся. Но лишь в том случае, если этот хаос, что ты создаешь внутри себя и вокруг в том числе, будет того стоить. Будь готовым к переменам, но не меняй то, что потом разрушит тебя. Я какое-то время смотрел на него, а затем качнул головой и побежал по лестничной площадке к квартире Прайсонов. Когда снова постучал, Брайан открыл мне дверь и отошел, чтобы я смог войти. — Где она? — В комнате, — ответил он. — И попридержи коней, Эмили пошла спать. Не хочу, чтобы ты разбудил ее. — Я облажался, — вздохнул я, смотря на друга. — Это мягко сказано, — сел он за ноутбук. — Но больше всего мне нравится в женщинах то, что они прощают, даже когда мы того не стоим. Не бойся встать перед ней на колени. И не потому, что снова сделал какую-то хрень, а потому, что любишь. Если ты будешь к ней прислушиваться, то на каждый вопрос найдешь ответ. Донна сильная, но не потому, что сама этого хотела. Ей пришлось все выдержать, сцепив зубы. Ты хоть представляешь, как она терзала себя день за днем, когда отдала девочку? И если с тобой она станет еще жестче, это будет только твоя вина. Потеря ее женской слабости — это не что другое, как твой недостаток мужественности. — Когда ты стал таким спокойным и рассудительным? — усмехнулся я. — Мою жену зовут Эмили Прайсон, — не смотрел он на меня. — Я должен соответствовать. Великий учитель тибетского буддизма Цонкапа писал, что, когда, человек стремится принести благо другим живым существам, его собственные цели осуществляются сами собой, как побочный результат. Мы создаем иллюзию — чем быстрее, тем ближе к счастью. Но что такое счастье на самом деле? Эмили говорила, что это тогда, когда у нас есть то, чего мы хотим. Но все-таки как часто мы сами понимаем свои желания? Я направился по коридору и открыл комнату для гостей. Насколько я знал, это, скорее, была комната Донны в доме Эмили, и когда эта женщина подняла на меня глаза, вся комната, казалось, освещалась ее присутствием. Она стояла возле окна и смотрела на девочку. Я хотел закрыться с ней в квартире и никуда не отпускать. Я хотел, чтобы она выслушала меня. Чтобы она простила меня и приняла обратно. Боже, я был так жалок, но мне было плевать. — Не разбуди ее, — прошептала Донна. — Выйди. Донна смотрела на меня, а я в свою очередь не отводил взгляд от нее. Затем перевел глаза на ее дочку, которая спала на огромной кровати. — Нам нужно поговорить, Донна, — сказал я так же тихо. — Идем. Мы пришли в кухню, и там все еще сидел Брайан. Я качнул ему головой, и он в свою очередь закрыл ноутбук и усмехнулся Донне. — Оливия спит? — Да, Брайан, — вздохнула Донна. — Она только недавно перестала плакать. Я устала. — Налей себе вина, а я пойду к своей жене, — направился он к лестнице. — Такими темпами Эмили скоро со мной разведется. — Зачем ты вернулся? — измучено посмотрела она на меня, когда Брайан ушел. — Ты не хочешь меня видеть? — Я не хочу хотеть тебя видеть, — налила она бокал коричневой жидкости в бокал. — Но я ждала другого, Адам. Ты говорил мне о любви, но на самом деле любовь — это нечто большее, чем цветы, умные разговоры и секс. Я приняла твою сторону, — выпила она залпом бурбон. — Я приняла твое прошлое и мораль, которая у тебя отсутствует, но ты не принял ребенка. Девочку, которую я люблю так сильно. На последнем слове ее голос сорвался, и я ненавидел себя. Я вел себя, как мудак, и Донна была полностью права. Она обхватила себя руками, словно защищаясь, и я пересек комнату, обнимая ее и прижимая к себе. Я притянул ее, наклонил голову, чтобы вдохнуть ее запах. Донна плакала, и я был в отчаянии. — Я собираюсь поцеловать тебя, — сказал я. — Я знаю, что сейчас не время, но прямо сейчас мне плевать. Я должен поцеловать тебя. Она ничего не ответила, а я наклонился и прижал мои губы к ее. Я облизал ее нижнюю губу и завладел ее ртом с невероятной страстью. Я не думал, что она разрешит мне это сделать хотя бы раз, и пока Донна мне будет разрешать что-либо брать, я согласен на все. Я боролся с болью, которая не давала дышать, и Донна отошла и направилась обратно в спальню. Я пошел за ней, не сказав ни слова. Она не хочет меня, но я не мог просто отпустить ее. Она нуждается во мне, и, Господи, я так нуждаюсь в ней. Затем я закрыл за нами дверь, и Донна села на кровать, снимая с себя всю одежду. Я стал перед ней и опустился на колени, ложа голову на ее ноги. Я боялся пошевелиться и боялся заговорить. Если она передумала, я не разрушу этот момент и согласен на все, что она сможет мне предложить. Схватив ее за талию, я уткнулся лицом в ее живот. Я почувствовал, что дрожу, и поднял на нее глаза. — Прости меня, — лишь прошептал я. — Скажи мне, что сделать, чтобы ты простила меня. Донна отодвинула меня и забралась на кровать. Она поцеловала девочку в щеку и обняла ее. Я же лег рядом и обернул руку вокруг талии Донны, вдыхая запах ее волос. Я с трудом сдерживал слезы. Черт, последний раз я плакал лет двадцать назад. Я слушал звук собственного сердцебиения и сопение дочери Донны. Я сильнее обхватил руками ее талию и прижал к себе, наслаждаясь запахом. Он успокаивал меня, хотя на самом деле успокоительным для нее должен был быть я. — Я не буду прогонять тебя прямо сейчас, — прошептала Донна. — Но я не хочу, чтобы ты был тут, когда Оливия проснется. Я ничего не ответил и решил, что теперь мне нужен план, чтобы вернуть ее уважение. Я никого не любил прежде. До Донны. В ней была такая сила, что ее хотелось быть достойным. К ней хотелось лететь. Я не мог ее отпустить с самого начала. В Донне было что-то родное. В ней был мой дом. Я столько раз пытался бросить все это, но не мог. Я врал сам себе, что Донна лишь достижение цели, но на самом деле просто садился за руль и ехал к ней, чтобы побыть рядом. Я не мог продержаться и дня. Мне нравилась ее улыбка, звук ее смеха, ее физическая необходимость всех защищать и даже глупая болтовня. Я не мог спать и думал о ней. Я держал ее руку в своей и вдыхал аромат яблок и корицы, исходящий от нее. Донна была лучшим, что со мной когда-либо происходило, но я лажал снова и снова. Я должен был боготворить ее и просто наслаждаться тем, что она дала мне возможность быть с ней рядом. Но, несмотря на все сказанное и сделанное мной дерьмо, я надеялся, что у меня будет возможность все исправить. «Вы бы поняли, насколько вы яркие и красивые, если бы увидели себя в те моменты, когда вы действительно являетесь собой». Альфред Лэнгле.