Неприкосновенное сердце

— Ты всегда защищал меня. Зачем? — Я люблю тебя, Донна. — Ты по-другому смотришь. — Нет, — обнял Адам меня за плечи. — Просто теперь ты полюбила меня. Адам был одним из тех мужчин, который любил обнимать. Он сжимал меня в объятьях, чаще всего смотря в глаза, и мне казалось, что я могу достать рукой до небес. Некоторые события в жизни случаются так редко, что требуют особого запоминания, и молчание в унисон — лучший исход. У каждого свои секреты, и, несмотря на мое умение держать язык за зубами, я не могу молчать всю жизнь. Когда Адам узнает мое прошлое целиком — уйдет. Его не будет рядом, и я поняла, что совершенно не готова к этому дню. В каком-то роде он эксплуатирует меня. И это действие выразится лишь в эмансипации, когда его больше не будет рядом. «Я боролась против всего, но теперь меня стало тревожить, что я никогда не боролась за что-то». Чак Паланик. — Я голодна. — Если моя невеста хочет есть, значит нужно ее покормить, — Адам улыбался. — Какая кухня? — Будет странно, если я скажу, что хочу чизбургер? — склонила я голову набок. — Если это твоя заветная мечта, значит, мы идем есть чизбургер, — встал он с постели, надевая спортивные брюки. — Я помню, как мы познакомились. Ты была единственным запретным плодом. — Уже восемь утра, — встала я с постели, завязывая халат. — Нужно приготовить завтрак для Оливии, поэтому я сделаю вид, что не заметила идеальных слов, которые были только что сказаны. — Улицы Нью-Йорка еще три часа назад были так пусты и чертовски привлекательны, — обнял меня Адам, целуя в губы, прежде чем мы вышли из комнаты. — Нужно много всего сделать. Ремонт в квартире, которую я раньше купил, уже почти готов. — Всему свое время, — направилась я в кухню. — Нужно устроить Оливию в школу, купить ей вещи и показать все, что я упустила за эти годы. — Я не хочу тебя пугать, не хочу тебе навредить, — говорил Адам, включая кофеварку. — Я хочу заниматься с тобой любовью и в будущем воспитывать детей. — Хорошо. Но мы должны быть командой. И я хочу, чтобы ты мне доверял. — Когда приедет твоя мать познакомиться с внучкой? — Я не думаю, что она этого хочет. — Но она ведь твой создатель. — Адам, ты ведь говоришь о моей матери, — засмеялась я. — По большому счету, я говорю о тебе, — поцеловал он меня в лоб. — Мне нужно на работу, но машина с водителем будет ждать вас, когда будет нужно. Если ты чего-то не сможешь сделать, позвони мне, и я все устрою. — Я не собираюсь звонить тебе, — все еще смеялась я. — Сама со всем могу справиться. — Да, но в этом нет необходимости. В моей жизни наступил момент, когда я почувствовала себя самой счастливой стервой на планете. И я могла бы сказать, что это благодаря тому, что я наконец-то вернула дочь, обрела семью и водила любимую марку машины. Но все это было не правдой. Моменты счастья, которые я действительно делали меня счастливой, появились только после моей встречи с Адамом. Я сходила с ума, когда была далеко от этого человека, и понимала, что не смогла продержаться еще хотя бы один день, прежде чем вернуться. Прозвучал звонок мобильного, и я потянулась к телефону, увидев на экране фото Эмили. — Привет, Эм. — Ты дома? — спросила она. — Да. — Мы скоро будем у тебя. — Мы — это кто? — достала я из холодильника сыр, мясо и соусы на бургеры. — Я и Стейси, — слышала я улыбку в ее голосе. — Мы едем. Сейчас на Broadway, если точнее, на Bronx Street. Стейси, может, ты прибавишь скорость? Потому что нас только что обогнало здание, а затем и дерево. — А как ты оказалась не за рулем, Эмили? — засмеялась я. — С тех пор, как Стейси забеременела, она этим пользуется. И еще, — замолчала подруга на мгновение. — Не смей убежать от Адама. Я понимаю, что тебе страшно, я ведь женщина, сбежавшая от мужчины, который предложил ей свое сердце, и, кстати, я все равно в конечном итоге вышла за него замуж. — Если это все, — улыбнулась я, — то я вас жду. «Шире открой глаза, живи так жадно, как будто через десять секунд умрешь. Старайся увидеть мир. Он прекраснее любой мечты, созданной на фабрике и оплаченной деньгами. Не проси гарантий, не ищи покоя — такого зверя нет на свете». Рэй Брэдбери. — Пойду разбужу малышку, — сказал Адам, поцеловав меня в щеку. Мне нужно столько всего успеть, и это так непривычно. Я никогда никуда не спешила, зная, что меня никто не ждет. Но время летит слишком быстро, и нужно все делать вовремя, чтобы потом не было жалости об упущении не моментов, а самой жизни, в которой каждый день мы проживаем не так, как хотим. Я хочу, чтобы моя дочь рассказала мне, какое место во всем этом большом мире она хочет посетить первым, куда поехать второй раз, и где отпраздновать день рождения. Краски жизни с появлением ребенка становятся такими яркими, словно весна началась раньше времени. — Ангелы никогда не спят, — слышала я голос Адама. — Их просто не видно из-за облаков. — Юная леди, — повернулась я к ним, смотря на Оливию, которая смеялась в руках Адама. — Тебе нужно купить одежду. — Зачем? — улыбнулась она. — У меня есть его. — Ты уже такая умная, — поцеловала я ее в щечку. — Мне семь, я уже не ребенок. Я задумалась над тем, сколько людей в действительности находят того, с кем хотят быть? Сколько людей в целом мире чувствуют, что их день не полный до конца, потому что, пусть они и находится рядом с человеком, которого любят, но эти люди не обсуждали очередной концерт любимой группы и глупую рекламу порошка. Сколько людей связывают свою жизнь не только с любимым человеком, но и с другом? Брак, который базируется на дружбе, самый крепкий, особенно учитывая, что в случае безысходности ты звонишь не просто мужу или жене, а именно другу. — Ди, — открыла входную дверь Эмили, смотря на меня. — Я ненавижу Стейси и хочу ее убить. — Так, — усмехнулась я, смотря, как Эс самодовольно улыбается. — Новое правило этого дома — никакого кровопролития, пока тут Оливия. Спустя неделю такой эйфории мы отправились на выставку картин, которую устроила Ева. У нее был талант, и наконец она решила его раскрыть. Мы все собрались в субботу вечером в галерею, проводя время снова все вместе, как раньше. Просторная галерея на 25th Avenue представляла в основном молодых художников и фотографов. Ева рассказывала, как совсем недавно в этом выставочном зале, Agora, прошла выставка уже состоявшегося мастера Маурицио Йорка, а он уже далеко не новичок. Несмотря на некоторую напыщенность, в галерее царила дружеская атмосфера. Хозяйка — приятная и общительная американка, которая с радостью встретила нас и с увлечением рассказывала подробности о работах, представленных в выставочных залах. — А это картина женщины на краю смерти, — улыбалась Ева, смотря на нас. — Потрясающе, — сказала я, беря из подноса очередной бокал шампанского. — Ты такая талантливая. — Стоп, — прошептала Эмили. — Прямо по курсу стоит Даниэль. — Тот самый Даниэль, которого бросила Ева, — смотрела на меня Долорес. — А потом она вернулась к нему, и он спустя месяц сказал, что женится? — Он не мог сюда прийти, — все еще не оборачивалась Ева. — Он тот еще придурок, и я не хочу его видеть до конца своей жизни. Именно поэтому, кстати, и осталась жить в Нью-Йорке. Тут невозможно встретить одного человека дважды. Мы все наблюдали, как этот урод стоял позади Евы и с улыбкой слушал то, что она говорит. — Скажите мне, что он не стоит прямо за моей спиной, — смотрела на нас подруга. — Он прямо за твоей спиной, — ответила Эс. — Но сегодня твой день, и, если ты хочешь, я попрошу Майкла вызвать наряд полиции. — Вы помирились? — улыбнулась Эбби. — Неа, но, если я скажу ему, что прощу, если он сделает это, сюда пригонят вертолет прямо из Великобритании, я уверена. — Что тебе нужно, Даниэль? — обернулась Ева к нему после того, как засмеялась. — Прости меня, Ева. Что бы ты почувствовала, если бы я сказал, что все еще люблю тебя? Я засмеялась так громко, что весь зал обернулся на меня. Адам улыбнулся, смотря в нашу сторону, а все остальные лишь не понимали, в чем дело. — А теперь послушай меня, умник, — ткнула я пальцем в грудь этого придурка. — Ева слишком ценна, и так же, как ты не можешь перестать влюбляться, так она не делает этого никогда. И я позволю ей снова вляпаться в это дерьмо, только если скажут, что завтра конец света. — Нужно было идти работать стюардессой, — фыркнула Эс, когда мы направились к друзьям. — Там мужчин хотя бы сортируют по классам. — Могу я поцеловать тебя? — спросил Адам, когда я подошла к нему. — Пожалуйста, — ответила я шепотом. — Ты потрясающе выглядишь, дорогая. Я смотрела на Адама, и так хотела верить, что это надолго. Что это навсегда. Порой хочется верить, что вот он — тот человек, которого ты встретила. Ты его жизнь, и его дыхание. Но каждый раз я падала и сейчас, смотря на Адама, снова боялась упасть. Почувствовав нарастающую панику, я посмотрела в глаза Эмили, которая стояла напротив и уже протянула свою руку ко мне, но Адам схватил меня за талию и стал целовать меня при всех. Я поняла, что мы прошли через зал и оказались на улице только тогда, когда мою кожу обдало вечерним холодом. Я все еще была поглощена его руками и запахом. Так пах только Адам. Аромат, который вызывал успокоение, принадлежал только Адаму. Его рот и губы, которые были полными и вызывали в моем теле трепет, куда бы он ими ни касался. И самое главное — глаза. Его взгляд завораживал. И я любила в нем абсолютно все. — Что такое, Донна? — взял он мое лицо в свои ладони. — Что случилось? Расскажи мне. — Я... — смотрела я на него. — Я боюсь снова упасть. — Эй, — прижал он меня к себе, держа за затылок. — Я не дам тебе упасть. Все по-настоящему, Донна. — Да? — Где тебе будет спокойно? — Не нужно было меня слушать, — провела я кончиками пальцев по его щеке. — Ты мог просто жениться на мне еще два года назад. — Почему же не три? — Дай мне годик, чтобы я выпустила весь свой яд. Мы сели в машину и отправились к фонтану Unisphere, никому ничего не сказав. Это было тихое место Нью-Йорка, через которое тысячи людей проходили каждый день, но никто особо не замечал. Ну или просто не придавал значения. Этот фонтан в форме глобуса — самый большой из тех, которые сделаны в такой форме. Он находиться неподалеку от Astro-View. И в результате теперь, подсвеченный тысячами огоньков, особенно красив ночью. Все стало неважным, и только на этот вечер не нужно было думать ни о чем. Весь мир был для нас, и я хотела этого. Я дописывала самостоятельно последний слог, забывая начало. — Что ты думала обо мне первое время? — Ты имеешь ввиду первый месяц или год? Потому что там все без изменений, — засмеялась я, смотря на его выражение лица. — Ты хотела меня, — пересадил Адам меня к себе на колени. — И знала с самого начала, что мы будем вместе. Я смотрела на него, и Адам смеялся, зная, что прав. Этот человек всегда был невероятно наблюдательным. Он был светловолосым мужчиной, и его цвет кожи был темнее моего. Сейчас темные глаза выглядели опасными, и я держалась за его бицепсы, каждый раз наслаждаясь рельефными мышцами. — Я думала, что ты умен, — изобразила я безразличие. — Ты интриговал. Ты любил больше читать, чем смотреть телевизор. Думаешь, я могла пройти мимо? Адам притянул меня к себе и запечатлел сладким поцелуем мои губы. Я вдыхала его запах и была в самом потрясающем месте этого мира – его объятьях. Я счастлива. У меня есть семья. Пусть она живет на разных улицах или городах, но она есть, а это гораздо больше, чем имеют многие. — Ты прекрасна. Я до сих пор не могла поверить в происходящие. Свадьба — это словно по-настоящему. Это серьезно, и если раньше я восхищалась телом Адама, думая, что оно принадлежит мне, то теперь я переживала, чтобы с ним что-нибудь не случилось. Я помню, когда коснулась неба рукой. Казалось, словно я сама придумала этот мир, увидев нужную звезду в темно-синем небе. На следующий день Адам разбудил меня, когда еще не было и пяти утра, сказав, что уезжает в Вашингтон. — Я позвоню, как буду на месте, — поцеловал он меня в щеку. — Ага, — лишь пробормотала я, накидывая одеяло на голову. — Донна, — откинул он его со смехом. — Не наделай глупостей. Не забывай есть сама, когда кормишь Оливию. Не потеряй права и не забывай, что теперь на заднем сидении сидит ребенок. — Я только что получила наставление от Адама, мать его, Майколсона? — нахмурилась я. — Очень мило. — Я люблю тебя, — еще раз поцеловал он меня. — Скучай по мне. — Всегда, — ответила я шепотом. Адама не было пять дней. Созванивались мы лишь утром и вечером, так как он был занят, да и не были мы фанатами телефонных разговоров. Я пыталась проводить как можно больше времени со своей дочерью, хоть и до сих пор не рассказала правды. Со следующей недели она пойдет в школу. Еще Оливия сказала, что раньше ходила на танцы и на испанский. Ей это нравилось, так что сегодня с самого утра мы записали ее и на одно, и на другое занятие. Оливия смотрела телевизор, пока я стояла на террасе дома Эмили, пытаясь понять, что не так. — У тебя есть сигареты? — спросила я. — Я думала, ты бросила, — ответила она, протягивая мне пачку. — Как и ты, — прикурила я, делая затяжку. — Я бросила, но для разных ситуаций пачка всегда тут лежит. Что-то случилось? — Да, — посмотрела я на нее. — Но я пока не знаю, что именно. — Что ты имеешь ввиду, Донна? — С Адамом, — вернулись мы в дом. — Что-то не так с Майколсоном, но он пока не говорит об этом. — Ты уверена? — сели мы за стол, допивая кофе. — Я всегда уверена, Эм. Ты же знаешь, я чувствую. Всегда. — Я сегодня сказала Брайану, что готова к детям, — улыбнулась она. — Я готова к последнему недостающему паззлу. — Я так рада за тебя, — смотрела я на нее с любовью. — Только не становись сумасшедшей, которая считает овуляцию и пьет витамины, которые на самом деле нихрена не помогают. — Нет, все будет само собой, — отмахнулась подруга. — Я даю нам два года, чтобы забеременеть. — Брайан любит тебя. — Это правда, — покрутила она обручальное кольцо. — Как и я его. — Нет, Эм, — покачала я головой. — Ты любишь его, но не так, как Брайан тебя. Он словно дышит тобой, и порой его зависимость перерастает в манию. — Я бы сказала, что меня это раздражает, но это не так, — засмеялась она. — Я всегда хотела, чтобы от меня дух захватывало. И у Брайана именно такая реакция. — Нет, он просто не дышит, когда ты рядом. — Ди, я сейчас вижу, как колесики крутятся в твоей голове. Ты думаешь, мы с Брайаном не ругаемся? — Но ты всегда все равно говоришь, что потом все в порядке, а у меня есть осадок. — Да, но я говорю это, потому что лажать в браке — это нормально. Ты моя подруга, Донна. Моя. И ты будешь за меня. А если я буду перетягивать одеяло на себя, говоря, что Брайан виноват во всем, ты начнешь его презирать, переставая при этом уважать. И потом мы с ним все равно помиримся, и у нас все будет хорошо, а твое мнение о нем сохранится. Пока я сидела у Эмили, Брайан отвез Оливию на экзамен, а я, прежде чем забрать ее, прошлась по улицам в одиночестве. Все было вроде хорошо, но в то же время не так, как я хотела. Я не могла назвать квартиру, в которой жила домом. Там не было моих полотенец, и на полках стояли не те рамки. На самом деле я даже не знала, где там находятся мусорные пакеты, потому что два раза в неделю мусор забирали, как и неиспользованные продукты, люди, которых я ни разу не видела. Я не была там хозяйкой и задумалась, а готова ли я к замужеству? Оставила ли я в своем теле и разуме пространство для мужа? Могу ли я позволить ему защищать меня, несмотря ни на что? Смогу ли представлять его, как своего мужа, с полным пониманием этого слова? Принимать его мысли, планы, убеждения и необходимость порой уступить? Жак Фреско сказал: «Мы либо научимся жить вместе, либо погибнем по одиночке». Я приехала в школу, ожидая, пока моя девочка выйдет из кабинета. Автобус возил детей, и родителей тут не было, но сейчас я хотела, чтобы Адам был рядом. Я не настолько хотела себе мужа, как ей отца. Черт, я сама испортила ее детство и пыталась исправить свои ошибки за счет других. — Донна, меня взяли, — услышала я ее счастливый голос. Я обернулась и потянулась к ней, чтобы обнять. — Я не сомневалась в тебе, — сказала я, когда слезы жгли глаза. — Я никогда не сомневалась в тебе. Мы ехали в супермаркет, и всю дорогу она рассказывала, какие там были задания, и с чем ей было труднее справиться. Я смеялась, а она гордилась проделанной работой. И я гордилась ею, осознавая, что на самом деле моей заслуги в том, что она знает, нет совершенно. Позже мы сразу направились в салон, и когда вошли, держась с Лив за руки, все обратили на нас свой взор. — Здравствуйте, девушки, — улыбнулась я. — Это Оливия. — Привет, Оливия, — говорили работники, не отводя от нее взгляд. Моя дочь была действительно удивительно красивой. Этот нереальный контраст светлых глаз и темных волос сводил с ума. И пока что детская наивность была так очаровательна. Я буду защищать ее сердце до тех пор, пока смогу, ведь мое не защищали, когда я была в таком возрасте. Я смотрела на нее, и она улыбалась, словно уже знала что-то по-настоящему ценное. Я подмигнула ей, и мы прошли в кабинет. Оливия рассматривала фотографии, когда я делала ей какао, и улыбка не сходила с ее лица. Она была такой маленькой и такой красивой. — Ты тут работаешь? — спросила девочка. — Раньше работала, а сейчас бываю очень редко. — Почему? — У меня есть ты, — улыбалась я. — И я предпочитаю проводить время с тобой. — Не надо из-за меня жертвовать мечтой, Донна, — смотрела на меня дочь. — Я когда-нибудь стану взрослой. — В том и дело, милая, — вздохнула я. — Ты вырастешь, и я не хочу пропускать твое время, пока ты еще так наивна. — Донна, мне семь лет, — нахмурилась она. — Я не маленькая и понимаю больше, чем ты думаешь. — Тогда вот что я тебе скажу, — открыла я ноутбук. — Я больше не хочу быть визажистом. Я хочу чего-то нового. Чего-то совершенно другого и не похожего на это. — Например, чего? — Не знаю, — пожала я плечами. — Тетя Эмили раньше была адвокатом. Одним из лучших адвокатов, которых я когда-либо встречала. А потом Брайан купил ей ресторан, и она стала его владельцем. Она управляет им, говорит с людьми, а порой просто сидит там и читает, попивая любимый кофе. Она не боялась. Но я боюсь, Лив. Не все такие, как Эмили. — Но если ты не попробуешь, то не сможешь быть счастлива. Она сказала это так просто. Из уст моей девочки это звучало, словно люди недалеки от своих желаний. Словно мы никогда не опаздываем, и все, что делаем в этот момент, и является правильным. В какое мгновение мы перестаем мыслить, как дети? Когда случается тот момент, когда мы теряемся и остаемся одни? Мы думаем, что мы стена для своих детей, но на самом деле лишь они — наше единственное спасение. — Ты и правда гораздо умнее, чем я думала. «Я думаю, что всё в жизни — искусство. То, что вы делаете. Как одеваетесь. Как вы любите кого-то и как говорите. Ваша улыбка и ваша личность. То, во что вы верите, и все ваши мечты. Как вы пьёте чай. Как украшаете свой дом. Или как веселитесь. Ваш список покупок. Еда, которую готовите. Как выглядит ваш почерк. И то, как вы себя чувствуете. Жизнь — это искусство». Хелена Бонем Картер. Вечером Эмили написала мне, что устраивает девичник и ждет меня через час, на что я ответила, что мне не на кого оставить Оливию. Она больше ничего не ответила, что меня удивило, если уж быть до конца честной, но я об этом не думала. Больше меня волновал Адам и его безразличие. Он игнорировал меня. Его телефон всегда был при нем, и если бы он действительно хотел, то позвонил мне, пусть и на три секунды, просто спросить, все ли в порядке. Ничего не значащая фраза в нужном контексте и сказанная правильным человеком вспыхивает искрами и бьет сильнее, чем любой меч. Но дело в том, что ничего не означающий звонок, который не был сделан вообще, так же бьет, пусть и не так сильно. — Донна, я хочу есть. — Что ты будешь? — Я хочу пиццу, — невинно улыбнулась она. — Оливия... — Пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста, — перебила она меня. — Я потом съем все, что ты скажешь. — Я сделаю пиццу только по причине того, что это тоже моя любимая еда. И вот спустя полчаса мы сидели на кухне и поедали пиццу, смотря вторую часть «Мстителей». Я услышала щелчок двери и увидела, как Брайан вошел в дом без стука, и его взгляд остановился на моей дочери. — Иди сюда, моя любовь, — потянулся он к ней. — Угадай, с кем ты останешься, пока наши девочки будут отдыхать? — Ты уверен? — спросила я, вытирая рот салфеткой. — Эмили уже ждет тебя. — Так, ладно, — поднялась я с места, сфокусировавшись на Брайане. —Она уже поела. Через два часа ей нужен молочный сыр. Он в холодильнике в красной тарелке на второй полке. Через два с половиной часа она будет читать ровно тридцать минут, и перед сном разогрей ей молоко, пусть выпьет один стакан. Если я не приду до того момента, пока она уснет, возьми из холодильника бутылку простой воды и поставь рядом с ней на тумбочку. И... — Донна, — усмехался мой друг, не обращая никакого внимания на мою ненормальность. — Выдохни. Мы справимся. А теперь иди, чтобы мне не пришлось тебя выгонять. Я надела белую футболку с V-вырезом и кожаные штаны, которые держались на талии ремнем Moschino. Черная сумка, черный пиджак и белые туфли, которые завязывались на щиколотке. Сейчас был уже конец зимы, и на улице погода походила на позднюю осень. Но для того, чтобы выйти из машины и сделать максимум десять шагов, это будет в самый раз. Я не знаю планов Эмили, и, чтобы в любом случае соответствовать, я выбрала универсальный вариант. — Донна, ты такая красивая, — сказала мне малышка, когда я вышла из комнаты. — Можно мне тоже туфли? — Знаешь, моя мама говорила мне фразу: «Всему свое время», —поцеловала я ее в лобик. — Нужно вызвать такси. — Такси уже ждет, — усмехнулся Брайан, закатывая рукава рубашки. — И Оливия права, ты потрясающая. — Спасибо, — искренне сказала я, посмотрев на него. — За все. «Я люблю гулять по ночам, это мне больше по вкусу, мир становится другим. Пустынный, тихий и таинственный». Корнелия Функе. — Ты в туфлях, — встретила меня Эмили. — Они шикарны. — Лубутен сказал, что обувь меняет язык нашего тела, — поцеловала я ее в щеку, закрывая за собой дверь. — И возвышает нас. — И как поживает невеста? — вскрикнула Стейси. — Долго же он думал. Когда я увидела тебя, через неделю была готова сделать предложение. — А я через пол часа, — засмеялась Эмили. — Но она отказала мне, так что я сдала кольцо обратно. Получите, распишитесь. — Смешно и глупо, — нахмурилась я. — Неа, подруга, — достала бокалы Ева. — Глупо, но смешно. На самом деле я думала, он уже никогда не сделает этого. — Я не знаю, поступила ли правильно, что согласилась, — вздохнула я. — Чего-то не хватает. — Секса? — Я Майкла посылаю чаще, чем сама вижу член, — налила сок Стейси. — Но он каждый раз дает мне час, чтобы я успокоилась, и перезванивает или приезжает, когда дело совсем плохо. — Как это удачно, — хохотнула Эбби. — Встретить наконец-то кого-то с яйцами. — Да ладно тебе, Ди, — делала Эмили «Маргариту». — Ты с самого начала знала, что хочешь его, и сама бы предложила ему съехаться, если бы Адам не был таким наглым. — Это неправда, — возразила я. — Это было лишь его эго. — Нет, Ди. Он не знал о твоем прошлом и не знал о боли, которую тебе пришлось пережить. Но именно поэтому он тебе и понравился, согласись. — Нет. — Да, — расхохоталась Эбби. — Он тебе понравился, потому что не задумывался над каждым словом и относился к тебе, как ко всем остальным, и ты снова почувствовала себя нормальной. — Он, кстати, немного больной на голову, — усмехнулась Долорес. — Но в хорошем смысле этого слова. — Существовало множество больных на голову людей, подаривших этому миру что-то великое. — У меня интеллектуальный голод, — сказала Стейси. — Интеллектуальный голод подобен острому половому влечению, — улыбалась Эмили, принося поднос с напитками. — Это сказала Сьюзен Зонтаг, — сделала я глоток. — Мой любимый психопат — Шерлок Холмс. — Вообще-то, — смотрела на меня Долорес, — его дедуктивный метод на самом деле не был его первоначально. — Что ты имеешь ввиду? — Эдгар Аллан По. — Это писатель и поэт. — Верно. У него был диагноз — душевное расстройство. Он боялся темноты и считал, что у него мания преследования. У него были провалы в памяти и галлюцинации. — Чудная у нас тема для девичника, — сказала с сарказмом Стейси. — Будем говорить о душевнобольных. — Между прочим, под действием выпитого писатель порой впадал в состояние буйного помешательства. К алкоголю вскоре прибавился опий, что, естественно, ухудшало его душевное состояние, учитывая, что его жена умерла. Один из его жанров был детектив, и именно мсье Огюст Дюпен, герой рассказов Эдгара По «Убийство на улице Морг» и «Тайна Мари Роже» стал родоначальником возникновения дедуктивного метода и его апологета мистера Шерлока Холмса. — Замечательно, — усмехнулась Эмили. — Я получила оргазм, слушая Эбби. — Фридрих Ницше тоже был одержимым, — обвела взглядом нас Ева. — У него была мания величия. А под конец жизни философ мог составлять лишь простейшие фразы. — Это печально, — сказала Долорес. — Учитывая оставленную нам идею новой морали. Но и Хемингуэй не далеко ушел. Он страдал умственным расстройством. — По-моему, он перенес много сеансов электрошока, — подмяла я ноги под себя, поудобней устраиваясь на диване. — И сказал, что врачи уничтожили его капитал, разрушив его мозг, и выбросили его из собственной жизни. — Давайте поговорим о чем-то другом, — взмолилась Стейси. — Конечно, замечательно, что мы все такие умные, и чтобы вы не думали, что я не подхожу этому высшему обществу, я знаю также нескольких представителей. Таких как Франц Кафка, у которого был невроз. Жан-Жак Руссо, у которого была паранойя, но, милые мои девочки, давайте мы поговорим о сексе и алкоголе, от которых я отказалась на определенное время, и о нашей поездке в Италию. — Вот, — поднялась Ева с места. — Поехали в Италию. — Навсегда, — улыбнулась Долорес. — Хватит на сегодня романтических бесед, — сняла я туфли и снова заняла прежнее положение. — Остальное время мы уделим выпивке. — Слава Богу, — засмеялась Долорес. — Серьезно. Я поверила в Бога. Я помню, как открыла дверь квартиры и дошла кое как до спальни. Утром сходила в душ, вымыла волосы, почистила зубы и выпила, наверное, не меньше трех литров воды. Текила, смешанная с абсентом, и в конце — мартини, которое теперь будет сниться мне в самых страшных снах. Я вернулась в комнату и оглядела ее, смотря на грязную одежду, которая была разбросана по полу. Я помнила выпивку, и улыбки подруг. Помнила смех, и теперь мне определенно нужно было узнать все подробности у непьющей Стейси. Была подвыпившей даже Ева, которую прежде я такой не видела. Я помнила стол, заставленный бутылками, соломинками и бокалами из-под коктейлей, пустые пачки от чипсов и коробки из-под пиццы и суши. Я заправила стиральную машину, повытирала пыль, приготовила несколько блюд от нечего делать и провела день, строя бумажный замок со своей дочерью. Сегодня была наша годовщина с Адамом, но я не была той девушкой, которая ждет ресторана и глупых подарков. Хотя, возможно, все это и не было глупым, просто я не привыкла к таким мелочам. Но, как я раньше и говорила, что на самом деле мелочей в отношениях не бывает. Все важно, как ни крути. — Донна, когда приедет Адам? — спросила Оливия. — Наверное, уже завтра, — обняла я ее. — Иди в кровать, а я принесу тебе стакан молока. Когда она почти засыпала, а я обнимала свою девочку, прежде чем уснуть, она прошептала: — Прошлая квартира мне нравилась больше. — Мне тоже, — поцеловала я ее в лоб и, выключив свет, закрыла дверь. Я хотела уехать. Уже думала начать собирать вещи, а позже объясниться с Адамом, когда замок двери щелкнул, и я увидела мужчину, которого люблю. Я и не думала, что могу скучать по нему, даже когда занята. — Ты поздно. — Задержали на работе, — вздохнул Адам. — Прости меня, Ди. — За что? — Сегодня должен был быть наш день. — Все в порядке, — села я диван. — Лив уже спит. — Я чувствую себя дерьмово, — пристроился он рядом. — Могу заказать столик... — Может, закажем пиццу и посмотрим телевизор? — перебила я Адама. — Идеально, — притянул он меня к себе. — Я люблю тебя. Под просмотром фильма Адам уснул, и я накрыла его одеялом, после направляясь в душ. Я стояла под струями воды, смывая с волос шампунь. Большие руки схватили меня за талию, и на долю секунды я испугалась. — Положи руки на стену, — потребовал Адам. Он был возбужден, я видела это по его глазам. Я смотрела на него, и когда он шлепнул меня по попке, ахнув, я сделала, как он сказал. Адам нашел мой клитор, и я выгнулась от его прикосновений. Он прижал меня своим телом, и я застонала, когда почувствовала его твердость. — Тебе нравится, верно? — зарычал он мне на ухо. — Тебе нравится это? И тебе нравится, когда я говорю, что буду делать с твоим телом? — Да, — застонала я. — Жестче, Адам. Он дразнил меня, и каждое его слово возбуждало до дрожи во всем теле. Адам схватил меня за бедра и сжал их до боли. — Откройся и приподними для меня эту попку. Я сделала, как было сказано, и Адам одним резким движением вонзился в меня с глухим рычанием. Он был таким разным, и я так сильно хотела его, что порой была готова умолять. Он дарил мне наслаждение и заставлял видеть мир совершенно другим. Адам был моим собственным видом красоты. Когда он был внутри меня, я часто на какое-то мгновение теряла связь с реальностью. — Так хорошо, — простонала я, когда он укусил меня за плечо. Я чувствовала его кожу. Скользкую от воды и пота. Я пыталась дотянутся до Адама, но он вернул мои руки назад на кафель и вжал мое тело практически в свое. Я тяжело задышала, ощущая подступающую волну удовольствие. — Адам! Я закричала, чувствуя фейерверк в мире, в котором пребывали только мы с ним. Его руки сжали мою грудь, и когда его губы прижались к моей шее, не прошло и секунды, как он последовал за мной. Он засмеялся, притягивая меня к себе и поглаживая по спине. — Я скучал по тебе, — прошептал он. — Очень скучал. Звонок в дверь вырвал нас из этого состояния, и я не скажу, что с энтузиазмом направилась открывать. На пороге стояла Эмили со слезами и истерикой в глазах. Ее руки тряслись, и она кинулась ко мне, сильно сжимая в объятьях. — Я не покажу ему, что умираю от боли, и Донна, — сорвался ее голос. — Я не смогу жить. Мы вошли в дом, и я посадила ее на стул. Адам, увидев мою подругу в таком состоянии, ушел в спальню, и я какое-то время молча сидела и обнимала ее. Спустя минут двадцать я налила ей бокал виски, и Эмили сказала сделать ей кофе. Она смотрела в окно и молчала, пока я возилась с кофеваркой. Эмили не переставала плакать, и, если честно, я боялась спросить, что же произошло на самом деле. Что делать, когда теряешь воздух? Когда теряешь то, от чего зависим, и то к чему стремишься больше всего? Входная дверь открылась, и я увидела разъяренного Брайана. Он направился прямо к своей жене, и ее тело напряглось. — Я не дам тебе развод, Эмили. Никогда, слышишь? — кричал он. — Ты никогда не получишь мою подпись на этой долбанной бумажке! Я не допущу этого, пока буду жить!