Неприкосновенное сердце

— Что за нахер? — выругалась я. — Какого хрена тут происходит? — Это ты мне скажи. Брайан виноват в этом меньше всех, он сделал это ради меня! — Что? — повернулась я к двери. — Говори, Адам! — Все началось с того, что появились новые кражи. Девушка приходила к парню домой, шла будто бы в туалет, а потом появлялся грабитель и из дома исчезали деньги и драгоценности. И это все максимум за пятнадцать минут. Мы поковырялись в историях, и знаешь, что нашли? — Что вы нашли? — спросила Эмили. — Историю преступлений другой страны, откуда ты, Донна, почти восемь лет назад приехала. — Ты хочешь сказать, что из стольких миллиардов женщин Донна обкрадывала квартиры богатых мужиков? — повысила голос Эмили. — Ты в своем уме, кретин? — Да, потому, что вот, что я нашел, — бросил Адам бумаги на стол. — Почему ты мне не сказала? Мне нужно теперь посадить кого-то! Это федеральное преступление! — О чем он говорит, Ди? — прошептала Эмили. — Какие квартиры? Это ошибка. — Нет, Эм, — потекли слезы из моих глаз. — Это не ошибка. Но тут я не делала этого. Мне дали шанс, и я им воспользовалась. — То есть, тут он нашел кого-то другого, верно? — все еще кричал Адам. — Но тогда, почему тебя не посадили? Это же не была авария, Донна? Все, что ты говорила, было враньем, и вас должны были посадить, но благородный Алекс взял на себя вину, и поэтому ты так его защищаешь, верно? Я прав, Донна? Адам метался из угла в угол и, не выдержав, запустил стулом об стену. Я знала, что Оливия, наверное, уже проснулась, но смотрела лишь на мужчину, в глазах которого была ненависть. Брайан пытался подойти к Эмили, но она отстранилась от него во всех смыслах этого слова и сознательно игнорировала. Я подумала о том, как бы отреагировал Брайан, если бы Эмили жила так раньше. Я присела на край кровати и уткнулась головой в ладони. Какого черта происходит? Как он мог узнать об этом? Было невозможно смотреть, как Эмили медленно угасала, и вина съедала меня заживо. Дверь открылась, и я увидела дочь, которая смотрела на меня перепуганными глазами. Я покачала головой, давая понять, что сейчас не время, и она сделала, как я просила. — Какую роль в этом играет Брайан? — прошептала Эмили, садясь рядом. — Какую роль? — Я сказал, что доберусь до тебя, — ответил он. — Я был уверен, что ты делала все, чтобы защитить Донну. Мы хотели выйти через тебя на Донну, чтобы узнать хоть что-то. — Выходит, что ты все то время манипулировал мной, пытаясь узнать информацию? — текли слезы по ее щекам. — Нет же, Эмили, — закричал Адам. — Он ушел, как только вы приехали от твоих родителей, потому что действительно полюбил тебя. — Боже, — провела она рукой по волосам. — Все, что было — сплошное вранье. — Эм, — начал Адам. — Заткнись, Адам, — закричала Эмили, на мгновение посмотрев на меня. — Просто заткнись. Я хочу развод. И если ты еще хоть раз крикнешь на Донну, я убью тебя, Адам, — притянула она меня к себе. — Она моя семья, и то, что она не рассказывала мне все, не значит, что врала. Но дело в том, что я не позволю ее обижать. — Эмили, — взяла я ее руки в свои ладони, не сдерживая слезы. — Не надо. Ты всю жизнь меня защищаешь, и из-за меня ты снова теряешь. Я устала терять, Эмили. И устала смотреть, как твоя жизнь летит в дерьмо из-за меня. Брайан любит тебя, даже если сначала это было не по-настоящему. Он любит, и это невозможно сыграть. Прости его, — плакала я. — Прости меня, пожалуйста, Эмили, прости. — Иди ко мне, — обняла меня подруга, прижимая к себе. — Я люблю тебя, малышка. Я всегда буду любить тебя. Донна, что бы ты ни сделала, я всегда буду рядом, слышишь? — Эмили, я люблю тебя, — сказал Брайан, становясь перед Эмили на колени. — Все было по-настоящему. Каждое мгновение было правильным между нами. — Не подходи, Брайан, — ответила она безжизненно. — Если ты хоть что-нибудь ко мне чувствуешь, не подходи. — Я соберу вещи, — сказала я подруге. — И мы уедем. Адам последовал за мной и схватил меня за руку, прижимая к стенке, прежде чем я успела открыть дверь в спальню. — Как ты могла? Его умоляющий тон голоса ранил меня, но это сделано, и я не в состоянии что-либо изменить. Он узнал меня, хоть и, оказывается, с самого начала это тоже было игрой. Но правда была в том, что и я узнала Адама, и он оказался совсем не эгоистичным плейбоем, каким я считала его долгое время. Адам был добрым, милым и нежным, когда это было необходимо. Он был защитником и обходительным, умея сказать самые правильные вещи в нужное время. — Я сделал все, что ты хотела, Донна, — смотрел он мне в глаза. — Я думал оставить работу, которая тебе не нравится. Я принял ребенка. Перестал злиться и делал все, что было в моих силах, чтобы ты была счастлива. Но я устал. Я изменил себя ради тебя, и я устал постоянно доказывать тебе, что я лучше, чем тот, кто разочаровал тебя. Неужели ты просто не могла рассказать мне? — Как ты себе это представляешь? — отмахнулась я от него. — Вот как я должна была начать этот разговор? И я никогда бы не рассказала об этом моменте моей жизни, потому что не хотела, чтобы ты разочаровался во мне, Адам. — Но я разочаровался! — закричал он, ударяя кулаком об стену. — Я разочаровался, но я люблю тебя, — его голос сорвался на последнем слове. — Я так сильно люблю тебя. — Забери это обратно, — сняла я кольцо с пальца. — Оно мне больше не понадобится. Я позволила ему уйти, ничего не объяснив, хоть и знала, что буду скучать по этому человеку до безумия. Я буду нуждаться в нем каждую минуту, и все равно промолчала. Он заслуживал правды и заслуживал лучшего, чем демона внутри меня. Я умерла на мгновение, смотря в голубизну глаз Адама и на его отчаянный взгляд. Теперь там не было ненависти, а лишь непонимание и замешательство. Я справлялась со всем этим только благодаря тому, что знала, что теперь, кроме Эмили, у меня есть еще один человек, который защитит меня, несмотря ни на что. Я — Донна. Я всегда была сильной и выживала, но сейчас я задала себе такой глупый вопрос: «Как я буду дальше без его объятий?» В какой-то момент я думала, что начну умолять его простить меня, но понимала, что тогда он начнет меня жалеть, и все же не сможет поверить. Адаму нужно было время, и я дам ему его, продолжая любить так сильно и долго, как этот мужчина мне позволит. Я знала, что буду любить Адама, и знала, что он полюбит меня, с самого начала. Но я не могла, да и не хотела останавливать этот процесс. Мне нравилось, что он не знает всего и воспринимает меня как чистый лист. Но вот теперь у него разбито сердце, а у меня, кроме этого, еще и чувство вины. Но несмотря на все, я думаю об Адаме постоянно, и мои глаза сияли только рядом с ним. Я хотела, чтобы он доверял мне, несмотря на то, что не знал большинства событий моей жизни. Я хотела, чтобы он узнал меня. Такой, какая я на самом деле, а не какой меня выставляют бумаги в архивах. Я мечтала, чтобы однажды они просто испарились, и я смогла выдохнуть, понимая, что теперь все в прошлом. Но все же как бы печально это звучало, я получила, что хотела. Теперь все действительно было в прошлом. «Наконец-то я дома! Я закрываю за собой дверь. И запираю за ней весь мир». Джеффри Дивер. Когда мы приехали ко мне домой, Эмили пошла в спальню и не выходила оттуда до самого утра. Я тоже хотела зарыться в подушку и выпустить немного эмоций, но у меня был ребенок, и у нее не было отца, так что кормление и обязанности никуда не убегут. Я завезла Оливию к репетитору, и пока она занималась, купила продукты, оплатила счета и посидела на стоянке, давая возможности себе и Эмили просто побыть наедине. Хотела бы я, чтобы это был страшный сон, но это была суровая реальность. Приехав домой с Оливией через два часа, я заказала еду из итальянского ресторана и включила дочери уроки французского. Да, она решила изучать еще один язык. — У тебя есть виски? — спросила Эмили. — У меня всегда есть виски, — ответила я, доставая бутылку. — Эмили, прости меня. Я... — Не говори ни слова, Донна, — перебила меня подруга. — Ты ни в чем не виновата. В том, что произошло между нами, виноват только Брайан. Адам мог не доверять тебе, но мне Брайан был обязан это делать. Он давал мне клятву. Подруга выпила два бокала спиртного и снова закрылась в комнате. Ее глаза были красными от слез, и тело выглядело так, словно на ее плечах застыла вся тяжесть мира. Так и пролетел весь день, насыщенный лишь болью и алкоголем. Перед сном я, как и всегда, разогрела Оливии стакан молока и, пожелав спокойной ночи, отправилась в ванную. Я включила душ и, сев на холодный кафель, выплеснула все, что чувствовала. Этому было суждено случиться, и невыносимая боль пронзила мое тело, пока я содрогалась от рыданий. Я хотела быть рядом с Адамом. Боялась уснуть, потому что увижу во сне его глаза. Его аромат всегда окутывал меня, и этого было более, чем достаточно для счастья. В дверь позвонили, и я завернулась в полотенце, чтобы тот, кто пришел, не разбудил моих девочек. У меня не было времени на страдания. Нужно было жить дальше и исправлять эту жизнь. Я открыла дверь и увидела всех своих подруг: Эбби, которая зачастую ночевала на работе, и Стейси с беременностью, которую она переживала практически одна. Долорес, которая потеряла несколько лет назад абсолютно все, и Еву, которая, вероятно, час назад прилетела из Парижа, чтобы просто быть рядом. — Я рада вас видеть, — лишь сказала я, когда они подхватили меня, сжимая в объятьях. — Очень рада. Эбби постелила мне в другой спальне и села рядом, приглаживая мокрые волосы. Мы минут десять молчали, не говорят друг другу ни слова, а потом она легла рядом со мной, и я прижалась сильнее к ее успокаивающей теплоте. — Знаешь, милая, каждое утро, когда я смотрю на себя в зеркало, мне хочется замуж за пластического хирурга, но я понимаю, что у меня есть ванная, которая мне помогает, и люди, которые любят меня такой, какая я есть, без вмешательства. Ты должна быть красивой. И не ради Оливии, мужчин или других людей, чтобы они любили тебя. Нет, это все чушь. Внешний вид — это то, что у нас внутри. Красота — это не переделывание себя, а лишь любовь к себе. А еще наслаждение собой и жизнью, которую ты проживаешь. — Я открыла салон, чтобы быть красивой, — ответила я, кладя голову ей на колени. — Оказывается, все это было бесполезно. — Так и есть. Нет, никто не говорит, что здоровая кожа, волосы и ногти — это плохо. Так должно быть. Бесконечные укладки, маски, пилинги и массажи — это природа женщины, но не ее жизни. Следи не только за собой, но и за тем, что чувствуешь. И делай это не из-за необходимости, а из-за любви к себе и своему телу. — Как ты делаешь это, Эбс? — подняла я голову. — Как ты держишь под контролем то, что неконтролируемо в жизни? — Когда я была маленькой, хотела быть лучше брата. Потом лучше одноклассников, коллег по работе, и со временем, многих живущих на земле. Я знаю, что это глупо, но такая уж я есть. Я любила голод, который чувствовала к жизни. Любила страх, который могла внушить лишь произнесением своего имени. Многие люди знают меня, как бессердечную суку, которая сделает все, чтобы добиться того, чего хочет. И многие годы, пока я не встретила вас, я контролировала это положение в глазах и сознании других, а это, Донна, дело не из легких. Каждый день я встречаю на улице, работе и в супермаркете десятки людей. Сотни. Большинство из них одиноки, при том, что у них есть ум, харизма, обаяние и приятная внешность. Чаще всего с ними кто-то есть, и они не одни, но каждый пятый, когда смотрит на человека, идущего рядом, хочет выть на луну. Многие люди наделены аналитическим умом, хорошим воспитанием, манерами, длинными ногами, тонкими щиколотками и глазами, которые видят насквозь. Но и они также одиноки. В этом мире мы всегда чего-то ищем. Своих людей, свой идеальный город, друзей и любимого человека. Мы все такие разные. Ева идет на контакт со всеми, с радостью улыбаясь старшим людям и детишкам, получая от этого удовольствие, в то время как мы, все остальные, не в состоянии за множество лет сблизиться с кем-либо. Эмили сгорала дотла множество раз, но все время возрождалась, а я, скорее всего, теперь упала и не хочу больше подниматься. Мы живем стереотипами. Это банально и даже пошло. Современное общество не больше, чем муж и жена, которые скорее партнеры по бизнесу, нежели друзья. Нам стало чуждо слово «тепло», и слыша фразу «отсутствие ссор», мы думаем, что люди не любят. Но именно в тишине истина, разве не так? Мы стремимся быть любимыми, а когда встречаем такого человека, пребывая в поиске долгое время, не чувствуем спокойствия, и простой необходимости побыть с ним рядом в тишине. Проснувшись через шесть часов, у меня было такое ощущение, что я только что закрыла глаза. Мир казался таким пустым и темным. Я думала, что, если вдруг выйду на улицу, он исчезнет, тем не менее, с улицы были слышны звуки машин, и большинство людей уже ели ланч в перерыве. Адам прямо сейчас, может, был еще в постели или в спортзале, и я не увижу его больше. Я повернулась на бок и увидела Стейси. Она смотрела прямо на меня, без жалости, но с сожалением. — Спасибо, — прошептала я. — Что не жалеешь меня. — Я бы возненавидела тебя, если бы ты жалела меня. Но не умирай с тоски по человеку, который не хочет быть с тобой. Многие мужчины готовы любить тебя целиком и быть рядом с тобой и твоей дочерью, а этого более, чем достаточно. — Как Эмили? — Мы все часть друг друга. И она знает это. Я встала с постели и накинула на себя халат. Стейси подошла ко мне и обняла, прижимая к себе. Что-то внутри разрывало мне сердце. Боль, которая там была, казалась почти невыносимой. Она взяла меня за плечи, смотря в глаза, и сказала: — Я бы предложила себя, но, думаю, Эстель будет против. — Эстель? — Так я решила назвать свою девочку, — усмехнулась подруга. — Тебе нужно выговориться, покричать и делать все, что необходимо, чтобы выплеснуть это наружу. Не держи в себе, Донна. Когда мы пришли на кухню, все подруги сидели за столом, попивая утренний кофе. — У нас консилиум? — спросила я, смотря на Эбби. — И черт, где Оливия? — Наша девочка на танцах, — ответила Ева. — И ты тоже сядь и выпей кофе. — Завтра утром мы вылетаем в Италию, — сказала Стейси. — Лучшего времени мы не найдем, и Италия нужна всем. — Я безработная теперь, — прозвучал голос Эмили слишком тихо. — Нужно открыть свой ресторан. — Ты не хочешь с ним поговорить? — налила мне чашку кофе Долорес. — Вы обе? — Я хочу, — ответила Эмили. — Я очень хочу, но прямо сейчас не могу. Я вспомнила, как Адам улыбался мне, и не отрывая от меня взгляд, снимал одежду. Страсть, которая пылала в его глазах, и физический голод зарождал во мне желание обладать им. Я вспомнила, как последний раз прошлась оценивающим взглядом по его телу, мышцам, мускулистым рукам и широкой груди. Я старалась не пропускать этот ритуал, и сама начинала снимать с себя одежду, лишь когда представление заканчивалось. Адам был слишком высоким, но я никогда не чувствовала в нем угрозы. — Донна, что-то случилось? — вырвала меня из воспоминаний Ева. — Ты выглядишь так, словно хочешь что-то сказать. Все смотрели на меня, ожидая ответа. И когда я взглянула на Эмили, она лишь качнула головой, давая понять, что рядом в любом случае. Редьярд Киплинг сказал: «Создавай проблемы для себя, если это в твоем характере, но не надо их создавать для окружающих». — Мне следовало рассказать это гораздо раньше, — замолчала я на мгновение. — И когда сделаю это, вероятней всего, потом пожалею. Но даже если вы разочаруетесь во мне, вся наша дружба — это прекрасно и поистине необходимо. Я была той, кто хранил верность лишь двум людям. Не раздумывая, я бы ударила, когда это было нужно, и я натворила делов, — засмеялась грустно. — Боже, как я жалею, что разрешила ему прикоснуться к моему сердцу. После моего рассказа несколько минут никто не сказал ни слова, но затем Эбби молча взяла телефон и забронировала семь билетов. Эмили позвонила Максу и сказала, чтобы он привез ей чемодан с некоторыми вещами. После, снова закрылась в комнате, давая всем понять, что хочет побыть одна. Я слышала музыку, доносящуюся с ее комнаты, и когда все отправились по домам собирать вещи, я села на диван, понимая, что, возможно, из-за моей лжи я сломала ей жизнь. Конечно, Эмили никогда не признается в этом, она никогда не оставит меня, и за это я ненавидела себя еще сильнее. Эмили и Брайан не смогут жить друг без друга, и я поняла это в день, когда впервые увидела их вместе. Я помню, как привыкала к этому и словно отпускала часть себя, когда она вышла замуж за Брайана. Они порой как дети. Ему было важно, чтобы она поела, и Брайан боялся ее слез. Когда она погружалась в собственные мысли, он всегда хотел знать, о чем именно она думала. Он хотел все время к ней прикасаться и просто быть рядом. Такое чувство, что каждую ее улыбку он запечатлел в своей памяти и никак не мог насытиться ее запахом. И сколько бы ни было пройдено и прожито, они всегда будут неделимые, и я поняла, что чувствую то же самое к Адаму. Больше всего на свете сейчас я бы хотела уткнуться в его шею. Обнять его талию и снова почувствовать запах дома и безопасности. Этот запах был лишь у Адама. Лишь он был моим домом и моим желанием быть лучше. — Рим, — вздохнула Долорес, когда мы покинули самолет. — У нас первая остановка в Италии. Рим — как фреска. Он такой старый, но такой неподдельно величественный. Петр Чаадаев сказал: «Рим — это связь между древним и новым миром, так как безусловно необходимо, чтобы на земле существовала такая точка, куда каждый человек мог бы иногда обращаться с целью конкретно, физиологически, соприкоснуться со всеми воспоминаниями человеческого рода, с чем-нибудь ощутительным, осязательным, в чем видимо воплощена вся идея веков, — и что эта точка — именно Рим. Тогда эта пророческая руина поведает вам все судьбы мира, и это будет для вас целая философия истории, целое мировоззрение, больше того — живое откровение». Мы заказали машину, и когда за нами приехал Mercedes-Benz C-Klasse, мы сели в машину и направились поселяться в гостиницу, открыв по пути шампанское. Оливия смеялась, попивая безалкогольный мохито, и я, улыбнувшись, поцеловала ее ручку, прижимая к себе. — Это твои дни, милая, — сказала я. — Ты получишь все, что захочешь. — Я люблю тебя, Донна. — И я люблю тебя, — сжала я ее в объятьях, чувствуя первые слезы счастья за последние два дня. — Я тоже очень тебя люблю, моя девочка. Машина остановилась возле одной из самых шикарных гостиниц Рима — Rome Cavalieri. Фасад самого здания выглядел достаточно скромно, и по внешнему виду я бы никогда не подумала, что это самый известный отель города, но войдя внутрь, забрала свои слова назад. Все выглядело богато, шикарно и даже чуть помпезно. Лобби гостиницы украшали картины — оригиналы Энди Уорхола, Никколо Бамбини и Джованни Тьеполо. — Коллекция произведений искусства достойна чертового музея, — сказала тихо Ева. — Черт возьми, я останусь тут жить. Французская антикварная мебель восемнадцатого и девятнадцатого веков, скульптуры, гобелены шестнадцатого века и коллекция старинных часов. — Пошли, — усмехнулась Эмили, направляясь в лифт после того, как мы оплатили номер. — Пора снять туфли. Наш номер находился на седьмом императорском этаже. Висели картины Наполеона, а возле окна находился стол бюро времен Бонапарта. В номере было три комнаты, и вся мебель была настоящим антиквариатом. Терраса с видом на город и купол Собора Святого Петра. Ванная комната отделана итальянским мрамором, и огромное зеркало во всю стену. — Это не наше, — сказала я, покидая ванную. — Но тут красиво. — Нет, детка, — усмехалась Стейси. — Это именно наше. Тут было изумительно, и я вспомнила, как однажды ссорилась с Адамом и ушла из спальни, чтобы не наговорить лишнего. И когда села на диван в гостиной, Адам пришел за мной, поднял на руки и отнес обратно на кровать в спальню. Я сидела и смотрела, как он работает за ноутбуком и дает мне время позлиться, сказав за минут сорок лишь единственную фразу: «Ты можешь злиться на меня, но я хочу видеть твое лицо в это время». — Ди, — вырвала меня из раздумий Эмили. — Открывай бутылку Шардоне и перестань думать. Позже вечером, мы направились к речке Тибер, и Оливия бросила несколько центов после слов Эбби: «Бросай, детка. Ты должна сюда еще вернутся». — Роберт Де Ниро сказал: «Италия давно уже изменилась. Но Рим — это Рим», — смеялась Стейси. — Боже, я так давно не была просто счастлива. — Не привыкай, — смотрела я на свою дочь, которая бежала впереди, когда ее кудри развивались на ветру. — Мы не сможем остаться тут навсегда. — А я бы осталась, — прошептала Эмили. — Может быть, навсегда. — Нет, — возразила я. — И дело не в личных проблемах, а в личности. Ты дитя Нью-Йорка, и твое сердце никогда не примет другой город. В глазах Эмили промелькнуло беспокойство, которое другие бы не заметили. Я каждый день наблюдала за ней и знала каждое ее выражение лица. И лишь потому, что так любила этого человека, решила не заводить тему и позволить ей подумать, не говоря вслух о своих мыслях. На следующее утро мы сидели на террасе и завтракали — кофе, тосты и джем на любой вкус. После завтрака отключили к черту все телефоны, когда звонки уже не прекращались, и направились на спа-процедуры. Заказав стоунтерапию, наслаждались горячими камнями и массажем тела. Еще пять дней прошли, словно в тумане. Мы пили разный кофе, посещали достопримечательности до мозолей на ногах, проводя в гостинице буквально несколько часов, чтобы поспать. Мы даже не завтракали их едой, а ели пищу, которая порой казалась нам странной и непохожей на привычную. С моей семьей все снова становилось на свои места. С ними было легко вернуться в беззаботность и говорить первое, что придет на ум. Однажды мы даже попали на футбольный матч, и когда Ева решила, что она поправляется, купила овощей и ела их вместо бургеров. Посещали места для поцелуев, просто чтобы убедить самих себя, что это нормально, и говорили об соотношении мужского члена и размера обуви. В субботу вечером, когда мы открыли несколько бутылок шампанского и с другой комнаты звучал урок французского, который изучала Оливия, Эмили передала мне лист бумаги, сказав, что это номер моего отца. И если я все еще хочу узнать его, у меня есть такая возможность. Кажется, все недостающие паззлы становились на свои места, и я сжала ее объятьях, понимая, что ей гораздо хуже, чем мне, но эта женщина снова защищает меня и делает все, чтобы я была счастлива, не замечая своих чувств, которые поглощают ее без остатка. — Я устала, — слышала я улыбку Эбби. — Я бы не отказалась, чтобы тот милый официантик раздел меня. — Остановись женщина, — засмеялась Долорес. — Тебя посадят за него. — На нем украшений меньше, чем на мне. — Это ты к чему? — в непонимании смотрела я на Эбби. — Помните, как в фильме «Парикмахерша и чудовище» было сказано? — Я помню, — усмехнулась Эмили. — «Я хочу встретить парня, на котором украшений меньше, чем на мне». — «Ты всегда хотела слишком много», — засмеялась Эбби. — Легкомыслие не уродует женщину. Особенно если оно проявляется лишь в момент слабости. — Правильно, — закатила глаза Ева. — Легкомыслие уродует лишь мужчину. Когда мы ушли спать, я долгое время не могла уснуть, и когда встала, чтобы выпить снотворного, услышала голос Эмили. Она плакала, и я хотела подойти к ней, но все же, зная подругу, догадывалась, что ей хотелось побыть наедине, так что я ушла обратно, давая ей возможность побыть со своими мыслями. Войдя в комнату, я залезла обратно под одеяло и прижала к себе свою дочку, надеясь, что Эмили поговорит с Брайаном. Я чувствовала вину, и когда так и не смогла уснуть, надела спортивный костюм, включив музыку в наушниках, и пошла бегать. Так уж случается, что женщинам сердца разбивают чаще. Я думала о том, что меня не будет рядом, когда я нужна буду Адаму. Я не буду чувствовать его запах, но и спать на простынях в доме, где мы занимались любовью, мне не поможет. Да, определено нужно будет сменить простыни. Я хотела оставить воспоминания о нем, но и хотела запихнуть их подальше, не вспоминая совсем. Каждую минуту с тех пор, как ушла из дома Адама, я чувствовала себя так, словно кто-то забрал мое сердце. Я остановилась, и не потому что устала бегать, а лишь потому что иногда мое сердце так сжималось от боли, и я чувствовала себя такой беспомощной. Я просто не могу закрывать глаза на то, что стала одной из тех женщин, которой нужен в жизни определенный мужчина, чтобы нормально дышать, так что я притворялась. Притворялась, что я в порядке, и когда вернусь в Нью-Йорк, все будет, как прежде. Было почти восемь часов утра, когда уведомление поступило на мой телефон, и Эбби написала, что они все пошли завтракать и гулять по городу в последний день нашего пребывания здесь, кроме Эмили и Оливии, которые все еще спали. Я ходила по городу, наблюдая за водой, стоя на мосту, и в одиннадцать часов решила вернуться в отель. Я открыла дверь в номер и сразу увидела Оливию, которая сидела на диване в наушниках и смотрела в свой айпад. — Оливия, а где... Я не договорила, когда услышала звуки доносящие из другой комнаты. — О Боже, Брайан! — закричала Эмили. — Это так хорошо. — Я знаю, — последовал голос этого «хорошо». — Я люблю тебя, и когда я в тебе... — Оливия, — взяла я ее за руку, не давая снять наушники, и выводя дочь из номера. — Идем прогуляемся, чтобы никто из нас не представлял этого в будущем. — Чего не представлял? — спросила она, снимая наушники. Я лишь улыбнулась, и мы направились в ближайший бар. Я заказала еду Оливии, а себе пиво. Тут местная группа играла песни Челентано, и они были довольно неплохи, учитывая, какой голос нужно иметь, чтобы исполнять впечатляющий оригинал. Вскоре к нам подошли подруги, и мы сидели в спокойной обстановке, слушая музыку и убеждаясь в том, что каждый достоин того, чтобы о нем заботились. И мы делаем это — заботимся друг о друге. — Донна, мы будем жить в твоей квартире, когда вернемся? — спросила Оливия, когда все затихли и устремили ко мне свой взор. — Да, милая, — натянуто усмехнулась я. — Ты будешь ходить в школу и заниматься тем, чем хочешь. Я найму управляющего и буду приходить в салон лишь для того, чтобы подписать бумаги. Мы будем наслаждаться с тобой моментами, пока у нас есть время. — Мы куда-то спешим? — смотрела она на меня своими потрясающими глазами. — Нет, дорогая, — засмеялась я. — Но потом многие моменты, и наслаждение ими будет казаться немыслимой роскошью. — А Адам? Он будет с нами? — Он... — Вы будете ходить в походы, — перебила меня Эс, улыбаясь моей дочери. — Будете встречать рассветы в горах, пробовать на вкус моря и океаны и кататься на лыжах. — Донна поможет тебе определиться и узнать, кто ты такая, — продолжила Эбби. — Она покажет тебе, насколько ты уникальная, и как показать это всему миру. — Донна, а что говорила тебе твоя мама, когда ты была такой, как я? — Она говорила мне концентрироваться на настоящем, — улыбалась я, переводя взгляд со своих подруг на дочь. — Получать удовольствие от самой жизни и перестать волноваться, что думают другие. Так трудно избавиться от старых привычек и связей. И чем старше мы становимся, тем труднее нам делать, даже что-то близкое к этому. Молодость — лучшее, да и я склоняюсь к тому, что единственное время, когда действительно нужно приобретать и избавляться от того, чем потом будешь пользоваться всю свою жизнь, и я рада, что успела сделать хотя бы это. Я создала свой ближний круг людей, которые являются не просто моими друзьями, но и моей семьей. Когда мы решили вернуться в отель спустя три часа, надеясь, что Эмили с Брайаном уже закончили, остановились, как вкопанные, на площади Собора Святого Петра. Эмили была в объятьях Брайна, и он держал ее так сильно в своих руках, словно боялся, что она вот-вот исчезнет. Он был одет, как всегда, в идеальный костюм, а его жена смотрела на него сквозь очки, одетая в черные джинсы, футболку и кожаную куртку. Погода была изумительная, и мы все улыбались, смотря на них, понимая, что прошли те дни, когда мы могли увидеть Эмили без Брайана. Они были вместе, как и суждено было с самого начала, и у меня отлегло от сердца, понимая, что хотя бы это вернулось на свои места. Брайан наклонился достаточно для того, чтобы их губы соединились, и Эмили целовала скорее улыбку своего мужа, определенно наслаждаясь этим действием. — Мой моральный компас редко указывает на справедливость, — усмехнулась я, когда мы все хлопали в ладоши. — Но сейчас все замечательно. Мы вернулись в гостиницу, а Эмили с Брайаном помахали нам на прощание и пошли исследовать город. Оливия не выспалась, и я уложила ее в кровать, чтобы она смогла немного поспать. — Донна, мне нужно будет читать все, что мне задали в школе? — спросила моя девочка. — Да, милая, — села я рядом, целуя ее в щеку. — Но, знаешь, это не долго. Джордж Тревельян сказал, что образование плодит тех, кто в состоянии читать, но не в состоянии определить, что достойно чтения. — Я не понимаю, — нахмурилась она. — Конечно, — направилась я к двери. — Но как только ты прочтешь достаточно книг, обязательно поймешь. — Ты позвонила своему отцу? — спросила Стейси, как только я закрыла дверь. — Нет, — направилась я к бару, наливая бокал вина. — Позвони ему. — И что я скажу? Здравствуй, папочка, помнишь двадцать девять лет назад ты излил немного спермы в женщину, и вот я бы хотела с тобой познакомиться. — Я бы сказала, что это будет странный разговор, — улыбалась Эбби, стоящая в дверях. — Но, если ты видишь его именно так, значит это будет правильно. — Что за дебильная привычка лезть в мои дела? — нахмурилась я, переводя взгляд с Эбби на Стейси. — Это уже не привычка, милая, — передала мне Эбби мой телефон. — Это выработанный рефлекс. — Считаете меня идиоткой? — Есть немного, — улыбалась Эс. — У меня, кстати, потрясающее настроение. — Вот бы кто подпортил его, — пробормотала я. — Ди, — окликнула меня Эбби, когда я прошла мимо нее на террасу. — Мы просто люди, верно? Мы не можем быть всегда идеальными. Несмотря на то, что я жила без отца, я не чувствовала себя брошенной. По крайней мере не всегда. Конечно, я хотела, чтобы отец покупал мне новое платье, и мы ходили гулять. Я хотела порой его совета или утешения и слов «все будет хорошо». Я всегда думала, что со мной что-то не так, хоть и не могла озвучить это вслух. Но Мари видела это в моих глазах и всегда на мой молчаливый вопрос отвечала, что я лучшее, что случилось с ним в жизни. И вот спустя столько лет я так же помнила время, когда покинула своего ребенка. Какими бы ни были мои намерения, тот факт, что я все равно покинула свое дитя, остается неизменным. Я прошла в ванную и тихо закрыла за собой дверь, прежде чем позвонить ему. Я хотела быть достаточно далеко, чтобы никто не услышал моего крика или слез. Я нервничала и пыталась сосредоточиться на чем-то, но все время возвращалась к тому, что все было бы проще, будь сейчас рядом Адам. — Никогда не думал, что мы поговорим, Донна, — почти задыхался мой собеседник, когда он поднял трубку. — Прошло много лет. — Да, — прошептала я. — Почему ты меня оставил? — Ты всегда была моей маленькой девочкой, малышка Донна. — Не надо, — прервала я его. — Ты ни разу меня не нашел, и не обвиняй в этом мать, потому что мне почти тридцать, и я... — У тебя были две косички каждое утро, с которыми ты ходила в школу, и всегда расплетала их перед уроками, — перебил он меня. — Ты познакомилась с Эмили, когда парнишка задел тебя в школе спустя две недели после начала учебного года, и она защитила тебя. С тех пор вы были неразлучны. Я знаю, что у тебя было синее платье на выпускном, и ты хотела пойти в полицейскую академию, пока не познакомилась с Алексом. Я знаю о тебе все, милая. Я был на каждом твоем празднике, ты просто меня не видела. — Но как? — не сдерживала я слезы. — Я всегда был против закона, и Мари не хотела, чтобы ты жила в таком мире. Я так и не смог жениться после твоей матери. — Ты воровал? — Сначала да, потом все изменилось. — Похоже я взяла от тебя все самое лучшее. — Это неправда, — услышала я его смех, который заставил меня улыбнуться. — Ты не такая, как я. Ты гораздо лучше, и у тебя столько людей, которые любят тебя. И Адам любит тебя. Он боготворит все, что связано с тобой, и бесконечно думает только о твоих глазах. — Все не так, — покачала я отрицательно головой, хоть и знала, что он этого не увидит. — Так, малышка Донна. Он будет любить тебя, даже если однажды все моря превратятся в пустыни. Просто сейчас ему больно. — Откуда ты знаешь столько всего обо мне и о моей жизни? — В день, когда ты родилась, я отдал тебе свое сердце. Ты никогда меня не увидишь, но я буду присутствовать в каждом мгновении твоей жизни, пока буду дышать. — Мы встретимся? — села я на холодный кафель, чувствуя беспомощность. — Ты не представляешь, как бы я хотел этого. Я всегда буду любить тебя, Донна. Он отключил звонок, и когда я снова перезвонила, телефон уже был выключен. Сейчас Адам был бы кстати. Он всегда был бы кстати. Нам не повезло. Я копила злость столько лет своей сознательной жизни, и в каком-то смысле Адам был для меня как глоток свежего воздуха. Он не знал всего этого. Даже сейчас я понимала, что Адам привыкнет жить без меня, в то время, когда он будет последним, кто займет оставшуюся часть моего сердца. Мне с ним повезло, а вот ему со мной не совсем. Когда-нибудь я в последний раз приду в его дом и вдохну на прощание его запах, оставляя свет не включенным. Я буду смотреть на сон мужчины, которого люблю, пока также тихо мир будет жить своей жизнью. А после обернусь и молча попрощаюсь. Все легли в постель, и что я делала на отдыхе, которого у меня не было много лет? Да, занималась дурацким самопоеданием и пыталась сбросить на свою голову еще больше проблем, чем есть. Так много книг написано о первой любви и о том, что, по большому счету, она первая и единственная. Но правда ли это? Может, все так думают, потому что это по молодости и по глупости? Первая любовь редко бывает счастливой и почти никогда долгосрочной. Мы взрослеем и понимаем, что хотим идти дальше, увидеть что-то новое, а какой человек готов ждать, пока ты что-то там ищешь? И готов ли ты сам ждать другого человека? Я снова открыла список контактов в телефоне и набрала еще один номер. — Донна, — услышала радостный голос матери. — Все хорошо? — Ты любишь его даже в своей ненависти, мама. — Так и есть, — ответила она после нескольких минут молчания. — Я всегда буду любить твоего отца. Но одна из причин, почему я так переживала за тебя, так это потому, что ты и есть твой отец. С тобой трудно, и у тебя всегда был его взгляд. Ты, как и он, защищаешь тех, кого любишь, пусть и таким варварским способом. Ты упертая и безрассудная, Донна. Еще ты смелая. И как бы я не пыталась увести тебя от той жизни, я поняла, что ты всегда будешь дочерью Нейта Картера в сотни раз больше, чем моей. — Я любила тебя, мам, — прошептала я, вытирая слезы. — Я всегда буду любить тебя. — Я знаю, милая, — услышала я улыбку. — Я знаю, Донна, но ты всегда будешь Картер, и я не смогу изменить этого, даже ценой своей жизни. — Я говорила с ним. — Я уже поняла это, но, знаешь, что бы ни подтолкнуло тебя к этому звонку, не смей думать о том, что не выберешься, Донна. Ты выдержишь. Чарльз Буковский сказал: «Я слишком хорошо знаю свои недостатки, чтобы требовать взаимной любви». Кажется, мое призвание — ломать и терять все хорошее, что случается со мной. Японцы называют это «икигай», что означает «то, что придает жизни смысл и заставляет просыпаться по утрам с радостью». Радостью тут, конечно, не пахнет, но кажется, что, что бы я ни делала, ничего надолго не задерживается рядом со мной, по крайней мере хорошее. Я взяла телефон и позвонила ему, даже понимая, что, скорее всего, я попаду на голосовую почту. — Донна, — услышала я голос Адама спустя два гудка. — Что-то случилось? — Да, — сказала шепотом. — Я поговорила в первый и последний раз со своим отцом. И из всех людей, которых знаю, хочу именно тебе рассказать. Но самое смешное, что рассказывать нечего. — Донна, все, что было между нами, не изменилось, но я просто не могу. Я не могу понять, как та женщина, которую я знаю, может так отличаться от той, которая есть на бумагах? Мне просто кажется, что я совсем тебя не знаю. — Мне кажется, что я сама себя не знаю, Адам. Я услышала женский голос из трубки Адама, и мое сердце разбилось. — Кто там? Ты там с кем-то? — Ты, — вздохнул Адам. — Всегда. Только ты. Я знаю, что твоя грудь быстро поднимается и опускается сейчас, и я хочу, чтобы ты сейчас была в моей постели. Голая. Я бы прижал тебя к себе, одной рукой сжимая твою шею, и притянул к себе поближе. Потом скользнул бы руками по твоей груди и начал бы двигать бедрами под ритм музыки, которую ты бы выбрала. Твое тело двигалось бы вместе со мной, Донна, и я бы воспользовался твоей беспомощностью и незащищенностью в этот момент. Ты бы делала все то, чего хотела больше всего. — Ты все еще любишь меня? — почти задыхалась я. — Любишь? — Я люблю тебя, Донна. Но я не верю тебе и все же хочу сделать все, чтобы защитить тебя.