Неприкосновенное сердце

«Женщины — это бесконечность, наполненная противоречием. Когда жалуешься мне, что не можешь ее понять, выглядишь смешно. Ты говорил об этом с таким серьезным видом, что я чуть не подавился кофе от смеха. Нет никакой причины и никакой необходимости пытаться понять природу женщины. Не трать свои силы — это пустой труд. Женская природа — великая тайна, — бездна без начала и конца. Ни одна женщина сама не знает и не понимает сути своей природы. Она, как ветер, меняется постоянно. Надо принять это как факт, ибо принятие этого факта дает многое. Твои обиды и непонимание – это твоя преграда. Многие мужчины делают две главные ошибки: первые слишком упорно бегают за женщинами и навязывают им свою любовь, чем пугают и душат их, а вторые сами ждут от женщин, когда те придут и начнут, но в итоге женщины не приходят, так как им нужно внимание. Оба варианта неправильные. — Совсем запутался. Как тогда быть, если бегать за ними неправильно и не бегать тоже неправильно, что тогда? — спросил он с обиженной усмешкой. — Встать у них на пути». Роман «Ирбис» Дмитрия Брилова я перечитывала десятки раз, и каждый из них открывала для себя что-то новое. В конечном итоге задумалась, смогу ли вообще когда-нибудь постичь разум этого человека. Может ли человек до конца постичь разум другого в принципе? Да, ночные разговоры и неожиданные приезды доставляют удовольствие. Смешные истории и заумные разговоры — также великолепно. Кажется, что в этом нет ничего сексуального, не считая, конечно, глаз, которые смотрят на тебя в тот самый момент. Взгляды людей, наверное, самое сексуальное, что придумала вселенная, но все же разум — это целая библиотека. Это и истории, и образы, и дороги, которые когда-либо пересекались или все еще планируют. И когда человек, который не прочувствовал этого ни разу говорит, что может контролировать свои чувства, мне становится смешно. Люди не могут контролировать по большому счету ничего, даже тягу к сигаретам, а что говорить о чувствах, когда мир еще не создал ничего сильнее? С тех пор прошло два дня, и я впервые полноценно дала волю слезам. Я не хотела быть одна, но и не хотела звонить подругам. Поэтому, сев в машину, я поехала в дом, где наверняка меня поймут без слов. Все новости говорили о задержании Адама, так что я предпочла ехать в полной тишине, не включая радио. Когда GPS показал, что я уже на месте, то припарковалась возле дома Майколсонов. Меня встретил мужчина, и судя по его чертам лица, это был родственник Адама. — Я отец Адама, — прикурил он сигарету. — Ричард. Десять лет не курил. — Ричард, я... — Мой сын будет в порядке, — перебил он меня. — Почему вы, мужчины, так уверены, что в конечном итоге все кончится хорошо? — Ты видела его руки? — Наверное да. — Они в шрамах. И это ведь был далеко не единственный раз, и он справился. А ради того, чтобы быть с тобой, мой сын проломит стены при необходимости. Что такое реальные отношения? Рано или поздно ты думаешь об этом, и приходишь к определенному выводу. Говорят, что это когда задыхаешься без человека, но почему не наоборот? Почему не тогда, когда дышишь. Глубоко. Всегда. Когда чувствуешь свободу и желание дышать день ото дня. Когда нежность и доверие как само собой разумеющее, и тебя не раздражает ни дикий нрав, ни глупые привычки и потребности, которые порой вызывают смех. И нет, я не считаю, что у меня есть или были какие-то особые требования к людям или к мужчине, с которым я хотела бы связать свою жизнь. Честность, открытость, возможность обсуждать и смеяться, и самое главное — чтобы он ни на мгновение не сомневался, что я именно та, кто ему нужен. Я не хочу быть королевой, но хочу быть на его пьедестале. Нет, не надо меня поднимать, чтобы в случае неудачи напоминать мне об этом в будущем. Я сама поднимусь, и, если этот человек будет способен видеть это, этого будет достаточно. Наверное, я просто хочу быть нужной кому-то, кто так сильно нужен мне. Я простояла с мужчиной не больше пяти минут, а затем вошла в дом. Услышав звук телевизора, направилась в кухню. Войдя, заметила Изабель — маму Адама, которую видела ранее на фото. Она сидела за столом и смотрела альбом с фотографиями. Когда женщина подняла на меня глаза, я заметила, что они были красными от слез. — Он был сказочным ребенком и всегда всю вину брал на себя. Я села с ней рядом и молча взяла ее за руку. Из моих глаз потекли слезы, и женщина обняла меня, прижимая к себе. Возможно, это действительно правда. Сын для матери в каком-то смысле собственный герой. И суть даже не в ребенке, а в идеальном мужчине, которого можно родить лишь самой. Ведь как бы ни было, не создала природа еще людей без изъянов, даже если мы ищем и теряем всю свою жизнь. Что-то случилось в этот момент. Меня словно осенило, и воздух, после длительного отсутствия, снова вернулся в легкие. Память всегда живет в нас, даже когда мы ее теряем. Она как свет, который дан нам при рождении. Оказывается, человек может по большому счету выдержать абсолютно все, ведь свет светит всегда, и наполнить его может лишь любовь. Без нее мы пусты, словно изгнаны из рая, в котором жили раньше. Меня пронзили все воспоминания в одно мгновение, и тяжесть боли, которую ты причиняешь другим людям, грузом ложится на твои плечи. Да, я вернулась, но скорее всего, в мире еще не придумали таких слов, благодаря которым я смогла бы сочинить оправдание для людей, которые все еще рядом. Я пошатнулась и всмотрелась в глаза Изабель. Она изучала меня какое-то время, а затем на ее лице появилось понимание. — Ты вспомнила. — В меня стреляли, — прошептала я. — Алекс стрелял. Я хотела знать, где он, хоть и понимала, что моя надежда, что он жив — лишь остатки наивности. Я никогда ни за кого не боролась. И пребывая на грани смерти какое-то время, поняла, что за важные вещи стоит бороться. Они просто так не идут в руки. После нескольких пробуждений в ту фатальную ночь Адам все время был рядом. Он пил кофе, смотрел на меня, или спал, положив голову на больничную койку. Я улыбалась, радуясь, что он рядом, и чувствовала огромное разочарование каждый раз, когда он уходил. Я вспомнила, как пыталась встать с койки, и боль пронзила мое бедро. Я вспомнила, как он смотрел за моей дочерью, и отпустил меня, чтобы просто сделать счастливей. В конце концов можно миллион раз за свою жизнь влюбляться. Но однажды приходит именно та любовь, вместе с которой ты понимаешь, что это на всю жизнь. Любовь, от которой не пропадает аппетит, а которая открывает новые блюда, и твои вкусовые рецепторы не знали, что раньше еда может быть такой потрясающей. Эгоизм меняется на нежность, и все меняется. Абсолютно все. Это и было то, что я чувствовала к Адаму всегда. Он изменил для меня весь мир, и самое главное — изменил меня. И если он думает, что для меня ничего не значит, когда я снова чувствую, и что снова позволю ему уйти, то он ошибался. Тот выстрел изменил все, и я не собиралась больше отпускать то, что было мне важно впервые в жизни. — Что ты чувствуешь? — Правильность. Наверное, можно было бы сказать миллионы слов, и каждое из них было бы уместным. Но на самом деле именно «правильность» подходило идеально. Я молчала, но слышала один голос, который говорил мне совсем незнакомые слова. Только потом я поняла, что это голос в голове. Когда человек о чем-то думает или даже что-то читает не вслух, в его голове звучит голос. Он может быть и мужским, и женским. Люди чаще всего не задумываются об этом, но, если остановиться хотя бы на мгновение, можно услышать себя. Тембр, и как его слышит вселенная. Каждый голос идеален. И не только его тембр, но и сама дикция, тональность и даже паузы между словами. Это и есть человек. Это голос нашей души. «В каждом человеке есть солнце. Только дай ему светить». Сократ. Я выбежала из дома, и рванула к машине, даже не попрощавшись, и поспешила к своей дочери. Она была в школе, но с ее рождения и навеки останется первой, кому я захочу рассказать что-либо, даже если в ответ услышу тишину. Когда директор сказала, что вскоре Оливия спустится, я прокручивала кольцо на пальце, которое так и не сняла. Это меня удивляло, ведь в какой-то степени я была чужой, но не смогла полностью выбросить все, что было. Просто не сумела. И возможно когда-нибудь я начну копаться в себе, но не сейчас. Сейчас я хотела все исправить или попытаться сделать чуть счастливей тех, кто долгое время делал это для меня. — Мама, — слышу я голос дочери спустя несколько минут. — Лив, — направилась я к ней быстрым шагом. — Привет. — Что-то случилось? Я присела перед своим ребенком и взяла ее личико в ладони. Всматриваясь какое-то время в ее глаза, мне стало так невыносимо жаль, что есть поступки, которые уже не исправить. Моменты, которые уже никогда не повторятся, и я не смогу пережить их снова. Я бы хотела пережить еще раз рождение этой девочки и вернуть все ее детство в свою жизнь. Конечно, будут и другие моменты, и другие поступки, но то, что было самым важным тогда, уже никогда не повторится. И то, что оставило самые теплые воспоминания, больше никогда не вернуть. — Я вернулась, — смогла лишь вымолвить я. — Прости меня. Ее маленькие ручки сильнее сжали мою шею, и я услышала всхлипы. Когда не хочется жить, и чувствуешь, что ты одинок, кто-то сверху напоминает тебе, что ты никогда не будешь один. У тебя есть, конечно, друзья, но самое главное — у тебя есть ребенок. Есть тот, кто будет любить тебя, несмотря ни на что. Я нужна ей гораздо меньше, чем она мне, но эта девочка в состоянии заменить мне весь мир. — Мама, — отошла от меня Оливия, чуть улыбнувшись. — Ты потеряла очень многих людей. Но сейчас ты тут, и ты осталась сильной. И ты все еще моя мама. Я чувствую, что мы связаны. Не знаю, может быть, я хочу верить, что просто перечеркну всю горечь и обиду, причиненную ей. Может быть, это мечта о настоящей семье. Но сейчас я чувствую, что снова на плаву. Мой круг общения очень маленький и крайне отсортировован. Нет, я не обижаюсь. Я циник и слегка высокомерна, но не мстительна. Мне нужен именно мой узкий круг, благодаря которому я чувствую безопасность и уверенность. Мне нужен мой круг, а не «светский сброд» лицемеров. — Ты поедешь к Адаму? — Да, — ответила я, когда мы сели в машину. — Я обязательно верну твоего папу. Обещаю. — Ты останешься теперь тут навсегда? Я пересадила ее к себе на колени и заглушила мотор. — Все, чем я живу, Оливия, связано лишь с тобой, — смотрела я в ее потрясающие глаза. — Я надышалась уже для себя, и могу сказать лишь то, что с меня хватит. Теперь я хочу дышать лишь для тебя. Жить лишь для тебя. Я столько лет была одержима мыслями о тебе, фантазиями, что ты вот так будешь сидеть у меня на коленях, и я смогу рассказать тебе все. Но я потеряла это и никогда не смогу искупить свою вину. Все, что могу обещать —пытаться, — прижала я ее к себе. — Обещаю, что сделаю все, чтобы ты никогда не пожалела о том, что впустила меня в свою жизнь. Ты моя дочь. Ты моя мания и самая большая слабость. — Я лишь рада, что ты приехала. Слезы жгли мои глаза, и я больше не сдерживала их. Как я могу быть настолько другой с этой девочкой? В ее глазах я мать, а не монстр. — Ты будешь в безопасности со мной, — завожу я мотор машины. — Обещаю. Я никому не позволю причинить тебе боль. — Я знаю, мама, — лишь усмехается она. — И еще я знаю, что мы защищаем семью любой ценой. Когда мы подъехали к дому, Оливия взяла меня за руку. Но я не могу просто сделать этого. Я не готова вот так войти. Прислонившись лбом к деревянной двери и пытаясь собраться с мыслями, мне стало казаться, что это сон, и вскоре, когда я проснусь, снова не буду ничего помнить, а мой ребенок снова будет не со мной. — Мам. — Лив, — опускаю я свой взор на дочь. — Не переставай жить сказками, слышишь? Живи ими и мечтай. — Я верю. Я приседаю перед своим ребенком и спустя несколько секунд обнимаю, слыша собственные всхлипы. Я никогда не позволяла себе столько плакать, как в последнее время. — Я всегда буду верить, мам, — успокаивающе она гладит меня по волосам. — Только не плачь. Я буду делать то, что ты захочешь. — Милая, — беру я ее личико в ладони. — Я плачу не из-за этого. Я хочу, чтобы ты была счастлива. И даже, когда потом ты вырастешь и ступишь на тропу взрослой жизни, я хочу, чтобы ты верила в сказки. И однажды вернулась к этому разговору. Вернулась к сказкам, уже говоря это своей дочке. Оливия больше не сказала ни слова, а лишь взяла меня за руку, ведя в дом. Я улыбнулась ей, понимая, что это мой семилетний ребенок. Моя девочка гораздо взрослее, чем я. Меня учили жить слишком поздно, а ее — с самого детства. Возможно, мне сейчас почти что и невозможно разбить сердце, но в отличии от меня, у Оливии есть сердце. Эта девочка обладает умением разжигать огонь и улыбаться даже дистанционно. И каждый раз, когда я думала, что все потеряно, что во всем потерян смысл, она снова возвращала меня к жизни, вызывая острую необходимость дышать. Когда Оливия сказала, что ей нужно принять ванную, я, ничего не ответив, пошла исследовать кухню. Я заметила, что на холодильнике, магниты держат множество фотографий Оливии. Еще заметила, что все баночки для приправ и круп одной серии, так как я и люблю. В верхнем ящике возле мойки находилось несколько бутылок моего любимого вина, и вся эта кухня в принципе была создана словно специально для меня. — Я начинаю думать, что мы с тобой похожи. — Эмили, — оборачиваюсь я, затаив дыхание на мгновение. — Ди, — сжимает она меня в объятьях. — Я соскучилась. Боже, я так чертовски по тебе соскучилась. — Ты знаешь, — обнимаю я ее в ответ. — Я вижу тебя в твоих глазах, — надрывается ее голос от слез. — Я снова вижу себя в знакомом взгляде. — Я рада, что ты тут. — Ты самый сильный человек, которого я встречала, Донна. — Подскажи, как мне наконец-то убрать яйца, которые я отрастила в прошлых отношениях? Мы начинаем хохотать, и я наконец-то немного расслабляюсь. Кажется, если бы луна могла улыбаться и быть человеком, она имела бы облик Эмили. Она имела бы ее тонкие пальцы и длинные ресницы. Имела бы жесткий характер и оставляла после себя каждое мгновение, которое бы вспоминали другие, как «впечатляющее». Она прекрасна и уничтожающая в одно и то же время. И она та, кто была рядом, несмотря ни на что. Она — семья. А семью мы защищаем любой ценой. — Расскажешь мне, что я пропустила, — говорю я, когда мы уменьшаем громкость нашего смеха. — Пока Оливия пошла принимать ванную. — Ты ей рассказала? — занимает Эмили место за столом. — Первой, — накрываю я на стол, понимая, что Адам на самом деле отличные отец, судя по заполненному холодильнику. — Знаешь, она все понимает. — Она слишком умна, — задумывается подруга на мгновение. — Она похожа на тебя. — Как у вас с Брайаном? — Мы пытаемся завести ребенка, но пока не очень выходит. — Ты в порядке? — Да, — ободряюще она улыбается. — На самом деле я не знаю почему не хотела ребенка раньше. Я не знаю, зачем делала и совершала столько всего. — О, Эм, — снова смеюсь я. — Фразой «я не знаю зачем это делала» можно описать всю мою жизнь. — Потрясающий тост. — А как девочки? — ставлю я бокал с виски на стол. — Как Эс? — О, — смеется Эмили. — Кажется она в порядке. — Майкл в итоге оказался дураком? — Никто из него дурака не делает. Это полностью его инициатива. Ева рассталась с последним парнем. — Почему? — Он сказал ей, что она должна принимать его таким, какой он есть. — И она закончила прием? — снова рассмеялась я. — Поехали сегодня на девичник? — становится она серьезной в следующий момент. — Я не... — Можешь, — хмуриться она. — Они не видели тебя целую вечность, и... — Не надо, Эм, — перебиваю я ее. — Просто не надо. Я правда по вам всем соскучилась, но сегодня я хочу обнимать моего ребенка, пока она свернется калачиком возле меня. Я буду делать все это, пока она мне будет разрешать, потому что, откровенно говоря, я этого совсем не заслужила. Эмили поджимает губы, и я вижу, что она определенно хочет что-то добавить. Я отрицательно качаю головой, замечая то, что, возможно, не заметил бы никто, кроме меня. Я знаю эту женщину лучше, чем себя, и она смотрит на меня проницательным взглядом, пытаясь что-либо прочитать по моему лицу. Я делаю очередной глоток виски, пытаясь через мгновение избавиться от жжения в горле, а Эмили, больше не сказав ни слова, подходит ко мне и после того, как, целует в лоб, направляется к двери, захлопывая ее за собой. — Слава богу, я не похожа на то, через что прошла, — говорю я сама себе, направляясь на второй этаж к Оливии. Когда я стучу в ванную, и дочь разрешает мне войти, я смотрю на картину, где она лежит в ванной вся пене, и музыка, которая играет в колонках, совсем не для девочки семи лет. Адам обустроил ей все, вплоть до ванного столика с резинками и феном. — Кажется, что ты все контролируешь. — Так и есть, — усмехается она. — Ты звонила тете Эмили? — Она только что уехала. — Ты спросила за папу? — Я сейчас это сделаю, хорошо? — целую я ее в лоб. — Есть будешь? — Нет, — пожимает Лив плечами. — Я хочу посмотреть с тобой какой-то фильм. — Тогда ты вылезай с ванной, а я иду звонить Эмили. «Ты должен осознать, что люди имеют право мыслить не так, как мыслишь ты, и не делать того, чего ты от них ожидаешь. Они, вероятно, любят тебя, но их любовь может проявляться не так, как ты хочешь». Бернард Шоу. Пять часов до встречи с Адамом кажутся самыми долгими в моей жизни. Вчера я заняла себя всевозможной работой, но все было тщетно. После просмотра фильма я лежала в кровати, обнимая Оливию, потом приготовила ребрышки и выкинула ненужный хлам из своей спальни. Адам был повсюду. Его запах, его губы и улыбка, которая появлялась каждый раз на его лице, когда он заглядывал в комнату, смотря как я наношу макияж. Я так невыносимо скучала по нему. Тосковала до дрожи во всем теле. Его не хватало в каждом мгновении и в каждом прожитом мною дне со дня выстрела. Ночь проходит практически без сна, и, вставая с кровати в пять утра, я неторопливо готовлю завтрак Оливии, собираю ей рюкзак и в семь утра подхожу к ее кровати, пробегая пальцами по розовому с оранжевым балдахинному покрывалу. Когда отвожу Оливию в школу и снова возвращаюсь домой, просто не знаю, куда себя деть. Эмили должна приехать с минуты на минуту, и за пол часа до моего визита к Адаму я нахожусь на грани нервного срыва. — Ты готова? — спрашивает Эмили, входя в спальню. — Нам нужно выезжать. — Да, — качнула я головой. — Ты в порядке? — Я рядом, Ди. — Хочешь уволиться? — улыбаюсь я, поднимаясь с места. — Все идет к тому. Но дело в том, что ты будешь звонить мне 24 часа в сутки, говоря, — Эмили прочищает горло, и ее голос становится выше, имитируя мой. — Блин, Эмили, я опять в дерьме. Исправь все это. На Востоке существует поверье, что птицы не умеют грустить, так как награждены вечной свободной. Когда они в чем-то разочаровываются, то надолго улетают в небо. Чем выше, тем лучше. Летят с уверенностью в том, что стремительный полет приблизит их к новому счастью. Порой я думаю, что людям есть чему поучиться у птиц. Крыло ведь всегда может быть сломано, но от того, что ты бездыханный упадешь на землю, ничем не выиграешь. «И однажды ты посмотришь назад и поймешь, что весь полученный тобой опыт, каждая кажущаяся ошибка или тупик на самом деле были прямой дорогой к той тебе, какой ты и должна была стать». Рей Гринберг. Мы проходили сквозь решетки и железные врата. Меня проверили на металлоискателе, и каждый раз я не понимала, почему именно моя семья что-то переживает. Почему любовь не может быть сильной и даже вечной без чего-то пережитого? Почему все романы повествуют лишь о том, что на самом деле в конце какие-то отношения должны себя оправдать, обязательно должна присутствовать драма. Что мы все время ищем, даже когда возвращаемся назад? «Жизнь изменяется не числом вдохов-выдохов, а моментами, когда захватывает дух». Джордж Карлин. Я сидела на холодном кресле, и мне было ужасно одиноко. Я не могла понять, как тут все еще дышит Адам. Как он, человек со своей натурой, до сих пор не взвыл тут волком. Теперь, когда все вернулось на свои места, я снова вспомнила всю палитру чувств, которые испытывала рядом с этим человеком. Любовь, ненависть, нежность, жесткость, бесконечное желание и абсурдную зависимость быть рядом. Я послала бы в ад самого дьявола, чтобы только почувствовать еще хотя бы раз его руки на себе. Ты ощущаешь счастье, а потом дикую боль, когда оно исчезает без остатка. Мы не сможем забыть таких людей, и это разница между теми, в кого мы порой влюбляемся, и кто предназначен для нас. Я долго не выдержала и подорвалась с места, опираясь спиной на металлическую дверь, отчего целый ряд засовов впираются мне в спину. — Донна, — услышала я голос единственного человека на целой планете, который вызывает столько пожара и спокойствия одновременно. — Адам. — Я не могу, Донна, — делает он два шага назад. — Я не подхожу тебе. И мне нечего предложить тебе, кроме своей защиты. Но моя защита — это жесткость. — Я согласна, — вздохнула я, подходя ближе, пока мои руки не обняли его за талию. — У тебя в прошлом было много жестокости, но все же ты остался человеком, пусть и не целиком. Ты рискуешь собой ради тех, кто тебе дорог. И за то время, что мы были вместе, ты дал возможность понять гораздо больше, чем другие за всю мою жизнь. Да, мы были вместе, я просто поздно это поняла. Ты прикасаешься ко мне, и я чувствую себя живой. Я глубоко вдыхаю, наполняя воздухом свои легкие. Адам неуверенно поднимает свою руку и проводит ею по моей щеке. От этого движения по моему телу пробегает дрожь, которая скорее мучительная, чем приятная. Я закрываю глаза, усиливая хватку своих рук на его одежде, и считаю до десяти, чтобы успокоиться. Он так близко, и его губы касаются моего правого виска. Мое дыхание сбивается, и, к моему удивлению, его тоже. Адам обхватывает ладонями мое лицо и наклоняется, так, чтобы наши лица почти соприкасались. Однажды ты встречаешь его. Правильно человека. Он перевернет всю твою жизнь. Твое мышление и религию. Он переделит твою жизнь на две части, и все изменится. Больше ничего не будет, как прежде, и прошлая жизнь останется лишь мгновениями на фото. И самое главное — изменишься ты сам, и больше не захочешь возвращаться. — Я не позволю уйти, если ты скажешь мне «да». Никогда. Я могу делать все по-своему и злиться. В моем сердце осталось буквально одна капля, которая не была пропитана тобой, и, если это случится, я не смогу жить без тебя. Если ты уйдешь снова, я умру, Донна. — Я хочу, чтобы ты был счастлив, — прошептала я, прикоснувшись своими губами к его, не отводя взгляд. — И я выбираю нас. Навсегда. «Признаюсь вам, что чем дольше я живу, тем яснее понимаю, что главное в жизни — это твердо знать, чего ты хочешь, и не позволять сбить себя с толку тем, кому кажется, будто они знают лучше». Пэлэм Грэнвил Вудхаус. — Я рада, что повстречала мужчину. Что повстречала тебя, Адам. Я целую вечность не улыбалась при мысли о ком-то. По правде, я вообще никогда не улыбалась при мысли о ком-то, кроме тебя. Ты — мое чудо. И я стала видеть его повсюду. Да, мы делали глупости и совершали дурные поступки. Я не хотела помнить, и прости, что ты вошел в момент тех воспоминаний. Ты самый неудержимый человек, с которым я знакома. И мне нравится, что ты не уступаешь мне. В моем окружении никогда не было такого мужчины, и ты стал мне просто необходим. Адам поднимает меня на руки, отрывая мои ноги от пола. Я вздрагиваю и закрываю глаза лишь на долю секунды. Глаза Адама темнеют, и он смотрит на меня, когда огрубевшие кончики его пальцев скользят по моему лицу, убирая несколько прядей волос. — Ты выглядишь слегка ошеломленной, — слышу я его улыбку. — Это не так, — усмехаюсь я в ответ. Он целует меня в висок, затем прокладывая дорожку поцелуев к моим губам. Я прижимаюсь к нему всем телом. Адам Майколсон — это идеальное сочетание мышц, сексуальности и нежности. Он обнажает меня. Обнажает мои чувства и тело. И самое удивительное, что я позволяю делать это с собой. — Тогда как? — И истощена самой жизнью, — отвечаю я честно. — Но сейчас все идеально. Сейчас все именно так, как и должно быть. «Она прогоняла его холод, а он охлаждал ее жар». Карен Мари Монинг. Его плечи расслабляются, и он улыбается немного вымученной улыбкой. — Я тебя не звал. — Я не играю по твоим играм, Майколсон, — убираю я его светлые пряди волос с лица. — Я больше не разваливаюсь на части, и теперь мы, кажется, равны. — Если бы не камеры, мы сыграли бы по моим правилам. — И мы сыграем, — целую я его. — Мы будем играть всю жизнь. Когда ты любишь человека, секс перестает быть чем-то грязным и в плохом смысле пошлым. Ты становишься связанной с другим человеком на каком-то уровне. Этого человека не сравниваешь с семьей, друзьями или даже дочерью. Это что-то другое. Вы живете порознь, работаете, порой даже делаете друг другу до невыносимости больно, но вы связаны. Говорят, что такие люди встречаются нам в течение всей жизни. Но я не верю в это. Я думаю, что если вы встретите такого человека хотя бы однажды, то это уже больше, чем можно желать. Вы можете быть знакомы всю жизнь, прежде чем понять, что он тот правильный человек, или совсем наоборот — появляется из ниоткуда, при странных и совершенно нелепых обстоятельствах, но в конце концов это также происходит. И вот однажды, выйдя утром на балкон или просто во двор, ты понимаешь, что даже воздух изменился. На улице может быть та же погода, но пахнет иначе. Уже сильнее всего обжигает не солнце, и не ветер целует твои плечи. Ты прощаешь, несмотря ни на что. Ты прощаешь, даже когда нельзя всего прощать. Кто-то верит, что это обстоятельства, удача, или судьба. Но я думаю, что это просто лимит. В один момент ты понимаешь, что вот-вот будет лимит твоего желания видеть вечную зиму, как вдруг — он. Тогда и наступает ваше лето. Приехав домой, я поняла, что больше не жалею себя. Я смотрела, как горит огонь в камине, а Оливия лежала у меня на коленях, накрытая сверху пледом. По телевизору шла какая-то дурацкая мелодрама, и один бокал недопитого вина стоял на кофейном столике. Я узнала, что Долорес сейчас собирается в аэропорт, и, наверное, в ее квартире сейчас играет музыка. Странно, почему именно это пришло мне в голову? «В мире есть города, которые созданы для тебя. Может быть, ты об этом не знаешь, но они есть. И они тебя ждут». Тибор Фишер. Я взяла ручку и лист бумаги, чтобы написать Адаму письмо. Он столько сделал для меня. Он сделал меня лучше и научил любить. В этот момент я вспомнила слова Эмили: «Брайан научил меня любить, и за это я всегда буду в неоплатном долгу перед ним». «Кажется, мы прошли все стадии отношений. Я не знаю эталона любви, но да, мне есть с чем сравнивать. Вся наша жизнь — какой-то дурацкий блокбастер, но я все равно хочу видеть в главных ролях лишь тебя. Говорят, что люди не замечают 40% наших дефектов во внешности. Но, наверное, одна из стадий — у нас спала пелена с глаз. Мы не видим друг друга красивей или лучше. Мы делаем друг друга красивей и лучше. Почему из стольких миллиардов людей нашелся именно ты? На твоем фоне после поблекло все, вплоть до самого мира. Ты являешься полной противоположностью всему, что я искала. Всему, что я хотела. Ты разрушил иллюзии и дурацкие идеалы, и я больше ничего не могу с этим поделать. Я больше не хочу ничего с этим делать. Каждый твой пройденный шаг стал дорог мне, разве не банально? Я так медленно тонула в тебе день за днем, что в конце концов утонула. Нет, нет, чушь. Нельзя утонуть в любви. Ты стал моей спасательной лодкой. И вот в два часа ночи я смотрю какую-то мелодраму и никак не могу допить бокал любимого красного вина. Оливия спит на моих коленях, а мне так чертовски не хватает тебя рядом. Это не сравнимо с друзьями, детьми или семьей. Ты — что-то совсем другое. Ты то, что не сравнивают. Ты нежность, сердце, чудо и целое небо в одном флаконе. Мы зависимы и независимы. Звучит, конечно, как самая нелепая глупость, но это так. Зависимы, но не созависимы. Можем жить друг без друга, но не существуем порознь. Ты даешь мне сил и вдохновляешь становиться лучше. Ведь я заметила, как ты изменился. Я хочу, чтобы ты был рядом, не для фальшивого служения, а ради себя самого. Твои психологические границы я буду уважать, хоть и размажу к черту при общем желании. Ты — мой собственный жемчуг. Ты не требуешь никакой обработки». Я так и уснула вместе с Оливией. Она разбудила меня на следующее утро, и все снова происходило заново. Та же рутина — завтрак, улыбка, поцелуй и ее взмах рукой, прежде, чем она убежала на уроки. После я поехала в свою квартиру и спокойно пережила воспоминания. Я поняла, что там не осталось ровным счетом ничего, что бы я хотела забрать и чего бы Адам не заметил. Я вышла на балкон и прикурила сигарету. Я успокоилась. Да, он был. Алекс подарил мне Оливию, и я, правда, настолько сильно ему благодарна. Но не было между нами любви, оказывается. Похоть? Да. Страсть? Также положительно. И это все. Со временем и то угасло. С ним я все время снимала пальто. А с появлением Адама я поняла, как сладко надевать его поверх нижнего белья и идти на крышу дома. Слезы и злость были моими вечными спутниками много лет, но в чем смысл? Однажды один случайный знакомый, которого я уже и не вспомню, как зовут, сказал, что ты никому ничего не должен. Но также и тебе никто ничего не должен. Сейчас я понимаю, что он ошибался, но в то же время он был прав. Конечно, люди, которые тебе нахрен не нужны в жизни, не должны даже появляться в твоих мыслях. Но когда тебе кто-то важен, ты сам хочешь быть что-то должен. Около двух часов я понимаю, что какие-то звуки будят меня. Они звучат на весь дом, и я надеваю синюю рубашку Адама, которая висит на кресле. Спускаясь вниз, единственное, о чем я переживаю — Оливия. Она сама не своя. Она скучает по Адаму сильнее, чем даже я, наверное. Идя на звуки, я понимаю, что это играет рояль. Открывая дверь в гостиную, я вижу открытые настежь стеклянные двери во двор и вдыхаю запах сигарет. Какое-то время я всматриваюсь в спину человека и понимаю, что это Адам. Я словно каменею и вижу по тому, как напрягаются его плечи, что он также ощущает мое присутствие. Я опираюсь на дверной косяк и слушаю звук клавиш, пока он не заканчивает. Адам без рубашки и без обуви, а лишь в паре джинс, которые низко сидят на его бедрах. Этот человек поглощает меня. И каждое его слово я повторяю словно мантру. — Давайте познакомимся, — говорит он, поворачиваясь на стуле ко мне лицом. — Как ты тут оказался? — все еще не могу пошевелиться. — Завтра суд. — Ты любишь комедии, — усмехается Адам, подходя ко мне. — Пену для ванной с запахом лаванды, и при каждом ее приеме выливаешь пол бутылки. Зубную пасту со вкусом клубники, — появляются слезы на моих глазах. — Оливия, кстати, похожа этим на тебя. В детстве ты все делала с точностью наоборот. И считаешь, что проваляться весь день перед телевизором, есть чипсы и пиццу — одно из лучших исходов выходного дня. — Может, ты оденешься? — провожу с кончиками пальцев по его груди. — Это отвлекает. — Действует? — Иди сюда, — притягиваю его к себе, вонзаясь ногтями в его кожу. — Прости, милая, что ты увидела меня таким, — обнимает меня Адам, и я до собственной боли в руках держу его. — Это была твоя худшая сторона, —бормочу я тихо. — Но ты всегда будешь лучшим. У каждого свои демоны, и я, Адам, — поднимаю голову, смотря ему в глаза, — всегда буду заодно с твоими. Мы смотрели друг на друга, и весь мир стал на паузу. Словно не могли надышаться друг другом, сохраняя эту близость, как мир от разрушения. — Донна, — почти с мольбой произнес он. — Ты выйдешь за меня? — Обними меня, — прошептала я, окуная руки в его волосы. — Пожалуйста, просто обними меня и ни о чем не спрашивай. Коснись моих щек и откинь волосы, как делал это всегда. Дай мне вспомнить, ведь я так и не смогла забыть, — Адам прижал меня к себе, зарываясь снова лицом мне в шею, а я никак не могу заткнуться. — Я так скучала по тебе. Скажи, что и ты скучал по мне, Адам. Хотя, нет, ничего не говори, просто обними. — Донна, — взял он в ладони мое лицо, всматриваясь в глаза. — Я скучал по тебе. — Это почти не ПК. — ПК? — засмеялся Адам. — Что такое ПК? — Полит-корректно. Адам усмехается и в следующее мгновение захватывает мои губы в плен своих. Толкая меня спиной к холодной стене, он берет меня за руки и переплетает наши пальцы. Его язык дразнит меня, и Адам отпускает руки, чтобы взять в ладони мою грудь, разорвав перед этим пуговицы на рубашке. Когда рука Адама опускается ниже моего живота, мое дыхание сбивается, и один его палец, а затем и другой проскальзывает в меня, и его рука начинает двигаться жестко и быстро. Я извиваюсь, и в какой-то момент, клянусь, думаю, что начинаю умирать. Мне критически не хватает воздуха, и когда я хочу закричать от переизбытка эмоций, Адам прикусывает мою губу, и другой рукой прокручивает мой сосок. Его руки, теплые и немного с огрубевшей кожей, разводят мои ноги шире, и Адам тяжело дышит мне в ухо. Когда он надавливает пальцем на клитор с такой силой, что я кончаю, я понимаю, что в этот момент больше ничего не имеет значения. Адам осторожно вытягивает свои пальцы из моего тела, я снова дрожу. Я только пытаюсь восстановить дыхание, как чувствую язык Адама, который движется вдоль всей моей щели. Я чувствую себя потрясающе, но в тоже время чуть дезориентированной. Я терпеливо ожидаю его дальнейших шагов, действий и даже указаний. Проводя своей рукой по моей, Адам снова переплетает наши пальцы, и смотрит мне в глаза. — Ты все еще хочешь меня, Донна? Я знаю, чего именно он ожидает от меня — очередного ухода. И он знает, что я достаточно отвратительный человек, чтобы дать ему это. Но я лишь киваю головой, не произнося ни слова. Адам с легкостью поднимает мое тело, и усаживает на рояль. Я хочу увидеть его эмоции, и то как потемневшие синие глаза будет переполнять страсть и все чувства обострятся. Мне нравится смотреть на его реакцию от его рук на моем теле. То, как краснеет моя кожа, и как я дрожу в моменты прикосновений Адама. Неожиданно моя спина ударяется об крышку рояля, когда Адам надавливает на мой живот, чтобы я полностью оказалась в лежащем положении. Я слышу шуршание джинс, и в следующее мгновение мои глаза видят лишь темноту. Запах, который я чувствую, дает мне ясно понять, что Адам завязал мои глаза своим галстуком, и когда его руки запутываются в моих волосах, он помещает свое тело поверх моего, и приподнимает его так, чтобы член практически выскальзывал из меня. — Что ты чувствуешь, Донна? — рычит Адам. — Что ты чувствуешь, понимая, что ты не принадлежишь сейчас сама себе? — Адам, я... — Не смей кончать, пока я не разрешу тебе, — усиливает он хватку на моих волосах. Адам резко толкает бедрами, оказываясь внутри меня снова и снова. Я качаю головой, понимая, что не могу вымолвить ни слова, и его губы снова обрушиваются на мои. Я ощущаю вкус ментоловых сигарет, и, кажется, язык и член Адама двигаются в унисон, доводя мое тело до предела, пока я не теряюсь в происходящем. Пока я не начинаю умолять его, и Адам не разрешает мне кончить. Я чувствую его сперму на своем животе, и как он покусывает мою грудь, после облизывая места укуса. Это был лимит. Лимит, когда не хочется больше ничего. Ни общения, ни сообщений ни даже знакомств. Не хочется подбирать фразы и говорить красивые слова. Плевать на удобства и комфорт. На разочарования и ошибки. Память не сотрешь, но вышло так, что я и не хотела больше ее терять. Мне нравилось все помнить, и понимать, что я нашла кого-то. Что я наконец-то нашла себя. Когда Адам развязал мне глаза, то я увидела спокойствие в его взгляде. Я не видела его так долго, что сама улыбнулась и легко прикоснулась своими губами к его. — Адам, — повернула я голову направо. — Мне нравится этот пятидесятисантиметровый стакан для вина. Сейчас. — Ди, — начинает он смеяться. — Это ваза. — Я люблю тебя, — произношу я шепотом. — Я могла бы сказать это громче... — Это не нужно, — перебивает он меня. — Даже если ты будешь говорить шепотом всю оставшуюся жизнь, это будет громче любого крика на земле. «Все люди в мире улыбаются на одном языке». Ом Ананда.