Расскажи о себе...

      Обычная для Браго погода: метель и глубокий минус. Днем горные вершины поражают своей белизной, время от времени сливаясь с облаками. Снег лежит даже в центре города, его просто не успевают убирать, но он так отчаянно блестит из-за отраженного солнечного света, что даже жалко очищать улицы от такой потрясающей красоты. А вот ночью…       Каким образом сюда занесло Альберону, она и сама не очень понимала. Вернее, понимала, но винить было некого. Хотя, конечно, перепутать направления поездов — это ещё нужно было умудриться. И ладно бы по-пьяни, так ведь нет же, находясь в относительно трезвом уме! И, как будто бы этого мало, уснуть прямо в поезде, доверившись интуиции.       Теплолюбивая волшебница была не слишком готова к такой перемене погоды, а тонкая курточка совершенно не спасала от пронизывающего до костей ветра, так что картёжница продрогла уже на вокзале. Единственным разумным решением Кана посчитала найти какой-нибудь бар и дождаться поезда на Магнолию. По счастью, буквально спустя два квартала девушка наткнулась на гостиницу, на первом этаже которой радостно напивались горожане. Разумеется, недолго думая к ним присоединилась и Альберона. Она сразу же уселась на высокий барный стул, заказала себе две кружки эля, дыша на озябшие руки, и бармен, окинув клиентку жалобным взглядом, отправился за заказом.       Когда что-то тяжелое и теплое опустилось на плечи, Кана от неожиданности вздрогнула и обернулась.       — Д-д-дреяр? — как ни старалась девушка, но всё равно не смогла заставить себя не трястись от холода как вытащенный из воды щенок. — К-какого ч-черта ты делаешь? Я т-тебе не в-вешалка…       — Могла бы и поблагодарить, — равнодушно ответил блондин, усаживаясь на соседний стул. — Она теплая. В отличие от твоей, — бармен поставил перед Альбероной эль, но когда та потянулась к ближайшей кружке, Лаксус одним движением спихнул обе «порции» на пол.       — Вообще-то!.. — начала девушка, но парень грубо её оборвал, почти закричав на бармена:       — Идиот! Ещё и со льдом подал! Ты что, слепой, не видишь, что человеку и так холодно? Тащи сюда глинтвейн, придурок. И чтобы быстро и без фокусов! А ты, — Лаксус повернулся к волшебнице, которая понемногу начала отогреваться и приобретать живой оттенок кожи. — Тебе жить надоело, что ли? Ты что в эту тряпку вырядилась? Зря не в одном лифчике приперлась.       Кана молча пару секунд смотрела на блондина со смесью непонимания и удивления, а потом сдвинула брови.       — Пошел к черту, Дреяр. Сам своим глинтвейном упейся, — вдобавок ко всему девушка стащила с себя шубу молодого мужчины и, свернув её для удобства, швырнула в лицо согильдийца. — И шкуру свою забирай. До двадцати лет как-то без тебя дожила, и дальше справлюсь. Эй, человек, это за эль.       Бросив на стойку купюру, волшебница слезла со стула и направилась к двери. Росчерк молнии лизнул потолок, и Дреяр оказался перед дверью.       — Не дури. Замерзнешь.       — Не твоя печаль. Дай пройти.       — Нет.       — Я сказала, дай пройти!       Блондин высокомерно хмыкнул, сложил руки на груди и прищурился. Кана подошла к нему и встала прямо перед ним, возмущенно уставившись снизу вверх на высокого молодого человека, так же сложив руки перед грудью. Дреяр снисходительно усмехнулся и схватил девушку за шкирку, слегка встряхнул.       — Не хватало мне ещё перед Клайвом из-за тебя оправдываться. Прекрати препираться или мне придется тебя запереть.       — Ты совсем двинулся? Отпусти сейчас же, Дреяр! Я…       Дослушивать Лаксус не стал и легко, как если бы Кана была тряпичной куклой, закинул девушку на плечо, бурча «Просил же не препираться». Кана не переставала сыпать проклятиями и обещала молодому мужчине нагадать жуткую и близкую смерть, но проклинаемый только усмехался, прося прекратить трансляцию из района поясницы. Кружку горячего глинтвейна Дреяр тоже захватил с собой, попросив записать в свой счет, после чего поднялся на второй этаж и, войдя в одну из комнат, без особенных церемоний скинул Кану прямо на пол.       — Ну и тяжелая же ты, Альберона, — разминая своё плечо, проговорил Лаксус. — Пей давай. Не хватало ещё, чтобы ты заболела.       — Чего?! Да я… Да кто тебя вообще просил меня трогать?!       Мужчина предпочел не отвечать, только усмехнулся в очередной раз и запер дверь, как и обещал.       Почему-то Альбероне было ужасно стыдно. Она, завернувшись в одеяло, лежала на самом краю кровати, обнимая подушку, Дреяр — на другом краю на спине, закинув руки за голову. И оба, вероятно, думали, как вообще произошло всё это.       Сначала были долгие препирательства, Кана кричала, а Лаксус посмеивался в ответ. Потом глинтвейн, всего полкружки. Остальное оказалось выплеснуто прямо в лицо блондину. Легкая и короткая потасовка, обещание связать, если она не перестанет дебоширить. Потом оскорбления, не взаимные, мужчина вполне спокойно выносил все эти выпады. И вдруг резкий взрыв эмоций, когда Лаксусу надоело быть козлом отпущения. Испуганной неожиданной переменой погоды Кане пришлось притихнуть, и она даже предложила постирать испачканную вином рубашку Лаксуса. Он пристально следил за ней из-за стола, пока она пыталась оттереть винные разводы, но когда, замучившись, решила снять с себя куртку…       Они оба в глубине души понимали, что рано или поздно всё закончится именно постелью, и отчаянно балансировали на грани между безразличием и животной страстью. Очень много дней, недель, лет. Но сорвались только сейчас, и совершенно непонятно, почему. Неужели дело только в холодном Браго, который стучится в окна, горстями бросая в них снег?..       — Эй, Кана, — негромко окликнул мужчина.       — М? — послышался сонный голос, приглушенный подушкой, в которую уткнулась волшебница.       — Расскажи о себе.       Это даже не просьба, скорее, приказ. Не веря своим ушам, Альберона приподнимается на локтях и смотрит на Лаксуса. Тот продолжает гипнотизировать потолок.       — Рехнулся, Дреяр? Ты и так всё обо мне знаешь…       — Нет. Я тут попытался спросить себя и понял, что я тебя не знаю совсем.       — Перестань. Ты меня знаешь больше, чем многие другие. Разве этого не достаточно?       — Нет.       Кана какое-то время ещё пристально всматривается в черты лица Лакса, пытаясь понять, серьезен он или этот интерес — лишь показуха. Не найдя признаков ни того, ни другого, девушка выпутывается из одеяла и подходит к окну. Через щели в раме ощутимо дует, но Кане и нужен как раз этот отрезвляющий холод. Она закрывает глаза, чувствует дрожь и мурашки по телу. А потом легкое прикосновение к плечу, которое рассыпается по телу электрическими разрядами, разгоняя сердце. И это в случае с Лаксусом далеко не поэтическая метафора.       — Прекрати, Дреяр, прошу тебя, — не открывая глаз, просит Альберона, — это уже не смешно.       — Вернись в кровать, девчонка, — спокойно и властно говорит Дреяр, — невозможно уснуть, когда ты тут стоишь голышом.       — Не смотри.       — Хотел бы, но не могу.       Кана открыла глаза и повернулась. Лаксус снова смотрит на неё сверху вниз, вынуждая чувствовать себя маленькой и слабой. Борясь с этим ощущением, девушка отталкивает мужчину от себя и под его торжествующим взглядом возвращается в постель и устраивается на своем краю, на этот раз тоже уставившись в потолок. Сам Лакс разваливается посреди кровати носом в подушку, как недавно Альберона, а его рука по-хозяйски ложится на живот гадалки, которая безуспешно пытается её стряхнуть, но на все эти попытки Дреяр только насмешливо фыркает в подушку, и Кане, в конце концов, надоедает его развлекать.       — Рассказывай.       — Ладно, — Кана сдается и укладывается поудобнее. — Ты ведь знаешь, что лет в пять я потеряла мать, верно? Я плохо это помню, если честно, даже похороны. Это было очень давно, но утрата до сих пор неизмерима. Моя мать перед смертью болела, очень долго. Нам помогали какие-то её подруги, они приходили время от времени, прибирались, что-то готовили. И все меня жалели как одна. Я не любила их приходы, но маме обычно становилось после этого легче, а ради неё я могла вытерпеть всё, что угодно. Как-то раз мама позвала меня и велела принести перо и бумагу. Я притащила ей какую-то книгу, и она написала на первой странице чье-то имя. Сказала: «Если меня не станет, найди этого человека. Это твой отец, пусть он позаботится о тебе». Я вырвала листок и спрятала в свою сумку. А через два дня матери не стало. И её подружек не стало тоже, я осталась одна. Походила, поспрашивала, показывала листок незнакомым людям. Никто не знал, где искать этого человека. Машинист поезда, к которому я пристала с расспросами, сказал, что слышал об этом мужчине. И согласился привезти меня в Магнолию бесплатно. Знаешь, Дреяр, — Кана вдруг кладет руку на ладонь Лаксуса, отчего тот с любопытством приподнимает голову, — а я ведь понятия не имею, где до этого жила. В смысле, город. Я не знаю, где именно это произошло… Так странно. Никогда не думала об этом, а сейчас…       — Рассказывай дальше.       — Хорошо. В Магнолии я тоже спрашивала, где найти Гилдартса Клайва, и там при упоминании о нем многие улыбались и указывали дорогу. В итоге я попала к зданию гильдии. Внутри был балаган, крики, драки. Так боялась войти, и стояла у ворот. Пока не пришел Макаров и не стал спрашивать, что я хочу. Я ему единственному тогда рассказала, что ищу отца, и он отнесся с пониманием. Тогда меня в гильдию и приняли. Макаров решил, что если я дочь волшебника, то и сама стану волшебницей когда-нибудь.       — И надеялся, что сильной волшебницей, как Гилдартс, — фыркнул Лаксус. — Жаль, что прогадал.       Кана пихнула парня ногой.       — Я и сама знаю, что отцу в подметки не гожусь, но мог бы и не издеваться… Хотя что с тебя взять… Ай! — Альберона шлепнула по руке Лаксуса от души. — Прекращай. От твоих фокусов у меня сердце начинает колотиться.       — Это от того, что я лежу рядом? — самодовольно интересуется Дреяр.       — Это от электричества, придурок, — парирует Кана, не задумываясь.       — Продолжай.       — Сам же отвлекаешь! Ладно. Первыми в гильдии, кто меня принял, были Макао и Вакаба. Тогда никого из ребят не было ещё, а ты — не в счёт. Ай! Да прекрати ты меня током бить! Чертов угорь. В общем, Макао с Вакабой тогда проявили ко мне необычайное радушие. Они были такие красивые, взрослые и сильные… Иногда они меня даже на задания брали, просто чтобы я смотрела, что значит быть волшебником Хвоста Феи. А потом я увидела Гилдартса. Это очень сложно описать… — на губах Каны появилась непривычная, теплая и нежная улыбка. — Я много слышала про него, про его силу, но не представляла даже. А потом он пришел, и я его сразу же узнала. Невозможно было не узнать. Такой величественный, но с очень добрым взглядом, серьезный, но всё же умудрялся постоянно шутить… Я была им очарована, и в первый раз не решилась даже подойти. Так и стояла поблизости, разглядывая. А потом поняла, что он меня не узнал… Это было ужасно. Не знаю, как я смогла продержаться до его ухода, но после этого прорыдала без малого неделю. Очень больно было понимать, что ты-то его узнала с первого взгляда, а он… Мужчины часто слепы в таких мелочах, сейчас я это понимаю, тогда же мне было около шести лет и таких истин рассказать мне было некому. Но я оправилась, в детстве всё кажется как-то проще. Да и Гилдартс не появлялся потом лет шесть… Время не вылечило обиду, но всё же притупило боль. Я понемногу выкарабкивалась. Появились другие — Грей, с которым мы быстро подружились, потом Эрза, Нацу, Штраусы, Леви… Макаров убедил меня начать обучаться какой-либо магии, я выбрала карты, тогда мне казалось, что они смогут открыть передо мной нечто потрясающее. Тогда же я поняла, что слаба. Даже относительно Грея, мальчишки, который был чуть младше меня. Мы столько раз с ним устраивали магические потасовки, ты и не представляешь.       — А я-то всё думал, откуда у тебя эта привычка к купальникам…       — Побочное действие общения с эксгибиционистом-самоучкой, да. Но всё же я ему благодарна, без его помощи мне было бы совсем худо, ведь он всегда относился серьезно ко мне. Те же Макао и Вакаба всегда поддавались, чтобы сделать мне приятное, но я никогда не желала подаренных из жалости побед. Даже тогда. Только вот, к сожалению, учиться мне было не у кого, ведь карточников в гильдии не было, потому до всего приходилось доходить самой, читать книги, изучать старинные манускрипты. Это когда-то давно сблизило нас с Леви…       — Чего?! — рыкнул Лаксус, приоткрывая глаз и испытующе смотря на гадалку. - Ты? С Леви?       — А ты, наверное, думал, что я и читать-то не умею? — фыркнула Кана, улыбаясь потолку.       Дреяр издал какой-то насмешливый звук, который мог означать, что Альберона почти угадала. Возмущенная картежница попыталась ударить драконоборца, но тот перехватил её руку. Короткая возня предсказуемо закончилась победой Лаксуса. Теперь Альберона лежала рядом с ним, а оба ее запястья были перехвачены одной ладонью Дреяра. На замечание девушки по поводу слишком больших рук, мужчина расхохотался, утверждая, что размер мужских ладоней идеально подстроен под размер женской груди, и не он виноват, что «некоторые небезызвестные дамочки отрастили себе такое, что не во всякую ладонь поместится». Кана, извернувшись, умудрилась-таки пнуть нахала, но тот пообещал её вообще связать, так что пришлось успокоиться.       — Так вот, — решила продолжить гадалка, когда дыхание обоих наконец вновь выровнялось. — Второй раз Клайв появился, когда мне было лет двенадцать или тринадцать. Это появление уже не было неожиданностью, так как я его предсказала с точностью до дня. Морально подготовиться было очень сложно, особенно после предыдущей неудачной попытки, но я была исполнена решимости. Встречать отца высыпали все ребята, мы все были наслышаны про Гилдартса Клайва, гордились им, любили его по-своему. И он пришел, такой же, как и в прошлый раз, но чуть более уставший. А улыбаться он не переставал. Нас была целая толпа, счастливых и восхищенных ребятишек. И я уже почти набралась храбрости подойти и рассказать правду отцу, но Гилдартса отвлек Нацу, и они принялись носиться по гильдии и беситься, как будто… — Кана сделала паузу, борясь с подступающими слезами. — Как отец с сыном. Я смотрела на их идиллию из-за дальнего стола, и моё сердце разрывалось на клочки. Я чувствовала себя преданной, хотя и понимала, что сама отчасти виновата в этом своим молчанием. Каждое мгновение, когда я видела, как отец, мой родной отец, играет с другими детьми, не замечая моего присутствия, у меня в душе будто что-то умирало. И было неважно, что он-то даже и не знает, что у него есть ребенок. Пара дней Гилдартса в гильдии тогда перевернули мою жизнь, мою веру в счастье.       Мне было стыдно быть собой, хотелось быть кем-то другим, мальчишкой, безрассудным, сильным и храбрым, как Нацу, которого Гил явно выделял среди остальных. Я стыдилась того, что я — девчонка, что моя магия слаба, что сама я скорее спокойна, чем взбалмошна. Того, что я — это я, и просто не могу быть достойной дочерью лучшего, сильнейшего волшебника Хвоста Феи. И тогда я поняла, что не смогу сказать Клайву правду, пока не буду достойна такого отца. И это решение определило мою дальнейшую жизнь. Когда же Гил уходил на своё очередное задание, меня всё же хватило на то, чтобы проводить его и пожелать удачи. Тогда, смотря, как он уходит, я пообещала себе, что сделаю всё возможное, чтобы он не стыдился нашего родства, когда о нем узнает. А я выполняю свои обещания, чего бы мне это ни стоило, потому очень редко кому-то их даю.       И, знаешь, именно после этой встречи с Гилдартсом всё пошло наперекосяк. При одном взгляде на Нацу, я сразу же вспоминала их с отцом, и что-то внутри сжималось. Боль постепенно сменялась злостью. И чтобы не утонуть в ненависти, я начала выпивать. Тайком от других поначалу, дома, но постепенно становилось мало. Так вот, с бутылкой в руке и болью на сердце, я вошла в переходный возраст. А что в нем происходило?.. Как у всех, наверное. Психовала, устраивала истерики, впрочем, об этом кроме меня не знает никто, потому что за пределы моей комнаты они никогда не выходили. Стала больше пить, потом ещё больше. Потом гораздо больше. Я топила в бутылках свою ярость, обиду и смеялась громче всех, потому что никто не должен был знать, что у меня на душе. Ведь никому нет дела до твоих печалей. Так я считала. Алкоголь крепче, стыд и совесть — к чертям. Я хотела быть похожей на мальчишку, на этого розоволосого, и только с повышением градуса могла вытравить из себя маленькую девочку. А в какой-то момент топить пришлось и ещё кое-что: я влюбилась.       — О, разумеется, в меня?       — В Макао.       — Чего?! В Макао? Да он же старый! — кажется, Лаксус был озадачен и оскорблен одновременно. Он даже уселся на кровати, скрестив ноги и смотря прямо в лицо гадалки, чтобы не упустить ни единой эмоции.       — Дреяр, остынь. Мне всегда нравились мужчины постарше, поумнее.       — Я старше тебя на четыре года!       — Ты не подходил под второй параметр, — среагировала Кана, улыбаясь. — К тому же, с тобой мы только время от времени пили, несли какую-то чушь друг другу в пустой гильдии, а Макао… Он обо мне заботился, поддерживал. Все эти годы именно Макао был тем, на кого я всегда могла положиться… Да хватит щуриться, Дреяр! Я не имела в виду ничего развратного, чертов ты угорь… Я ему доверяла, понимаешь, и этого доверия он никогда не предавал… И я влюбилась в него, хотя он и годился мне в отцы. Но он ничего не замечал. А потом и вовсе женился. А я снова ощутила эту горечь предательства, которое случилось по моей же собственной вине. Тогда совсем сорвало. Пила днем, ночью, все, что было жидким и горело, со всеми, кто попадался. Избавлялась от всех эмоций, которые могли сделать меня слабой. Тогда, кстати, с тобой стали чаще встречаться, но всё по тому же поводу — выпить. И ругались часто по-пьяни, помнишь, дрались? Дети малые… У обоих начал портиться характер примерно в одно и то же время, и примерно по одному и тому же поводу. Ты ведь тоже хотел стать сильнее, чтобы что-то значить. Чтобы был не дедушкин внук, а Лаксус Дреяр. А я хотела стать сильнее, чтобы быть Каной Альбероной, которой потом не придется быть лишь дочерью Клайва. Думаю, это тогда нас и сблизило. А ты помнишь?..       — Как бухали? — перебил мужчина. - Да. И как домой тебя носил, тоже помню. И как злился, что ты меня перепиваешь и в карты обыгрываешь.       — Я мухлевала.       — А я был смешной мелкий дурак.       — Ты не изменился, разве что немного подрос, — гадалка от души хохочет, перекатываясь по кровати.       — Альберона, я тебя однажды убью, — грозно рычит Дреяр, но не может не улыбнуться: смех у этой ненормальной феи крайне заразительный.       — Неа. Тебе же потом перед папочкой отчитываться.       — Так я же не насмерть.       — А, ну действительно. Я могла бы и сама догадаться.       — Паразитка, — резюмирует Лаксус и пытается прижать гадалку сверху своим телом, но та выставляет перед собой руки.       — Эй, ещё чего не хватало. Не сходи с ума, Дреяр.       — Но!..       Громовой дракон хотел сказать, что не видит смысла в этой неприступности Альбероны после того, что между ними уже было этой ночью, но, на мгновение встретившись с девушкой взглядом, понимает, что сейчас разумнее отступить, потому что в глазах Каны слёзы от боли в тех ранах, которые ей пришлось разбередить из-за его просьбы.       — Продолжай, — укладываясь снова на подушку произносит Лаксус, ловя себя на том, что хотел уже добавить «пожалуйста», но успел сдержать этот сиюминутный порыв.       — Угу. Ты ведь уже знаешь, что я поставила тогда своей целью стать магом S-класса. Это, как мне казалось, должно быть необходимым условием для признания отцу. Нас в первый раз назначили на экзамен с тобой одновременно, помнишь?.. И, конечно, ты меня победил. Потому что ты всегда был немеренно крут. Я тобой восхищалась, как недосягаемой вершиной, как самым сильным из моих сверстников. Ты не знал об этом, потому что я предпочитала издеваться и подшучивать, всячески доводить, чтобы ни у тебя, ни у кого и в мыслях не было, что я могу иметь пример для подражания. А потом… Второй и третий экзамен провалены, у Макао подрос ребенок и начал появляться в гильдии, у тебя появляется личная гвардия, у Леви — её команда, а Грей… Грей отстранился от меня, попав в самую сильную команду, команду Нацу. Это всё наложилось одно на другое и я снова начала пить по-страшному. Я уже не хотела ничего, мне было слишком больно привязываться к людям, я как будто переставала существовать для каждого, с кем сталкивала меня судьба. Тогда я работала вместе с Локи, он частенько меня поддерживал… Нет, Дреяр, с ним я тоже не спала! Да что ты меня под всех подкладываешь-то, а? Мы вместе работали, не сказать, что часто, но тем не менее. При нем я даже пила меньше, потому что никакая память не давила. Тогда-то я не знала, что он - дух, думала, что просто человек из ниоткуда. В нем не было ничего, чтобы напоминать мне о прошлом, мы развлекались, выпивали, на танцы ходили, но исключительно как друзья. Он меня спасал, но лишь на пару дней, в остальное время меня обгладывало одиночество, которое уже даже за литрами спиртного нельзя было спрятать, да и я давно не пьянею уже от всего этого. А когда назначили четвертый экзамен, я впала в отчаянье. Такое количество поражений подорвало во мне веру в себя, и я решила, что если на четвертый раз не справлюсь, то уйду совсем из гильдии, сменю имя, начну новую жизнь, как Локи, где-нибудь подальше отсюда.       — Кана, а почему ты со всем этим пришла к Люси?..       — Потому что мне казалось, что она тоже одинока и поймет меня. Не смейся! Пусть она и была в команде, пусть в её доме вечно паслись Нацу с Хэппи, но всё же у неё тоже умерла мать, а отец… Нелады с ним, в общем, как и у меня. Это другое одиночество, Дреяр, оно в тебе есть тоже, ты его чувствовал в изгнании.       — Откуда ты знаешь?..       — Я же гадалка, Дреяр. Вижу насквозь, стоит лишь раскинуть карты. Может я и паршивая воительница, но гадания я двенадцать лет практиковала как-никак!..       — Ага! Так значит, гадала на меня! Что, не могла отделаться от моего мужественного образа?       — Слушай, Дреяр, ты вообще о чем-то думать можешь кроме того, какой ты шикарный?       — А какой смысл, если всё к этому сводится?       Кана только вздохнула. Лаксуса ничто не переделает, так что остается только принять его в первозданном виде и смириться с самомнением размером с гору Хакобе.       За окном посветлело и небо начало розоветь, и девушка, заметив это, неожиданно засобиралась. Как раз на рассвете отправлялся поезд на Магнолию, как она могла забыть? Хорошо хоть одежды немного, и на поиски ушло совсем мало времени. Лаксус следил за сборами Альбероны с недоумением, а когда она требовательно кивнула на дверь, встал с кровати, замотавшись в какую-то попавшую под руку тряпку.       — Открой, мне нужно на поезд, — невнимательно проверяя, не забыла ли чего, потребовала картёжница.       — Хорошо. Только ответь на один вопрос. Зачем ты гадала на меня?       — Когда откроешь, скажу.       Ключ дважды повернулся в замке, дверь открылась с тихим скрипом и Кана выскользнула из комнаты.       — Э! А ответ?!       Девушка взяла блондина за руку и, повернув ладонь вверх, негромко заговорила:       — Даже если не вижу, — загнула его мизинец, — даже если ты далеко, — безымянный палец тоже, — я всегда с тобой. — И средний палец она тоже согнула, чтобы получился их знак, знак всей гильдии. — Я всегда буду приглядывать за тобой, Дреяр, — Кана потянулась к парню, но вместо ожидаемого им поцелуя приблизилась губами к уху и тихо произнесла:       — Заплати за глинтвейн, ладно? Тем более, что половину его все равно пришлось извести на тебя, - и, резко отстранившись, Кана сбежала вниз по лестнице, а всего через несколько секунд колокольчик над входной дверью сообщил, что девушка покинула гостиницу.       Лаксус закрыл дверь и подошел к окну. Оно выходило не на дорогу к вокзалу, но зато вид на рассветные горы Браго был потрясающий. Блондин очень долго смотрел на эти далёкие розовые вершины и думал о чем-то, время от времени смотря на свою руку и повторяя сложенный Альбороной жест.       Кана успела сесть в поезд буквально за несколько минут до его отправления. Вагон был пуст, потому девушка не стала сдерживать слезы, от которых щеки тут же замерзли. Гадалка обняла колени и уткнулась в них. Она никак не могла понять, почему она решила-таки открыть всю правду Дреяру по первой же его просьбе. Потому что давно нуждалась в том, чтобы её выслушали, или чтобы он перестал наконец-то смотреть на неё как на обычную алкашку и понял, что за сарказмом и хмельной иллюзией радости есть ещё что-то? И, кто знает, вдруг при следующей встрече он наконец-то расскажет и ей о себе.