Конь бледный

- Ты всё время выигрываешь, Билл…, - Диппер закусывает губу и отворачивается от доски в пол. Билл немного хрипло усмехается и переплетает пальцы со стальной решеткой, просовывая сквозь неё нос. - Ты какой-то дурак, - с искорками смеха едко подмечает он. – Ты знаешь, что в этой игре надо придумывать стратегию, или просто так фигуры передвигаешь? Диппер оборачивает к нему гневное лицо, щёки его заливаются злобным румянцем. Он хмурится, подтаскивает себя на руках ближе к решётке и с вызовом смотрит на лакрично улыбающегося Сайфера. - А ты, Билл, – дебил! – на наморщенном носу закладываются маленькие морщинки, в уголках рта и глаз, он щерится как маленький котёнок. – Билл – дебил, ха-ха, отличная рифма! Билл подпирает щёку кулаком, продолжая наблюдать за тем, как Диппер разочарованно хмурится и собирает шахматные фигуры в коробку. Потом он встаёт, отряхивает серые шорты и покрасневшие худые коленки. И смотрит на Сайфера, сидящего в позе лотоса на полу, сверху вниз. Билл улыбается ему холодной кошачьей улыбкой. Диппер выглядит немного неуверенно, почёсывает своими очаровательно тоненькими пальчиками затылок, косится куда угодно, только не на него, а потом спрашивает: - Что тебе… принести завтра? Ох, да, Билл считает пальцы этого смешного кудрявого мальчишки очаровательными. Кстати, его коленки тоже. И эти дурацкие морщинки. В темноте подвала не очень хорошо видно, но у Билла вышло довольно-таки неплохое зрение. Но сейчас не о пальцах и коленках. - М-м-м…, - Сайфер жеманно проводит ладонью по губам, как будто бы раздумывая, хотя на самом деле он отлично знает. – Помнишь, ты обещал мне итальянцев? Я не знаком с итальянским искусством, будь добр выбрать что-нибудь на своё усмотрение. Диппер очень радостно улыбается и кивает несколько раз. Он сжимает своими прелестными маленькими детскими ручками ящик с шахматами, закусывая нижнюю губу, и продолжает почему-то смотреть на него. Сайфер вопросительно вскидывает брови, не переставая бороздить его расслабленным взглядом из-под ресниц. - Нет… Нет, ничего, - он улыбается ещё шире. – Но я снова принесу шахматы. В любом случае. - Если хочешь продуться в пух и прах – всегда пожалуйста, Сосенка, - Сайфер знает, что мальчика раздражает это прозвище. Он вообще любит его раздражать, в конце концов, гормональная система шестнадцатилетнего подростка, будь он хоть будущим Папой Римским, или, например, одним из опаснейших обитателей вселенной, требует разрядки. Поэтому по ночам, когда Диппер уходит, Билл молотит кулаками стену, разбивая костяшки, и грызёт зубами запястья и щиколотки. Ему тяжело с этим справляться, с этой страшной клеткой, с постоянным окутывающим её густым мраком, с грёбаными пикающими за стенкой аппаратами, и с тем, что теперь он вынужден вдыхать воздух, есть и, блядь, испражняться, а потом колотить стену трясущимися от бесконечной боли руками. Но когда приходит Сосенка, всё становится втрое проще. Вообще-то, Билл поражён, что один человек, который так трогательно смотрит на него своими большими оленьими глазами, перебирает тоненькими хрупкими человеческими пальчиками страницы книг, или шахматные фигуры, может одним своим присутствием разряжать концентрацию грёбаных андрогенов. Это вовсе не касается каких-то омерзительных сексуальных наклонностей и прихотей у Билла. Каким бы и насколько подростком он ни был, он по-прежнему, пусть и задушенный куском гниющего мяса, остается Биллом Сайфером. Билл мог разговаривать, проявлять интерес, изучать. Он мог поддерживать деятельность своего мозга, несмотря на то, что Диппер был маленьким ребёнком. Кстати, отнюдь не дураком, как Билл выразился. Этот парень мог бы наверняка выиграть в лёгкую среднестатистического взрослого, или может быть даже среднестатистического математика, в свои двенадцать лет. Просто Биллу это нравилось. - Отвянь, на следующий раз я точно тебя уделаю, - он абсолютно чудесным образом кривится, а потом улыбается снова радостно и так по-детски, кидает «Ночи, Билл», и на полусогнутых ногах пятится к двери. Сайфер пожимает плечами, поднимается, держась за решётку, на ноги и идёт к жёсткой кровати, чтобы свалиться на неё лицом в матрас и постараться наладить контакт со своим блудливым подсознанием. Наверняка скоро заявится Форд. Он, конечно, знает, что его племянник ошивается здесь. Наверняка ещё немного, и он обесточит Билла, перерубив очередной провод. Но Билл Сайфер очень силён, он спокойно выдержит это. Да, глупый маленький мальчик, они знакомы всего-то пару недель, ничего такого. Билл переживал вещи и пострашнее. Переживал – громко сказано. Биллу нравится Никола Паганини. Классическая музыка вообще ему нравится. Диппер как-то приносил рок и джаз, но они не идут ни в какое сравнение со звучанием классической музыки. Однако, Паганини есть что-то особенное, в его бесконечных каприсах, сонатах, в проклятой Кампанелле. Что-то отчаянно бурлящее и беснующееся звуками тонкой дрожащей под смычком изящной скрипки. Особенно Биллу нравится «Каприс № 24». Он ассоциируется у него с Диппером. Тонкое, удивительно нежное, но режущее, будто идеально отточенное лезвие, хрупкое с виду. Но изнутри оно вышито камнем. Диппер очень крепкий. Очень сильный. Очень умный. Билл думает, Диппер идеален во всех отношениях, если человека можно назвать идеальным. Нет, идеальных людей не существует. Значит, Диппер не человек? Логичное утверждение. Ох, Биллу немного стыдно быть таким рядом с ним. Если бы он предстал перед мальчишкой во всей своей красе… Как бы красиво они смотрелись. Билл бы показал ему свой мир, широкий и многомерный в обмен на маленький, но такой вместительный мирок Диппера. Диппер – он и есть мир. Когда он уходит, забирая с собой плеер, Билл подходит к стенке и с размаху бьётся об неё плечом. Больно, больно, слишком больно. Его сознанию слишком тесно в этой ебаной черепной коробке, в этой сраной стальной клетке. Он не поддастся Форду, он не проиграет, он всё ещё не проиграл. Пока он жив – пока он может трезво мыслить – пока его мысль существует – он не проиграл. Это тяжёлая борьба. Ему нужен сообщник против человеческого мира, иначе конец настанет ещё более скоро, чем на данный момент. - Почему ты здесь? – тихо спрашивает Диппер, думая над ходом. – Я не хочу, чтобы ты подумал, что я типа навязываюсь… Но ты сидишь один, в темноте, в подвале дяди Форда и просишь меня, чтобы я ни слова про тебя не говорил. Это странно. В конце концов он делает ход, прикусывая подушечку первого пальца зубами. Сайфер находит это очаровательным. - Тут моя тюрьма, - мягко говорит он, переставляя ладью и проглатывая сразу две пешки Диппера. – Вряд ли мне когда-нибудь суждено сбежать отсюда. Мальчик поднимает на него немигающий взгляд и удивлённо открывает рот. - То есть, ты считаешь, что раз тебя заперли в каком-то подвале – это твоя вечная тюрьма? – с ядовитым сарказмом выдавливает он, пристально глядя на Сайфера. Билл хрипло усмехается, а потом закатывает рукав до локтя и тыкает пальцем в тонкую белую кожу. Диппер внимательно следит за ним, а потом снова непонимающе вскидывает брови. - Отсюда не сбежать. Ему плохо. Да, наверное, ему плохо. Всем «подросткам» бывает плохо, даже если они будущие Папы Римские. Билл замечает, что ему хочется, чтобы Диппер дотронулся до его кожи. До его клетки, из которой не убежать. Но он, конечно, не понимает, о чём говорит Сайфер. Пусть просто, блять, дотронется. Билл счастлив, что Форд не позволяет себе касаться своим мерзкими пальцами «его кожи». Если бы он сделал это, Билл бы, наверное, не выдержал. Поэтому до Сайфера раньше никто не дотрагивался, ведь никого, кроме Форда и Стэна он не видел и не знал. Интересно, какие будут ощущения? Ему станет легче выносить своё существование? Не выглядит ли это слишком слабо? То, что Билл ноет, как сопливая девка. - Отсюда – это откуда? – спрашивает Диппер, хлопая глазами. «Ну да, прямо дотронется. Всё-таки, Форд создал отменное дерьмо», с досадой думает Билл и убирает руку за спину. Ему хочется, чтобы Диппер ушёл. Ни хера он не помогает, Билл устал, ему надоел весь этот цирк. - Ниоткуда, - бормочет он. – Я устал, иди-ка ты домой. Диппер быстро поднимается вслед за ним и хватает его за руку, которой он по привычке держится за решётку. Билл не в состоянии сейчас размышлять, он не готов был к этому жесту. - Ты знаешь, что ты припадочный подросток, Билл? – Диппер глупо улыбается, всё ещё сжимая его руку. – Вообще-то, я скоро тоже таким стану, но я не хочу быть таким жутким, как ты! Сайфер стоит с открытым ртом, а потом Диппер отпускает его руку и ещё шире улыбается. - Вот увидишь, я вытащу тебя! Ты и моргнуть не успеешь, я обещаю! А потом он быстро собирает шахматы, чуть было не теряя белую королеву, и бегом ретируется вон из подвала. Билл до сих пор не совсем понимает, что происходит. Ему кажется, что он большой дурак. Просто огромный дурак. Ну надо же – так выставить себя. Потирает рукой обожжённое прикосновением сухой тёплой мальчишеской ладошки запястье, а потом думает: «Что творится в голове этого мальчика? Наверное, у него совсем нет друзей». Билл ощущает себя странно, когда приходит Диппер. Он ощущает странности в самом Диппере. Тот часто отводит глаза, иногда можно даже различить в темноте, как он краснеет почему-то. - Вижу, ты всё ещё меня не вытащил, - Сайфер гаденько усмехается, когда Пайнс расставляет фигуры на доске. Диппер пожимает плечами и вытирает об плечо шмыгающий нос. Биллу хочется дотронуться. Может быть даже нос утереть кончиком первого пальца, пусть это и мерзко. - Почему твои руки такие ледяные? – вдруг спрашивает Диппер, продолжая сверлить взглядом доску. - Потому что кровь в жилах стынет, - Сайфер отщёлкивает пальцами руку Диппера, слишком медленно и неуверенно орудующую фигурами, и сам принимается расставлять их. Диппер всё-таки поднимает взгляд на него, и Сайфер в самом деле замечает лёгкий, подсвеченный жёлтым румянец на его очаровательных детских щеках и носике. Носике, блядь. - Ты чего-то боишься? – резко спрашивает он, и лицо его становится таким самоотверженным, как будто он готов с распростёртыми руками принять в грудь пулемётную очередь. - С чего ты взял? – удивляется Билл, стараясь придать голосу интонацию ироничную. Мальчик снова смущается, ковыряя ногтем бетонный пол. - Ну, просто так говорят, когда что-то пугает. Он по-дурацки улыбается каким-то своим мыслям, и Билл снова отчаянно хочет знать, что у него в голове. Раньше-то он отлично пользовался своей способностью влезать в чужую голову. - Нет, Сосенка, я ничего не боюсь, - Сайфер вздыхает и делает первый ход офицером. – Разве что того тёмного угла. - Какого тёмного угла? – немедленно спрашивает Диппер. Билл нарочито громко сглатывает и указывает пальцем куда-то влево. Он и сам не знает, куда. Диппер разворачивается и встаёт на ноги, сжимая кулаки. - Знаешь, там по ночам что-то страшно постукивает об пол, словно копытом бьёт, - шепчет Билл и сам не знает, на кой чёрт он это делает. – Ужасно страшно, я ведь не смогу спастись, если оно вдруг набросится на меня из темноты. Сайфер видит, как у Диппера вздрагивают коленки. Боже, какие всё-такие очаровательные коленки, с этими дурацкими гольфами и шортами. Блядь. - Хочешь, я посмотрю, кто там? – спрашивает Диппер шёпотом. – Наверняка тебе просто кажется, Билл. Всё это выдумки. Но если ты хочешь, я проверю. Билл чувствует, что рассмеётся сейчас в голос. Однако, ему интересно, а действительно он пойдёт туда, этот смешной тоненький мальчик с началами паранойи? - Я буду очень благодарен, если ты поделишься со мной своей уверенностью, - шепчет Билл, ощущая странное сладкое тепло под ложечкой. Диппер мнётся с ноги на ногу с минуту, а потом кивает, бормочет: «Ага, да, я сейчас», и делает неуверенный шаг в обволакивающую темноту. Билл продолжает внимательно вглядываться в то, как он забавно дрожит и сжимает свои маленькие кулаки. Он идёт защищать его от ночных монстров. Смешно до колик. Он практически полностью исчезает в темноте, когда спокойный тихий голос Билла разрезает её: - Ей, Диппер, я пошутил. Диппер, белый как простыня, выныривает со страшной скоростью из темноты и прижимается к решётке, плюхаясь на пол. - Ты сволочь, Билл, знаешь? – шипит он. – Знаешь, как это страшно? Нет, потому что ты сидишь в своей дурацкой клетке, как канарейка, и думаешь, что всё знаешь. Но ты ни черта не знаешь, как это страшно! Повинуясь минутному порыву Билл укладывает палец ему на губы, просовывая руку через решётку. - Не кричи, я же говорил, что нас могут услышать, - ласково шепчет он, жадно глядя на Диппера. «Что творится в этой проклятой кудрявой голове, чёрт возьми?!» Диппер злобно морщится, но даже не отстраняется от пальца. - Что я тебе такого сделал? – обиженно бормочет он, хлопая ресницами. «Если бы ты знал, сколько делаешь для меня. Несносный ты парень, Сосенка. Мне надоела эта ебаная клетка, я хочу выбраться к тебе». Билл не отвечает на его вопрос, и Диппер раздражённо отворачивается. Наверное, Билл перегнул палку. - Я пойду, - злобно бросает он и уже было встаёт, как Сайфер перехватывает запястье, точь-в-точь повторяя его собственное недавнее действие. - Ты помнишь, что ты обещал меня вытащить? – спрашивает он серьёзно. Диппер завороженно кивает, как будто бы моментально забывая все свои обиды. Билл практически вплотную наклоняется, сидя всё в той же позе, к решётке и, упершись в неё лбом, говорит: - Я готов пойти с тобой. Ох, он совсем не знает, что всё это значит. Да, Билл вполне знаком с одним из ярких человеческих умозаключений – «во многой мудрости много печали», «меньше знаешь – крепче спишь», «горе от ума». Но Билл чувствует клокочущее в постепенно пустеющей голове безумие. Ещё немного, и он, вероятно, просто не сможет проконтролировать жалобное «пожалуйста» Форду, когда он в очередной раз покачает головой, вводя в тело новую иммобилизующую отраву. Он крепит электроды к позвонкам Билла, к его вискам и шее. И приказывает не дёргаться, иначе «будет ещё больнее». - Я думаю, Билл, ты отлично понимаешь, что я не могу больше способствовать вашему общению, - с ноткой наигранной грусти говорит он. Билл молчит. Он знает, что единственным разумным в беседах с Фордом – оставаться с закрытым ртом. Любое его, Сайфера, слово будет означать только маленький личный триумф и очередную поправку к самолюбию на пару градусов вверх по шкале. Он позволяет Дипперу приходить сюда только потому, что каждую секунду он наблюдает. За мимикой Билла, за его речью, его глазами. Форд читает его мысли, но Билл – нет. Билл абсолютно бессилен. Сайфер должен перестать потворствовать Дипперу, и по совместительству его треклятому больному дядюшке, должен перестать пускать его в свою клетку, в свою голову. Иначе ещё немного – и он потеряет свой разум. - Я знаю, о чём ты думаешь, - безразличным голосом говорит Форд, чпокая пальцем по очередному рычажку. – Ты думаешь, что сможешь уломать его помочь тебе. Но, знаешь, Билл… Ты и понятия не имеешь, что находится за стенами этого дома. Ты не готов к этому. На счёт "три" будь готов. «Будь готов, что сейчас через тебя опять пропустят разряд тока». К этому Билл всегда готов, как ебаные пионеры. -Ты ведь ещё не знаешь, что сгоришь заживо, умник? – вдруг говорит Сайфер, буквально за секунду до того, как его тело пронзает электричество. – А я знаю, Форд. Я знаю всё, помнишь? Билл не может видеть лица Форда, искорёженного гримасой непонимающей злобы и лёгкой, еле уловимой интонации страха, застывшей на нём. Диппер наматывает круги вдоль решётки, заложив руки за спину, и пасмурно поглядывает на развалившегося на кровати по ту сторону Билла. Ему сегодня тяжело подниматься. Так каждый раз бывает, когда Форд экспериментирует с проводимостью его нервных тканей. - Я сегодня пойду к Форду и скажу, чтобы он немедленно прекратил это! – яростно бормочет он. – Даже не думай ничего говорить, Билл. Я в любом случае пойду и скажу ему, что он должен выпустить тебя! - Нет, ты этого не сделаешь, - Сайфер говорит лениво, язык тяжёлый и кажется ему ватным. Ему бы хотелось, чтобы Диппер просто заткнулся сейчас. О, как он дьявольски устал. – Я сотню раз говорил, что как только ты что-то предъявишь ему – больше ты здесь не появишься. Диппер снова останавливается напротив него и недовольно хмурит брови. - Ты сказал мне недели две назад, что хочешь выбраться. На щеках Билла залегают гневные ямочки, он, превозмогая боль и грузность своего тела, поднимается и вплотную приближается к решётке, глядя на мальчика сверху вниз. Он в свои шестнадцать земных лет значительно выше него. - Ты дурак? – снова спрашивает он. – Думаешь, он не знает, что ты сейчас здесь? Думаешь, он мне не говорит каждый вечер, что ещё одно неловкое движение – и ноги твоей здесь больше не будет? Он говорит, Сосенка. Или ты, может быть, думаешь, что он внемлет твоим просьбам? Ты ведь не настолько дурак, я надеюсь? Диппер злобно ударяет кулаком (кулачком) по решетке и чуть было не рычит Биллу в лицо: - А что ты делаешь для того, чтобы помочь себе? Дядя Форд не такой плохой, как ты думаешь, Билл. Он точно меня послушает. - Он не такой, как думаешь ты. Билл устал от этого. Времяпрепровождение с Диппером с каждым его приходом становится всё тяжелее. Да что он вообще, блять, понимает? О, действительно, это конечно Билл ничего не понимает. Он пытается сохранить свой рассудок, сохранить себе жизнь. Если бы Диппер знал, через что он проходит каждые сутки, и через что он уже прошёл, вряд ли он бы так говорил. Будто всё так просто. Ох, как же Билла это злит, он готов разорваться от ярости. Мальчик смотрит на него исподлобья. - Ты выглядишь сегодня хуже, чем в прошлый раз? Наверное, ты такой бледный из-за темноты? – резко переводит тему он. Билл усмехается. У него явно не получилось перевести тему. - Нет, Сосенка, просто твой дядя каждую ночь отрубает мне по пальцу ноги. Диппер мгновенно белеет, продолжая коситься на него и стоять практически вплотную к решётке. К Биллу. На самом деле Билл хочет, чтобы он его пожалел. Эта мысль вдруг накрывает его с головой, унося за собой остатки здравого смысла. Сайфер отшатывается назад на подгибающихся от усталости ногах, но мальчик вдруг резко хватает его за руку. У Диппера сухие и тёплые руки, в отличие от его собственных. Это довольно… приятно. Он смотрит на него так беспокойно и грустно, и сжимает руку. Кожа теплеет. Она больше не кажется Биллу такой чертовски мёртвой под прикосновением его ладоней. Странное чувство. - Билл, мир прекрасен, - неожиданно ясным, полным жизни голосом говорит он. – Вот увидишь, а я буду всегда твоим другом, и вместе мы проживём удивительную жизнь. Я обещаю. Сайфер удивлённо вскидывает брови, продолжая слишком внимательно для простого интереса вглядываться в это изящное и хрупкое, но такое взрослое и мужественное лицо. А потом Диппер, на мимолётную секунду потупив глаза в пол, резко подаётся вперёд, чуть приподнимаясь на цыпочки, и чмокает его в губы. Его щёки слегка алеют, так очаровательно по-детски, он улыбается краешком рта слишком смущённо и робко для того, кто только что дал ему самое сокровенное обещание во вселенной. - К вечеру увидимся, Билл, – скороспешно бросает он и слишком быстро ныряет в темноту. Билл замечает краем сознания, как тот касается пальцами губ и хлопает себя по наверняка горящим щекам. Удивительные вещи творятся в этом месте. Билл дотрагивается собственным кончиком пальца до верхней губы. Она сухая, как и прежде. На ней даже не осталось этого странного тепла. Ничего не изменилось. Разве что-то только сердце забилось немного быстрее, удары которого отдавались глухой болью где-то под диафрагмой, перебивая дыхание. Билл, всё ещё ни капельки не веря в происходящее, и всё ещё держа пальцы на губах, отправляется обратно к кровати. Но к вечеру Диппер не приходит. Приходит только Форд. Он ничего не говорит по поводу своего племянника, и по поводу того, как пагубно будет для него наружное существование. Это значит только одно. Потому что на следующий день Диппер тоже не приходит. И на следующий. Всю неделю, и ещё одну неделю. Интересно, а он не появлялся потому, что посчитал, что целовать Билла было излишним? Или всё-таки Форд посодействовал? Ответ на этот вопрос Форд даёт сам. В какой-то момент он просто ставит стул перед решёткой, горбится на нём в три погибели и скомкано «объясняет». «Это всё действительно ради вас обоих и вашей счастливой жизни». «Билл, неужели ты думаешь, что кто-то вроде тебя способен на дружбу? Я, считай, избавил тебя от тяжёлой муки. И своего племянника избавил, пока ты не разбил его детское сердце. Понимаешь, таким, как ты и, даже, наверное, как я, хех, понятия вроде дружбы или любви чужды. Мы созданы исключительно для того, чтобы плыть через вселенную в одиночестве. Я думаю, когда ты это наконец поймёшь – я смогу выпустить тебя отсюда. И вряд ли, ты, зная это, захочешь покидать этот дом. Мы ведь отлично знаем друг друга, понимаешь? Как никто». «Я стёр ему память обо всём, что с тобой связано». Все, кроме Форда, знают, что он сгорит в одиночестве. Впрочем, и Форд знает, но был слишком слепым трусом, чтобы принять это к сведению. И Билл знает это, как никто. А ещё у Билла имеется одна мистическая способность – он умеет исчезать, когда это особенно нужно. И он исчез из подвала. Как-то раз Форд спускается вниз, традиционно поздним вечером, но не находит его там. Как и своего милитаристского плаща с заплатами на рукавах. Возможно, именно тогда Форд окончательно осознаёт, что к чему. Кто знает? * Диппера похоронили в земле. Билл Сайфер не присутствовал на похоронах. Он не стоял, прижимаясь к стене, не выглядывал на улицу из окна комнаты. Он не встал с кровати и не отодвинул занавеску. Стэн, перепачканный грязью, в мокрой дублёнке, вошёл в комнату, где умер его племянник, где сейчас на кровати лежал Билл, и тихим голосом оповестил того, что могила готова, и время пришло. Биллу Сайферу хотелось сказать, что закапывать человека в землю – гнусное занятие. Он против этого. Уж лучше сжечь и развеять по ветру, чем чтобы потом по его гниющему телу ходили другие люди. Но он не стал ничего говорить, потому что хоронить Диппера вообще было глупостью. Стэн ушёл, оставив Билла одного. Больше никто не заходил в эту комнату. Получилось забавно. Билл стремительно умирал, что даже не было каким-то сравнением или метафорой. Сепсис. Впрочем, нечто аллегорическое в этом было. Яд собственной крови растекался по его телу, поражая ткани, клетки, уничтожая, сжигая всё дотла. Эти цифры. И их тоже сжигая. Но Билл был благодарен. Он был благодарен Дипперу за то, что этот яд сейчас пронзал невероятной болью кончики его трясущихся пылающих огнём пальцев. Эта боль была другой. Она была последней в этой жизни. Последней преградой между ним и Рождественской ярмаркой. Диппер выполнил все свои обещания, оставив поцелуй на губах, зажав меж зубов капсулу с целительным ядом. Всё, что оставалось Биллу – просто лежать и ждать здесь, когда время придёт. Диппер всегда всё делал за него. Диппер боролся за него и для него. И даже сейчас, когда его закопали в землю, Билл знал – он бы никогда не солгал ему. Он его спасал, от начала и до конца. И спас. К вечеру следующего дня в комнате появился Форд. Он трогал его лоб и руку, бормотал что-то несносное, что-то спрашивал. Но Билл в основном пялился в противоположную стену. - У тебя лихорадка, Билл… Встань, пожалуйста, надо… Ты весь пожелтел… Боже, что с твоим швом… Билл чувствовал руку Диппера на своём запястье. Она приятно согревала кожу. Всё тело бил страшный озноб, лицо горело, но ощущение этой ладони до сих пор преследовало, словно фантомное. На самом деле, Билл чувствовал, что никогда прежде не был так лёгок. Он наверняка бы смог сейчас просто подняться в воздухе над кроватью, и поплыть в морозном воздухе к нему. Рука, постепенно освобождающая его от уз гниющей на костях плоти, мягкое, шевелящее волосы, дыхание, взгляд карих глубоких глаз. Больше ничто не угрожало его смерти и его рвению. Ни помутившийся рассудок, ни Форд, отчаянно что-то бормочущий. Не было ничего. Или Билл Сайфер просто больше не видел. Стэнфорд ушёл, оставляя его лежать одного снова. Но Билл не был один. Его терзало удивительное чувство наполненности и полноценности. Как будто теперь всё было хорошо. Всё было стабильно. Всё было решено и предопределено. Следующей ночью они навсегда растворятся вместе. Ведь Диппер до сих пор лежал рядом с ним, сжимая его руку и доверительно улыбаясь. Теперь они навсегда будут вместе, рассыпавшись по вселенной протонами и электронами. Билл очнулся от забытья двадцать восьмого декабря в три часа десять минут ночи. Он опустился босыми ногами, торчащими из голубых холщовых штанов, на холодный деревянный пол и тенью заскользил к двери. Отворил её с тихим скрипом, спустился по бревенчатым крутым ступеням вниз, некрепко держась горящими пальцами за перила. Форд полулежал на столе, забывшись в беспокойной дрёме, пальцами сжимая чашку холодного чая. Неслышными шагами Сайфер преодолел гостиную и остановился напротив вешалки в прихожей. Напротив старого плаща. Он запустил руку в один из карманов, потом в другой, и наконец нащупал то единственное, что было нужно. Когда Билл открыл дверь, лицо его немедленно обдало прыткими снежинками и ледяным ветром. На улице бушевала вьюга. Она протяжно взвыла на всю хижину, вытягивая Билла за руки наружу. Снег, должно быть, больно колол босые покрасневшие стопы. Дверь за ним снова распахнулась. Наверное, Форд проснулся. Билл свернул за угол, держась края дома, его била сильная лихорадка. Времени почти не оставалось. Он оторвался от стены, шаткой походкой пересёк небольшую огороженную забором площадь и остановился около каменного «надгробья». На нём не было написано ни имени, ни даты. Или, может быть, Билл просто не видел. Но он знал, что должен сделать. - Эй! Что ты делаешь?! Билл, вернись домой! – пробился до его ушей сквозь шквал снега расстроенный, словно старое пианино, голос Форда. Билл чиркнул колёсико зажигалки несколько раз, пока маленький хилый огонёк не загорелся. Он взглянул на стоящего в распахнутой дублёнке напротив него, метрах в пяти, Форда с наверняка красными глазами и высохшим одеревенелым лицом. - Билл? Они прожили удивительную жизнь с Диппером вместе. Жизнь, достойную хроник и пера. Красивую историю, тонкую, полную страдания и бесовской музыки, огня, криков, боли и счастья. Но их история, как и любая история на свете, имеет конец. «Этот мир прекрасен, Билл». «Всякая сказка о смерти». «Но эта – вовсе не плохая история». Форд двинулся к нему сквозь буран, закрывая ладонью лицо от назойливых снежинок. Он не видел ничего, ни очертаний деревьев, ни поверхности земли, только слабый размытый высокий силуэт возле высокого надгробья, и крошечный дрожащий огонёк. Вдруг Стэнфорд остановился, буквально в паре метров от него. И ему померещилось нечто... нечто невероятное. Как будто за спиной Билла Сайфера стояло что-то огромное, нависающее над головой, выдыхая в затылок облако густого ледяного пара. И мальчик рядом, держащий его за руку. Форд замер, как вкопанный, не веря своим глазам. А потом зажигалка упала на снег. И Билл исчез.

Конец.