Конь бледный

Окленд уже не горел, нет. Окленд тлел. Люди, оставшиеся в живых, потихоньку уплывали, собирая кое-какие пожитки, и через разбитые границы покидали его навсегда. Пепелище – вот что осталось. Магазины разграблены, мэрия сожжена, пусть Уэсли и был эвакуирован. Революционная волна медленно распространялась вдоль дорог, словно гадкий вирус, названный Жёлтым Террором. Жёлтый Террор подрывал грузовые фуры, расстреливал политиков, устраивал мятежи на улицах громадного Сан-Франциско. Никто не знал, что будет дальше, потому что люди, битами бьющие стеклянные окна здания «Bank of America», сами не знали, зачем они это делают. Наверное, всё потому же – потому, что могли. Линда Матиас, Роджер, растворилась в заснеженных дорогах вместе со своей неизменной боевой подругой Сэлти. Возможно, их и правда связывали «отношения». Но это было уже не важно, ведь не было больше ни Роджер, ни Сэлти. Разросшееся восстание не нуждалось более в них. Оно не нуждалось даже в эмансипаторе, людям оставалось достаточно его лица на плакатах, и слов, подаренных в тесных барах и на заброшенной фармацевтической фабрике. Этой убийственной человеческой волне не требовался командир, потому что у волны не было иной цели, кроме как разрушение. Грубо говоря, у неё не было вообще никакой цели. Только исключительная простейшая функция, чертящая кровавую траекторию падающей кометы по штатам. Никто не знал, когда это началось на самом деле, и никто не знал – закончится ли хорошо. Дженни Гарднер никогда не узнает своих родителей и никогда не узнает, кто сжёг их тела. Она вырастет под надзором престарелой бабушки. Но, знаете, как бывает с пожилыми людьми? Пожилые люди скоро умирают. По ночам Дженнет плачет, потому что её сын до сих пор ни разу ей не позвонил, и Дженнет не смотрит новости. Она боится и лелеет надежду, что Джерри скоро вернётся. Но, вы ведь знаете, мёртвые люди не возвращаются. Хелен и Энтони Пайнс. Они уже давно собрали вещи, машина выведена из гаража, но... Мейбл до сих пор не вернулась. Хелен позвонила Марджи, но Марджи, к которой Мейбл несколько дней назад отправилась в гости, уже как несколько недель назад переехала с семьёй во Флориду. Хелен обзвонила всех знакомых и подруг, но Мейбл нигде не было. Энтони предложил обратиться в полицию, но полиции тоже больше не было. Она истлела. Мистер и миссис Пайнс в отчаянии, они не знают, что делать. Правда не знают, совсем. Мейбл Пайнс. Труп Мейбл Пайнс до сих пор покоится на заднем сидении позаимствованной Биллом и Диппером старенькой хонды. Мейбл Пайнс больше нет, она такая же мёртвая, как Джереми Гарднер, а мёртвые люди не возвращаются. А Диппер Пайнс и Билл Сайфер… Они уехали из Окленда через два дня после пятнадцатого, как только Билл смог стоять прямо. Диппер заправил на пустующей заправке хонду, выкурил несколько дешевых сигарет, и завернул тело сестры в плотный брезент. Он не позволил себе убрать её в багажник, поэтому вернул на заднее сидение. Потом Диппер закутал Билла в милитаристский плащ с заплатами на локтях и отвёл к машине. Он посадил его на переднее сидение, повернул ключи в зажигании, вдавил гашетку в пол, и они тронулись в путь ночью с шестнадцатого на семнадцатое. На улице стояла безветренная северная зима, которая сыпалась плотными мелкими хлопьями на дороги и машины, оставляющие за собой долгий глубокий след. А потом новый снег падал и падал, и следов на земле как будто и не бывало всего через несколько часов. Билл не проронил ни слова за всю дорогу. Да и за последние несколько дней. Диппер не знал, обижен ли он, или просто больно, но Билл не хотел разговаривать. И Диппер был не против. Эти несколько дней он провёл без таблеток. Знаете, некоторые люди намеренно мстят себе за какие-то неудачи. Как будто это может что-то исправить. Диппер, вообще-то, никогда не был одним из таких. Просто таблетки остались у них дома на фармацевтической фабрике. Просто он себя больше не чувствовал. Дипперу было очень страшно. Нет, вовсе не потому, что сейчас на пороге его встретит Стэн или Форд, а он скажет им – «я привёз труп вашей племянницы, можете похоронить её где-нибудь на задворках?» Потому, что Дипперу уже слишком холодно. Он не сможет сдержать ни одного обещания, данного… Человек смиряется. Но Билл никогда не смирится, потому что он особенный, пусть это и звучит глупо. Диппер очень хотел, чтобы Билл жил дальше. Когда они приехали в Гравити Фолз, их вышел встречать Стэн. Он выглядел ещё более помятым, чем полмесяца назад. Стэн взглянул на выбирающегося из машины Диппера, но не улыбнулся. Диппер знал, что мама уже звонила ему, но вы ведь помните – Диппер Пайнс большой трус. - Где? – сухо спросил Стэн. – Где твоя сестра? Пайнс судорожно выдохнул и потупил глаза в снег. - Пожалуйста, скажи, что с ней всё хорошо, - сипло прошептал прадядя. Диппер не поднимая глаз кивнул в сторону машины. Стэн закусил губу. - Как? - Я виноват, - просто ответил Пайнс и посмотрел в лицо старику. Он не знал, как истолковать этот взгляд. Стэн смотрел на него с такой душераздирающей жалостью. Не такой жалостью, будто на раздавленного червяка, а как будто он был мертворожденным младенцем. Его младенцем. Стэн глубоко рвано вздохнул, а потом распростёр руки, и Диппер обнял его, утыкаясь носом в шею. Глаза, и так заплаканные, снова намокли, но Пайнс так сильно зажмурился, что ни одна слеза не смогла бы протиснуться сквозь плотно сжатые веки. - Дядя, - прошептал он. – Билл… Он не при чём, он сильно ранен… Пожалуйста, можете… Можете просто приютить его? Стэн неловко оторвался и мрачно взглянул на Диппера. - Мне… совсем не долго осталось, - тихо ответил Пайнс на его немой вопрос. – Я был бы очень рад, если бы знал, что… После того, как меня не станет, он… Диппер не смог договорить. Он прикусил язык, чтобы снова не разрыдаться, как сопливая девчонка, кивнул самому себе и двинулся обратно к машине. Стэн так и стоял, мрачно глядя ему вслед. Билл отказался от протянутой руки, и выбрался из машины сам. Кутаясь в плащ, он на подкашивающихся ногах поковылял к дому и замер напротив Стэна. Диппер быстро пошёл за ним и остановился тоже. Ему казалось странным, что Сайфер смотрел только под ноги. Он не оглядел хижину, не бросил выразительный злобный взгляд на дядю, как сделал это в прошлый раз. Он просто стоял и разглядывал свои худые щиколотки, торчащие из голубых холщовых штанов и уходящие в старые избитые долгими дорогами кожаные не зашнурованные ботинки. Стэн искоса глянул на него, а потом во взгляде вдруг скользнуло что-то странное, как будто виноватое. Он перевёл глаза на меня и кивнул. - Идите в дом, верхняя комната ваша, - сипло пробормотал он и побрёл к машине. В хижине было зябко. Диппер никогда не бывал здесь зимой. На столе на кухне стояла чашка с остывшим чаем и лежал плед. Он оглядел гостиную в поисках Форда, но не нашёл его. - Пойдём, - бросил Диппер и повернулся к лестнице. Сайфер тенью заскользил за ним. В комнате наверху ничего не изменилось с тех недавних пор, когда они в последний раз были здесь. Даже стул, на котором они целовались, остался стоять посередине. Разве что треугольное окно испещрили красивые зимние узоры инея. Диппер никогда прежде не видел такой зимы. Он прикрыл дверь за Биллом и проследил, как тот садится на одну из кроватей. Его, не… Мейбл. Диппер снова плотно сжал веки и челюсти, стараясь не обращать внимания на тянущие его в омут отчаяния мысли, и подошёл к Сайферу, снова вперившемуся в пол. Кажется, Пайнс начал понимать, в чём дело. Впрочем, ему действительно казалось. Он подошёл к Биллу и присел на одно колено прямо напротив него. Билл выглядел… растерянным. Сколько Диппер помнил его, Сайфер никогда не выглядел растерянным, а сейчас он теребил пальцами край чёрного потрёпанного свитера и изо всех сил старался не смотреть на него. Диппер знал – ничего не было «нормально». Он положил ладонь Биллу на колено и заглянул в лицо, но так и не смог поймать жёлтые глаза своими. - Что с тобой? – участливо, но как можно менее навязчиво спросил Пайнс. Он отлично знал, что Сайфер никогда ничем не делится. Ни с кем. Наверное, он не хочет выглядеть слабым, или «обременять» его, но… Они ведь сейчас близко. Диппер был готов умолять Билла, чтобы сейчас он ответил честно, потому что он очень хотел, чтобы Билл жил дальше. - Билл, пожалуйста, посмотри на меня, - Диппер потянул вторую руку к его лицу и пальцами приподнял за подбородок. Верхняя губа Сайфера была рассечена, а на худой щеке по-прежнему красовался синяк. Он старательно отвёл взгляд в сторону и немного насупился. Наверное, тщательно скрывал раздражение. Сквозь задумчивость и гложущее желание правды Пайнсу показалось это милым, но он не позволил себе отвлечься. - Давай, ты сейчас всё скажешь мне честно? – видимо, заставить Сайфера установить зрительный контакт на данный момент продолжало быть непосильной задачей. С тех пор, как он сказал «всё нормально» это стало непосильной задачей, да. Но на этот раз Билл всё-таки ему ответил. Он продолжал разглядывать стену, и тем не менее. - Я…, - Сайфер запнулся, наверное, подбирая слова. – Можно, я не буду спать на кровати твоей сестры? Диппер не представлял такого ответа, поэтому даже несколько отстранился, убирая руку от его лица. Он встал и пересел на кровать, рядом с Сайфером. Тот странно сжался и поёжился. - Что за глупости, Билл? – Диппер аккуратно, стараясь не «спугнуть» приобнял его за поясницу, пододвигая обратно к себе. – Тебе не надо спрашивать у меня разрешения. Диппер старался говорить как можно спокойнее, хотел, чтобы его голос звучал добродушно для Билла. Сайфер, немного поразмыслив, кивнул и снова уставился в пол. - Можно спросить, почему ты не хочешь там спать? – осторожно начал Диппер. – Не в том смысле, что я запрещаю тебе спать здесь, или что-то такое… В любом случае, не желать спать на кровати… покойного человека логично, но я… Если есть что-то ещё, я бы очень хотел, чтобы ты сказал мне сразу. Хорошо? Билл ощутимо вздрогнул, когда он задал этот вопрос, и снова зябко поёжился. Они молчали довольно долго, но потом Сайфер всё-таки ответил: - Я думаю, что… Я не имею права спать на кровати твоей сестры, Сосенка. Не пойми превратно, - тихо пробормотал он, - я ничего не имел против неё, но я не думаю, что эта кровать не должна принадлежать кому-то вроде меня. То есть, кому-то другому, да… - О чём ты говоришь? – Диппер ошарашенно смотрел на него. Ему было страшно. Ему было страшно услышать то, о чём Билл мог сказать в следующую секунду. И Билл сказал. - Я не хочу причинять тебе неудобств, - Сайфер почему-то судорожно согнул пальцы и как-то натужно коснулся ими своих губ, а потом спрятал между колен. – Ты слишком волнуешься из-за меня, Сосенка. Я не хочу причинять тебе неудобств. А потом Билл встал и вышел, ссутулившись, за дверь. Диппер остался сидеть на кровати и смотреть на его удаляющуюся сгорбленную спину. Он рвано выдохнул, чувствуя приступ головокружения и тошноты, и закрыл лицо ладонями, сгибаясь пополам. Форд тоже ни о чём не спрашивал, когда вернулся. Он только обнял племянника, как Стэн, кинул на сидящего на кушетке Билла, терзающего ногтем запястье, точно такой же, как его брат, взгляд, и прошёл в свою комнату. Он предложил им поужинать, но Диппер отказался. Он умоляюще посмотрел на остающегося в стороне Сайфера, однако, тот даже не заметил. Диппер сжал челюсти. На следующий день Стэн отогнал хонду к озеру и утопил её, благо, холода не успели сделать слой льда, покрывающий воду, непробиваемым. На улице шёл снег, а он с лопатой отправился копать яму, для того, чтобы похоронить свою племянницу. Диппер не смог заснуть ночью, потому что Билл так и не поднялся наверх. Он предпочёл просидеть все тринадцать часов, с тех пор, как Пайнс ретировался в их комнату, на кушетке, абсолютно не меняя положения. Форд заметно сторонился его и старался даже не заговаривать. Впрочем, что говорить, что молчать, Билл просто отсутствовал в своём теле. Судя по взгляду, он был где-то очень далеко, и возвращался только тогда, когда Диппер заставлял его принять таблетки, осматривал шов и осторожно заглядывался на него, спрашивая – «тебе точно ничего не нужно?» Шов Сайфера вёл себя плохо, вокруг него образовалось широкое красное горящее пятно, а сам сочился лимфой. Диппер думал, что надо отвести Билла к врачу, но побаивался показываться в местной больнице. Он решил спросить совета у Форда, ведь тот был очень разносторонним учёным. - Я смогу помочь, только если посмотрю сам, - пожал плечами Форд, почему-то пряча взгляд, когда заваривал чай. – И я не доктор, Диппер, так что… В общем-то, самое странное случилось тогда, когда Стэнфорд всё-таки согласился. Как только Форд остановился напротив Сайфера и протянул к нему правую шестипалую руку, бормоча что-то о том, что он только посмотрит, Билл вдруг как ошпаренный вжался в спинку кушетки и абсолютно затравленным ненавидящим взглядом вперился в старика: - Не смей меня трогать, - прошипел он, будто ощетинившая побитая кошка, - у меня всё нормально. Форд отшатнулся, растерянно глядя на него, быстро кивнул и исчез в дверном проёме. Диппер готов был разрыдаться. Он схватил Билла за плечи и встряхнул, заставляя всё-таки посмотреть на себя. - Да что, блять, здесь «нормально»?! – выкрикнул он ему в лицо. – Чем тебе мой дядя не угодил, Билл?! Ты знаешь, что у тебя абсцесс? Я ничем не могу тебе помочь, хватит мучить меня! Сайфер снова потупил глаза, выглядя каким-то измятым, и пробормотал тихое: «прости». - Нет, Билл, только в том случае, если ты согласишься, чтобы дядя Форд осмотрел тебя, - уже больше с мольбой проскулил Диппер, чувствуя себя снова виноватым за то, что наорал на него. Но Билл замотал головой. Испуганно замотал головой. Пробормотал что-то вроде «не могу», и съёжился ещё больше. Диппер всплеснул руками и ушёл на кухню. Он подошёл Форду и попросил его ещё раз, но тот обернулся к нему. Его губы дрожали: - Я не могу, прости. Я тебе тут не помощник, - и снова отвернулся к своему грёбаному чаю. Пайнс почувствовал, что его сейчас просто стошнит. Он ринулся к себе наверх, захлопывая за собой дверь, и рухнул к корыту, хватая его за края. Он почти ничего не ел дней пять, потому что его желудок отказывался переваривать какую-либо пищу, поэтому кроме желчи изо рта ничего не выходило. А потом обильно полилась кровь с ошмётками плоти. Когда приступ закончился, Диппер привалился спиной к кровати и в истерике забился о бортик затылком. Он не понимал, что происходит. Что с чёртовым Фордом, что у них с Сайфером, и почему тот смотрит на его дядю с самой ужасной ненавистью. Он просто, блять, был разбит тем, что Форд растерянно хлопает ресницами, а Сайфер ведёт себя, словно побитая собака, рычащая на палку. Билла больше не было рядом, было что-то невообразимое. Наверное, Диппер искалечил его. Теперь он был врагом, да? «Не хочу причинять тебе беспокойств». О господи, он готов был задушить себя после этого. Билл сломался, он, кажется, сломался. Он боялся его, Диппера Пайнса. Боялся дотронуться, посмотреть, сказать хоть слово, «волновать». И Диппер совсем не знал, что делать, потому что он так страшно хотел быть сейчас рядом с ним. Потому что то, что между ними было, сложно назвать даже любовью или какой-нибудь элементарной химией гормонов. Не нужда, нет. Это было нечто неземное, и сердце Пайнса разрывалась на куски снова и снова, когда Билл опускал взгляд. Когда он не хотел быть с ним, в последние его дни перед смертью. Билл был единственным, чего Диппер хотел. Через полтора часа или чуть больше в комнату ввалился Стэн. Он выглядел уставшим и лицо его искажало всё то же кошмарное сожаление. Диппер знал, зачем он пришёл. Они спустились вниз, и вышли на улицу, снег на которой не переставал идти с памятного пятнадцатого числа. Стэн провёл его на задний двор, где красовалась гора контрастно чёрной на белом земли и глубокая яма. У ямы лежал продолговатый деревянный ящик. Нет, не гроб, откуда бы у дяди завалялся гроб в хижине? Впрочем, надгробье завалялось. Точнее, просто каменная плита в полтора метра высотой, на которой немного неряшливо, цветной краской было написано имя Мейбл и годы её… жизни. Диппер сильно закашлялся, кровью. Он наклонился и откинул крышку ящика. Мейбл была в той же одежде, что и в последний раз, когда Диппер видел её живой. Он сжал дрожащие губы и коснулся пальцами её холодной щеки. А потом потянулся через бортик и прильнул мокрыми от слёз губами ко лбу. Диппер плакал, сжимая окоченевшие кулаки, и больше не собирался сдерживаться. - Я тебя люблю…, - прошептал он ей на ухо. Пайнс смотрел за тем, как спускают гроб в яму, как Стэн бросает лопатой чуть припорошённую снегом землю и как она бьётся о деревянную крышку. Билл тоже выполз наружу. Но он встал как можно дальше, чуть ли не прилипая к стене. Наверное, потому что он, блять, считал, что не имеет права тут находиться. Когда могила была закончена, Форд загрёб кистью немного земли и прикрыл глаза. - Я… я никогда не говорил прощальных речей, поэтому…, - он закашлялся. – И единственное, что я хочу сказать… Я люблю тебя, Мейбл. Я, Стэн и Диппер. Особенно Диппер. И… Несмотря на то, что я учёный… Форд запнулся, ударил себя кулаком в грудь и плотно закрыл глаза. - Я… Просто… Господи, я никогда не думал, что буду хоронить собственную племянницу, - проговорил Форд хрипло, стараясь прийти в себя, всё ещё жмурясь. Диппер слушал его и с каждой минутой уверялся всё больше в том, что не выдержит до конца. - Молодые люди не должны умирать, - снова невнятно забормотал он, закрывая лицо рукой. – Но… Смерть – это норма жизни, и мы все должны принимать её… Стэн вдруг дёрнул Форда за рукав, чтобы тот отошёл в сторону, и бросил его рукой горстку земли на могилу. На его щеках были дорожки от слёз, но он молчал. - Мы все ещё встретимся, - твёрдым голосом заявил Стэн надгробью, а потом развернулся и развалистой походкой ушёл в дом. Форд, всё ещё закрывая глаза широкой ладонью, хлопнул второй Диппера по плечу и двинулся вслед за братом. Диппер видел, что он тоже плачет. Он остекленевшими глазами смотрел на могилу своей сестры и никак не мог выдавить из себя хоть слово и сделать шаг к дому. Его голова кружилась от адской боли во всём теле, но большая боль разрывала только его сознание. Он стёр с лица земли маленького цветущего человека, который, чёрт возьми, был подарком этому миру. Диппер просто больше не мог выносить этого ощущения. Сколько жизней он разрушил за эти несколько месяцев? Жизнь отца и матери, жизнь Стэна и Форда, жизни тех людей, что были погребены под развалинами здания Бюро, жизни их родных и близких. Свою жизнь. И жизнь Билла, которую он так надеялся собрать по кусочкам. Диппер обернулся назад и увидел его, всё ещё стоящего у стены. Сайфер немедленно упёрся взглядом, только что, вероятно, бродившим по его спине, в снег. Пайнс двинулся к нему, улыбаясь сквозь слёзы больной и слишком кривой для того, чтобы её так называть, улыбкой. Но он не дошёл до стены. Ему вдруг стало так больно, что он рухнул в снег на колени, сжимая руками то место, где должна была располагаться его мутировавшая печень, и беззвучно закричал. Диппер повалился на бок, всё ещё хватаясь за живот и остатки сознания, видя, как Билл приближается к нему, слыша, как тот зовёт его по имени и хватает за плечи, и понимая, что сейчас он потеряет сознание. А потом всё вокруг потемнело и замерло. Диппера перенесли в комнату Форда. К этому располагала кровать и высокий, а не наклонный, как в их комнате, потолок. Он очнулся уже с капельницей, одной – с морфином, которая уходила прямиком к кубитальной вене, и второй – вероятно, с парентеральным питанием – к порту под ключицей. С момента пробуждения его преследовало ощущение, что тело как будто ему больше не принадлежало. Онемевшие руки и ноги двигались слишком медленно и только при усилии воли. Наверное, из-за морфина. Диппер пальцами покрутил колёсико-регулятор, уменьшая дозу. В голове стоял какой-то неприятный наркотический туман и ощущение потерянности. Почему в комнате так темно и никого нет? Что это за место? Сколько дней он так пролежал? И сколько ему осталось. Боль больше не мучала его, не было желания и двигаться, хоть наверняка рука, в которую был воткнут катетер, затекла. Диппер посмотрел в темноту, под которой скрывался потолок, в большое квадратное зашторенное окно, а потом снова вернулся взглядом к потолку. Рядом с кроватью стоял стул с чуть промятым мягким сидением. Наверное, здесь недавно кто-то сидел, подумал Диппер. Ему бы дотянуться пальцами и проверить, не сохранилось ли там тепло. Но пальцы двигались вяло, поэтому он быстро оставил эту идею. Вероятно, ему надо просто немного поспать, он был обездвижен большим количеством наркотика и долгой потерей сознания. Но скоро всё будет хорошо. И Диппер заснул. Но когда он проснулся, в комнате по-прежнему никого не было. Он чувствовал себя… странно. Пошевелив ногами, Диппер понял, что не в состоянии спуститься вниз, волоча за собой капельницу, и посмотреть, почему в доме так тихо. Они ведь не могли оставить его здесь, верно? Почему Билл не приходит? Ведь это он донёс его до дома. Пайнс уверен, это он сидел здесь. Но почему теперь его нет? Диппер зашевелился в кровати, правой, свободной рукой обшаривая тумбочку и стену на предмет включателя. Ему надоела эта грёбаная темнота и тишина. Почему никого здесь нет? Почему так, чёрт подери, тихо? Пайнс закусил губу, потому что глаза вновь защипало. Он понимал, что его мысли граничат с каким-то истерическим психозом, понимал, что надо просто несколько раз спокойно вдохнуть и взять себя в руки. Он не понимал только одного – почему его никто не навещал. Ночник зажегся, заставляя его зажмуриться на пару минут. Жёлтый свет озарил небольшую комнату, где он лежал. Диппер немного осмотрелся в поисках какого-нибудь идиотского колокольчика. Наверняка ведь в доисторических больницах были колокольчики, чтобы подзывать к себе сиделку или врача. Но никакого колокольчика здесь не было. Были только кровать, одеяло, подушка, тумбочка и капельница. И Диппер, который отчаянно не хотел умирать в одиночестве. Без Билла. Он чувствовал. Он правда чувствовал этот жуткий холод, который растекается пока только по кончикам пальцев. Он чувствовал, что как будто не один в этой проклятой комнате. А потом вошёл Форд. Он увидел Диппера, лежащего в прямоугольнике света и беспокойно вглядывающегося в темноту и приветственно поднял руку. Пайнс обернулся резко, так, что у него даже закружилась голова. - Как ты себя чувствуешь? – спросил Форд, усаживаясь на стул. Он выглядел плохо. Наверное, так же плохо, как и сам Диппер. - Какое сегодня число? – быстрым шёпотом спросил Диппер, стараясь успокоить голос и отогнать от себя бредовые идеи. – Я долго пролежал? Форд уставился на него мутным взглядом, а потом прикрыл глаза и прислонился к спинке стула. Он казался напряжённым. - Двадцатое, - глухо ответил он. – Ты приходил несколько раз в сознание, когда мы делали капельницу. Просто открывал глаза, а потом опять закрывал. Мы подключили тебя к кардиомонитору, и вроде бы… В общем, будь уверен, твоё сердце бьётся, как будто здоровое. Наверное, Форд поздновато понял, что сморозил глупость, но Диппер не обратил особенного внимания ни на это, ни на его смущение. Он уставился на противоположную стену, размышляя о чём-то, а потом опять обратился к дяде всё тем же шёпотом: -Форд, я… Я хотел поговорить с тобой кое о чём. Стэнфорд наклонился к нему, потому что слышно было плохо. Наверное, Диппер больше не мог говорить нормально. Его сердце не билось, как здоровое, и Форд несколько раз чуть было не размазывал чёртов монитор об пол, потому что… Это было тяжело. - Да, я слушаю. - Это насчёт Билла, - предупредил он, всё ещё не глядя на Форда. – Я… Он, наверное, не хочет приходить ко мне. Если не хочет, то… Скажи ему, что я всё понимаю, но я буду рад… Буду рад видеть его. Форд взял руку Диппера в свои, и тот повернулся к нему. Ему было тяжело, Форд видел это. Ему было невероятно тяжело говорить и говорить конкретно эти слова. - И… Я уже просил об этом Стэна, - он запнулся, опуская ресницы на щёки и сглатывая. – Пожалуйста, пусть он побудет здесь, после того, как я… Ну, в общем, когда я умру. Не обращай внимания на то, что он так себя ведёт. На самом деле Билл не такой, и я думаю, он может привыкнуть к вам. С ним иногда бывает тяжело, но я очень прошу тебя, Форд… У Диппера тряслись губы, и он сжимал холодными мокрыми пальцами сухую ладонь старика. А Форд чувствовал, что сейчас упадёт со стула и просто к чертям разобьётся. - Просто не дай ему снова сделать это, - почти неслышно пробормотал Диппер и сдержанно всхлипнул. - Что «не дать сделать»? – спросил Форд. Он понимал, о чём говорит племянник, но отчаянно нуждался в том, чтобы он сказал это. Сказал словами, потому что Стэнфорд знал – он не сможет сказать Дипперу правду. Он не должен знать о том, что связывало его и Билла Сайфера. И он попросту не сможет сдержать будущего обещания. Но Диппер не ответил. Он вытянул ладонь из его пальцев и закрыл ею глаза, а потом отвернулся в другую сторону. Форд ничего больше не спрашивал и не говорил. Он захватил в лёгкие побольше воздуха, дёрнул ручку нижнего ящика тумбочки на себя, отпирая его, вытащил оттуда потрёпанную книгу и положил её на краешек тумбочки. Чтобы Диппер смог дотянуться. А потом он вышел из комнаты, плотно закрывая за собой дверь. Билл, как и прежде, как и все два дня до этого, сидел здесь, на полу. Он зажимал голову руками и его глаза были плотно закрыты. Форд хотел что-то сказать, но ничего бы не смог придумать. Теперь он вряд ли наберется смелости войти в эту дверь. Он просто не сможет. Поэтому он тихим надрывным шагом отправился на кухню, чтобы допить свой проклятый холодный чай. Удивительно, как много нужно сделать, чтобы сохранить шаткий мир вокруг огромной и страшной ошибки, и как мало – чтобы разрушить его. Для того, чтобы сохранить свой мир Форд вынужден был поймать и уничтожить Билла Сайфера. Потому что его планета была в опасности. Для того, чтобы сохранить свой мир Форд вынужден был оставить Билла Сайфера в живых, иначе бы мир его самолюбия и учёного ума был разрушен. Для того, чтобы сохранить свой мир Форд вынужден был прибегнуть к решительным мерам касательно великого научного достояния. Он вынужден был поступиться моральными устоями и позволить себе навредить новорождённому чуду – произведению науки, его искусства. Для того, чтобы сохранить свой личный маленький ментальный мирок Форд вынужден был держать произведение своей гениальной мысли в строжайшем секрете, в своём подвале. И для достижения упокоения этой самой мысли Форд был просто обязан прибегнуть к… нет, вовсе не к насилию. Это было искусство, а искусство, как известно, требует жертв. Встаньте на его место и подумайте – как он мог удержаться? Разве не кощунство – уничтожать то, к чему человечество стремилось с самых первых своих сознательных годов. Стэнфорд Пайнс никогда не был тщеславным или честолюбивым, поэтому он собирался сохранить существование искусственным путём синтезированного человеческого генома в тайне. Но ликование его математического разума не знало пределов. Математика – она и в самом деле царица всех наук, и Форд доказал это. Форд сохранил свой грёбаный мир, доказав, что великий и несокрушимый демон разума, как и любой другой человек – всего лишь математическая функция. Набор цифр. Безусловно, сокрушить это во истину удивительное существо было совсем не просто, но низвергнув его к простым смертным, Стэнфорд Пайнс обрёл величие бога. Он ведь знал – ключ в цифрах. Перевести язык математического кода Билла на нуклеотидную последовательность генетического кода человека было сложно. Форд любил себе повторять – было сложно. Но он-то справился. И когда он повторял это, его душа пела. А уж последующий синтез оказался разве что делом кропотливым и требующим очень продвинутой аппаратуры. Форд был очень продвинутым человеком, повидавшим не одно измерение, и познакомившимся с устройством таких технологий, которые не снились человеческим великим умам Земли отродясь. Да. Форд был гением. Диплоидная зигота в буферном растворе начала стремительно развиваться, постепенно превращаясь в эмбрион настоящего человеческого ребёнка. Рост и кормление через искусственную «плаценту» (в общем-то, у данного аппарата не было ничего общего с плацентой, но Форду нравилось именно это название) стабилизировала удивительная техника и Стэнфорд Пайнс, скачущий вокруг своего творения. И через девять с половиной месяцев после начала работы Билл Сайфер был готов родиться заново. Форд боялся, что при выведении Билла из состояния комы, в которое он впадёт, как только его отключат от кардиостимулятора, сердце оного просто не выдержит и взорвётся. Форд чуть было не проглотил весь валокордин перед началом операции, но всё обошлось. Мир Стэнфорда на время был спасён. Пока Стэнли Пайнс, его дорогой брат, не ввалился в лабораторию и чуть было не отрубил его милому ребёнку голову. Ох, Форд знал, что всё это дело затевалось только для того, чтобы уничтожить Билла, но он не мог позволить этому случиться. Не после того, что он проделал, чтобы сейчас перед ним лежало это восхитительно идеальное существо. Не после того, как Билл открыл глаза и посмотрел на него с такой лютой ненавистью, щёлкая беззубым ртом. Форд бы ни за что не позволил убить своё дитя. Он был куда более гуманным человеком. Для того, чтобы сохранить свой мир, Форд вынужден был поселить своё удивительное чудо в подвале. В конце концов, это был отличный подвал. Он отапливался, и сделанная из стали высокая клетка занимала практически его половину. Она была достаточно просторной для того, чтобы в ней рос полноценный человек. Таким образом Билл Сайфер поселился в высокой клетке со стальными прутьями. Для того, чтобы сохранить свой мир и удовлетворить научную жажду, Форд просто был ну очень вынужден использовать тело и сознание Билла для проведения экспериментов. А вы бы сумели держать себя в руках, имея перед собой такое? Искусственно синтезированная кожа и органы, кровь, всё это носило доказанное начало математического кода. Форд исследовал всё, начиная возможностями мозга и заканчивая болевым порогом. А как же? Существо и вовсе могло не иметь болевых рецепторов, но генетический код Билла полностью совпадал с кодом нормального человека, вплоть до последней аминокислоты. Форд был гуманен. В меру. К тому же, он пытался заниматься​ речевыми и двигательными навыками Билла, но тот был… самостоятельным ребёнком. Если честно, Форд не совсем представлял, что будет, когда Билл вырастет окончательно. Его нельзя было отпускать в человеческий мир – в конце концов, он жестокая бесчеловечная, несмотря на эти кожу и пульс, тварь. Форд, будучи в здравом уме, в жизни бы не прикоснулся к нему с намерением убить, наигравшись. Поэтому он не знал – что делать с синтетическим шестнадцатилетним подростком, который каждый раз забивался в угол своей клетки, стоило ему спуститься вниз. А потом племянник случайно подсмотрел за Фордом. И, чтобы, как говорится, сохранить свой мир, себя самого, Билла и жизнь Диппера Форд вынужден был стереть ему память о Билле. Потому что Сайфер не человек, ему нельзя было контактировать с людьми, это плохо влияло на состояние его психики, на кардиограмму. Да на всё, блять, плохо влияло. Форд должен был защитить своего «сына» и своего племянника, потому что уж такая дружба не имела права на существование. Но сейчас Форд сидел за своим столом и горько плакал, царапая ногтями щёки и лоб. Сколько всего понадобилось ему, чтобы сохранить этот хрупкий мир. А чтобы разрушить его – Диппер просто должен был прочитать его чёртов дневник. Форд знал, что не мог больше скрывать это, потому что он был виноват перед Диппером. Но больше всего он был виноват перед Биллом, кем бы он ни был. И сейчас он просто плакал, потому что ему никогда не получить этого треклятого прощения. Потому что он сам себя никогда не простит. Чёрт возьми, почему он сделал всё это? Кто закрывал ему всё это время глаза на собственное зверство? О да, Стэнфорд Пайнс действительно больше не являлся человеком. Двадцать третьего он с опаской постучался впервые за несколько дней в дверь своей комнаты, но ответа не последовало. Когда он вошёл, то увидел Диппера, лежащего всё в том же прямоугольнике света и с залитым слезами лицом вглядывающегося в помятые страницы дневника. Он сделал несколько шагов в сторону кровати, но, когда племянник обернулся к нему, тут же замер на месте. Карие глаза сильно выделялись на исхудавшем бледном лице тёмными синяками, его красные искусанные губы дрожали, как и тонкие высохшие пальцы. Форд передёрнул плечами и сделал ещё один шаг, но Диппер прошептал: - Уходи. И больше ничего. Он только продолжал сверлить его диким отчаянным взглядом. - Я только хочу переставить капельницу, - промямлил сипло Форд, но парень конвульсивно дёрнулся и сжал губы. - Я сказал тебе уйти. Голоса у Диппера не было, но Форду как будто слышался страшный рокот сквозь эти глухие отрывистые слова. И Форд вышел. Билл по-прежнему сидел у двери, около него лежала тарелка с бутербродом, который сделал ему Стэн, и полупустая чашка кофе. Билл выглядел плохо. По лбу его катились капли пота, руки мелко дрожали, обнимая поджатые колени, побелевшие губы были плотно сомкнуты, а взгляд расфокусирован. Форд готов был разрыдаться прямо сейчас, но он погладил рукой шею и прошёл мимо, замечая краем глаза, как Сайфер съёжился ещё сильнее. Больше Форд не смел заходить к Дипперу. Надо было, но он не мог заставить себя взглянуть себя ещё раз в эти глаза. Форд сделал слишком много плохого этим двум детям. Бледная лошадь уже давно дышала ему в затылок. И вот сегодня, двадцать пятого декабря, в канун Рождества, Форд сидел за столом со своей проклятой чашкой холодного чая и надрывался в рыданиях. Стэна не было здесь, слава всем богам. Он в последнее время не задерживался в хижине, а предпочитал проводить время за выпивкой в баре. Хотел бы и Форд так, но он не смог бы выйти отсюда и напиться от души, потому что душа его была изъедена червем. За окном по-зимнему быстро стемнело, на кухне царил полумрак, поэтому старый дряхлый Форд мог не стесняться больше себя. В канун Рождества он рыдал над собственным ничтожеством, его племянница лежала в холодной земле за домом, племянник ненавидел его и загибался от рака печени в терминальной стадии, а его ненаглядное чудо жалось к стене, изничтоженное им самим в пух и прах. Никто не ненавидел себя больше Форда и в этом можно было не сомневаться. А затем на кухне показался Билл. Он шёл, придерживаясь рукой за стену и понурив голову. Прошёл к вешалке с одеждой и порылся в кармане плаща с заплатами на локтях. Вообще-то, это был плащ Форда, в котором Сайфер сбежал тогда, но он был вовсе не против. Ему казалось это трогательным и необъяснимым – то, что Билл так и ходил в нём все эти пять лет. Сайфер не обращал на него, рыдающего здесь, никакого внимания. Видимо, он нашёл то, что искал – какие-то таблетки – закинул несколько штук в рот, и снова направился к своем излюбленному месту. - Билл…, - сипло прошептал Форд. Тот остановился, пошатнувшись, к нему спиной, и замер. - Сегодня Рождество, - выдавил Форд, хлюпая носом. Вероятно, это не заинтересовало его, и Билл двинулся дальше. А потом вдруг снова остановился и обернулся. Форд не смел поднять на него взгляд, но чувствовал, как его сканируют удивительные жёлтые электрические глаза. Он ничего не говорил, просто стоял и смотрел. Форд собрал всю волю в кулак и, усмехнувшись, тихо сказал: - Пожалуйста, иди к Дипперу. Ты заслуживаешь счастливого Рождества хоть один раз в жизни. Больше он не сказал ничего. Наверняка, Сайфер должен был плюнуть в него сейчас ядом вроде «я сам решаю, чего я заслуживаю», но он продолжал молчать. Тогда Форд поднял глаза на него, и ошарашенно открыл рот. Билл был в одном шаге от того, чтобы заплакать. Форд готов поклясться, что видел, как у него истерично поджаты губы и блестят глаза, а потом тот резко развернулся и исчез в коридоре. Стэнфорд выдохнул и рухнул головой на стол, сжимая седые отросшие патлы руками. В комнате было абсолютно темно. Билл осторожно протиснулся внутрь, прикрывая бесшумно за собой тяжёлую дверь, и прислонился к ней спиной. Он не видел Диппера уже семь дней и не видел сейчас – тот лежал под одеялом, отвернувшись к окну. Мягкой поступью Билл подобрался к кровати и в нерешительности замер над ней. Диппер не спал. Его глаза были открыты. Он медленно развернулся на спину, ловя взглядом взгляд Билла. И измученно улыбнулся. - Я скучал, - прошептал он. Сайфер почувствовал, как его губы снова позорно дрожат, но не позволил себе отвернуться. Он присел на край стула, не отводя взгляда от лица Диппера. Его лицо было разрушено. Его идеальное лицо было изъедено болезнью и… слезами? - Почему ты плачешь? – тихо спросил Билл. Говорить через столько дней полного молчания было странно и поначалу он даже не узнал свой голос. Диппер провёл ладонью правой руки по губам и положил её на сердце. - Я… прочитал одну ужасную книжку, - сквозь слёзы пробормотал Диппер, продолжая насильно растягивать губы в улыбке. - Хочешь, я сожгу её? – Биллу почему-то захотелось дотронуться до руки Диппера, лежащей на груди, но он не осмеливался. Диппер плакал. Билла не было здесь, потому что он боялся прийти и увидеть здесь грёбаную смерть, а Диппер плакал. Тот помотал головой и вдруг протянул ему дрожащую ладонь. - Пожалуйста, ложись ко мне…, - он закусил губы, силясь перестать плакать, но тоже не отворачивался. Билл вздрогнул немного, но немедленно поднялся со стула и аккуратно приземлился рядом, всё ещё боясь опуститься на подушку. Диппер задвигался, освобождая ему место и за плечо потянул к себе. И Билл лёг рядом на бок, повернувшись к нему лицом. Он смотрел на чёрные синяки и торчащие, слишком острые скулы, на непричёсанную голову, на тонкую хрупкую шею и в удивительные мокрые глаза. Ему снова захотелось дотронуться до него, но почему-то Билл всё никак не мог заставить себя это сделать. Превозмочь эту глупость. Но Диппер дотронулся первым. Он потянулся пальцами к его голове и пригладил растопыренные светлые волосы, а потом зажмурился на секунду, тяжело сглатывая, и прижал его к себе, заставляя уткнуться носом в шею. Билл услышал всхлип прямо над своим ухом, и его сердце болезненно сжалось. - Прости меня…, - прошептал Диппер. – Пожалуйста, прости, что я ничем не смог тебе помочь… Билл нахмурился и чуть отстранился, глядя в его заплаканное бледное лицо вопросительно. Диппер не смотрел на него с сожалением или жалостью, он смотрел, на самом деле извиняясь. Он извинялся перед ним, Биллом. За что? Сайфер помотал головой, ёрзая на подушке. - Я так люблю тебя, Билл…, - Диппер плакал всё сильнее, продолжая слепо вглядываться в его лицо, - клянусь, если бы я мог хоть что-то исправить... Чёрт, что же они сделали с тобой? Он снова прижал остекленевшего Билла к себе руками, игла вылетела из вены и стукнулась о штатив. Сайфер встревоженно отстранился и сделал попытку подняться за ней, но Диппер остановил его, схватив за запястья. - Да плевать на неё, - быстро сказал он. – Забудь. Просто останься со мной сейчас, ладно? - Тебе будет больно, - начал было Билл, но наткнулся на душераздирающий взгляд Диппера и немедленно вернулся к нему. Диппер улыбнулся сквозь боль и по его локтю скатилась капелька крови. Сайфер обратил на это внимание, но он – нет. Он только потянулся к его руке и прижался губами к пальцам. Билл продолжал смотреть на него с немного приоткрытым ртом. Он не понимал, что он должен сделать сейчас. Как успокоить, что сказать, чтобы Диппер перестал плакать и целовать его руку, потому что это было тяжело – смотреть, как он плачет. Всегда тяжело. - Со мной всё в порядке, - традиционно пробубнил Сайфер, стараясь заставить Диппера поверить в это, но тот только покачал головой, продолжая рвано вдыхать сухой воздух. - Прости, что я был таким дураком. Боже мой, как он посмел сделать с тобой всё это, Билл? И тут Билл наконец понял, какую ужасную книжку прочитал Диппер. Он как мог резко развернулся к тумбочке, нащупывая там взглядом толстый дневник, а потом, снова лишённый дара речи, обернулся к Дипперу, вжимающемуся головой в подушку. Диппер плакал из-за этого. Какой урод дал ему читать эту дрянь?! Сайфер готов был вскочить и ринуться на кухню, чтобы наконец вырвать Форду глотку, но Пайнс снова схватил его за запястье, удерживая на месте. Билл наклонился над ним, заглядывая в лицо, и медленно проговорил: - Пожалуйста, просто забудь про это сейчас. Он знал, насколько это звучит и выглядит жалко. Но Диппер не должен был знать. Диппер должен был считать его нормальным, к нему не надо испытывать жалость. На Билле никак не отразилось то, что было написано в этой книжке. По крайней мере, Диппер не должен был знать, Диппер не должен был… Тот обхватил щёки Билла холодными мокрыми руками и внимательно посмотрел в забегавшие глаза с расширенными зрачками. - Эй, Билл, ты знаешь, что я всегда буду рядом? – он вымученно улыбнулся, но его брови будто лезли на лоб от отчаяния. Билл открыл рот, не в состоянии проглотить воздух, и почувствовал, что его сейчас разорвёт изнутри. Он глубоко вдохнул ртом, потом выдохнул и, ох, чёрт, на щеку Диппера упала слеза. Это был грёбаный конец. Биллу показалось, что он задыхается, он немедленно лёг на спину рядом, стараясь изо всех сил заставить солёную воду, сочащуюся из слёзных желез, отправиться обратно в глаза, но он опять не мог взять это под контроль. Билл никогда раньше не плакал. Никогда. Он и не намеревался. Даже когда Диппера бы не стало, он бы настолько быстро умер, что не успел бы заплакать. Так он считал. Но как он посмел проявить такую ужасную слабость сейчас перед ним? Какое право он имел плакать перед человеком, который потерял семью и сейчас в муках умирает? А потом Диппер повернул его к себе лицом и снова прижал к себе, судорожно вцепившись в спину. Билл лежал с широко раскрытыми глазами, и мелкие слезинки скользили на его голую шею и на подушку. - Я больше никогда не уйду, Билл, слышишь? – бормотал Диппер ему в волосы. Билл ухватился пальцами за его футболку, лёжа с широко открытыми глазами, не видящими ничего за пеленой слёз. - А завтра… Завтра мы пойдём с тобой на Рождественскую ярмарку, Билл, - Диппер поднял его лицо к себе за подбородок, - ты ведь никогда не был на Рождественской ярмарке? Сайфер отрицательно замотал головой. - Ох, там столько огней и куча всяких лавочек с игрушками и разноцветным печеньем, - как будто заворожённый говорил он, улыбаясь безумной улыбкой Биллу в лицо. – Тебе понравится, я куплю всё, что ты захочешь, и только попробуй отказаться... Диппер сжимал его плечо своими тонкими острыми пальцами, словно боялся, что Билл сейчас просто исчезнет, растворившись в кровати. А Билл только смотрел на него и кивал сквозь слёзы. Он прикоснулся рукой к его лбу и взволнованно уставился, а потом просунул её, холодную и мокрую, под рубашку, проводя по болезненно дёрнувшемуся животу и вспухшему гноящемуся шву. - Ты весь горишь, Билл, - обеспокоенно констатировал он хриплым шёпотом, - я схожу с тобой к врачу, как только проснусь, ладно? Билл закрыл рот рукой, с нескрываемым страхом и отчаянием глядя на Диппера. А тот снова сокровенно ему улыбнулся. - Поцелуй меня, - тихо прибавил он, - и завтра мы проснёмся здоровыми. Поцелуй меня, пожалуйста. И только сейчас Билл заметил ужас, плещущийся в широко открытых влажных глазах Диппера. Он сжал челюсти, сомкнул веки вместо кивка и прижался своими мокрыми губами к таким же мокрым губам, нежно обхватывая горячими пальцами бледное худое лицо. А когда отстранился, Диппер снова широко и немного безумно улыбнулся, продолжая обнимать его. - Ты обещаешь? – спросил он. - Да. Да, я обещаю, - твёрдо ответил Диппер. Билл улыбнулся ему в ответ. - Я люблю тебя, Сосенка, - прошептал он, обвивая руки вокруг его талии. - И я люблю тебя, Билл. Вот увидишь, мы проживём удивительную жизнь вместе, - пробормотал Диппер ему на ухо, - мы будем прекрасными стариками. Билл зажал себе рот рукой через спину прижимающегося к нему Диппера, чтобы тот не услышал надрывного всхлипа. - Не уходи, ладно? Давай поспим вместе, - попросил Диппер, продолжая крепко обнимать его. Билл кивнул, сцепляя руки в замок и вжимаясь носом в его шею. Эту Рождественскую ночь они проведут вместе. А завтра пойдут на ярмарку. И они проживут удивительную жизнь. Вот только на утро двадцать шестого декабря Диппер не проснулся. Диппер умер.