Джинни Уизли и Возвращение Злодея

Сны были пустыми. От них не веяло ужасом, не бросало в пот. Ночь за ночью Джинни копала огород, гоняла гномов, пила на свадьбе Билла и Флер, убиралась в комнате и примеряла обновки. Словно Том поставил блок на все темные и пугающие воспоминания, не давая им просачиваться в столь ценное для него сознание. Но облегчения это не приносило. Джинни закрывала глаза и падала в иллюзорную кашу, наполненную лживым смехом и пастельными тонами. Смеялась вместе со всеми, растягивая губы в улыбке, и пила пресный сок, вгрызалась зубами в безвкусную пищу на тарелках. Рядом с ней была ее семья, друзья — и даже Фред! — но каждую секунду Джинни понимала, что все вокруг — только сон, и это не давало забыться, не позволяло отпустить себя и свои страхи. Сладкие, как липкая вата в парках, и звонкие, как колокольчики, такие радостные и светлые образы мучили сильнее, чем кошмары, где Том обещал ее убить. Но под внимательным и твердым взглядом Гермионы Джинни вот уже целую неделю ложилась спать, не принимая ни одной таблетки. Поделиться с подругой своими страхами и угрозами Того-Кто-Уже-Точно-Должен-Гнить-В-Могиле, она не решалась. Боялась за себя, боялась за друзей. Она ведь и толком-то не уверена, что все — не плод ее воображения. Сейчас ведь ничего нет, и никто не преследует ее в темных коридорах Хогвартса. И только страх, прилипший к ней, словно тень, обвивал ее тело змеиными кольцами и сдавливал грудь, мешая сделать вздохнуть. Вот и сейчас она словно рядом со своими друзьями, сидит на кресле, перекинув через широкий подлокотник ноги, и пишет в дневнике о том, как прошел день. Дневник обращается к ней «Красная Шапочка», как указала Джинни, открыв его неделю назад и оставив первую запись: «Как мне обращаться к тебе, Хозяйка? — Красная Шапочка Из Азкабана. — К сожалению, данное имя слишком длинно и содержит запрещенное слово. Я могу называть тебя иначе?». Джинни смеется, но смех застревает в горле и слишком похож на крик. Ей достаточно того, что дневник не обращается к ней «малышка» и не пытается проявлять своеволие. Это просто тетрадь, наделенная какими-то волшебными функциями, спасибо Джорджу. Просто тетрадь для развлечения и подобия контроля. Ты пишешь там свои мысли, свои жалобы, а преподаватели, на специальных листах, — свои, и, проведя «лексический и синтаксический анализ», как говорит Гермиона, дневник может дать совет, сообщить о неуспеваемости, несправедливости или плохом поведении родителям, а в запущенном случае — декану. Одна такая жертва раздолбайства — Скотт МакАйвери, третий день не может попасть в гостиную, не побывав на отработке у Филча. Потому что у Полной Дамы тоже есть список. Подслеповато щурясь, а вечерами — придерживая монокль, леди всматривается в ей одной понятные каракули на пергаменте и, беззвучно шевеля губами, шепчет имена. Первокурсники думают, что так и надо, а старшекурсники, перемигиваясь, смеются над прогрессирующим, даже у портретов, склерозом. Ведь не так-то много на факультете студентов, чтобы их нельзя было запомнить! Как-то, проходя мимо группки второкурсников, Рон не удержался и, покрутив пальцем у виска, риторически заметил: «А что кто-то может использовать Оборотное зелье, вы не подумали?». В этот момент Джинни как никогда была горда своим братом, особенно услышав восторженный шепот внезапно прозревших школьников: «Ребята, да это же гениально!». — Снейп бы пришел в ужас и поставил дополнительные чары на двери своего склада, — шепчет Джинни на ухо Гермионе, когда Рон в очередной раз распаляется и ужасается недалекостью новых учеников Хогвартса. Гермиона, сидящая в соседнем кресле, сдержанно кивает, пытаясь не рассмеяться. Рон, толкующий о недостатках нового поколения, слишком похож на свою мать. Гарри морщит лоб и водит пальцем по развернутой перед ним Карте мародеров. По выцветшему пергаменту движутся сотни следов, подписанных старомодным шрифтом. За эту неделю он словно отстранился от всех: ходит к Малфою каждый вечер в надежде, что тот очнется, наконец; пишет какие-то имена, а потом вычеркивает, сосредоточенно кусая губы. Джинни хотела бы быть рядом, просто быть рядом и делить его боль, его сомнения, идеи, но стоит ей задать вопрос — Гарри отшучивается и торопится убрать пергамент, весь исчерченный непонятными символами. И с каждым днем Джинни принимает это как должное: своими страхами она тоже ни с кем не хочет делиться. И если Гарри так проще, то… пусть будет так. Джинни смотрит в окно: небо хмурится, и, наверное, скоро пойдет дождь — вот почему, как и они, многие школьники решили остаться в стенах замка этим субботним днем. С четверга ливни идут почти сутками. Размыло дорогу к теплицам, а на поле для квиддича почти болото. Это, конечно, не отменяет ни занятий у мадам Стебль, ни мешает Вуду все свободное время проводить в воздухе, тренируясь. Обычно Джинни, Рон и Гарри присоединяются к нему, иногда вместе с Демельзой, Вейзи со Слизерина или другими подающими надежды младшекурсниками. На трибунах тогда собирается толпа восторженных девочек, в центре которых обязательно оказывается Ромильда, вновь безапелляционно объявившая себя королевой Гриффиндора, и, не зная правил, они радостно галдят, создавая ту самую атмосферу игры, по которой Джинни, оказывается, давно скучает. Летая над полем, будь то в дождь или снег, слепящее низкое осеннее солнце, забываешь обо всем, и весь мир съеживается до размеров квоффла. Спиной чувствуешь скорость, а в горле пересыхает от потоков воздуха, летящих прямо в лицо и вызывающих слезы в уголках глаз. Сердце свободной птицей рвется из груди, и хочется кричать и хохотать одновременно. Если бы Вуду не нужно было сегодня в Косой Переулок за еще одним набором для новичков (не всем везло с малолетства играть вместе со старшими братьями), то сегодня наверняка была бы еще одна тренировка. Джинни мечтательно покусывает кончик пера и улыбается. — Вот черт, — ошарашено выплевывает Гарри, отстраняясь от Карты мародеров и глядя на нее то ли со страхом, то ли с недоверием. Рон тут же придвигается ближе и, наклонившись над пергаментом, пытается понять, чем именно так раздосадован друг. Гермиона, привстав с кресла, тоже подходит и наклоняется, придерживая рукой пышную копну волос. — Ты чего? — неуверенно спрашивает Рон, поворачивая Карту к себе. — Словно призрака увидел. Хех, Гермиона, смотри — Филч опять Скотта по Залу Славы гоняет. Он же там до дыр все кубки протрет. — Рон, ты не мог бы принести мне из спален ручку и блокнот? — не поворачиваясь, просит Гарри каким-то странным, как кажется Джинни, искаженным голосом. — Да вот же, тут и перо, и дневник… — Рон пододвигает предметы, но Гарри поспешно качает головой. — Нет, дружище, пожалуйста. Нужна именно ручка. Она на тумбочке. — Ну как знаешь. Рон, пожав плечами, поднимается и спешит в спальни для мальчиков, попутно предупреждая расшалившихся первокурсников, что «будете бузить, уши надеру». Джинни провожает брата взглядом: за последние годы он стал старше, ответственнее. Да и малыши его слушаются. Впрочем, она не знает, слушаются они его, потому что он Герой Войны, о которой они пока толком и не знают, или потому что он двухметровый дылда с тяжелыми кулаками и квадратной челюстью. — Посмотри, — до Джинни доносится шепот Гарри, и она, делая вид, что пишет в дневнике, на самом деле украдкой следит за пальцем Гермионы, скользящим по Карте мародеров. Над какой-то точкой палец замирает, и Гермиона молча и ошарашено переводит взгляд на Гарри, который быстро-быстро кивает, не находя, видимо, подходящих слов. — Уже с неделю, наверное. — И ты молчал? — Ну, а что я скажу? Возможно, Карта ошибается, — Гарри снимает очки и лихорадочно начинает протирать их краем футболки. — Это вероятно, ей же не один десяток лет. — Я все же думаю, ты должен сказать. — Гермиона оглядывается через плечо на Джинни, продолжающую притворяться, что она совершенно ничего не замечает и не слышит. Последнее время это слишком легко делать. Последнее время она только этим и занимается. Все привыкли. Она словно кукла, просто оболочка из прошлого, которую набили трухой и соломой, одели в форму Гриффиндора и посадили в первый ряд. Там, на сцене, смена декораций и свет ламп, а зрителям остается только аплодировать и глазеть, разинув рот. Джинни почти чувствует длинные нити, которые уходят вверх, в темноту, под потолок. «Тебе не надоело себя оправдывать?» — знакомый вкрадчивый голос на ухо, и — щелк! — невидимые путы будто обрезаны острыми ножницами, и все пружины в кресле словно в одночасье решили ужалить нежную кожу ягодиц и спины девушки. Джинни вскакивает с места и, отбросив дневник, подходит к Гарри. Он сидит напротив, и его левую руку в своих ладонях сжимает Гермиона. Вид у обоих виноватый, и Джинни может только догадываться, что эти двое от нее скрывают. Да еще и Рона отослали. По лицу Гарри ползут красные пятна, а выражение глаз… О, Джинни давно не видела у него такого выражения глаз! Сколько в них страха, сколько нерешительности! Но мгновенное волнение, охватившее, будто пожар, все нутро Джинни, внезапно остывает, превращаясь в ледышку где-то в районе живота. В памяти вновь возникает та картинка из кошмара, который сотворил для нее Том, и Джинни сглатывает. У Гарри от нее секрет, который он доверяет Гермионе, но не ей, родной и милой Джинни, своей девушке. — Что ты не хочешь мне говорить? — с обидой спрашивает она, отбрасывая назад мешающую и лезущую в глаза рыжую прядь. Со стороны окна слышен знакомый и оттого не менее неприятный голос пятикурсницы Марши Симс: «Девчата, сейчас такой скандальчик будет!» — Джинни, не здесь, пожалуйста, и не сейчас, — хватает ее за руку Гермиона. — На нас же смотрят! — Да мне плевать. Вы секретничаете, словно меня и нет здесь. Я что — пустое место?! — Мы волнуемся за тебя, — продолжает Гермиона полушепотом. — Ты сама не своя, и мы не хотим делать еще хуже. — То есть, шушукаясь за моей спиной, вы ради моего блага стараетесь, что ли? — Джинни прищуривается, и нутро вновь заполоняет огненная лава, медленно переползающая из пяток все выше и выше, к бедрам, к животу, к сердцу, замирая в горле и грозя вылиться проклятьем и новым потоком слез. Она дрожит, как от озноба, и едва держится на ногах. Гарри, встав с дивана, медленно обходит стол и, обняв Джинни, осторожно гладит ее по спине, успокаивающе нашептывая ласковые слова. Его хочется оттолкнуть, хочется ударить, но Джинни отметает эти чужие мысли и позволяет себе раствориться в таких долгожданных нежных прикосновениях, которых ей так давно не хватало. Она чувствует силу его рук и тепло тела, и от этого все заботы уходят на второй план. У нее есть Гарри, он надежен и он сможет ее защитить даже от кошмарных снов. Он придет туда, вооруженный мечом Годрика, и разгонит демонов, разрушит все эти безумные бессмысленные замки из зыбких иллюзий. Джинни утыкается лбом в плечо Гарри и беззвучно плачет, и ей действительно совершенно неважно, что могут подумать окружающие их младшекурсники. — Я хочу тебе кое-что показать, — говорит Гарри, крепче сжимая ее хрупкое тело. — Но сначала мы дождемся Рона, хорошо? Я очень люблю тебя, родная, и обещаю тебе, что все, что я делаю, только ради тебя. Джинни бессвязно мычит и кивает, хватая Гарри за рубашку. От его слов становится легче, и Джинни шепчет: «Я тебя тоже. Люблю. Очень сильно», и отпускает. Гарри помогает ей сесть на диван и сам садится рядом так, что Джинни оказывается между ним и Гермионой. — Я навела заклятье Незначительности, — понимающе сообщает та, печально улыбаясь. Гарри благодарит ее и обнимает по-прежнему дрожащую Джинни за плечи. — Я бы еще и память изменил всем, особенно вот той шумной группе у окна. Хотя, а почему «бы»? — Гарри повернулся, но Гермиона предупреждающе покачала головой. — Никто ничего не видел. Для всех вы с Джинни только что очень страстно целовались, — щеки ее от этого становятся пунцовыми, и, скосив глаза, Гарри отмечает подобный оттенок на многих щеках и ушах окружающих их школьников. — Очень страстно? — пищит Джинни, пытаясь улыбнуться. — Ну еще дня два говорить будут о развращенных нравах, — смеется Гермиона. — Хорошо, что Рона здесь не было. Кстати, вам не кажется, что он слишком долго ищет ручку и блокнот? И Джинни видит, как Гарри почти мгновенно меняется в лице, и улыбка сползает вниз, тая, как барашки волн на песке. — Подождите меня здесь. — Гарри встает с места и, достав волшебную палочку, идет в сторону спален, напряженный и взволнованный. Джинни прижимается к Гермионе, не понимая, что происходит. Ей уже стыдно за открытое проявление чувств, ей стыдно за свое недоверие. — Гермиона, что случилось? — Еще не знаю, — тихо отвечает она, наводя волшебную палочку на Карту мародеров, а потом убирая ту в карман мантии. — Надеюсь, что Рон просто зачитался тем, что написано у Гарри в блокноте. Подозреваю, там много интересного. Вот Гарри поднимается по лестнице и скрывается за дверью. Джинни почти не слышит, что происходит вокруг, весь шум превратился в монотонное жужжание пчел в улье. Это не музыка, и не тишина, что-то среднее. Почему она не поверила Гарри? Почему она внезапно набросилась на него и на Гермиону? Она ведь не должна была так поступать. Это все Том, снова Том, ее мучитель и ее вдохновитель. Но почему? Почему он молчал всю неделю, а теперь вновь вспомнил про нее? Может быть, он и не ушел вовсе, а по-прежнему рядом, внимает каждому слову и всматривается в каждое движение ресниц? Джинни отводит взгляд от двери и ищет валяющийся на полу дневник. Раскрытый, демонстрирующий свое девственно-белое содержимое. Как тогда, когда все буквы впитались в бумагу, и злая спрятанная душа стала ее собеседником. — О Мерлин, Рон! — восклицает Гермиона и, бросив Джинни, бежит к лестнице: Гарри поддерживает бесчувственное тело, забросив руку Рона за свое плечо. Джинни торопится следом, как и прохлаждавшиеся в гостиной младшекурсники. Гарри, вынося Рона, кричит, чтобы скорее позвали мадам Помфри, и кто-то уже бросает летучий порох в камин. Суета, словно на карнавале, а в ушах Джинни вновь эхо войны. Она вновь видит вспышки заклинаний, падающие тела, замершие на губах крики. — Рон! — рука ее брата тепла, но это, увы, ничего не значит. — Рон! Джинни и Гермиона помогают Гарри положить Рона на диван перед камином, откуда вскоре появляется мадам Помфри с Уменьшающим мешком, полным лекарств. Она просит Гарри снять с Рона футболку, а потом настойчиво требует, чтобы все разошлись по спальням. Следом из камина выходит МакГонагалл, и спорить уже с двумя колдуньями никто не хочет, поэтому с неохотой зеваки поднимаются по лестницам, не забывая с верхней площадки еще раз кинуть взгляд в сторону распростертого на диване Рона. — Вас это тоже касается, мисс Уизли, мисс Грейнджер и мистер Поттер, — замечает директор. — Мы с мадам Помфри сможем доставить мистера Уизли в Больничное крыло своими силами. — Что с ним произошло? — Гарри не торопится уходить и прислоняется к стене, скрестив руки на груди. — Это приступ? Ему стало плохо? Яд? Но он ничего не ел с обеда. — Синяки?! — тихо выдыхает Гермиона, глядя расширенными от удивления и ужаса глазами на бледное тело Рона. — Он ведь не падал вчера с метлы. — Мисс Грейнджер, чтобы получить такие синяки, он мог и не падать, — скупо замечает колдомедик. — Достаточно пропустить бладжер пару раз. Мистер Уизли ведь всегда пренебрегал защитой, уж я-то знаю. Гермиона бросает на Гарри беспомощный взгляд, но тот лишь пожимает плечами. Он гнался за снитчем, он не помнит ничего другого. Зато помнит Джинни. За эту неделю Рон ни разу не попал под бладжер, в отличие от нее самой. Синяки появились не из-за квиддича. Но кто тогда? Раньше это могли быть слизеринцы, но кто сейчас рискнет связываться с Героем Войны, да еще и находящимся явно в спортивной форме? Джинни прячет лицо в ладонях и вновь чувствует страх, ставший с лета ее постоянным спутником. — Через пару часов поставлю его на ноги, как будто ничего и не было, — сообщает в конце концов колдомедик, собрав в ладонь рассеянные над телом Рона зеленые и синие искры. — Минерва, помоги мне, пожалуйста. Они уходят, леветируя тело Рона перед собой, и, когда портрет Полной Дамы возвращается на свое место, Гарри заклинанием запирает двери спален и просит у Гермионы Карту мародеров. Втроем они садятся на диван, и Гарри произносит приветствие. — А блокнот? — мимоходом спрашивает Гермиона. — Его нет, — Гарри раздосадовано потирает шрам. — У нас завелась крыса. Карта разворачивается, и Джинни видит три следа, подписанных как «Минерва МакГонагалл», «Поппи Помфри» и «Рон Уизли», движущихся вниз по лестнице в Башне Гриффиндора. Но внимание Гарри и Гермионы сосредоточено на ином, и, приглядевшись, Джинни с ужасом понимает причину. В Хогвартсе слишком много людей. Она лихорадочно пересчитывает тех, кто оказался заперт в спальнях, и, умножив это число на четыре, считает появляющиеся тут и там следы, уже на втором десятке понимая, что те и другие совсем не совпадают. Следов больше, чем людей. Следов намного больше, чем людей. И тут ее мечущийся по Карте взгляд выхватывает, очевидно, то самое, что Гарри и Гермиона не хотели ей говорить. Около Большого Зала топчутся следы, подписанные «Фред Уизли». И Джинни визжит.