Альбом 2

Гарри стоял в стороне от общего веселья, привалившись спиной к стене и, сунув кулаки в карманы идеально сидящих на нем чёрных брюк, хмуро глядел на кружащиеся в танце пары. Кто бы сказал ему на четвёртом курсе, что избавление от танцев вовсе не станет для него наградой, Гарри бы не поверил. Тогда, помнится, он был готов скорее второй раз столкнуться с разъярённой хвосторогой, чем по своей воле ввязаться во второй танец с Патил. Впрочем, дело, конечно же, было не в Патил. Просто танцы — это… Это же… Это прям фу. По крайней мере, тогда Гарри был абсолютно в этом уверен. Если говорить откровенно, положив руку на сердце, Гарри и сейчас резко не стал большим любителем потанцевать. Он не чувствовал музыку, не попадал в ритм, путался в ногах и обязательно отдавливал ноги партнёрше. Сколько раз он пытался преуспеть в этом нелегком деле — и не сосчитать! Страдали все: и Джинни, и её неожиданно многочисленные подружки, вызвавшиеся помочь ей «натренировать Героя». Именно так они говорили, Гарри сам слышал, хотя и не хотел подслушивать. Может быть, именно это стало последней каплей в его отношениях с Джин. А может то, как она наседала на него, требуя выучить, наконец, этот проклятый танец, чтобы всех затмить на балу. Или же и вовсе он не выдержал, когда… А впрочем, какое это имело значение? Важно было только то, что за неделю до выпускного он сорвался, разругался с Джинни в пух и прах, а потом бросил ее. Сам бросил, что, конечно же, было ужасно, но подобного облегчения Гарри, кажется, не испытывал с самого конца войны. Первые несколько дней его кидало то в неудержимое веселье, то в замешенное на чувстве вины самобичевание, то в ужас от количества активизирующихся фанаток. Этот ад творился неделю, а потом Уизли не выдержала и прокляла Гарри каким-то хитрым проклятьем, из-за которого все девушки, которые его касались, сразу покрывались прыщами. Даже Гермиону не обошла стороной эта напасть, но с неё Джин согласилась снять свое проклятье. Впрочем, с неё — единственной. Это мигом решило две проблемы Гарри: избавило и от фанаток, и от чувства вины. Всё было просто прекрасно! До этого проклятого выпускного. Да, Гарри и впрямь не ожидал от себя, что когда-нибудь сам захочет танцевать, но это же, чёрт побери, был Выпускной Бал! Это был его последний день в Хогвартсе, его прощание с местом, которое стало его домом. Да он даже когда жил у Дурслей столько слышал про выпускные балы, особенно американские, что всегда чуть ли не с замиранием представлял, какой же будет бал у него? Теперь Гарри знал ответ — дерьмовый. Гарри и впрямь хотел танцевать. Пусть неумело, пусть нелепо, пусть оттаптывая ноги партнершам. Всё пусть! Лишь бы и для него этот вечер был особенным! Лишь бы он не терся изгоем у стены, брошенный даже Роном с Гермионой, сейчас с упоением кружащихся в танце и, кажется, не замечающих в целом мире ничего, кроме глаз друг друга. Гарри хотел так же. И танец, и глаза. Джинни просто не была его человеком, но это вовсе не значило, что Гарри не хотел себе кого-то своего. Кого-то, с кем он мог бы так же танцевать, забывая о смущении и неловкости, празднуя, отмечая, танцуя… Но у него ничего из этого не было. Прошедшего с проклятья времени хватило всем девушкам, чтобы накрепко выучить урок Джинни Уизли и даже близко не подходить к Герою Магической Британии. Быть может, кто-то из профессоров или мадам Помфри могли бы помочь Гарри, но он не собирался обращаться за помощью. Проблемы с бывшей девушкой точно были только его делом и решать их предстояло ему самому. Конечно же, он разберётся с этим, но позже. А к тому времени выпускной вечер и этот бал останутся позади и Гарри всегда будет знать, что лишился чего-то важного для каждого школьника. Словно бы он и впрямь не имел права на нормальную жизнь. К горлу подкатил противный комок, Гарри зажмурился, стараясь справиться с собой, а когда открыл глаза, перед ним стоял Малфой. — Скучаешь, Поттер? — тот усмехнулся, чуть изогнув бровь. В этой своей дорогой, приталенной мантии, с идеальной, но не прилизанной гелем прической, с раскрасневшимися от выпитого пунша лицом и, конечно же, откружившийся не один танец. Он бесил невероятно! И чуть-чуть, самую малость, завораживал. — Тебе-то что за дело? — хмуро отозвался Гарри, невольно ещё больше горбясь. Никогда у него не было такой привычки рядом со Слизеринским Хорьком, но в этот раз Малфой был слишком великолепен, этого нельзя было не признать. Тот, кажется, ничуть не смутился от явного нежелания национального героя иметь с ним дело. Даже наоборот, усмехнулся ещё шире, дёрнул бровями многообещающе и вдруг склонился в поклоне. — Да вот решил развлечь тебя, Поттер. Составишь мне компанию на пару танцев? — Что?! — если бы Гарри только было, куда отступать, он бы отшатнулся от явно сбрендившего Хорька. Но так как тылы были надёжно прикрыты, он просто вжался в стену. — Ты издеваешься?! — Да не ломайся ты, Поттер, это последняя ночь в школе! Когда случаться чудесам, как не сейчас? — чуть ли не пропел Малфой и прежде, чем Гарри нашёл какой-нибудь достойный ответ, тот уже схватил его за руку. Гарри так привык, что к нему стараются не прикасаться, — парни тоже предпочитали не рисковать перед выпускным, — что в первый момент опешил, просто растерянно уставившись на тонкие пальцы Хорька, мертвой хваткой вцепившиеся в его запястье. А потом было уже поздно. Малфой легко увлёк его чуть ли не в центр зала, решительно развернул к себе, закинул одну его руку себе на плечо, перехватил вторую неожиданно теплыми пальцами, приобнял за талию и — закружил. Гарри понимал, что должен быть в ужасе от того, как они выглядят со стороны, но ужас этот, почему-то, всё не шёл. Напротив, близость Малфоя неожиданно успокаивала. Он оказался вовсе не холодным и не костлявым, как всегда думалось о нём. Собственная ладонь на удивление удобно лежала на сильном плече, а от чужой руки на талии шел приятный, какой-то волнующий жар. Про вторую же свою ладонь Гарри даже думать боялся, слишком интимно это выглядело. И вовсе не становилось лучше, когда большой палец Драко, — зачем он только начал думать о нём, как о Драко?! — стал легко поглаживать чувствительное местечко рядом с указательным пальцем. А еще ноги. Сначала Гарри поразился, почему не путается или не оттоптал ещё дорогие, лакированные ботинки Малфоя? А потом понял — это потому, что в этом танце вёл не он, а сам Драко. Придерживал, направлял, контролировал. Брал на себя всю ответственность за этот танец, обещая сделать его идеальным и всё, что оставалось Гарри — подчиняться и получать удовольствие. И будь он проклят, если и впрямь не получал его. Мелодия сменялась мелодией, песня — песней, а Драко всё не останавливался. И чем дольше он вел этот танец, тем больше Гарри расслаблялся. А ещё всё больше позволял и себе, и ему. Может быть, Малфой и считал себя таким уж незаметным, но Гарри отлично видел и как тот привлек его ближе, сокращая расстояние между ними, и как осторожно переплел их пальцы. Драко был так близко, что его мягкие волосы щекотали Гарри щёку, а его глаза… глаза… «А его глаза — именно то, что я хотел бы видеть этим вечером.» — почти без удивления подумалось Гарри, когда Малфой, наконец, качнулся вперёд, окончательно сокращая расстояние между ними. Уже отвечая на поцелуй на глазах у всей школы и заранее смиряясь со всем, что это значит и что за этим последует, Гарри подумал, что почти не удивлён, что их отношения с Драко закончились именно так. Наверное, тут и нечему было удивляться и к этому стоило быть готовым с самого начала. Нет ничего странного, что не пожатая детская рука через восемь лет может привести к публичному поцелую. И Гарри не удивлялся.