17 лет после становления Империи.*
Предстоящий день не предвещал никаких особых перемен для светловолосого парня, копошащегося возле потрёпанного лэндспидера. Он сегодня специально встал пораньше, чтобы успеть повозиться с электроникой машины, прежде чем дядя его загрузит повседневной работой. — Люк! Люк!!! Вот, начинается. — Иду, тётя! — закусив от усилия губу, парень вывернул штекер переносной ремонтной деки и отряхнул брюки от пыли, не сдержав сожалеющего вздоха. Бросив деку на стол, он поспешил на кухню, где правила тётя Беру: её Люк не хотел бы огорчать ни за что. Если бы не она, не то, как она расстроится за него, Люк давно уже удрал бы с этого пыльного шарика куда глаза глядят! А так, была у него мечта стать пилотом, причём не каким-нибудь, а военным пилотом! А Империя… Биггс вон выучился — и ничего! Пусть и не хвалил эту систему правления, но про учителей отзывался восхищённо. А уж если нравилось старшему другу, то и Люк сумеет приспособиться. Да раз плюнуть! Парень на миг замер, после горько скривился: чем заполнена его голова, скажите на милость? Так и отпустил его дядя! Ага, как бы не так. Люк к нему и так, и этак подкатывал — облом по всем статьям! Порой юноша начинал его ненавидеть всей душой, но после одёргивал себя, напоминая, что опекуны взяли на себя ответственность и вырастили приёмыша на те крохи, что получалось выручить с фермы. И то, что тоска порой стискивала грудь тисками, не беда. Он своё всё равно когда-нибудь возьмёт! Вот исполнится ему восемнадцать — и он волен покинуть Татуин как совершеннолетний. Даже подать документы в армию! — Люк! Да где же ты? Чмокнуть тётю в щёку, улыбнуться в её радостные глаза и скользнуть за стол — привычные манёвры. Миска с супом дымилась перед парнем, он невольно облизнулся и потянулся к хлебу, когда кожей почувствовал приближение Оуэна Ларса, повернув голову к входу. — С Днём Рождения, Люк! Светлые глаза Скайуокера распахнулись от такого введения: чего не любил дядя, так это поздравлять! Обычное его приветствие начиналось: «как выспался» или обыденным «там-то и там-то сломался влагоуловитель, надо бы починить». Точка. Так что Люк от нынешнего настроения дяди был настороже. — Спасибо. Повисла заминка, которую прервала Беру, уверенно улыбнувшись мужу: — У нас есть подарок для тебя, мой мальчик. Но его мы после завтрака тебе вручим, согласен? Люк с настороженным любопытством ожидал, что после завтрака тётя внесёт что-либо в столовую, но переглянувшись, супруги глянули на него. — Люк, сходи, приготовь спидер, — скомандовал Оуэн, выйдя из столовой. Парень недоумевающе вперился глазами в улыбавшуюся тётю. — Иди, Люк, иди. Дядя что-то в Мос-Айсли хотел прикупить, помоги ему, тем более, твой подарок он вручит там же. У Люка едва не вырвался вопрос, что же за подарок приготовили ему опекуны, но всё же не решился озвучить его. Дядя всегда пускал его за управление лэндспидером, так что Люк уверенно уселся на водительское сидение. Взглянув искоса на сосредоточенное лицо старшего спутника, юноша всё своё внимание сосредоточил на дороге, которую запомнил даже не по приметам, а скорее, по интуиции, что не давала ему сбиться с пути даже в песчаную бурю. Они преодолели половину своего пути, как Оуэн внезапно положил руку на ладонь Люка, лежащую на рычаге переключения скоростей. — Остановись здесь. Нам надо поговорить. Машинальным движением Скайуокер окинул близлежащие барханы пытливым взглядом, а ну, как песчаные люди тут охоту устроили? Только дичью Люк становиться что-то желанием не горел. — Дядя, может вон там? — парень указал чуть дальше, где песок образовывал небольшую, но хорошо просматриваемую площадку. Ларс прищурился и внезапно хлопнул юношу по плечу: — Хвалю. Не зря учил я тебя кое-чему: осторожность лишней не бывает. Заглушив двигатель, Люк повернул голову к очень задумчивому Оуэну, с одной стороны желая его поторопить, а с другой — внутреннее чутьё подсказывало, что ему будет лучше даже не знать, что скажет ему дядя. Оуэн поднял на парня взгляд, и в этих усталых глазах промелькнула неуверенность. — Знаешь, Люк, если бы не настойчивость Беру, то я бы ни за что на свете не стал бы заводить об этом речь. Но она настояла, сказала, что ты обязан кое-что знать о прошлом. Скайуокер выпрямился на кресле, сердце пустилось вскачь. — Держи, это единственная карточка, которую хранила твоя бабушка. Вернее это вторая, первая утратила чёткость от давности, я не успел её отдать на реставрацию, — мужчина положил на колени юноши голофото какого-то парня, лет примерно восемнадцати. — Кто это? Оуэн откашлялся и посмотрел в сторону: — Это отец, твой родной отец. И мой сводный брат, только я его лишь единожды видел, познакомиться ближе не было времени… Война Клонов после закипела, да и он торопился прочь с планеты. — Дядя, ты сказал «моя бабушка»? — голубые глаза Люка уставились на смущённого и находившегося не в своей тарелке Ларса. Оуэн потёр крепко лоб. — Да, Люк, твоя бабушка. И моя приёмная мать. Её, как ты помнишь, звали Шми Скайуокер. — Вы про фамилию не говорили. — Мы старались свести твоё любопытство к минимуму. И это я настоял. Глаза Люка обратились на решительное лицо молодого парня на карточке. В светлых его глазах запечатлелось пристальное внимание к чему-то постороннему, взгляд цепко уставился куда-то вдаль, короткий ёжик стрижки. — Как его звали? — Энакин, твоя бабушка звала его Эни. Она очень им гордилась. Люк подавил желание стиснуть кулаки, заморгал, чтобы удержать навернувшиеся слёзы: вот и имя появилось у странного силуэта, придуманного Люком тёмными и ледяными ночами Татуина. В мыслях тогда ещё мальчишки был лишь безликий образ мужчины. Был ли он красив и силён? Люк не знал. Сегодня узнал, хотя бы имя. Энакин. — А мама? — Про твою маму не знаю ни я, ни тётя. Тот, кто принёс тебя нам, сказал, что ты сирота. В метрике ты был уже вписан, как «Люк Скайуокер». Почему в графе «отец» прочерк у меня не спрашивай. Я лишь позже сумел сложить что к чему, а выпытывать у того, кто тебя принёс, истину — дело неблагодарное. Ты уж мне поверь. Голубые глаза парня внезапно вспыхнули ярко, он тихо протянул: — Бен! Отшельник Бен Кеноби… Это ведь он? — Не связывайся с ним, — внезапно серьёзно проговорил Оуэн, посуровев. — Если он что-то и знает, то всей правды ты у него не выведаешь. Он нам тогда с Беру сказал, что не знает других родственников, кроме нас. Беру без всяких колебаний приняла тебя — и даже через столько лет ни о чём не раскаивается. — А ты, дядя? — прозрачно-кристальные глаза уставились на Оуэна с пристальным вниманием. Ларс криво улыбнулся, потрепав юношу по плечу. — Я желал бы, чтобы ты пошёл по моему пути, малыш, и провёл бы жизнь на Татуине. Да видно, кому суждено вырастить крылья и улететь, не стать тому тяжеловесной бантой. Я старался закрывать глаза на то, что ты стремишься к другим высотам, Люк, но Беру правильно сказала, что, таким образом игнорируя проблему, мы можем навсегда потерять тебя. Ты рос на моих руках, на моих глазах, Люк, — внезапно тихо произнёс Ларс, отвернув глаза к далёкому горизонту, — кроме тебя, у нас никого нет. Мне трудно дать тебе свободу и сказать: ступай в большой мир, потому что всё ещё считаю тебя мальчишкой. А это ошибочное решение. Для меня Татуин — это мой мир. Я ни разу не был за его пределами и к этому не стремлюсь. Ты же слеплен не из такого теста. В тебе бурлит кровь отца. А он был отнюдь не безмятежен. Кончиками пальцев Люк коснулся щеки своего отца. — Кем он был? — Лучше спроси, кем он не был! — глухо хохотнул Оуэн. — Для твоей бабушки он олицетворял весь смысл жизни. Она жила верой в него, верила до конца жизни, что её сын вернётся к ней с далёкого мира, где жил. И он вернулся, в самом деле вернулся, когда был ей нужен сильнее всего. Я не знаю, что произошло в пустыне, но видел, как он замыкается в себе, никого не подпускает… Казалось, что соболезнование о потере, участие — для него словно не было таких слов. Как не было и слова «смирение». Мне кажется, он себя обвинял сильнее всего в её смерти: она была с ним всегда, с самого рождения, рядом, одна она. Чем-то они мне напомнили наших два солнца: если садится за горизонт одно, то сядет следом и второе. Он старался держать себя в руках после возвращения, но срывался и не раз. Мне он казался странным. Моему отцу, тоже сломленному гибелью Шми, до Энакина не было никакого дела. После похорон он и его спутница улетели по каким-то делам. Больше я его не видел. Оуэн ждал, что Люк наброситься на него с упрёками, но молодой парень лишь сдвинул брови, сосредоточив всё своё внимание на фотографии давних времён. — Он был пилотом, или вы и тут солгали? — В детстве он выиграл гонки Бунто-Ив. Мой отец тогда поставил на него — и выигранных денег хватило на ту самую ферму, где мы живём. Вот так-то, Люк. А теперь нам пора в путь. Вернёмся домой — и я отвечу на вопросы, которые ты захочешь задать. Только я и сам много не знаю о прошлом твоего отца. Так что много от меня не проси. Вперёд, мой мальчик, у нас трудный день впереди. «Куда уж труднее!» — пронеслось в голове Люка, несколько ошеломлённого свалившимися на него новостями.***
Люк вглядывался в медленное, неспешное скольжение солнц Татуина к горизонту. Глаза отыскали в свете последних лучей стёршиеся надписи на невысоких камнях, уже почти засыпанных вездесущим песком. «Надо будет обязательно расчистить надгробия, это совсем не дело!» — пронеслось в его мыслях, когда он медленно присел возле правого камня, кончиками пальцев проведя по выбитому имени «Шми». Он знал, что ниже обязана быть надпись «Любимой жене и любящей матери». Он обязательно добавит ещё строчку. От себя. — Люк! Я выключаю энергию! Парень привычно вытряхнул из штанины песок и сбежал вниз по лесенке, пока за спиной гасли фонари и включался генератор щита. Оуэн и Беру о чём-то совещались, замолкнув при появлении Люка. А парень смотрел на своих опекунов совершенно по-новому. — Дядя… Если я скажу, что хочу стать военным пилотом Империи... Как ты на это посмотришь? Ларс устало взглянул на лукаво улыбнувшуюся женщину: — Провидицей становишься? Что ж, Люк, я тебе отвечу: решай сам. Ты уже не младенец, на своих ногах готов стоять, тебе и решение принимать. Я даю тебе своё разрешение.