"Что же останется к концу, если всё будет известно с самого начала?"
Виктор Гюго "Собор Парижской Богоматери"
От безумного ужаса в голове цыганки всё помутилось! Два раза быть приговорённой к смерти - это уже слишком! Чудом избавиться от гибели, почти что родиться заново, чтобы вновь умереть! А Феб, её любимый Феб?! Неужто надо совсем оставить всякую надежду увидеться с ним хотя бы один только раз?! О! Только бы увидеть его! Проститься в шестнадцать лет с ярким солнцем, чистым небом, самой жизнью, обещавшей так много юной душе, никогда не увидеть белого света, не глотнуть свежего воздуха! Погибнуть бессмысленной нелепой смертью, когда она ни в чём, ни в чём не виновата! Нет, нет, ни за что! Она слишком молода, чтобы умереть! Эсмеральда совсем потеряла надежду на своё спасение. Она рванулась из рук вцепившейся в неё Гудулы, закричала: «Я согласна! Согласна! Я не хочу умирать! Не хочу! Я хочу жить! Я на всё согласна, на всё!..» - и в изнеможении рухнула на землю… Стремительные и бурные события этой страшной ночи, наконец, подействовали на неё, силы её иссякли, воля была сломлена. Почти теряя сознание, она успела увидеть, как священник, услышав её полный отчаяния и жажды жизни крик, с быстротой молнии устремился к ней обратно, почувствовала, как её подхватили сильные мужские руки, вырывая из железной хватки Гудулы, и тут же лишилась чувств… Как ни была крепка звериная хватка вретишницы, Клод оказался сильнее… Страсть к Эсмеральде придала ему силы в этот момент. Он вырвал цыганку из её цепких пальцев и унёс свою добычу, подобно хищному голодному волку… Он слышал позади себя гневные вопли затворницы, полные разочарования и ярости, и спешил уйти с этой роковой площади, понимая, что вопли эти могут привлечь внимание солдат, искавших цыганку… Гудула выла, вцепившись в решётку скрюченными пальцами, глядя вслед архидьякону, покидавшему площадь с Эсмеральдой на руках. Вдруг она заметила какой-то предмет, упавший на землю близ её решётки в то время, когда Клод вырвал девушку из её рук. Глаза затворницы, привыкшие к тьме за долгое время, проведённое ею в Крысиной норе, видели достаточно хорошо. Она разглядела, что это была небольшого размера ладанка, обшитая зелёными блестящими бусинами. Вероятно, тонкий шнурок порвался и амулет соскользнул с шеи девушки. Какое-то смутное предчувствие вдруг овладело ею. Гудула перестала выть, проворно просунула руку сквозь решётку и схватила ладанку. Минуту спустя Гудула разглядела то, что хранилось в этой ладанке. Это был башмачок её дочери - точно такой же, что хранила она долгие пятнадцать лет. Внутри медальона она нашла записку: "Ещё один такой найди и мать прижмёт тебя к груди". Сначала она не могла поверить своим глазам. Она бросилась в тот самый угол своей норы, где находился другой вышитый детский башмачок... Глаза её горели. Она издала душераздирающий вопль: "О! Дочь моя! Моя Агнесса! Это ты!.. Ты!.. Господь Бог возвратил мне тебя!.." Затем упала на колени и прижала к сердцу два одинаковых крошечных башмачка... Глаза её были полны слёз, а бескровные губы шептали благодарственную молитву Богу! Вдруг ужасная мысль пронзила её мозг... Куда же архидьякон унёс её милое, только что обретённое ею, дитя?! Зачем она ему?! Неужели ей суждено вновь потерять свою дочь?! Несчастная мать вскочила и принялась изо всех сил трясти решётку, с нечеловеческой силой расшатывая прутья... ...Священник спешил, бежал со своей бесценной ношей на руках обратно к оставленной лодке… Он чувствовал в руках гибкое тело Эсмеральды, её тонкий стан. Её распущенные чёрные волосы спускались густыми волнами до самой земли и мели булыжную мостовую… Он прижимал её к себе и ни за что на свете не отпустил бы теперь и не отдал никому! Он готов был сразиться с целой ротой солдат за неё! Взор его был дик и безумен, а душа ликовала… Благополучно добравшись до лодки, пришвартованной к берегу, которую они оставили ранее, архидьякон осторожно положил бесчувственную Эсмеральду на скамью. Скоро начнёт светать. Фролло опасался, что их могут заметить. Шум, поднятый солдатами, искавшими девушку, постепенно стал стихать. Видимо поиски её переместились в другие, более отдалённые районы Парижа. Вряд ли они совсем прекратились. Но сейчас нужно было как можно скорее вывезти ту, которую он любил со всей страстью своего истерзанного сердца из города, где её могли обнаружить и где она подвергалась страшной опасности быть повешенной по приказу короля. Клод быстро снял с себя тёмный плащ и бережно закутал в него Эсмеральду, прикрыв её прелестное лицо капюшоном. Приподнимая её голову, он ещё раз с жадностью всмотрелся в её прекрасные черты, поднеся к её лицу тусклый, слабо светящийся, фонарь, обнаруженный на днище лодки. Девушка была без сознания и очень бледна. Но даже бледность лица не лишила её той ослепительной красоты, которой Господь щедро одарил Эсмеральду на её же беду. Чёрные, цвета воронова крыла с отливом, густые волосы девушки своевольными волнистыми прядями рассыпались по плащу, в который он её закутал. Длинные тёмные ресницы подобно стрелам, отбрасывали тени на её бледные, по-детски округлые, щёки. Клод Фролло долго не мог отвести взгляда от её полуоткрытых, зовущих к поцелую, сочных алых губ. Он вдруг живо вспомнил (а точнее никогда и не забывал об этом) свой жгучий поцелуй, который оставил на этих желанных губах в лачуге Фалурдель при столь трагически сложившихся для них обстоятельствах. Тогда цыганка также была без сознания. Ему вдруг нестерпимо захотелось вновь прижаться своим ртом к этим губам, щекам, шее, покрыть их поцелуями, ощутить прикосновение её нежной кожи, смуглой от природы. Но времени терять было нельзя. Ради самой девушки следовало помнить о той опасности, которой они подвергались. Священник торопливо задул фонарь. Надо было спешить. Ведь ночь не бесконечна, и скоро наступит утро. Мрак рассеется, и их могут заметить. С усилием священник отвёл взгляд от Эсмеральды, опустив на её личико капюшон. Затем он взял весло и оттолкнул лодку от берега. Быстрое течение подхватило лодку и понесло вниз по реке.