Почтение. Привязанность. Путь.

У кромки леса никого не было — довольно далеко от жилых домов. Сюда я пришел быстрым шагом, но, только шагнув на примятую тропку — побежал. Бег давался мне легко: порою мне кажется, что я ничего не вешу, он почти не требует сил, а только порыв к движению. С того момента, как я перестал быть человеком, он перестал ощущаться как обычный бег. Я не чувствую усталости от него, я, скорее, чувствую опьянение. Мне хотелось бы вернуть себе то тяжелое ощущение в груди, которое появляется после подъема в гору, после быстрого шага в спешке, но не могу: останавливаюсь теперь молниеносно и тихо, даже лишнего вздоха не вырывается из груди. Я рад, что в лесу нет людей, что никто не увидит, как я беззвучно мелькаю между деревьями и за несколько секунд пропадаю в чаще. Тропинки заканчиваются под ногами, но я в них не нуждаюсь, тело, давно не чувствовавшее разрядки, гибкое, и само реагирует на любое препятствие. Я избегаю сухих веток, а мягкие весенние листья хлещут по лицу и плечам, норовят прилепиться; и золотистый послеобеденный свет в лесу двигается вместе со мной, блики солнца живые и гудящие. Опустив взгляд вниз, не останавливаясь, наблюдаю, как они обхватывают, облизывают и отпускают мою ладонь, ощущаю тепло их прикосновений к моим холодным от природы пальцам. Усталость так и не наступает, я понимаю, что нет причин больше ждать ее. Тело подводит меня, я ощущаю излишнее возбуждение, энергию, которую не хочу даже знать, как называть. Сбившись на шаг, я начинаю спускаться к реке; ее гладь светится между деревьев, выдавая себя. Почва на склоне наполовину состоит из песка, ноги проскальзывают, я останавливаюсь, и только мелкие камушки с шуршанием катятся вниз. Отсюда уже можно разглядеть берег, поросший травой, и саму реку. Свет, отражаясь от нее, слепит, я отвожу глаза и делаю несколько шагов в бок, нагибаюсь и ныряю в кусты. Здесь я опускаюсь на землю, почти юркнув под полог кустарника, ложусь на спину и затихаю. Мое поведение заставляет меня улыбаться. Хорошо, что некому знать за мной подобные странности. Уйти из городка, пройтись до леса, панически убежать в него и улечься под куст. Я беззвучно засмеялся, а потом открыл глаза и взглянул вверх — на причудливые кроны деревьев, на их черные резные стволы и крученые ветви, на гудящую молодую листву. На вечнозеленые иглы между них, на сухие сероватые ветки и жухлые листья старых плодоносных деревьев, и, наконец, на причудливо очерченное голубое небо в самом верху. Я не мог найти спокойствие среди этого, но хотя бы простое и понятное одиночество среди лишенного человеческой речи леса дало мне передышку. Ощущение того, что я нахожусь вплотную к земле, скрытый ото всех и ото всего, потерянный среди движущихся теней, замаскированный мозаикой света, придало легкость. Я хотел бы, чтобы с моей смертью наступило такое ощущение. Я отказался от навязчивого желания смерти, но все равно сохранил эту мысль в себе. Она ощущалась так: я лежу на спине, смотрю в спирально уходящий вверх лес и постепенно становлюсь все меньше и ухожу всё глубже, и более не чувствую себя живым. В моей жизни есть человек, который без особых усилий заставил меня отказаться от мечты быть погребенным. Я закрыл глаза согнутой в локте рукой и вновь улыбнулся абсурдности происходящего. С ощущением неземного блаженства я принял его грубую помощь, как тяжелобольной человек, за секунды избавившийся от призрака смерти за спиной. И я вступил в новую жизнь, как только что излечившийся человек выходит на первую прогулку после жизни калеки. Каждая жилка в теле ощущала слепящий свет. Сначала я пошел, а потом и побежал вперед. И только разогнавшись в своем новом существовании, понял, что за спиной, кажется, маячит призрак того самого безумия, в которое я добровольно окунулся с головой. И в момент, когда я готов был снова заболеть, вновь пришла краткая и грубая помощь Санзо. Дошло до смешного, он всего лишь сказал очевидную вещь. Человек не может так просто измениться. Я остановился, и призрак смерти с размаху вошел в мое тело со спины, дыхание перехватило, а внутри, в подреберье, свернулся дрожащий и колкий клубок безумия. Пришлось учиться жить с ним. Поэтому сейчас я не дома, не занимаюсь делами, потому что не могу. Беспокойство и возбуждение — которым я могу дать и десяток имен, и разом одно меткое — просто не дают мне ничего делать. Конечно, я нашел работу, с этим не возникло затруднений. И я стараюсь не считать прочитанные книги. И стараюсь поменьше пересекаться с Годжо в моменты бодрствования, потому что вопрос «кто кого содержит» всё время всплывает по мелочам. Сегодня выходной, но ему, в общем-то, незачем знать день недели, он не всегда различает время суток, особенно если рассвет похож на сумерки. Сегодня днем я оставил его спящим, не сказать, как младенец, но определенно крепко. Проснется под вечер в абсолютно чистом жилище, наверняка снова уйдет, а я постараюсь появиться дома чуть позже. Мысли унеслись вверх по черным стволам, раскачиваясь и мерцая, я довольно долго лежал, наблюдая игру бликов от воды на нижней стороне листьев, чувствуя запах ила с реки и слушая ветер и скрип. Сюда никто не заходит, хотя вверх по реке и стоит городок и храм, здесь уже нет строений и нет людей. Я стал думать о том моменте, когда я перестал быть собой старым. Я старый казался себе сном, одновременно счастливым и кошмарным, наполненным контрастом золотого и черного, блестящего зеленого и мутного алого, кипельно-белого и грязно-коричневого. Там все смешалось и потеряло стройность и смысл: белые простыни, платья, мокрая ткань, мои изношенные рубашки, руки, стирающие их, а потом и пачкающие их, вечная зелень, недолговечное золото, слепящий радужный свет, обволакивающий женский образ и вторящий блестящей улыбке, внезапные ночи, в которых летит медный привкус, и цвет грязи, хлюпающей под ногами, не разобрать, сощурившись — не красный ли, не земля ли меня поглощает. Все это перестало иметь отношение ко мне, когда случилось волшебство. Я перестал существовать. Точнее, перестал существовать он, а я остался, как человек с потерей памяти, как безумец, но легкий, буквально освобожденный от груза жизни. Я стал отталкиваться от других основ, стал видеть новые путеводные звезды, этот мир предстал ярким и колким, не подчиняющимся мне. Сравнимо с тем, как учатся вновь ходить люди, чьи кости в ногах были однажды сломаны. Из размышлений меня выдернул солнечный свет, ставший вечерним, красноватым. Он падал под углом между деревьев, не задевая листву, и проникал под закрытые веки, делая все под ними алым. Этого я выносить не мог, открыл глаза и лег в траве на бок. И в этот момент произошло еще одно — я услышал чьи-то неторопливые шаги со стороны реки. И сердце внезапно гулко ударило, хотя мне, лежащему вплотную к земле, не стоило бояться быть застигнутым. Я не стал даже дышать громче, просто остановил внимательный взгляд на участке берега, который мог видеть. Я почувствовал запах сигаретного дыма, резко разносившийся среди лесного воздуха, и мои глаза широко распахнулись. Фигура в белом на фоне золотой глади реки, золотые отблески металла на груди, оранжевый огонек невдалеке ото рта. Санзо… откуда здесь? Естественно, он мог пройти вниз по реке от самого храма, но зачем? Я заворожено проследил, как, остановившись, он кидает окурок под ноги, как тот теряет за собой искры. Санзо наступил на него, довольно резко, и так же резко достал из пачки новую сигарету и защелкал зажигалкой (звук показался мне неестественно громким в тишине леса), прикуривая. Мое зрение внезапно улучшилось настолько, что я различил выражение раздражения на его лице, плотно сведенные брови и сомкнутый рот. Он скрестил руки на груди и стал смотреть на водную гладь, и даже в его шее и плечах читалось явное напряжение. Он не пошел дальше, более того, он медленно и почти угрожающе повернулся в сторону леса, его взгляд скользнул по верхушкам деревьев, казалось, коснулся неба, потому что синева отразилась в глазах, потом он отвернулся от меня в профиль и выдохнул облако дыма. Так он стоял, иногда чуть поворачиваясь и цепко осматриваясь, пока не докурил и не достал новую сигарету. Я настолько застыл на своем месте, что даже не нервничал, хотя появление Санзо удивило, если не сказать — напугало — меня. Предположения пропали из головы, и я просто смотрел, даже не ждал. Его уверенная фигура, отрывистые движения рук, его волевой профиль, все как в первую встречу… Правый глаз заныл, а в левом замаячил отпечатавшийся в нем образ Санзо, через кровавую пелену проглянул и наложился на стоящий передо мной. Время текло очень медленно, позволяло мне взглянуть на него сквозь свою вязкую материю. Наконец, Санзо отвернулся и зашагал дальше вниз по реке, шуршание его шагов по песку и траве отдалось в моем позвоночнике, и я почти что облегченно вздохнул… когда раздался его громкий голос. — Ты так и будешь пялиться на меня или все-таки выйдешь?! Как и в момент нашей первой встречи — властный и твердый — его голос вздернул меня на ноги. Я быстро встал, одновременно поняв, что тело онемело от лежания, но, несмотря на это прямо пошел к берегу, заскользил по склону, подняв пыль, и, переступив через кусты, поравнялся с Санзо. — Прости, — сказал я, поправляя съехавшие очки. — Я не хотел отвлекать тебя… — Поэтому просто смотрел из кустов минут пять? — переспросил он низким голосом, окидывая меня взглядом. — Я, правда, не хотел мешать, — я виновато улыбнулся. — Чему? — фыркнул Санзо. — Тому, зачем ты здесь. Я чувствовал себя все более неудобно, к тому же с моей головы упала пара сиротливых листиков, за которыми Санзо проследил взглядом. — Уж точно не полежать в лесу на травке пришел. — Тогда? Санзо отвернулся от меня в сторону реки. Он хмурился даже больше обычного. — Ушел. В храме покоя не дают. И не только тупая обезьяна, но и чертовы пустоголовые монахи с их паникой по поводу ёкаев… — Санзо положил в зубы очередную сигарету и проговорил, закусив ее, — У них под носом Сейтен Тайсей, а они боятся нападения каких-то бродячих оборванцев. Да хоть бы их всех пережрали уже, только бы не зудели над ухом…. Я улыбнулся, не глядя на него. — Ничего, с ёкаями мы разберемся. Санзо обернулся, вздернув свою изогнутую бровь. — Я к тебе обращусь, — сказал он, выпуская дым. Я взглянул ему в глаза сквозь сизое облако. Темные, глуховатые, их волшебного фиолетового цвета почти не заметно из-за золотых бликов от воды. — Обращайся, — медленно произнес я, вынося его неприветливый взгляд. — Ты в себе? — осведомился он, продолжая смотреть. — Не сказал бы, что вполне. — Зачем ты прятался? — прямой вопрос. — Я не прятался. — Если бы не прятался — вышел бы ко мне сразу. Повисла пауза, она не была неловкой, мы оба обдумывали, углубляться ли дальше в эту тему. — Как ты заметил меня? — поинтересовался я мягко. — Здесь только один ёкай на пару километров, и только один Санзо….не слепой, — процедил он. — Ты не мог увидеть меня, — заметил я. — Но я рад, что ты сможешь противостоять внезапному нападению ёкаев, благодаря своим способностям…. — Я бы не удивился, если бы ты напал на меня из кустов. — Поче… — Твой вид, — он махнул в мою сторону рукой с сигаретой. Я догадался посмотреть на себя сверху вниз, увидел следы земли, прилипшие к брюкам колючки, расстегнутые пуговицы на рубашке, спохватился и пригладил волосы, отряхнул колени, застегнулся. — Теперь тебя сложно заподозрить, — на лице Санзо мелькнуло подобие ухмылки. — Я стараюсь. Вновь тишина, гладь воды, отсветы на мрачном лице Санзо и запах «Мальборо». — Никто не догадывается? Я покачал головой, глядя вниз: — Здесь на удивление мало людей, кто может что-то почувствовать. — Если кто-то увидит тебя в таком виде… — Не подумают ли, что сумасшедший? — шутливо спросил я — Бегаю лунными ночами… — Хаккай, — он бросил короткий взгляд. — Я понимаю… Понимаю, о чем ты. Я веду себя хорошо. Возможно, даже слишком хорошо. На месте людей я, возможно, себя бы заподозрил. Санзо несколько секунд обдумывал мои слова, щурясь на водную гладь. — Ты не обязан… Чересчур стараться. Хочет ли он сказать, что я не должен держать себя в руках, как я делаю это каждый день? Его взгляд вновь встретился с моим. Да. — Я не умею по-другому. Я обязан… и ответственен… перед тобой, Санзо. — Я ничего не сделал. Я вновь покачал головой на его слова. — Благодаря тебе я существую. Вырвалось. Это уже не остановить. Слова достигли Санзо, понимание отразилось в глубине его глаз, и они еще потемнели. — Я ответственен за тебя, но я не хочу такого груза. Я замотал головой и сделал шаг в его сторону, и на секунду мне показалось, что Санзо хочет отступить. Поэтому я остановился. — Я обязан тебе слишком многим, чтобы самому не чувствовать груза… — слова лились из меня, на лету оформляясь, и внезапно пришел холодный страх сказать нечто ужасное. — Я не хочу быть обузой для тебя. Я хочу существовать нормально, среди людей… жизнью, которую ты мне дал. И пресекая попытки Санзо возразить, я сделал еще один шаг вперед. — Настолько, насколько я управляю собой, я обещаю, что не причиню никому вреда и не заставлю тебя быть ответственным за мои поступки. Санзо, я… Хотел бы идти за тобой, если бы была такая возможность. — Из меня плохой мессия, Хаккай, — его губы скривились. — На равных. Ведь это облегчит твой груз. И я хочу, чтобы ты знал. Я поступлю так, как ты скажешь. Сделаю всё… по твоему желанию. — Всё? — переспросил он, и сложно было понять эмоциональную окраску голоса. В этот момент всё сошлось для меня в Санзо. Я был заворожен им и пригвожден к месту его взглядом, по моим венам бежало колкое возбуждение, как перед дракой, как перед нападением, но я стоял, глядя на него и обратившись в слух. Мир практически померк, за границей моего сознания солнце село, окрасив берег алыми полосами света и фиолетовыми полосами темноты, заставив воду потемнеть и вобрать в себя эти оттенки крови и сумрака. А солнечные блики волшебным образом задержались на коже Санзо, его волосах, его одеждах. Он смотрел на меня из трепещущего мира света, но взгляд его был настолько ограничивающим, что я застыл. — На колени, — внезапно сказал он. Я вздрогнул, и напряжение в моем теле обрушилось водопадом к земле, и я сам почти упал вперед, опустившись на колени в полуметре от Санзо. В моем теле двигалась независимая от меня энергия, но, чтобы поднять голову, сил не было… Я смотрел на край его одежд, и меня едва ли не качало, движение головой вверх, которое я смог совершить, заставило покачнуться всё вокруг. Глазами я нашел его лицо — скуластое, холодное и мрачное, но такое красивое. Усталые глаза смотрели сверху вниз очень тяжело. Он поднял руку и медленно протянул ее ко мне, на узловатом пальце алым бликом сверкнуло грубое металлическое кольцо. — Я — Генджо Санзо Хоши — человек, которому ты обязан своей жизнью, Чо Хаккай. Его гулкий голос отозвался в моей груди тяжелым струнным звуком. — Поцелуй мою руку, вырази своё почтение ко мне. На этих словах я прикрыл глаза, не резко, замаскировав легкий испуг, который вакуумом в ушах заглушил конец фразы. Я послушался, подхватил его ладонь своей рукой, привстал на коленях и весь потянулся вперед, плавно и протяжно. Я коснулся тыльной стороны его руки губами, и прикосновение было холодным с обеих сторон, я склонил голову на бок и тихо-тихо выдохнул, коснулся щекой костяшек, не надеясь даже согреть их дыханием. Затем я коснулся губами его чуть согнутых пальцев, по одному, нежно и невесомо. Не взглянув на него, я осмелился повернуть его руку — и уткнулся губами в ладонь… самым доверительным жестом, который только мог быть. Я поцеловал ее, уже более тепло, чем касался раньше, и по его руке прошла дрожь. Санзо резко втянул в себя воздух, его ладонь хотела сжаться, но он остановил это движение, не отдернул ее, а сказал: — Достаточно. Я послушно отпустил его руку и еще ниже склонил голову. — Теперь оставь меня и уходи… Я ответил абсолютно правильным действием: послушно и спокойно поднялся, сделал пару шагов в сторону. И на этом месте в меня вновь хлынула серебристо-зеленая безумная энергия, которую я не мог изгнать бегом. Я обернулся, нашел взглядом Санзо, хотел схватиться на него, как за единственное средство к спасению, но он встретил меня по-настоящему убийственным взглядом… За которым было еще что-то, что я не мог разобрать с такого расстояния. — Я сказал… — медленно начал Санзо. Я увидел, что его бледное лицо заливает румянец… Мгновенно сорвавшись с места, я унесся в лес, не оборачиваясь. Изнутри меня распирало чувство, способное поглотить под собой даже естество ёкая, даже мой вечный голод. Это чувство, определение которому я старался спрятать поглубже, но оно не помещалось — лезло наружу. Я бежал довольно долго, и не в сторону дома… Я выбежал из леса и пересек заброшенное поле, ноги повели меня под гору, и я скатился куда-то, где упал и затормозил по мокрой от вечерних сумерек траве. Там мне стало тяжело дышать, грудь заболела, и я несколько минут хрипел, чувствуя, как сердце готово выскочить из груди. Я открыл глаза и понял, что спина, которой я повернулся в сторону леса, почти заледенела. Зато лицо приятно грел костер, и руки легко двигались, несмотря на внезапный и, похоже, продолжительный сон. Хакурю поднял голову и открыл ротик, чтобы запищать, но я мягко погладил его рукой по пушистой шее, и он свернулся обратно в комочек. Сев и дотянувшись до сумки, я достал одеяло и устроил дракону гнездышко. Невдалеке на траве, раскинувшись, спал Гоку, его правые рука и нога покоились на Годжо, который лежал на животе, впечатавшись щекой в траву. Санзо не было. Странно, куда он мог уйти, когда все так измотаны битвами и ночевками на голой земле. Я посидел несколько минут, ожидая, что он вернется, но этого не произошло. Я не забеспокоился, нет. Произойди что-нибудь опасное, мы бы уже вскочили под звуки выстрелов. Через несколько минут я не без труда нашел Санзо, тихо сидящего на поваленном стволе дерева, утвердив локоть на колене, а голову на руке. — Не спится? — спросил я, заранее предваряя свое появление. Санзо медленно повернулся в мою сторону и выдохнул дым. — Не стал смотреть на меня из засады? — Сдержался, — улыбнулся я. Санзо тяжело поднялся со своего места, едва только кости не заскрипели, и пошел в противоположную сторону от лагеря. — И каково тебе идти за мной? — раздался его недовольный голос впереди, и мне пришлось поспешить, чтобы расслышать. — Пока не жалуюсь, — ответил я, догнав его. И сам Санзо остановился. Перед нами мерцала неглубокая лесная речушка, над которой сомкнулись темные ветки с мелкими, блестящими в лунном свете листиками. Покосившись на Санзо, между бровей которого пролегла грозная морщинка, я попытался посчитать в уме, два или три года прошло с момента, когда мы стояли вместе на берегу реки. — И каково тебе наблюдать каждый день горы трупов? — проскрипел он, не глядя на меня. — И лечить страшные раны? Не правда ли, забавляет? Наверняка наше каждодневное веселье давно уже перевесило всякий груз ответственности, на ком-то там лежащий… Санзо был в очень дурном расположении духа. Настоящей и особенной чертой его характера было то, что даже о мироздании он отзывался в нелицеприятной форме. Я мирно улыбнулся ему. — Возможно, мы все же не те люди, которым суждено жить в благочестии, — я слегка хлопнул ладонями, соединив их. — Славно, — фирменное подобие ухмылки Санзо, — ты правда так считаешь? — Уж кому, как не мне с моим прошлым рассуждать об этом… — Хаккай… — Я не отказываюсь от своих слов. Он замолчал, обдумывая. — Мне каждый день хватает волевых решений, Хаккай. Я никогда не попрошу тебя о чем-либо… — в конце этих слов он запнулся и кашлянул, затянулся полуистлевшей сигаретой. Выражение его лица было более чем замкнутым. Я повернулся к нему, взял обеими руками за свободную руку, не давая отстраниться от себя. — Не нужно, — сказал я. — У меня есть свои желания… И я потянулся губами к его плотно сомкнутому рту, который судорожно приоткрылся от удивления, обдав меня дымом. Я вобрал в себя этот запах открытым ртом, поймав и слова Санзо. Они утонули в резком и сухом поцелуе, который у нас получился, и его узловатая рука сильно сжалась внутри моих ладоней. Генджо Санзо, я хочу дать тебе больше, чем хорошее поведение. Я чувствую нечто куда большее, чем долг перед тобой. Сейчас ты поймешь это.