Инцидент

      Россия ободряюще похлопал Эстонию по плечу и с непринужденной улыбкой произнес:       − Как здорово, что ты согласился помочь мне провести сегодняшнюю уборку в кладовке. Честное слово, одному мне было бы несподручно и не так весело, как с тобой.       Эстония выдавил из себя улыбку и что-то пробормотал в ответ. Вообще, он с самого начала совсем не был согласен. Но когда тебя ставят перед фактом (ловко переделанным в милую просьбу), что сегодня предстоит уборка в захламленной от пола до потолка кладовой, то ответить отказом не повернется язык. Сегодня был ясный, теплый яркий день. Недавно прошли дожди, благодаря чему уставшая от июльской жары природа немого приободрилась, и теперь за стенами большого, но душного дома царили свежесть и оживленность. Эстония был бы рад прогуляться хотя бы до магазина, но данное поручение досталось сначала Беларуси, а вместе с ней «за компанию» отправился Литва. Украина и Латвия также неплохо проводили время на свежем воздухе во дворе, и им Эдуард завидовал больше всего.       − Нам предстоит хорошо потрудиться, − продолжил Россия, когда он и его поникший духом помощник оказались на пороге не очень большой, но невероятно забитой различным старьем каморки. Вдоль стен расположились ровные ряды пыльных полочек с соленьями, вареньями и пустыми банками, внизу друг на друге громоздилось несколько ящиков с инструментами. На крючках висела старая, давно вышедшая из моды и уже никому не нужная, но по-прежнему оберегаемая от моли запахом нафталина одежда. На верхних полках виднелись разного размера коробки, о содержимом которого можно было узнать, лишь заглянув в них. Словом, в этой комнатке находилось все, что давно стало ненужным, но было жалко выбросить. Даже колеса от велосипеда здесь нашлись и три деревянные ножки от старой кровати.       Если бы была цела стремянка, которая оказалась безнадежно сломана еще прошлой зимой, когда все республики Союза вместе наряжали новогоднюю елку, то Россия вряд ли вообще взялся за уборку кладовки. Однако благодаря своему немалому росту он был единственным, кто мог дотянуться до верхних коробок и ящиков с высоты кухонной табуретки.       − Итак, − произнес Иван, отворив ключом выцветшую от времени деревянную дверь, − я буду доставать с верхних полок коробки и подавать тебе, а ты будешь составлять их у двери. Все понятно?       Эдуард кивнул и подавил глубокий вздох. Как бы ему ни хотелось, а помогать пришлось. Вскоре на полу за дверью и возле нее выросла целые башни из "нужных" коробок и коробок "на выброс". Эстония поправил сползшие к кончику носа очки и отер пот со лба. Он уже порядком притомился, а работы, на его взгляд, почти не убавилось.       − Ну вот, верхние полочки теперь чистые, − весело произнес Иван и бросил пыльную тряпку в ведро с водой. – Теперь можем поменяться.       Эдуард нахмурился, но ничего не ответил. Вместо этого он подхватил ведро и поставил его на одну из полок, чтобы было легче полоскать тряпку. Россия тем временем решил заняться другими вещами. Дело потихоньку продвигалось, и Эстония втайне надеялся, что, может быть, ему удастся после провести заслуженный отдых в садовой беседке за книжкой. Просачивавшийся в тесное помещение свежий ветерок из открытых в доме окон заставлял слегка поскрипывать несмазанными петлями открытую дверь и манил вырваться наружу из объятий равнодушных стен.       Эстония думал о чем-то своем, когда со стороны входа послышался внезапный хлопок. Молодой человек резко обернулся и тут же наткнулся на удивленный взгляд России. Он стоял рядом и с непониманием глядел на захлопнувшуюся от сквозняка дверь. Одновременно снаружи что-то с грохотом и звоном обрушилось на пол. Похоже, это были груды коробок и прочих вещей, так непредусмотрительно поставленных Эстонией друг на друга. Россия спокойно подошел к двери и несколько раз толкнул ее.       − Похоже, она заперта. И как назло ключ в замке снаружи остался, − с непонятной улыбкой произнес он, когда очередная попытка не принесла никаких результатов. Эстония с недоверием взглянул на русского и сам ринулся к двери.       − Не может быть, − растерянно прошептал он и сам попробовал открыть дверь, но тщетно. Только когда спустя несколько минут тщетной борьбы с дверью Эдуард с яростью навалился на нее плечом и несколько раз пнул коленом в надежде, что кто-то по случайности уже пришел домой и услышит его, Брагинский мягким голосом остановил его:       − Не ломай, пожалуйста, дверь. Иначе будешь ставить новую, − обратился он к эстонцу, который с нескрываемым раздражением оставил свою затею и отступил назад. – А если тебе некуда девать силы, можешь закончить уборку.       «Еще и издевается. Думает, что это смешно».       − Не переживай, − уже совсем иным тоном произнес русский, и Эстония в очередной раз удивился, как быстро меняется настроение Ивана. − Скоро кто-нибудь вернется домой и откроет дверь. Надеюсь, у тебя нет боязни замкнутого пространства?       Эдуард покачал головой. Он не испытывал страха перед узкими и закрытыми помещениями, но находиться взаперти в компании России было, мягко говоря, неуютно.       Стараясь не смотреть на Брагинского, юноша вернулся к работе. Он решил, что это самый логичный вариант действий в сложившейся ситуации и надеялся, что труд хоть как-то отвлечет от тревожных мыслей. К тому же, с работой нужно было все равно заканчивать. Однако сосредоточиться на деле было не так просто. У фон Бока появилось навязчивое чувство, будто Иван с любопытством наблюдает за ним, за каждым его движением и жестом.       Так, полностью сконцентрировав внимание на стоящем позади левого плеча русском, Эдуард не заметил, как в один момент неосторожно облокотился на освобожденную от вещей полку, где стояло ведро с мутной от грязи водой. Не выдержав напора, она жалобно скрипнула и внезапно сорвалась. Все произошло в доли секунды, и виновник несчастья даже глазом не успел моргнуть, как опрокинувшееся ведро окатило водой его рубашку и часть одежды России.       Пребывающий в состоянии ужаса и не верящий в произошедшее эстонец смотрел то на свою грязную рубашку, то на лежавшее на боку в растекающейся луже злосчастное ведро, то на ставшего вмиг серьезным Ивана.       − Россия, я... − в горле тут же пересохло. Юноша судорожно соображал, что предпринять.       Брагинский тяжело вздохнул и с укоризной в голосе произнес:       − Эстония! Как же тебя угораздило? Эдуард нервно улыбнулся, попытался отшутиться, но вышло не очень удачно.       − И что за денек сегодня? − сокрушался Иван, которого, на самом деле, совсем не огорчило произошедшее, пока его подопечный дрожащими руками собирал тряпкой лужу и выжимал воду обратно в ведро. Еще не хватало, чтобы на потолке первого этажа образовались отвратительные разводы...       Когда, наконец, последствия небольшого потопа были ликвидированы, Эстония устало бросил тряпку в воду и поднялся с корточек. Грязная рубашка была холодной и противно липла к телу, поэтому он тут же стянул ее с себя и бросил на все еще влажный пол.       − Жаль, что моя была совсем чистой, − вновь произнес Россия, и рядом с одеждой Эстонии упала скомканная рубашка России. − Только сегодня утром надел.       Эдуард оглянулся, но тут же замер, позабыв, что хотел ответить. Брагинский стоял перед ним с обнаженным торсом, в брюках, но с шарфом. Весьма странное зрелище, особенно если учесть, что Россия не любит снимать одежду в присутствии кого-либо. Наверно, все дело было в шрамах. Они покрывали большую часть груди и плеч Ивана, какие-то были очень старыми и почти исчезли, какие-то все еще выделялись на фоне белой кожи бледно-розовыми и бордовыми бороздами. Рубцы разной длины и формы, немые свидетельства кровавой истории России, вызывали странную смесь чувств. Эстония испытывал одновременно смятение, неприязнь и сочувствие. Подобное зрелище было для него в новинку, хотя многие уже давно подозревали, что под слоями плотной одежды и шарфом Брагинский скрывает следы своего прошлого.       Поймав на себе взгляд фон Бока, русский нахмурился.       − Не слишком приятное зрелище, верно?       Эстонец будто очнулся от транса и отшатнулся, стараясь не смотреть на изуродованную кожу и в глаза Ивана. Брагинский одним шагом сократил существовавшее расстояние между собой и подчиненным, и молодой человек инстинктивно вжался в ряды полок за спиной. Они были слишком близко друг к другу. Недопустимо близко.       − Боишься? − ему показалось, что в голосе русского прозвучала едва уловимая печаль. Эстония не ответил. Тогда Иван мягко приподнял его голову за подбородок и вопросительно заглянул в глаза балтийца. Россия мягким движением стянул с лица юноши очки и слегка улыбнулся. Эдуард смутился, тут же попытался отобрать их, но Иван с улыбкой положил их на одну из полок над головой.       − У тебя очень красивые глаза, − произнёс Брагинский и погладил кончиками пальцев бархат кожи щеки.       «Почему он осторожничает?» − пронеслась в голове Эстонии мысль, и сердце забилось чаще.       − Впервые вижу тебя таким...       В какое-то мгновение Эдуард хотел оттолкнуть от себя русского, наговорить кучу необдуманных слов и в порыве кинуться к запертой двери, чтобы с отчаянием ударить по ней кулаком, но руки сами потянулись к груди Ивана. Россия прикрыл глаза, когда красивые руки эстонца, предназначенные скорее для клавиш пианино, но никак не для грубой работы, неуверенно коснулись рубцов под ключицей. Фон Бок не мог понять, что испытывает, дотрагиваясь до чужой, прохладной кожи, этой широкой груди. Отравляющее кровь желание постепенно овладевало обоими и подобно дурману затуманивало рассудок.       Иван, словно спрашивая разрешения на дальнейшие действия, легко коснулся губами приоткрытых губ Эстонии, но ответа не получил. Конечно, он мог грубо, эгоистично взять по-своему упрямого и удачно избегающего любых неприятностей эстонца в любое время, даже прямо сейчас, не спрашивая позволения, но тогда разве может идти речь о каких-то чувствах? Ивану вовсе не хотелось казаться холодным и равнодушным. Хоть он и северная страна, но у него горячее сердце. Он тоже может быть ласков.       Запустив пальцы в короткие, светлые волосы на затылке Эдуарда, он склонил его голову на бок, открывая себе доступ к пульсирующей под бледной кожей жилке на шее. От мягкого поцелуя по телу Эстонии пробежала стайка мурашек, а после тёплой волной прокатилась в низ живота. Он знал, что поддаётся сладкому безумию, но противиться не было сил и желания.       Россия оставлял губами влажную дорожку, ведущую от шеи до ремня брюк. В какой-то момент он случайно взглянул снизу вверх на раскрасневшегося и растрепанного подчиненного, чье дыхание стало прерывистым, более жаркими, и позволил себе незаметную улыбку.       − Такой уязвимый. Такой прекрасный…       Где-то в глубине дома послышались голоса. Вскоре на лестнице раздался отчётливый топот ног. Судя по всему, это были Литва и Беларусь. Россия тут же поднялся и одарил виноватой улыбкой растерянного Эстонию. Последнего все ещё колотила мелкая дрожь возбуждения.       − Извини, − произнёс он, − но, похоже, нашему заточению пришёл конец.       Затем он подошёл к двери, и когда звуки шагов и голоса стали гораздо ближе, уверенно постучал и с простодушным смехом позвал:       − Торис, Наташа! У нас дверь захлопнулась. Помогите нам!       Эдуард не разобрал, что ответил Литва, но понял, что времени не так много. Услышав движение за дверью, он в панике подхватил с пола и натянул мокрую рубашку, чтобы никто не увидел ярких отметин − следов от поцелуев. Затем он забрал очки, привычным жестом водрузил их себе на нос, поправил спутавшиеся пряди прямых волос.       Едва дверь приоткрылась, как Эстония едва ли не бегом выбежал из кладовой, старательно пряча взгляд изумрудных глаз и алые щеки от окружающих. Около пятнадцати минут он, сгорая от стыда и ненависти к самому себе, за то, что поддался искушению, провёл в ванной, закрывшись изнутри и занимаясь постыдным рукоблудием.