Редкие Встречи

      Пастух тяжело оперся на шест, разглядывая в потемках свое стадо. Редкие огни едва загорались на небе, один Люцифер* был виден и день до этого, сопровождая своим блеском катящееся по небосводу Солнце. На востоке небо уже окрасилось в темный, будто художник с ленцой покрасил лишь часть вселенной. Немолодой пастух, на вид - мужчина лет сорока, плавно повел ладонью по низкой траве, опускаясь на колени, а после и откинулся на спину. Взгляд его устремлены был в закатное засыпающее небо. Весь мир засыпал. Засыпал город в Римской Империи, рядом с которым и раскинулись просторы полей и пастбищ. Вкруг пастуха устроились, замкнув его в пушистом кольце, овцы, опуская головы. Небо совсем затянулось чернотой ночи, на полотне которой засияли россыпью огней звезды. Пастух и не взялся бы их пересчитывать, если бы не знал каждую до последнего всполоха, от момента ее рождения, до самой смерти, ведь многие звезды, еще видимые на земном небосводе, давно потухли... Пастух знал каждую Звезду, даже вот эту - стремительно летящую по ночи, рассекая огненной главой тени и оставляя за собой сверкающий хвост льда, резко контрастирующий с огненным началом.       Можно сказать, эту Комету Пастух знал лучше всего того, что было ему ведомо, и руки этой Кометы всегда были холодны, будто лед, тогда как губы - горячее пламени в очаге. Пастух прекрасно знал своего Брата, что с тихим шелестом упал на траву рядом, и, как привычно, почувствовал ледяной холод, стоило переплести пальцы рук. От простого жеста даже отступила головная боль, перестав разрывать хрупкий человеческий разум звоном голосов. Порой Михаил ненавидел общий разум всех Ангелов - те сейчас содрогались от собственных криков, взвывали и бились от слов приказов, гремящих на все небеса. Звезда тем временем погасла...       - Даже не знаю, тебе посочувствовать, или порадоваться, что ты сам мне отсек возможность полностью слушать вопли небесной братии? - вздохнул Люцифер со снисходительной улыбкой, касаясь лба Михаила холодной ладонью и разглаживая пальцами упрямую морщинку между бровей.       - Зачем ты пришел сейчас, зная, что происходит в одном из домов? Сам Отец сегодня здесь, полностью накрыл этот город, заметь тебя он - свободным ты точно не уйдешь, - Михаил сел и, повернувшись к виднеющимся стенам Вифлеема, Святого города Рождения пока-еще-не-рожденного-Христа, коснулся губами холодной руки Люцифера, так же смотрящего на город.       - Я знаю, но... Это же рождение Христа, наместника Бога в на Земле! Как я мог это пропустить, и оставить тебя в одиночестве? Все пернатики там квохчут, будто наседушки над яйцами в курятнике, - Люцифер кивнул на город, смотря на него немного иначе, чем смертные. Он весь был в огнях. На башнях, во дворах, на мостовых... Один, самый яркий и пламенный, будто сам Люцифер несколько минут назад, кометой носился в хаотичном порядке, не способный остановиться...       - Смотри-ка, и Габриэля впрягли в эту трагикомедию, - немного разочарованно вздохнув, младший брат отвел глаза от города, всматриваясь в абсолютно безоблачное небо, столь удивительное для этого времени года в Иудее. Кто бы ни говорил обратного, но Люцифер все ж любил своих братьев, пусть и на первом месте для него всегда был Михаил, сейчас сжавший его ладонь в немой поддержке, но Габриэль... Он ведь, фактически, воспитал это золотое чудо и вместе с ним переворачивал небеса в "безвредных" шутках, доводя и Михаила, и Отца. Скрипнув зубами, Люцифер встал, уходя на противоположный склон холма, подальше от города, только бы не видеть этого сверкающего благодатью города. Он лично подкинет царю идею вырезать все мужское население новорожденных детей, лишь бы не видеть более на этих землях тех Фанатиков, названных по безумствованию Ангелами.       - Феро... - Падший улыбнулся, роняя голову на плечо севшего рядом Михаила. Ему, как и младшему, тоже не в удовольствие было наблюдать, как преклоняются Ангелы перед смертным созданием, единственной миссией которого станет страдать за весь этот мир, уже начинающий тлеть пороками. С едва заметной улыбкой, Старший рассказывал о том, что слышит от других: о Деве Марии, о непорочном зачатии, о пророчестве появления Антихриста - сына Дьявола, о судьбе будущего пророка-сына Господа...       Михаил говорил тихо, вновь касаясь холодных ладоней брата, и все так же смотрел на небо, Люцифер просто слушал голос Брата, которого очень не хватало в жарком котле Ада, где он проводил большую часть времени.       В этот момент абсолютно не важно было, что произойдет позже и что происходит сейчас, полное безразличие к другим и к Отцу с его приказами, Михаил просто соскучился по Брату и, переплетая пальцы, чувствовал как соприкасаются где-то за спинами призрачные крылья и переплетаются благодати - ничего более близкого для Ангелов нет, чем касание благодатей. Занимался рассвет...

***

      Прижавшись друг к другу плечами, в толпе у подножия Голгофы, стояли два юноши, опекаемые набожной матерью, в тишине и тайне ото всех молящейся за вознесение души безвинно казненного на небо, где ждет его вечный рай... Один из мальчиков с необычайным сожалением смотрел на худого мужчину, что безжизненно опустил голову на грудь, стук его сердца прекратился несколько минут назад, а душа с мягким всполохом унеслась ввысь, только люди этого не видят, они жестоко бросаются словами на уже мертвого человека,, погибшего за их мелкие жизни.       - И это меня называют жестоким... - вздохнул рядом второй юноша, бывший чуть младше первого, и прижался к его боку, с интересом глядя не столько на продолжение "театра о трех крестах", сколько на толпу. Палач на возвышении горы и не знает, что в толпе за это время погибло гораздо больше людей, чем от его рук сейчас: мелкого воришку почти насквозь ударил нож, молодую девочку толкнули так, что та потеряла сознание и пала под ноги безжалостной толпы, у старого человека прихватило сердце, и он осел на камни - никто даже не оглянулся, наемник выполнил сразу два заказа. Толпа ведь, никто и не заметил, совсем ничего не заметил.       - До встречи, - вновь одновременно отозвались братья, покинув свои временные вместилища. Уже распахивая крылья в своем истинном облике, Михаил улыбнулся - руки у его брата все такие же холодные, а вот губы - горячие.