Верю

Шунсуй! Пожалуйста, не умирай! Пожалуйста, живи! Лиза мчалась сквозь поле боя, где слышались нескончаемые крики раненых, грохотало и звенело оружие, где здания рушились как карточные домики. Во всей этой неразберихе её взгляд выловил лишь самое главное: сперва белоснежный силуэт капитана тринадцатого отряда, а потом и фигура Кёраку неслышно упали наземь. Кровь отлила от лица и она помчалась, не разбирая дороги. Шестьдесят лет прошло, а сердце ёкает всё так же. Любит ли она его? Лиза не знала. Она не знала, что такое любовь на самом деле. Ей всегда было интересно узнать это, понять до конца. Способен ли кто-то любить так, как об этом пишут? Ей бы очень хотелось, не задумываясь, сказать, что она готова отдать за кого-то жизнь, что она готова видеть одного и того же человека до скончания времён, но с единственным мужчиной, который вызывал в ней ту бурю эмоций, от которой подкашивались колени, всегда всё выходило через пень-колоду. Не умела она любить нормально. Если это вообще возможно. И вот она несётся к нему стрелой, забыв про все те слёзы, которые пролила из-за него, забыв про жуткий характер, вообще про всё. В голове то и дело лишь мелькали жуткие образы, которые она пыталась оставить позади, опережая собственные мысли. Достигнув наконец своей цели, она едва удержалась на ногах. Сколько крови… Дрожащей рукой она коснулась крепкой шеи, где отчётливо почувствовала пульс. Жив? Так ты жив, козья морда?! Ну вот и хорошо… Вот и славненько. Она облегчённо выдохнула, когда тонкие губы уже сложились в злорадную улыбку. Ну раз уж он жив и умирать, похоже, не собирается… — Сколько ты ещё будешь прикидываться мёртвым?! — вопит она в ярости и прохаживается ногой по волевому подбородку. Как хорошо иногда просто заехать по этой наглой, небритой морде. А вот нечего было так её пугать… вот нечего… проклятие. Главное, не подавать вида. А этот ещё и улыбается. Скотина. Всё тот же. Только морщинки на щеках стали такими заметными. — А ну пошёл и надрал ему задницу! — скомандовала Ядомару и ткнула пальцем в сторону Старка. — А ты всё такая же красавица, — промурлыкал Кёраку и, поднявшись на ноги, быстро поцеловал гладкую щёку, после чего сорвался с места. Сладкий сон, продлившийся пару дней, растаял, оставив пациента в светлой палате лазарета. Он потёр глаза и застыл, точно наткнувшись на лань в лесу. На краю постели, уткнувшись в книжку, сидела всё та же красавица. Лиза. Его Лиза. Лиза, которую он обидел. Лиза, которая не хочет показать слабину. Сильная, гордая, неприступная Лиза. Лиза, которая снилась ему на протяжении всего этого времени, отражение которой он высматривал в Нанао. Лиза, имя которой для него вкуснее любого лакомства. Лиза, которую он любит и которой в этом, наверное, не признается уже никогда. — Ух ты, какая у меня милая сестричка сегодня, — расплылся в улыбке капитан, отчего девушка чуть вздрогнула и отвернулась от книжки. — Остальные заняты, так что Унохана попросила за тобой присмотреть. — Как это любезно с твоей стороны, — растянул он губы, но тут же стал серьёзным. — Как Укитаке? — Рецу сказала, с ним всё будет хорошо, — кивнула Ядомару. — Славно, — мужчина хотел закинуть руки за голову, но боль в плече пресекла эту попытку и он, против воли, поморщился. — Тебя тоже ранили, идиота кусок, — покачала она головой, — шрам останется. — Ерунда, — махнул рукой мужчина и сел на кровати. — Невнимательный болван. Доигрался? Не мог сразу с ним разобраться как во второй раз? — Ты наблюдала? — с наигранным умилением спросил он, отведя, тем не менее, взгляд. — Иногда я забываю, что когда ты-таки отрываешь задницу от пола, становишься таким... — Страшным? — хмыкнул капитан. — Сильным, — улыбнулась брюнетка, — запоминающееся вышло сражение. — Брось, милая, самым запоминающимся был твой нежный пинок в лицо. Столько заботы обо мне только Яма-джи проявлял в детстве, — рассмеялся Кёраку. — Остолоп, — покачала она головой. — Соскучилась? — Пошёл ты. — Ну серьезно. Ты бы не пинала меня так страстно, если бы не беспокоилась, м? — Нет. Хамло бесчувственное. — Не верю, — улыбнулся он и притянул её к себе. — Что ты… — Я же сказал, что соскучился, — прошептал мужчина, скользнув пальцами под короткую юбку. — Ты… — поцелуй в губы, — ты же… — лёгкий укус на ключице, — …ранен! — Да плевать, — выдыхает он ей в губы и валит на кровать под угасающие удары маленьких кулачков, чтобы вновь до одури упиться любимым запахом волос, приглушёнными стонами и прикосновениями нежных рук. Забыться этой странной, обжигающей любовью, чтобы утром проснуться одному и садануть подушку так, что скрипнула рама кровати. В следующий раз любимый запах вновь коснулся центра удовольствия в его мозгу весьма скоро: каких-то два года спустя. Жаль только, что он не мог на неё взглянуть — чтобы не напрягать голову пациента, Рецу временно наложила повязку на оба глаза. Впрочем даже если бы его лишили не только зрения, но и слуха, и осязания, и вкуса — он бы узнал цвет глаз и трогательную родинку над коленкой по одной нити её сладкого запаха. — О, приветики. Как дела? — спросил он с лёгкой улыбкой, отчего заболел порез на губе. — Ты совсем сдурел? Это что такое? — спрашивает она чуть громче обычного. Волновалась. Приятно. Стыдно немножко, но всё равно приятно. — Это мне выстрелили в голову. А на что это ещё похоже? — На то, что ты невнимательный остолоп. — Ну кто же виноват, что чтобы увидеть тебя, мне нужно оказаться на больничной койке? Хотя «увидеть» — это сейчас сильно сказано, — хмыкнул он, повернув к ней лицо, располовиненное повязкой, — Дашь на тебя «посмотреть». — Иди ты... — Да брось. Неужто ты откажешь раненому? — Мне тебя пожалеть? — Нет. Просто присядь, — он похлопал ладонью по простыне. Лиза вздохнула, но опустилась на кровать. Тёплые сухие ладони мягко легли на бледные щеки и подушечки больших пальцев скользнули по тонкому носу, коснулись мягких губ, чутко проведя по мягкой коже. Кёраку осторожно нащупал дужки и медленно стянул очки. — Ты же всё равно… — Тссс, — он приложил кончик указательного пальца к женским губам, и Лиза прикрыла глаза, надеясь, что он не услышит хотя бы как грохочет её сердце. Снова напугал её, балбес. Он медленно изучал её лицо кончиками пальцев, а она, замерев от непривычных касаний, рассматривала его из-под полуопущенных ресниц. Похудел, зарос, прибавил серебра в волосах. Впрочем, все эти мелочи ничего не значат, если нет возможности взглянуть в серые глаза. Не видеть этих глаз было странно. Страшно. Без этих глаз его вечная улыбка становилась пустой, зыбкой, слишком отстранённой. Только выражение его глаз наполняло смуглое лицо эмоциями. Только эта сталь могла заставить её краснеть от смущения, удовольствия или приятного стыда. Какой оттенок глаз у него сейчас? Глаз… как странно было думать о том, что когда снимут повязки, на месте отёкшего синяка будет пустая глазница. Лиза нежно провела кончиком пальца по бинту, гадая как бы он взглянул на неё сейчас: лукаво, с лёгкой издёвкой над её независимостью или отрешённо, вспоминая старую, да и новую обиду? Мужчина легонько ударил её подушечкой пальца по кончику носа и вернул очки. — Ты всё та же красавица. — Не могу того же сказать о тебе, — хмыкнула она в ответ. Кёраку подался вперёд с явным намерением поцеловать, но качнулся и, опершись о руку, приложил ладонь к голове. Лиза обняла широкие плечи и осторожно уложила на подушку. — Тебе нужно отдохнуть. Рана не шуточная. — А ты опять убежишь, пока я сплю? — спросил раненый, повернув к ней лицо. Лиза промолчала. — Я даже вслепую тебе не верю, — улыбнулся он грустно и прижал её к себе. Когда он уснул, она убежала. Снова. — Шун? — О, поди ж ты... Я не в больнице, а ты тут, — Кёраку горько хмыкнул и опустил голову, скрывая лицо. Тяжело. Темнота медленно сжимает кольцо и того и гляди зальёт рассудок полностью. Страшно. — Шун? — тонкая кисть ложится на крепкое плечо, разгоняя небольшой кусочек мрака, точно факел. Он нежно взял эту хрупкую ладошку и, поцеловав, сжал в пальцах. Да к чёрту всё. Сотню лет притворялись и врали. Надо это прекращать. Ну и коль он мужчина, надо ему сделать первый шаг. — Я… я устал, Лиза, — после непродолжительной паузы произнёс он. — Сообщество трещит по швам, Генрюсай мёртв, это назначение, будь оно не ладно, Джу туда же… Как мне с этим справиться? Вот, смотри, красавица. Вот он, если и не совсем голый, то хотя бы выбравшийся из раковины. На укол ты ответила уколом. Что ответишь на это? — Кёраку Шунсуй, немедленно подбери сопли! В тебя стреляли, лишили глаза, вокруг полная катавасия. Я это и без тебя знаю. Но если ты сейчас сломаешься... — она прижалась к широкой спине, — то я потеряю к тебе уважение. Не такого мужчину я люблю. Поэтому просто переживи. Стань главнокомандующим, который смог всё это превозмочь. Здесь и сейчас. Изящные пальцы, держащие её ладонь, замерли на мгновение. Она это сказала, да. Похоже, этот кавардак и был любовью. Их странной, немного сумасшедшей, но любовью. Чувством, которое она бы не променяла ни на что на свете. Ей тоже надоело врать. — Если я уцелею... Если весь этот мир уцелеет... Ты останешься со мной? — Я... — Хотя бы соври, — устало выдохнул он. — А я постараюсь этого не заметить. — Я останусь, — кивнула она и ткнулась носом в шёлк его кимоно. — Верю.