Man behind the mask

      «Всем людям нужна возможность перенести ответственность со своих плеч: то, что происходит повсеместно, отражается в абстрактных символах суеверий, их собственная судьба определена расположением звёзд, местом рождения, мнимой высшей сущностью — чем угодно, но не их собственной волей. Вспыхнувшая мысль нисходит с невероятных высот или вкладывается неведомым существом, а права на неё передаются совершенно добровольно. Это удобно — предоставить решить проблему случаю, подбросив монету, вытянув карту из колоды, швырнув игральные кости. Особенно зависят от этих атрибутов безумцы.       В конце концов, люди не могут обходиться без точек отсчёта времени. Им нужны часы и дни, после которых всё обязательно кардинально изменится. Они начнут лишь после этого срока — а прежде могут со спокойной душой продолжать жить, как привыкли, до завтрашнего дня, до начала новой недели или года. Кажется, в этом суть большинства праздников. Везде ждут перемен, которые обязательно принесёт ночь на стыке двух зимних месяцев, стремятся к новому, дав себе отсрочку до полуночи.       Везде, но не в Готэме…»       Брюс Уэйн морально готовился к бессонной ночи. Утреннее интервью, подготовка поместья для предстоящего приёма и приведение Бэт-пещеры в полную готовность помешали как следует отдохнуть. Сейчас, само собой, для сна было не подходящее время — в зале было полно гостей, которые ели, наслаждались напитками, веселились и считали своим долгом поболтать с хозяином вечера, вызнать что-нибудь, полагая, что выпитые Уэйном коктейли развязали тому язык. Брюс же с притворной охотой беседовал с журналистами, которые пришли сюда в качестве «гостей», хотя и на новогодней вечеринке не теряли хватки, с дамами, напрасно рассчитывавшими его покорить или хотя бы заинтересовать, с унылыми и сухими бизнесменами, которые и сейчас размышляли, как бы помножить свои доходы.       Он принимал бокалы от нанятых на вечер официантов, которым были даны инструкции касательно напитков владельца поместья — никакого алкоголя. Посматривал на часы, желая, чтобы стрелка быстрее двигалась к двенадцати. Всё, что он делал, казалось ему непозволительной тратой времени, и этой траты ему было не избежать, как бы ему ни хотелось. Уэйн бы ещё час назад покинул вечер, чтобы спуститься в Бэт-пещеру и отправиться в город. Он ничего бы не потерял, только отсутствие бы заметили сразу. К тому же, опыт прошлых лет показывал, что как минимум до одиннадцати нужно оставаться в поместье. Уже дважды посетители новогодних званых вечеров становились заложниками злодеев или нуждались в эвакуации и медицинском обслуживании. Поместье приходилось не раз частично восстанавливать после таких набегов, а заодно продумывать новые способы защиты. Брюс не доверял на сто процентов ни новым дверям, ни окнам с армированными стёклами, ни чему-либо другому. Это было ещё одной причиной скорее поменять незаметный под пиджаком бронежилет на полный костюм.       Брюс не доверял и веселью вокруг, зная, что все в поместье и даже в городе, включая его самого — все чего-то напряжённо ждут. Это напряжение — инстинктивная настороженность цивилизованных зверей, которые заранее чувствуют себя загнанными в угол.       «Праздник может быть не только оправданием, но и способом сбежать от трудностей. Прикрытием. Сколько здесь сегодня тех, кто без торжественного повода не согласится с кем-то другим находиться в одном помещении, но сейчас великодушно общаются со всеми без исключений или просто игнорируют людей, которые им не по нраву? Проблемы тают, как по волшебству. Люди нарочно окружают себя декорациями и дозированным достатком, выбирают невольно наиболее приятную компанию. Здесь, правда, гости собраны совсем не по этому принципу. Каждому отдельному человеку приятно находиться здесь — но вряд ли в общем скоплении. И каждый отчаянно пытается заглушить страх, а не освободиться от него.       Раньше в торжества вкладывали больше значения. Сейчас… В этом ни прежней систематичности, ни чёткого религиозного чувства, лишь остаточное ощущение необходимости таких собраний. И неизменный подсознательный ужас».       — О чём так задумался, Брюс? Тебе не идёт хмуриться, милый.       Девушка в классическом тёмно-зелёном платье, которая держалась поблизости или ходила под руку с Брюсом большую часть вечера, не навязывая, впрочем, своё общество, внимательно взглянула на мужчину. Она уже с двадцать минут сидела с ним на софе, отвернулась от женщины постарше — дамы прежде увлечённо щебетали друг с другом, но спутница Уэйна вспомнила о своих «обязанностях». Свет от массивной люстры с хрустальными подвесками играл на её почти бронзовой коже и усиливал блеск мягких кудрей глубокого рыже-красного цвета, спадавших на одно плечо. Волосы с другой стороны были гладко зачёсаны — Брюс видел именно её сейчас. На пару мгновений он залюбовался изгибом шеи и профилем соседки, затем, воссоздав другую картину в памяти помимо своей воли, ответил:       — Да, я знаю. Алкоголь так на меня действует, увы. Иногда, конечно, я перестаю анализировать свои действия совершенно, и это тут же любовно расписывают журналисты… А много думать не идёт никому. Это делает людей некрасивыми — проявляются морщины,— Уэйн произнёс это со сдержанной улыбкой, зная, что все, кто слышит его речь, примут сказанное за шутку. Спутница сделает вид, что поняла так же, хотя на деле знает, насколько это применимо к такому обществу, где обеспеченному мужчине по статусу полагается крутить романы с исключительно красивыми девушками.       Она засмеялась, запрокидывая голову. Кулон с крупным сине-зелёным камнем, висящий на длинной тонкой цепочке, вздрогнул на её груди и пропал в ложбинке под вырезом. Немного грубые черты лица смягчились, когда она улыбнулась. Девушка решила продолжить незамысловатую беседу, полную иронии.       — Мне становится страшно, когда люди вокруг думают.       — Могу заверить: того же страшатся все в этой комнате,— прошептал он в ответ, заговорщицки подмигивая. Добавил уже громче, медленнее проговаривая слова:       — Рядом с тобой сложно думать о чём-то отвлечённом, но я просто не хочу снова менять обои и паркет в большинстве комнат, как это было в прошлом году. Может, в этом сделают подарок мне и не станут огорчать старину Альфреда?       — Да, Мастер Брюс, было бы замечательно. Молодые люди, которые врываются сюда, все до единого отличаются ужасным безразличием к искусству. Они без сожаления уничтожают бесценные китайские вазы каждый год…       — Самое бесценное — моего сверхпунктуального дворецкого — они не заберут точно. Альфред, пожалуйста, держи всё под контролем, пока я спущусь в винный погреб за новой бутылкой Саваньена. Мне, наверное, уже хватит, а вот даму я не могу не угостить. Надеюсь, я не прилягу где-нибудь по дороге, потому что перебрал. Не скучай, милая.       Последнее слово он произнёс после паузы. Было непривычно называть «милой» Джезбел Джет, которая лишь недавно стала проявлять благосклонность к Уэйну. Правительница небольшой африканской страны, весьма своенравная и гордая особа, она сперва дала Брюсу знать, что отношения с таким плейбоем, как Уэйн, её не интересуют совершенно, но потом смягчилась и пошла на сближение после встречи на горнолыжном курорте. То, что было между ними сейчас, нельзя было назвать ни дружбой, ни любовью в полном смысле этих слов. Ухаживания были ей приятны, но она почти никак на них не отвечала, пресекая любую попытку ускорить развитие событий — впрочем, Брюс и сам не торопился, хотя было бы проще поставить, наконец, точку или запятую, не тратя больше слов и времени.       Сегодня они были вместе на торжестве тоже лишь условно. Никаких публичных проявлений чувств, кроме, разве что, их обращений друг к другу, не значащих для них, по большому счёту, ничего, бессмысленного заигрывания и прикосновений. Этого достаточно, чтобы поползли слухи, но не более. А от медленно развивающихся отношений Уэйна и Джет ждут большего. Намного большего.       Роман давно бы бурно развивался, если бы не было препятствий. Поговаривали, что дело в гордости и заносчивости Джет, в мнимом неравенстве между ними по статусу, в якобы существующем бывшем муже знойной красавицы, который отказывается оформить развод — и подобных предположений, а зачастую куда более диких, было множество. Жёлтые газетёнки пестрели крупными заголовками статей, в которых пытались раскопать больше грязи в прошлом Брюса и Джезбел, в дамских журналах они почти неизменно вот уже полгода возглавляли список тем в колонках со слухами и сплетнями — словом, результат, ради которого это всё затевалось изначально, был достигнут.       Никому и прийти не могло в голову, что ухаживать за Джет Уэйн начал с подачи своего дворецкого, считавшего необходимым напомнить о персоне обеспеченного и развязного филантропа-сердцееда. Для обывателя это звучало бы абсурдно: с какой стати человек, который только и может, что сорить деньгами и развлекаться с моделями, решил послушать некого подчинённого и действовать в согласии с указаниями прислуги? Или дворецкий вдруг решил податься в пиар-менеджеры, а идиот-Уэйн согласился и в итоге засветился сразу во всех возможных периодических изданиях после длительного отсутствия? Если бы кто-то пришёл к такому выводу и предоставил свою версию на суд общественности, его вариант бы сразу признали самым сумасшедшим. Никак он не вязался с «реальным» и медийным образом Брюса Уэйна, не менявшимся уже не один год, остановившимся в развитии. Тем не менее, именно так и было. И эти образы — лишь верхушка айсберга, которая совершенно не даёт понять, что находится под водой и спрятано от любопытных взоров.       Брюсу хотелось бы избавиться вовсе от этой бледной тени его личности, искажённой и уродливой, отвратительной ему, но, к сожалению, пока необходимой. Он был готов неделями жить в Бэт-пещере и работать, выходя лишь на ночные патрули и прерываясь на удовлетворение элементарных потребностей тела, поручив ведение большей части дел корпорации Люциусу Фоксу, руководя остальным с помощью одного из компьютеров. Так он бы был куда более продуктивен в борьбе с преступностью. Если бы ещё исчезновение этой пародии на него самого и на самые сливки готэмского общества не наделало шуму… И множество других «если бы».       Никому не могло прийти в голову и то, что отношения, приковывающие пытливые взгляды журналистов и обывателей, не сдвигаются с мёртвой точки из-за сомнений Уэйна, и крутой норов правительницы страны или некие не расторгнутые союзы здесь не при чём. Со стороны неуверенность в таком деле тоже казалась абсурдной. Красавица, модель в прошлом, а теперь глава пусть небольшого и не самого продвинутого, но суверенного государства, не лишённая развитого интеллекта и окружённая влиятельными людьми, Джезбел могла бы стать отличной парой мужчине, которому по статусу полагалось иметь супругу соответствующего уровня. И Брюс был в состоянии по достоинству оценить все эти качества. Он не мог не любоваться ею, не мог не отмечать рациональность её суждений и действий, не мог найти изъяна, который бы заставил его оставить любую мысль о подобном союзе, но не гнул постоянно свою линию, держа комфортную для них обоих пока что дистанцию. Джет чувствовала, что между ними не исчезает какое-то препятствие, это было очевидно, однако они никогда не говорили о нём напрямую. Да и Брюс не видел смысла говорить устами своей тени.       Альфред подождал некоторое время, прежде чем отправился за бутылкой Саваньена сам. Ему хотелось уже спуститься в Бэт-пещеру, чтобы помогать хозяину особняка сделать Готэм безопаснее в новогоднюю ночь, но пока он был больше нужен в зале, полном гостей, на кухне, где не прекращали трудиться нанятые повара и официанты. Поэтому он, принеся вино и привычно солгав Джезбел, как и все остальным, что хозяин вечера действительно переборщил с алкоголем и теперь старается проспаться в кресле, потому что до своей спальни ему не дойти, принялся за работу, следя за обстановкой. Он ожидал чего-то недоброго до полуночи, но ни до, ни после официального начала нового года ничего с поместьем не произошло. Только один из гостей, раззадорившийся от горячительных напитков, громко призвал абсолютно всех, включая прислугу, поднять бокалы с шампанским, а после потребовал включить музыку и пустился в пляс с женой окружного прокурора.       В эту ночь была разбита лишь одна китайская ваза.