Несломленные

Смерть стоит того, чтобы жить, А любовь — стоит того, чтобы ждать… Гр. «Кино» — Легенда

Я лежу на земле и смотрю, как вокруг меня рушится арена. Страшный грохот оглушает, вокруг начинают гореть деревья — я уже чувствую жар огня рядом с собой, понимаю, что нужно бежать, но просто лежу и смотрю на черное, настоящее небо и одинокую звезду в вышине. Я не могу подняться, не могу шелохнуться, поэтому все, что мне остается — это лежать и смотреть, как вокруг все полыхает и обваливается. Мне кажется, что моя жизнь уничтожена вместе с ареной. Меня зовут Китнисс Эвердин, мне семнадцать лет, и я только что разрушила силовое поле. И обрекла не только себя, но и Пита на страшную, мучительную смерть. Пит… Вспоминаю мягкие светлые волосы, добрые глаза, и сердце сжимается от боли. Что я наделала? Я должна была спасти его любой ценой! А вместо этого что? Украла у него последнюю надежду. Я должна подняться. Должна найти его и встретить смерть вместе с ним. Только теперь я понимаю, какую страшную ошибку совершила, оставив его совсем одного. Возможно, он уже сейчас лежит, истекая кровью, и умоляет меня вернуться. Идти не смогу — совсем не чувствую ног, но, наверное, смогу ползти. С неимоверным усилием мне удается перевернуться на живот и проползти несколько метров в ту сторону, откуда, как мне казалось, доносился его голос. В глазах темнеет, я почти теряю сознание. Нужно потуже затянуть моховую повязку, так и кровью истечь недолго... Нет, я должна найти его любой ценой, даже если придется умереть у него на руках. Зажимаю рану и из последних сил ползу дальше. Параллельно отмечаю, что деревья перестали полыхать, теперь лишь дым застилает глаза и не дает дышать. Арена полностью разорена. Цепляюсь за корни, впиваюсь ногтями в мягкую влажную землю, задыхаюсь от дыма — и все равно упрямо ползу вперед. Потому что надо ползти. Силы совсем покидают меня, и я боюсь, что никогда не найду его на этой проклятой арене. Но вот наконец вижу светлую макушку — он сидит под деревом, голова опущена, в руке окровавленный нож. Рядом лежит чье-то тело. На секунду ужас пронзает меня: почему он так неподвижен, почему не поднимает голову, неужели мертв? Пытаюсь позвать — выходит совсем тихо и невнятно. Но он меня слышит и поднимает голову. В голубых глазах изумление — возможно, Пит думал, что я погибла. — Китнисс? — недоверчиво шепчет он. Его взгляд наполняется ужасом, когда он видит рану на моей руке. — Китнисс! Что с тобой? Он бросается ко мне и пытается поднять, кровь из раны струится по его рукам. Я кричу от боли, он отпускает меня, аккуратно усаживает под дерево и садится рядом. Я оказываюсь в крепких объятиях. Опускаю взгляд на землю и теперь различаю, что человек, лежащий рядом — Брут. Очень надеюсь, что он мертв — сил бороться ни у меня, ни у Пита не осталось. — Китнисс, что случилось? Что с ареной? — чувствую, как он пытается зажать рану на руке. — Что с тобой произошло? Нервно сглатываю. — Я… Я… Я не знаю… Я выстрелила в силовое поле, — вижу, как от изумления он округляет глаза. — Джоанна напала на меня, я потеряла много крови. Я пыталась отвлечь их от тебя, кричала, звала… Я так боялась, что ты погибнешь! — у меня судорожно сжимается горло, но я продолжаю: — Искала тебя, а нашла Бити. Рядом лежал провод, я намотала его на стрелу и выстрелила… Ударила молния и силовое поле рухнуло. Я не знаю, почему так поступила… Словно какой-то инстинкт… На самом деле я прекрасно знаю, почему выстрелила. Одно-единственное слово, произнесенное тогда Хеймитчем, а теперь Финником, уничтожило все. И нас тоже. Враг. Враг. Тут я замечаю, что костюм Пита пропитан кровью. — Ты ранен?! — Пустяк, только плечо зацепило, — напарник отвечает с неохотой. — Брут с Энобарией напали на нас. — Он мертв? — я киваю на тело. — Да. Пит еще крепче прижимает меня к себе, я чувствую, как сильно он дрожит. Поднимаю голову и рассматриваю разрушенный купол — от звездного неба остался лишь покореженный остов с торчащими во все стороны кусками металла; теперь я отчетливо могу разглядеть настоящее небо и сияющие звезды. Внезапно странная мрачная тень накрывает арену. Планолет. Он кружит над тем местом, откуда я уползла. Потом металлические челюсти опускаются до земли, вижу, как они поднимают человека — я знаю — это Бити. Потом еще двоих, чуть поодаль. Я в замешательстве. Что-то не так с этим планолетом. Я видела капитолийские планолеты и знаю, что на них всегда горит огромный герб нашего государства, их ни с чем не спутаешь. А на этом воздушном судне герба нет. Значит, он не из Капитолия? Но откуда? Не из дистриктов же, планолеты принадлежат лишь столице. Мозг цепляется за это слово. Дистрикт. Только один из них мог бы прислать сюда подмогу. Тринадцатый. Единственная надежда мятежников, в существовании которой никто не уверен до конца. Если я не ошиблась, конечно. Тормошу Пита за плечо: — Нам нужно бежать! Это за нами, они вытащат нас отсюда! Пит, скорее! Это из Тринадцатого… Не понимаю, откуда у меня такая уверенность, словно что-то подсказывает мне, совсем как когда я взорвала арену. Пытаюсь встать, в глазах темнеет, и я падаю на Пита. Он ничего не понимает и вставать не собирается. — Ну же, Пит! — пытаюсь повысить голос, но на это нет сил. Интересно, как я собираюсь бежать, если даже подняться не могу? — Они же без нас улетят! И когда он спрашивает: «Да кто они-то?», планолет поднимается над ареной и улетает. Этого не может быть, они не могли нас бросить! Начинаю лихорадочно соображать. То, что произошло этой ночью на Квартальной Бойне, было не просто стечением обстоятельств. И все то, что происходило до этого… Странные взгляды, недомолвки Хеймитча, непонятные знаки. Я начинаю понимать. Нужно было разрушить купол, тогда они смогли бы нас вытащить, но почему теперь планолет улетел, а мы остались в одиночестве на разрушенной арене? Ведь он забрал троих трибутов, но почему не нас? Что-то пошло не так? Может, еще вернется? И тут, словно в подтверждение моих слов, огромный воздушный корабль вновь появляется над разоренной ареной. На корпусе ярко сияет герб Капитолия. Сердце у меня падает, я понимаю: это конец. Планолет летит прямо к нам. В воспаленном мозгу стучит единственная мысль: «Бросили, бросили, бросили. Они бросили нас. Мы не нужны им больше. Зачем тогда все это было нужно? Поиздеваться напоследок?». — Бросили… — шепчу еле слышно. — Не нужны… Наконец, силы и выдержка окончательно покидают меня, и я даю волю рыданиям. Громкие всхлипы пугают Пита, и он с тревогой смотрит мне в глаза. — Китнисс, Китнисс, ну что же ты плачешь? Нам сейчас нельзя показывать слабость. Да, он прав, нельзя. И все же я так больше не могу. Я слишком долго была сильной. Прижимаюсь к его груди, как будто он может спрятать меня, и продолжаю рыдать. — Прости меня, прошу, прости! Я должна была спасти тебя, защитить, убить их всех, и сама погибнуть! А теперь я тебя погубила, Сноу убьет тебя! — Без тебя мне не жить, сама знаешь, — с печальной улыбкой отвечает он, убирая прядь с моего лица. — Как бы я жил, если бы тебя потерял? Так что уж лучше вместе. Ни секунды не придется больше провести одному. Я киваю и обнимаю его так крепко, как только могу. Никто больше не разлучит нас. Он поможет мне перенести любые страдания, лишь бы рядом был. С таким напарником мне хватит сил не сломаться и встретить смерть достойно. Планолет кружит точно над нами и опускается все ниже и ниже, пока сверху не падает веревочная лестница и с нее не слезают несколько миротворцев. Дула автоматов направлены на нас. Я не успеваю ничего сказать или сделать, как один пара миротворцев подлетают к Питу и начинают колотить его ногами по спине, в живот, грудь. Он пытается закрыть голову, его лицо в крови. Слышатся только приглушенные стоны. Не помня себя от отчаяния, я вскакиваю (откуда только силы взялись?) и бросаюсь на миротворца, но меня в ту же секунду за волосы оттаскивает другой. Падаю на землю, и страшная боль пронзает все тело. Они бьют в живот; видимо, поверили в сказочку Пита про ребенка и стремятся сделать мне как можно больнее. Воздуха не хватает, и я ловлю его ртом, как вытащенная на берег рыба. Легкие разрывает от боли, глаза заливает кровь. Все, что я слышу — это крики и стоны Пита. Наконец, в глазах начинает темнеть, и я чувствую, как проваливаюсь куда-то в пустоту. Последнее, что вижу — голубые, как весеннее небо, глаза Пита, в которых отражается боль, ужас, отчаяние и его бесконечная любовь ко мне. Они словно говорят мне: «Прощай».