Илья Бешевли – Облако
Я вижу, как ты смотришь на Люси, Питер, но тебе нечего ей сказать. Ты проводишь пальцами по лбу, медленно опускаешься в кресло, в котором никому не позволяешь сидеть. Ты давно уже стал для нас отцом, человеком, на котором стоит этот чертов дом. Ты никогда не спрашивал меня, почему я отказалась от Нарнии. Почему, Питер? Неужели решил, что знаешь ответ? Я вижу в тебе короля, так оправдывай свое звание, нарниец. Я вижу, как ты дрожащими пальцами прикасаешься к золоту своей короны и снимаешь тяжесть, раздавливающую тебя медленно, но верно, каждый божий день. А мне уготована участь просто стоять рядом, принимая проклятую корону в свои холодные руки. А ты так смотришь на меня, Питер. Что мне сделать, Питер? Представляешь, Питер, Эдмунд сказал, что повел Люси в летний парк. Тот самый, помнишь, где мы разбрасывали цветы по всей дороге. Их нам подарила Нарния. Я помню, ты был счастлив тогда. Наверное, думал, что прощаешься с прошлым. А цветы остались там, куда мы их бросили, Питер. И они гниют, становятся пищей для насекомых. И ты гниешь, нарниец, и от этого у меня внутри все переворачивается. Я не стала расспрашивать Эдмунда, хотя не особо верилось, что Люси с ним. Почему? Я не думала, что ты так слеп, Питер. Во что ты превратился? Вчера мне приснились горы. Бесконечные. В них обитала сама жизнь. Это была Нарния, Питер, а она мне не снилась уже очень давно. Думаешь, это значит что-то? Позволь усомниться. Я устала. Устала смотреть на то, что ты делаешь с собой. Почему ты не видишь, что наши брат и сестра потерялись в этом чертовом мире. Почему ты позволяешь себе гнить, взращивать в душе бесплодные мечты о возвращении? Куда возвращаться, Питер? Знаешь, почему я не поплыла на «Покорителе Зари»? Хотя, ты прав, Питер, выбора мне и не предоставляли. Но все же я бы не ступила на палубу. Потому что эта жизнь — не для нас. Я знаю одну вещь, Питер, и верю в нее так же, как ты веришь в Нарнию — в каком мире суждено родиться, в таком суждено и умереть. Понимаешь? Мы никогда не стали бы частью Нарнии, мы из другого мира. Черт, Нарния, Нарния. Оставь ее, Питер, прошу тебя, на коленях холодными пальцами обхватываю твои опустившиеся руки. Помоги мне. Вчера звонила мама, и я впервые не знала, что ей сказать. Обычно все обходится — я вполне прилично вру про то, что Люси одна из лучших учениц, Эдмунд уже чуть ли не директор фирмы /ни за что/, а ты, Питер, жив и здоров. Знаешь, почему когда-то мы уговорили, нет, убедили родителей в том, что жить вчетвером — вполне неплохая идея? Потому что мама не узнавала своих детей. Не узнавала, потому что мы загнали себя и друг друга в клетку, а ключ от нее бросили в нарнийскую реку. Нарнии больше нет, а решетка — есть, и ее не сломить. Без тебя, Питер, не сломить. Сьюзен была рада, что в их маленьком мире есть такая чудесная вещь, как фортепиано. Ее, как и любую английскую леди, с детства учили игре на этом волшебном инструменте. Сьюзен любила музыку, которую создавали ее пальцы. Сьюзен стояла у фортепиано, руками водила по закрытой крышке. Впервые не услышала /она ждала его всегда/, как закрыл за собой входную дверь Питер. Снял кожаную куртку, тихо положил ключи на тумбу /думал, король/евы уже спят/ и прошел в гостиную. Сьюзен стояла спиной, и ей ничего не было слышно. В голове мерцал образ Питера, которому она пыталась все объяснить. Он вытеснил реального, живого, до боли в груди уставшего Питера. Мужчина подошел к Сьюзен и тихо провел пальцами от лопаток до поясницы. Она вздрогнула, заломила пальцы, но не развернулась. Питер, что нам делать, Питер? — Где Эд и Лу? — только и спросил он, убирая руки за спину, словно обуздывая свое наваждение. Потому что из-за чертовой сестры он совсем потерял голову. — Они отправились в парк, — Сьюзен смотрит четко прямо — на голубые занавески, прикрывающие большое окно. Сьюзен понимает, что изменилось все. Она собрала по осколкам семью, осталось лишь скрепить их прочно. Так, что никто не разрушит. — Серьезно? Я рад, — Певенси отходит к окну, не смотря на сестру. — Неужели ты все еще хочешь вернуться? — ей совсем не больно, и не страшно ранить его чувства, потому что Сьюзен Великодушная действительно устала. Устала жить за всех. Устала в душу каждого буквально насильно вталкивать жизнь, потому что сами они не в состоянии. Питер должен стать опорой. Короли умирают вместе со своими подданными. Мы все твои, Питер, приказывай. — Эдмунд любит Люси, — говорит он и поворачивается лицом к сестре. — Я знаю, — и оба молчат, потому что нечего сказать. Потому что они сами не поняли, как допустили, что брат и сестра совершили ту же ошибку. Нарния — это жизнь взаймы. Теперь за эту жизнь мы расплачиваемся смертным грехом. Сьюзен медленно садится за фортепиано, любовно очерчивает узоры на клавишах. И играет ее любимую «Серенаду» Генделя. Питер стоит напротив и смотрит на сестру неотрывно, словно изучает. Все уже изменилось, Сьюзен. Все случилось само собой.Каким бы ты не был сильным, чья-то нежность всегда сильнее.